Keep silence

— Ну-ка, перестаньте оба! — нервно крикнула мама, когда Антон и Оля оба рванули прочь из кухни, успев-таки отщипнуть кусочек от свежеиспеченного коржа, — Вы мне сейчас весь торт испоганите, ну что за дети! — Ты же все равно его подравнивать будешь! — крикнула Оля уже в коридоре, дожевывая коржик, — Там точно останется ещё тесто! — Мы просто помогаем! — усмехнувшись, кинул Антон, отдавая ещё один кусочек сестре. — Я остатки хотела размолоть и присыпать сверху! — раздраженно ответила им мама, когда их лица в очередной раз показались в дверном проеме кухни, — Предупреждаю. Антон, — она угрожающе кивнула на скалку, — Если вы будете продолжать обдирать мой торт, я приму меры. — Ну мам, — начала канючить Оля, расширяя глаза и стараясь надавить ей на жалость как можно искусней, — Мы же немного от торта забрали. Чуть-чуть, — Оля изобразила жестом: отставленным большим и указательным пальцами, точно показывая, сколько составляло это самое «чуть-чуть». — Не мамкай, — непреклонно ответила та, а затем перевела ясный, пылающий возмущением взгляд на Антона, — Вы уже третий раз свое «чуть-чуть» забираете. Как саранча. А ты? Какой пример сестре подаешь? — Мам, ну не ругайся, — примирительно улыбнулся Антон, — Мы просто уже голодные. — Тебе сколько лет-то, голодранец? — хмыкнула она, упирая руки в бока. — Шестнадцать, — Антон показал ей язык и со смешливым визгом уклонился, когда она попыталась ущипнуть его за ухо. — Шестнадцать, — фыркнула мама, — Я помню, когда ты с точно таким же лицом и в такой же ситуации говорил, что тебе шесть. Что-то не вижу изменений. — Потому что я все ещё ребенок, — буркнул Антон. — Ты скоро отца перерастешь, куда там, — усмехнулась она, приоткрывая крышку духовки, чтобы посмотреть, насколько пропекся очередной корж. Антона тут же обдало приятным теплом, даже жаром, исходящим от выпечки, и нос защекотал аромат ванилина: самого замечательного запаха на свете. Запаха праздника. Календарик с любезно обведенной датой «31» на пару с тикающими в районе одиннадцати вечера часами в открытую намекали, что чуть больше, чем через час они встретят Новый год. Поначалу, а точнее — позавчера, Антон был действительно очень скептически настроен к празднику. Настроения у него и близко не было, а весело мигающая в зале ёлка не привносила и сотой доли той радости, что и прежде. Но буквально вчера все успело перемениться настолько радикально, что Антон даже не успевал удивляться. Приход Полины, возможно, задал вектор направления, и уже под конец вчерашнего дня Антон ощущал непривычный подъем. Родители все же взяли его вместе с собой в магазин. И уже там, ходя между полками с товарами и глядя на то, как люди, суетливые, порой раздраженные, но все равно преисполненные предвкушением, загружаются по полной и игрушками, и всякими вкусностями к столу, он ощутил приближение праздника. Все происходящее его взбудоражило, хотелось скакать, как лось, по дому. Оля, судя по всему, тоже ощущала его непривычно бодрое настроение, поэтому энергия, обычно исходящая от неё, увеличилась раза в два, грозясь превратиться буквально-таки в фейерверк. Мама не смогла её уложить спать тридцатого декабря, потому что Олю факт того, что уже завтра Новый год, так волновал в хорошем смысле, что она буквально выходила из своей комнаты на кухню через каждые десять минут, где все сидели, обсуждая подготовку к празднику и просто повседневные события, и маме со вздохом приходилось подниматься к ней, чтобы уложить её по новой. По итогу, она сдалась и на третий раз просто вышла вместе с Олей на кухню и всплеснула руками, молча признавая поражение. Однако никто толком и не был огорчен подобным раскладом. Антон, напротив, запомнил ночь на тридцать первое декабря как один из самых светлых дней в его семье за последнее время. Его ногти успели принять светло-оранжевый оттенок от количества мандаринов, которые умяли они вместе с Олей, а их кислый привкус заставлял жмуриться от приятной оскомины, пока они с мамой и папой успевали болтать обо всем на свете. Родители, скорее всего, тоже понемногу оттаивали от тяжести прошедших дней. Казалось, что паническая атака была уже давним воспоминанием, почти что потерявшим цвет и очертания, несмотря на то, что с того момента прошло чуть больше трех дней. Но и сам Антон, как и родители, возможно, старались забыть об этом изо всех сил и как можно реже возвращаться к этим воспоминаниям. Так что мама и папа, скорее всего, старались делать то же самое по возможности. Время от времени оба они заходили к Антону в комнату в те моменты, когда им казалось, что он спит, чтобы проверить, все ли у него в порядке. Осторожно подбирались к нему, стараясь не скрипнуть лишний раз дверью или половицей. Мама аккуратно клала руку ему на лоб, проверяя, есть ли температура и время от времени очень тихо перешептываясь с папой. Потом они точно так же бесшумно уходили. И это, почему-то, очень грело Антону душу. Тот факт, что они по-прежнему очень за него беспокоились, остался неизменным и точным. Однако его очень тронуло то, что они постарались почерпнуть что-то новое и больше своей заботой не столько душили, сколько действительно оберегали. И забота окружала Антона не столбом опасного огня, а настоящим теплом. Она была везде: в осторожных взглядах, направленных на него, в мимолетных прикосновениях: к макушке, щеке, рукам, в объятиях, в анализе его ответов, настроения… Он видел, что родители каждый шаг планировали очень тщательно, лишь бы не спугнуть, не огорчить его. Дома было очень светло, а приятный запах свежеиспеченных коржиков только поднимал Антону настроение, поэтому он лишь с улыбкой время от времени слонялся от кухни и обратно в зал, отвлекаясь на то, чтобы помочь папе раскрыть стол и расстелить на нем скатерть или маме — водрузить тяжелую посудину на плиту. Оля же просто скакала по дому радостным попрыгунчиком, то и дело задаваясь вопросом, получил ли Дедушка Мороз её письмо или же нет. — Боже ж ты мой, — запричитала суетливо мама, когда, высунулась в коридор: проверить время, — Одиннадцать уже почти. Я даже ещё не переоделась… И торт ещё не готов толком… — Так все равно же только первого есть его будем, — выгнул бровь Антон, — Будет же время его собрать. — Уж прости! — мама всплеснула руками, — Я как-то не очень хочу заниматься этим после полуночи. Так что торт по-любому надо собирать сейчас. Хорошо, что хотя бы основное готово… Так, вы оба! — мамина интонация резко сменилась с взволнованной на её привычный командный тон, — Возьмите тарелки, стаканы и приборы. Давайте, начинайте накрывать на стол. — А папа что делать будет? — буркнула Оля. — Папа сегодня все тяжести таскал, — отрубила мама, — И мясом ещё занимался. А вот ваша работа только вот, — она махнула рукой в сторону остывающего коржа, — Кромсаете тут мне торт. Идите, хотя бы на стол накройте! — Вообще-то я тоже работал, — заметил Антон, вставая на корточки перед шкафом, из которого понемногу начал доставать тарелки. — Работал, — подтвердила мама, — Раскрыл стол. Кастрюлю тяжелую мне на плиту поставил. Ну, ты как? Не слишком устал? — с ехидной заботой спросила его она. — Хватит издеваться, — обидчиво произнес он, — Я же все равно вношу лепту. — Тогда в последний раз внеси. В этом году, — хмыкнула мама, достав из ящика красивые, с картинками, салфетки и отдав их Оле, — Помнишь же как? — осведомилась она. — Треугольником и под тарелку! — весело произнесла она, забирая у неё салфетки. — Молодец, давай, беги. Антон распрямился, поудобней подхватив тарелки и направился к дверному проему вслед за Олей, тихо усмехнувшись себе под нос. — Не разбей, — произнесла мама. — Спасибо за заботу, — пропел Антон, оборачиваясь к ней. Он зашел в зал, где Оля уже вынимала салфетки из упаковки, что-то бормоча себе под нос. — Я сейчас тогда тарелки разложу, а ты потом салфетки подкладывай. — Хорошо! Краем уха он услышал топот по лестнице, а уже через несколько секунд в зале показался папа, который нес сразу два стула в руках. — Тебе помочь? — тут же вскинулся Антон, но папа успел остановить его прежде, чем к нему подошли. — Нет, спасибо. Вы сервируйте стол пока, — он пододвинул оба стула к другому боку стола. — А ты этот стул из моей комнаты взял? — кивнул Антон в сторону одного из них. — Да. А что такое? — Ну… Просто на кухне-то есть четыре стула. — А ты хочешь праздновать Новый год на шаткой табуретке? — улыбнулся папа. — Ну, не все же они там такие хромые. — Как знать, какая попадется тебе. — Ох, ладно, — сдерживаясь от легкого смешка, выдохнул Антон. Он разложил тарелки и пошёл на кухню, чтобы взять ещё стаканы и столовые приборы. Там мама уже заваривала черный чай, которым надо было смачивать коржи, один из которых очень кстати расположился на столе. От него шел пар — мама буквально только что вытащила его из духовки. Коварно усмехнувшись, Антон потянулся к нему рукой и почти что сразу получил шлепок. — Ай! — взвизгнул он, оскорбленно прижимая к себе раненую руку, — За что? — За дело, — подытожила мама, угрожающе сжимая в руке лопатку. — Мам, так нечестно! — возмутился он. — Нечестно — это уминать мой бедный торт ещё даже до того, как я его соберу. — Самое вкусное всегда в начале, — попытался оправдаться Антон, — Мы же с Олей тебя на коленях просили допечь корж специально для нас, если тесто останется. — Теста не осталось. — Что?! Но тут же буквально полумертвый корж валяется, а ты даже его поесть не даешь! — Он на посыпку сверху, — мамина невозмутимость буквально заставила его глаз дернуться. — Мама, это же смешно. — Это очень грустно, — отрезала она, — Бери стаканы и оставь мои бедные коржи в покое. Фыркнув, но все же не воздержавшись от смешка, он направился в зал. Телевизор уже вовсю работал. Папа, помогая им с сервировкой, и сам невольно заглядывался на идущую там комедию. — Москва!.. — говорили в фильме, — Вы думаете, Вы в Москве? Антон, вмиг развеселившись, тут же скопировал глупую, пьяную ухмылку главного героя и произнес вместе с ним, заплетающейся и полной насмешки речью: — А Вы думаете, я где, а? — Тоша! — Оля захихикала и игриво пихнула его в плечо, — Ты лучше нам помогай! Скоро совсем же праздновать будем! — А сколько время уже? — озадачился Антон, и папа ему напомнил: — Уже почти пятнадцать минут двенадцатого. Бегите, переодевайтесь. Я маме помогу уже все остальное разложить. Давайте-давайте! — поторопил он их. В Антоне опять забурлило чувство предвкушения, преследовавшего его уже с давних времен празднования Нового года. Щекотливое чувство ожидания праздника, урчание в желудке, который требовал немедленно приступить к праздничному столу, трепетная пузырящаяся, как шампанское, радость… Это все слилось в нем, и он, едва ли не пискнув от счастья, влетел в свою комнату, почти что сходу надев на себя белый свитер. Тот самый злополучный белый свитер, который был на нем в день падения в склеп. Это казалось настолько далеким воспоминанием, что Антон сам чуть было не испугался того, насколько же у него были ужасные отношения с Ромкой, какая ненависть его переполняла в тот день, когда они оба сидели в этом склепе, и как буквально каждый выдох превращался в лед. С одной стороны он был просто изумлен этим воспоминанием, а с другой — даже чуточку рад. Ведь если он так удивлен и обескуражен, вспомнив только три недели назад происходящее между ними напряжение, то их отношения с Ромкой действительно улучшились настолько, что представить себе такую же ситуацию между ними становится уже гораздо сложнее. Он надел свитер и, кинув последний взгляд на свою комнату, выключил свет и вышел, проходя к Олиной двери. Он чуть было не вошел, как ни в чем не бывало, но, в последний момент опомнившись, Антон постучался, практически мгновенно получив отклик: — Да? — Ты готова? — крикнул он сестре. — Почти! — радостно ответили ему. — Мне тебя подождать или ты сама спустишься? — Ну уж нет, подожди! — заканючила Оля, и Антон, даже зная, что она так или иначе не видит, поднял руки в примирительном жесте. — Хорошо-хорошо, я тебя жду! Давай только быстрее! — Минуточку… Даже посчитать можешь. — Ну уж нет, — засмеялся Антон. Он постоял некоторое время, прежде чем из комнаты вышла Оля, немного запыхавшаяся, но невероятно очаровательная в своем голубом платьице, которое мама подарила ей год назад. Её косички немного растрепались, видимо, из-за того, что она быстро надевала на себя платье через голову, но её взгляд сиял восторгом. Она покружилась вокруг своей оси, и Антон, поклонившись в шутливой манере, подал ей руку: — Ну ты нас всех затмишь сегодня! — И я так думаю! — произнесла Оля, смешливо задрав нос. Она подала Антону руку и, закрыв дверь в свою комнату, спустилась вместе с ним по лестнице. Из зала уже доносились чудесные запахи. Свет на кухне был выключен, а значит, последние этапы подготовки праздничного стола уже были закончены. Антон, только подумав об этом, уже заулыбался во весь рот. С трудом верилось, что этот тяжелый год подходил к концу. И вроде он не был насыщен огромным количеством кружащих голову событий, — за исключением последних четырех недель, — но он все равно показался Антону чертовски утомительным и требующим сил. У него сердце сделало кульбит, когда они с Олей вошли в зал и увидели накрытый стол, который, хоть и не ломился от угощений, но выглядел просто замечательно, там были все их любимые блюда, и Антон уже в тот момент чувствовал, что был готов начать пир не дожидаясь полуночи. — А где мама? — спросил он у папы, который подхватил на руки подбежавшую к нему Олю. — Побежала переодеваться, — папа слегка улыбнулся, а затем, посмотрев на Олю, заговорил непривычно высоким голосом, имитируя её речь, — А вас мы почему так долго ждали? Оля мгновенно распознала веселье в голосе папы, поэтому, прищурившись, она заговорила в тон ему: — А потому что мы наряжались! Папа засмеялся и, опустив её на пол, сел в кресло, а сам подозвал Олю к себе. — Подойди-ка, я тебе колоски твои переплету, а то они все растрепались, — он закатал рукава на своей рубашке. — Может, ей мама заплетет? — поинтересовался Антон, глядя на то, как Оля бесстрашно идет к отцу, поворачиваясь к нему спиной. — Пускай вначале соберется, — настоял отец, распуская Олины волосы и начиная заплетать их с огромным усердием, — Да и что, я косички, по-твоему, собрать не могу? — Заметь, это не я говорил, — Антон поднял в примирительном жесте руки. — Ничего страшного, если не соберется, папа, — доброжелательно произнесла Оля. — Что значит «ничего страшного»? — проворчал папа, потихоньку заканчивая с одной косичкой, — У меня высшее образование… Да и в детском саду я тебе косички собирал. — Пап, у неё волосы тогда были раза в два короче, — усмехнулся Антон. — Тихо! — шикнул папа, — Я занят. Антон скрестил руки, покачав головой и с легкой улыбкой наблюдая за папой. Оля, сидя у папы на коленях, беспечно болтала ногами, переглядываясь с Антоном и негромко смеясь каждый раз, когда папа начинал ворчать и пытаться переплести прическу. Время потихоньку близилось к полуночи, было уже без пятнадцати, и Антон, наблюдая за часами, чувствовал подступающее облегчение от того, что скоро такой тяжелый год закончится, и он сможет начать новую страницу с того, что отпустит все плохое и начнет, наконец, прорабатывать свое нестабильное состояние с психологом. Он услышал, как по лестнице спускались, а значит мама уже была готова. С минуты на минуту они начнут праздновать. — А желания писать будем? — поинтересовалась Оля, когда папа принялся за вторую косичку. — А почему бы и нет? — Антон слегка усмехнулся и скрестил руки на груди, — Может, маму дождемся — и напишем. — Маму дожидаться не надо, сейчас будем писать, — в зал вошла мама — нарядная, одетая в черное, облегающее и замечательно ей подходящее платье. Антон даже невольно оторопел: он не видел маму наряженной уже очень давно. И сама она выглядела так, словно ей все же было несколько неловко от того, что она одета куда более нарядно, чем всегда. Она редко позволяла себе носить что-то такое, предпочитая этому обыкновенную одежду, не особо чем-либо примечательную. У мамы в руках было несколько листков бумаги и ручки, четыре штуки. Она прошла к столу, а затем, оглянувшись на папу с Олей, выгнула бровь недоуменно и издала смешок: — Боже ж ты мой, что ты собрал у неё на голове? — Косички… — растерянно пробормотал папа, а Оля не выдержала и засмеялась: — Мам, ну папа правда очень старался! — Я вижу, — она тонко улыбнулась и жестом поманила Олю к себе, — Давай-ка расплетем это безобразие и приведем тебя в опрятный вид. — А желания написать успеем? — спросил папа, — Десять минут осталось. — Я быстро управлюсь, не переживайте, — заверила мама, забирая резинки из Олиных пальцев. Она не солгала. Меньше, чем через пару минут на голове сестры красовались две аккуратные, буквально-таки шелковые косички. Мама, негромко произнеся «Ну, готово!», бросила на папу ехидный взгляд, который тот молча проглотил, фыркнув от негодования. Оля, восторженно поблагодарив маму, забрала у неё листочек и ручку, торжественно объявив: — Ну что? Давайте желания писать! Как раз немного времени осталось! — Давайте, — легко принял эстафету папа, забирая у мамы листок и ручку и присаживаясь за стол, — Давайте только я напитки начну разливать, чтобы мы к бою курантов успели, — папа, взяв пульт, намеренно снизил громкость новогоднего обращения практически полностью, а затем схватился за шампанское, которое немного повертел в руке, приглядываясь, прежде чем спросил, — Антон, ты будешь пить со мной и мамой шампанское? — Нет, спасибо, — Антон помотал головой, усаживаясь за стол вместе с мамой и забирая у неё последний лист бумаги и ручку, — Я обойдусь. Налей мне то же самое, что и Оле. — Точно? — дал возможность передумать папа, — Ты уже достаточно взрослый. Так что можешь спокойно выпить, если хочешь. — Ха-ха, — Антон издал смешок, — Нет, каждый раз, как пробую — вообще не то. Но спасибо большое. — Ну, хорошо, — папа спокойно пожал плечами, а затем принялся открывать шампанское. Оля, заметив это, тут же закрыла уши руками, начав сильно жмуриться и одновременно с этим пытаясь углядеть, расправился ли папа с бутылкой или нет. Выглядело это очень комично. Комично настолько, что Антон не сдержал смеха. — Оль, ну расслабься. Не в лоб же пробка эта прилетит, — попыталась обнадежить её мама, однако она сама, сидя рядом с папой, поспешила отодвинуться и отклонить корпус назад, слегка выставляя руку, словно заранее пытаясь прикрыться. Её глаза прищурились, и в тот момент они с Олей показались Антону ужасно похожими. — Ты же сама боишься! — произнесла Оля, уже практически сползая на пол, а потом завопила, когда пробка с громким хлопком все же вылетела из шампанского. Сам Антон лишь слегка вздрогнул от неожиданности. Этот звук немного отрезвил его, и он, взявшись за ручку под недовольное Олино «Вечно эта штука меня пугает…» поднес её к листу бумаги и задумался. К этой части Нового года он всегда относился с большой ответственностью. Все же, желания, которые он раз в каждые триста шестьдесят пять дней выводил на бумажке, казались ему чем-то большим, чем просто каракульки о своих хотелках. Он действительно верил в силу и способность этих желаний быть претворенным в реальность. Поэтому он действительно постарался абстрагироваться от происходящего, оседая на дно своего рассудка, где и теплились его самые потаенные и сокровенные мысли. Что же написать? Пока папа, закончив разливать шампанское по их с мамой бокалам, принялся за Буратино, которое предназначалось Оле и Антону, тот посмотрел на телевизор, в углу которого было видно время. До Нового года оставалось чуть меньше десяти минут. Он поднес наконечник ручки к листу и, выдохнув, написал первое: Хочу отправиться в школьную поездку Пока что самая простая, очевидная мысль, но он желает этого настолько сильно, что не записать её было невозможно. За столом воцарилась тишина: остальные тоже принялись выводить свои пожелания на листках бумаги, так что сосредоточенность читалась на лице каждого. Антон, глядя на них всех, наконец, определился с другим желанием. Я хочу, чтобы моя семья была нерушимой, и нам больше никогда не пришлось проходить через все, что случилось В голове сразу проносятся воспоминания Олиной пропажи, его крики на родителей, их взгляды, полные злости и непонимания, а после дикого ужаса — когда они приходили к нему: в больницу после сотрясения, в школу после панической атаки… Их ссоры, тяжелая атмосфера в доме, тихий плач Оли по ночам… Это, самое страшное и тяжелое, Антон и вложил в эти три слова на бумаге — «все, что случилось». Он отвел руку в сторону и тихо выдохнул, думая над тем, что ему хотелось бы изменить в своей жизни. Не хотелось каких-то абстрактных желаний по типу «чтобы все было хорошо» или «чтобы все сбылось». Напротив — ему было необходимо точно знать — что ему нужно, чтобы все действительно было хорошо. Он взял ручку и написал следующее: Я хочу, чтобы у меня и у Оли здесь появились действительно хорошие друзья. И практически сразу за этим последовало другое желание: Чтобы никто из моей семьи никогда не чувствовал себя брошенным или одиноким. После этого череда желаний пошла почти сама по себе, и ручка птицей порхала над листком бумаги: Я желаю, чтобы у моих родителей не было финансовых проблем. Я хочу, чтобы Оля росла счастливой и здоровой и не подвергалась травле. Я хочу отправиться вместе с семьей на море летом. От последнего пункта в сердце Антона появился трепет. Это правда, они так давно не были где-то вместе, что одна только крошечная мысль об этом заставляла его сердце биться чаще. К слову о частом сердцебиении… Антон, украдкой взглянув на остальных, словно боясь, что кто-то может это увидеть, все же поспешил написать, от легкого волнения прикусив губу. Я хочу встретить того человека, которого искренне полюблю. — Мама, куранты начались! — восторженный крик Оли практически сразу отрезвил всех, и каждый, оторвавшись от своего листка с желаниями, оглянулся в сторону телевизора, который показывал Спасскую башню во всей красе под бой курантов. — И в самом деле! — произнесла мама, а потом, оглянувшись на папу, спросила неуверенно, точно младшеклассник в школе, — А сжигать желания будем? — Может, и не стоит, — посоветовал папа, — Сложим, спрячем их куда подальше, а потом и в следующем году посмотрим, получилось или нет. Как вам такая мысль? — Давайте так и сделаем! — Оле идея пришлась по вкусу почти что сразу, — Не хочу я в стакан пепел кидать, так невкусно потом! — она поморщилась. — Ох, ну ладно, ладно, — мама даже засмеялась, и сердце у Антона дрогнуло: как давно он не слышал её искреннего смеха… Он поднес ручку к листку, в намерениях вывести последнее пожелание, которое, пусть это и было немного эгоистично, он решил посвятить себе. Я хочу быть счастливым. Антон удовлетворенно кивнул самому себе, глядя на эту строчку. Оно показалось ему самым правильным, завершающим всю эту череду его пожеланий… — А где бенгальские огоньки? — внезапно Оля вскочила со стула, и на её лице появилась искренняя тревога, — Скорее! Сейчас же Новый год будет! Антон недоуменно посмотрел на неё. — У нас огни есть? — глупо произнес он. — Боже ж ты мой… — мама быстро встала из-за стула и побежала в коридор. Судя по всему — к тумбе, — Почему все мы будто в танке?! — послышалось её растерянное высказывание из-за двери. — Зажигалку мою возьми! — бросил ей папа. — Я уже не знаю, где она! — крикнула мама, — Спичками будем, по старинке! Антон внезапно расхохотался так громко, что горло даже немного начало саднить. Его рассмешила комичность происходящего. Это все было даже нелепо, учитывая, что Оля вспомнила об этих бенгальских огнях буквально-таки за несколько десятков секунд до самого большого праздника в году. — Скорее! — мама влетела в зал и, раздав каждому по тонкой, стальной палочке огня, вытащила спичечный коробок. Она нерешительно посмотрела на него, точно спички могли откусить ей руку. Судя по всему, она не очень на себя полагалась, так что именно поэтому она передала коробок отцу, — Давай ты! — А я-то почему? — его ошарашенность выглядела такой искренней и почти что детской, что не выдержала и прыснула со смеху уже Оля: — Давайте скорее! Папа, да подожги ты её! — сквозь приступы хихиканья воскликнула она. — Да сейчас, сейчас… — папа, несколько раз с силой провел спичкой по коробку, но безрезультатно, вспыхнуло всего лишь пара искорок. Чертыхнувшись, он провел уже резче и сильнее, — Пошло! Давайте-ка… — папа перехватил свой стержень получше, — Все сюда! — каждый, взяв свой бенгальский огонь, синхронно направили его наконечник к пламени, на самую верхушку. В те ужасно долгие несколько секунд, наполненные только боем курантов, все буквально затаили дыхание, наблюдая за тем, как пламя съедает кончики бенгальских огней. Антону показалось, что сердце замедлило свой ритм у каждого. Он даже на секунду по-настоящему встревожился. — Что-то очень долг… — не успел он и закончить эту фразу, как тут же замолк, увидев несколько вильнувших вдоль огней искорок, которые взвились в воздух с негромким шипением. Меньше, чем через мгновение, папин огонь вспыхнул, а следом за ним вспышками, по очереди, загорелись и остальные. Антон будто бы увидел звезды. Искры взвились, заметались, закружились вокруг. Запахло пиротехникой и Новым годом. Все это произошло так быстро, что никто из четверых не удержался от растерянного возгласа, а после на весь зал прозвучало Олино громкое и по-настоящему счастливое «Ура-а!!!», которое она выкрикнула почти что синхронно вместе с начавшим играть по телевизору гимном. Следующие несколько секунд превратились в самый настоящий шум и гам, состоящий из счастливых возгласов «С Новым го-о-одо-ом!», «Ура-а!», «Поздравляю!». Зазвенели стаканы, ударяясь друг об друга, зазвучал смех, и звон столовых приборов, сопровождаемый неустанными поздравлениями. Антон смотрел на свой искрящийся огонь и почувствовал такую радость и искреннее спокойствие, которого не ощущал давно. Он прикрыл глаза, вспоминая все те мысли, которые он старательно выводил на том листке, и мысленно желая, чтобы все из этого претворилось в жизнь. За всей этой суетой он и не обратил внимания на то, как проголодался. Поэтому, как только огни догорели, прозвучали все тосты и благодарности, все принялись за угощения, и Антон ощущал прилив праздника как никогда, с аппетитом принимаясь за запеченную курицу, салаты, картошку с укропом, колбасу и маринованные овощи… Папа переключил на канал «ОРТ», и зал наполнился песнями, которым громко и ритмично подпевала Оля, то прихлопывая в такт ногой, то качая головой. Время от времени, все остальные к ней присоединялись, отвлекаясь от еды и угощений. Звездой вечера была мама, которая почти что беспрерывно получала комплименты о том, как все вкусно и как она постаралась на этот год. И было это очень даже заслуженно. Антон ел и пил, точно на пиру, и останавливаться пока что не намеревался. Вечер проходил в очень праздничной и уютной обстановке. Один раз они вышли во двор и пустили в ход хлопушку, которая буквально потопила их в дожде из конфетти, от которого папа потом дико смешно отплевывался, а Оля восторженно скакала оленем вокруг него, выкрикивая, как это здорово. По возвращении в дом, все с аппетитом принялись за продолжение банкета, особенно после того, как довольная мама принесла с кухни ещё и холодец. — Я спать сегодня не буду! — широко улыбаясь, заявила Оля, досыта наевшись мандаринов, которые она уминала в перерывах между горячим. — Это как это? — усмехнулся папа, подливая шампанского себе и маме. — Я Деда Мороза ждать буду! Я в этот раз его точно дождусь. — Как в тот раз, — Антон усмехнулся, вспоминая тот случай, — Когда ты нас заверяла, что точно-точно видела его на балконе и даже погладила одного из оленей? Мама засмеялась. — Нет, ну, тогда я приврала, потому что все-таки не дождалась и уснула, — Оля смущенно хихикнула, — Но в этот раз я его точно дождусь! Я так жду этих подарков! — Ну, хорошо-хорошо, — мама отпила из своего бокала, — Расскажешь нам потом, поймала ты его или нет, — несмотря на серьёзность в голосе, она все равно улыбалась. Антон, издав смешок себе под нос, бросил взгляд на телевизор. Время было уже чуть больше полпервого. Он приподнялся со своего стула и направился к коридору. — Тоша, ты все уже? — спросила у него мама, и от её ласкового обращения внутри патокой растеклось тепло. — Нет ещё, — улыбнувшись ей, произнес Антон, — Я Полине позвоню, с Новым годом поздравить, хорошо? — Да звони, звони! Поздравить — это хорошее дело, — папа, уже начавший понемногу веселеть от шампанского, дал свое великодушное разрешение, и Антон, тут же воспрянув духом, бодро произнес: — Спасибо! Я скоро! Внутри сердце понемногу начинало биться чаще от волнения. Все же, в первую очередь Антон хотел позвонить не только Полине. Но с целью точно такой же: поздравить с праздником. Подойдя к тумбе, Антон, схватившись за телефонную трубку одной рукой, другой тем временем открыл выдвижной ящичек, в углу которого был аккуратно сложенный блокнотный листик. 3-15-87 Все же, когда он просил у Полины номер Ромкиного домашнего телефона, то делал это по большей части опираясь на собственные эмоции. Он был взбудоражен и изумлен их телефонным разговором, из которого так много узнал о Роме. Уже спустя какое-то количество времени он был немного более уравновешен, а потому более четко осознавал свою цель — позвонить Ромке, поздравить его и искренне поблагодарить за то, что он успел сделать для Антона. Цель эта была совершенно искренняя и, по его собственному мнению, даже правильная. Однако в тот момент он не мог себе объяснить, почему он чувствует столько волнения. Когда в телефоне звучали гудки, Антон почти что не дышал. Он представлял в своей голове: что ему следует сказать? Какую реплику стоит произнести первой? Что делать, если, например, трубку вместо Ромы возьмет тетя Аня? Или Рома будет в ужасном настроении? Он строил гипотезы одну за другой, а гудки тем временем не прекращались. Чувство легкого переживания понемногу отступало, и на смену ему приходило, легкими и почти что бесшумными шагами, отчаянное разочарование. Неужто не возьмет трубку? Не слышит? Или у него настроения даже нет? Антон еле сдержался от того, чтобы не постучать себе же по голове. Конечно! Ведь они могли быть не дома сейчас! Могли точно так же, как и Антон с семьей, пускать хлопушки во дворе. Или же, например, они могут праздновать у родственников. Причин может быть много, так что ему не стоит тут же падать духом из-за одного неудавшегося телефонного разговора. Вздохнув, он повесил трубку, а затем, постояв около минуты, обдумывая свои дальнейшие действия, он начал вбивать телефонный номер Полины. Как бы там ни было, её поздравить Антон хотел совершенно безоговорочно и искренне. Она — одно из его самых удивительных открытий в минувшем году, и он действительно был рад тому, что у него есть такой верный и надежный друг. — Алло! — как только Антон услышал её заливистый, радостный смех в телефонной трубке, то и сам невольно заулыбался, как последний дурак, — Тоша, привет! — Привет-привет! — весело произнес он в ответ, — С Новым годом тебя! — И тебя, мой хороший! Я так рада, что ты позвонил, ты меня ненамного опередил, я только-только подошла к телефону, думаю, надо поздравить моего ненаглядного, — Полина засмеялась в трубке. — Ой, ну ты мне льстишь, — Антон и сам невольно подхватил её приступ веселья и негромко захихикал, — Надеюсь, в Новом году ты будешь такой же обаятельной и говорить мне комплименты чаще. — И не надейся, Петров! — со смехом отбрила Полина, — Это разовая акция в честь праздника! — Ну, блин, — с напускной грустью произнес Антон, — Очень жалко, — отсмеявшись, он поинтересовался, — Уже празднуете? — Да-а! — протянули громко в ответ, — Я вот отошла ненадолго, остальные за столом сидят. — Остальные? — с любопытством спросил Антон, — К тебе отец приехал? — Нет-нет, отец в городе остался, хотя и просила его приехать, — проворчала Полина, — Я сама к нему на праздниках потом поеду. Но мы одни не остались, — в её голосе послышалась улыбка, — Нам тетя Аня наготовила всякого, а Рома с Бяшкой сейчас салюты пускать пойдут… — Что? — растерянно произнес он, на секунду потеряв дар речи, — Они пришли… к вам? — Ну, что-то вроде того, — чуть уклончиво произнесла Полина, — Они последние года два к нам захаживали, а вот в этом году решили все вместе отпраздновать. Как-то так… — Правда? Я об этом не знал, — глухо произнес Антон. Теперь стало понятно, почему Ромка не ответил на звонок. Их действительно не было дома. — Антон? — обеспокоенно произнесла Полина, — Я только сейчас поняла, как это все ужасно со стороны звучит… Как будто о тебе вообще не подумали. Я же тебя не обидела? Прости меня! — в её голосе зазвучало такое искреннее раскаяние, что Антон вмиг забыл про все: — Нет-нет, что ты! — Мне правда жаль, — продолжила Полина, — Мы так уверенно с тобой договаривались на первое января, что мне даже в голову не пришло предложить… — Полина, все хорошо, — он невольно издал смешок и тепло улыбнулся, — Не переживай, все в порядке, правда. — Я тебе обещаю: я приготовлю тебе самый лучший подарок на первое января! — Ну, это смелое заявление, — Антон засмеялся. — И я обязана буду это выполнить! И выполню, поверь мне! — бодрость, зазвучавшая в её голосе, расшевелила и Антона. — Хорошо, буду ждать с нетерпением. Если подведешь меня, то я отниму у тебя права лучшей подруги. Полина хмыкнула, но на середине смешка замолкла: — Антон… А приходи к нам? У него замерло сердце, когда он услышал это. На секунду в голове пронеслись картинки того, как это было бы замечательно. Новогодний стол, лица его сверстников, он, Полина, Бяша и Рома пускают во дворе салюты, Полина говорит праздничный тост… Он мотнул головой, отгоняя навязчивый образ. Все-таки, как бы ему ни хотелось пойти к ним, все же стоило смотреть реальности в глаза. — Спасибо, Полин, — искренне произнес он, — Но я не смогу прийти. — Ты один не хочешь? Не проблема! — тут же подсуетилась она, — Хочешь, я за тобой зайду? Я быстро очень приду! — Нет, ты что! — возмущенно зашипел Антон, — Не вздумай одна по поселку шастать! — Ну хорошо, я не одна приду! — заканючила Полина, — Мальчики могут за тобой прийти, хочешь? — Полин, — Антон тихо выдохнул и улыбнулся, почувствовав почти что счастье от того, как сильно она хотела, чтобы он отпраздновал вместе с ними, — Спасибо огромное, правда. Но я не смогу. Меня в жизни не пустят куда-то одного. Особенно после того, что в последние дни происходило… Я бы с радостью пришел, правда. Но не в этот раз. — Антон, — расстроенно произнесла Полина, — Давай я твоей маме пообещаю, что все хорошо будет? Мы правда можем за тобой зайти, только приходи-и… — Ох, Полина… — Антон покачал головой, грустно улыбаясь. — Ну что «Полина»? – возмутилась она, — Я думаю, все обрадуются, если ты придешь! Мы позаботимся, чтобы ничего не случилось, ну правда! Ты можешь даже мне подарок не дарить, если придешь, я это засчитаю… Внезапно в трубке послышалось шуршание, сквозь которое Антон уловил растерянное Полинино «Ой! Ты чего?». А затем воцарилось молчание. Антон замер, чувствуя, как внутри все наливается беспокойством. Казалось, что он слышит только собственное сердцебиение. — Полин? — растерянно произнес он в трубку. — Хер ли ты дома закопался? — последовавший за этим ответ заставил его буквально заледенеть. Ещё бы он не узнал. Из сотен распознает, не иначе. Что уж говорить про нынешний момент, когда Антон весь превратился во внимание. — Ты…? — сипло начал он. — Я, — отозвался Ромка, и, судя по возне на заднем фоне, упорно пытался не дать Полине отбить у него трубку, — Приходи давай, она уже сто лет у трубки канючит, че ты ломаешься? — Ах, извините, — съязвил Антон, мгновенно отмерев, — Думаешь, я специально? — Ну а в чем проблема-то? Полина тебе уже царские условия предоставить готова. И даже меня без моего согласия сюда приплела… Че мнешься-то? — Да меня в жизни не пустят, — огорченно произнес Антон, и, судя по молчанию на другом конце провода, это был убедительный аргумент, — Столько всякого случилось, после такого мне точно лучше никуда не идти без повода. — Прям совсем труба? — голос Ромки прозвучал так же безнадежно. — Прям совсем, — подтвердил Антон, — Ром, вы хоть всей гурьбой приходите: смысла нет. — Ну, пиздец, — процедил Ромка, а потом произнес громко, — Да не матерюсь я, мам! Просто сказал «кабздец», бывает! Антон хмыкнул, качнув головой, и внезапно встрепенулся всем телом, почувствовав прикосновение к своему плечу. Резко развернувшись, не выпуская телефонной трубки из рук, он увидел стоявшую за ним маму. «Она все это время была здесь?!» Забурлившее в нем смущение на пару с раздражением и отчаянием, как если бы его застукали с поличным, настолько его охватили, что он даже и слова вымолвить не смог. Как долго она стояла тут? Много ли она успела услышать и понимает ли, в чем состоит суть проблемы? Почему у неё на лице столько грусти, боли и одновременно нежности, что у него сердце готово загнуться? Неужели все эти эмоции она переживает из-за него? Он растерянно приоткрыл рот, чувствуя, как щеки краснеют. — Ты че молчишь? — раздалось в трубке, — Да давай мы с родаками твоими поговорим, слышь? АЛЛО! — раздавшееся в трубке рявканье было слышно уже даже маме. И Антон выпал в осадок, когда она жестом руки попросила передать телефонную трубку ей. Он был настолько изумлен как и её появлением, так и её внезапным желанием поговорить с его собеседниками, что он передал ей трубку безо всяких возражений. — Алло? — негромко произнесла она, а после того, как в трубке прекратилось ответное бормотание, произнесла, ровным и четким голосом, — Да, здравствуй, Ром. Я тебя помню. Я мама Антона. Он почувствовал себя так, как будто с минуты на минуту сквозь землю провалится. Сердце буквально остановилось. — Я же правильно понимаю, что вы за ним, если что, придете? — со вздохом поинтересовалась она, а потом, спустя несколько секунд, поинтересовалась своей привычной интонацией, строгой и не терпящей всяких возражений, — Сколько вас человек? Там есть взрослые, чтобы они чуть что проследили? — дождавшись ответа, мама протянула, — Ага-а… Двое даже, — она хмыкнула, и тут внезапно в трубке раздался вопрос, который долетел даже до ушей Антона, который старался прислушаться изо всех сил. «Вы можете пустить его к нам? Мы проследим, чтобы все было нормально, правда.» У него глаза на лоб полезли, а по венам будто лава потекла. Подумать только. РОМА. Рома Пятифанов, которого Антон несколько недель назад был готов придушить голыми руками… Рома сейчас говорит с его мамой по телефону и просит отпустить его праздновать Новый год… Первый Новый год в жизни Антона, который он может провести не с семьей. Он уставился на маму таким немигающим взглядом, что глаза невольно заслезились. Мама намеренно не смотрела на него, чтобы не попасть под воздействие его умоляющего выражение лица, и Антон буквально изнемогал от нетерпения услышать её вердикт. — Ох, не знаю даже… — мама повела плечом и вздохнула так тяжело, что Антон только сейчас осознал, какая ответственность лежит на маме за решение, которое ей предстоит принять, — Ему бы хорошо не ходить туда-сюда лишний раз… — не дожидаясь ответа Ромки она поинтересовалась, — Ты сможешь ему помочь, если… Ну, ты меня понял. «…конечно, смогу!..» Как только Антон это услышал, он почувствовал себя так, будто с минуты на минуту расплачется. Они так искренне хотели, чтобы он к ним пришел, так вежливо и искренне говорили с мамой, всеми силами стараясь уговорить её на то, чтобы пустить Антона. Она вдруг впервые за все это время посмотрела Антону в глаза. И в её взгляде читалось что-то неопределенное… Но очень похожее на смятение на пару с принятием, несмотря на внешний строгий вид. Она протянула к нему руку и поправила выбившуюся прядь. Дослушав все, что Ромка говорил ей в течение всего этого времени, она поджала губы и, помолчав несколько секунд, тихо произнесла: — Через сколько вы сможете прийти? Внутри Антона точно салют взорвался. Он посмотрел на маму изумленным взглядом, чувствуя, что готов взорваться криками на месте. Это не было прямым «Я согласна», но в мамином случае это практически стопроцентное «да». Услышав ответ, она цокнула, но, прикрыв глаза, произнесла строго, даже пригрозив пальцем: — Черт с вами, приходите. Но чтоб без глупостей… Да, хорошо, — она внезапно тихо рассмеялась, растеряв всю строгость, — Нет, спасибо, мы бы с радостью пошли, но в этот раз останемся дома. Вы приходите только за ним. Хорошо. Все, тогда мы ждем, — она повесила трубку и, смотря на Антона, белого, как мел, уперла руки в бока и произнесла, — Они придут через минут двадцать. Будь готов к тому моменту. Я могу тебе рюкзак собрать, чтобы ты там взрослых поздравил тоже. Положу тебе немного с собой выпечки, но чтобы больше бокала шампанского ты там не пил, не вздумай учудить!.. — мама строго припечатала, но потом, приглядевшись, спросила недоуменно, — Антон, что с тобой? — Ты меня… — Антон начал так хрипло, что ему даже горло пришлось прочистить, — Ты меня правда отпускаешь? Серьёзно? — А что, похоже, что я шучу? — она хмыкнула, а затем, приобняв его за плечи, спросила вкрадчиво, — Ты же хочешь пойти? — Очень хочу! — почти что сразу отозвался Антон, — Но я думал… Мне вообще казалось, что ты меня ни за что не пустишь… В школу же не пустила, — он произнес это почти что обиженно. — И это правда, — мама вздохнула. — А папа не будет против? — спросил Антон, преданно заглядывая маме в глаза. — Уж поверь, точно не будет, — она грустно улыбнулась. Они постояли некоторое время в тишине, но потом мама, точно набравшись смелости, все же произнесла, — Прости меня. — За что? — сюрпризов за вечер было так много, что Антон уже не мог перестать удивляться их количеству. Он положил пальцы на мамину кисть и слегка сжал в молчаливой поддержке. — Тебе правда через столько пройти пришлось… — она вздохнула, — А мы все в ссорах своих были… Ты же правда так настрадался. И Олю в лесу том нашел, после того, как с сотрясением валялся… — Мам, — у Антона голос дрогнул от того, сколько боли было в её глазах. Она выглядела такой огорченной, в ней было так много сожаления и искреннего желания услышать «прощаю», что Антон почувствовал жжение в глазах. — Послушай, — мама его обняла, и, почувствовав её тепло, он ощутил себя в самой, что ни на есть, безопасности, а потому прикрыл глаза, позволив себе утонуть в этом моменте, — Мне так жаль, правда… Что ты так мучился и переживал. Я видела, как ты расстроился, что мы тебя в школу не пустили. Я поняла потом, что тебе, на самом деле, тоже очень, очень трудно. Как и нам с папой, — она отстранилась. Её глаза блестели, и она, утерев нос, слегка улыбнулась, — Плакать не буду, обещаю… — она вздохнула, — Вообще, я хотела до первого января это отложить, но раз уж так сошлось… — она подошла к тумбе и, выдвинув самый нижний ящик, вернулась к Антону, сжимая в своих руках что-то полосатое. Послушно взяв это из её рук, Антон, сжав пальцы, почувствовал, что это что-то очень, очень мягкое и вязаное. Из очень приятного материала. Как что-то, чем бы ты мог скрыться от холода… Или завернуться в это озябшими руками… — Что это? — улыбнувшись, он восторженно ахнул, развернув предмет полностью. Антон не удержался от возгласа радости, — Это шарф? — и в самом деле: шарф. Совсем не такой, как у него. Совсем не потрепанный, совсем не выцветший от времени. Напротив: ярко-синий, как вечернее море на самом горизонте. Синий с белыми полосами… Сине-белый, точно андреевский флаг, — Ты сама связала? — Вроде того, — мама слегка улыбнулась, — Тебе он нравится? — Очень, — не юля, искренне признался Антон, — Он, наверное, очень теплый. — Не наверное, а точно, — мама усмехнулась, — На самом деле, я его хотела приберечь до школьной поездки, — Антон оторопело уставился на неё и мама, тихо засмеявшись от его изумленного лица, произнесла довольно, — Да, считай, что это ещё один мой подарок: ты поедешь вместе с классом в город. Я позвонила твоей классной руководительнице и внесла оплату за тебя. — Мам… — глухо произнес Антон. — Что такое? — она вопросительно посмотрела на него. — Ты сказала, что плакать не будешь, — он склонил голову и спрятал свое лицо в шарфе, не желая показывать свое раскрасневшееся от подступающих слез лицо, — Но я так не сказал… — его голос надломился, он почувствовал, что действительно начнет плакать, буквально через секунду. Глаза уже жгло нестерпимо. — Ну, ты чего? — мама тут же заключила его в объятия, и в её голосе было столько нежности, столько желания ему помочь, что Антон крупно вздрогнул всем телом. — Я правда… — невнятно промямлил он, — Я уже даже не надеялся… Не думал даже… А ты… — он отстранился от неё и мама стерла указательным пальцем скользнувшую по щеке слезинку. Антон внезапно засмеялся, — Блин, я тебе даже подарок толком не приготовил… Мама подхватила его осторожный, негромкий смех. — Знаешь, — она взяла шарф из его рук и обернула вокруг шеи, расправив его, — Больше всего на свете я хочу, — она обняла его лицо ладонями и, взглянув ему в глаза своими, блестящими и большими, как у юной девочки, произнесла, — Чтобы ты был счастливым. И ни о чем никогда не беспокоился. Антон выдохнул и улыбнулся, стерев слезу с другой щеки. Внезапно ему вспомнилась собственная строчка из листка с желаниями. Я хочу быть счастливым. Уже через двадцать минут за ним придут его друзья. Он отпразднует с ними Новый год. А потом он обменяется подарками с Полиной. А на новогодних каникулах они вместе пойдут на каток. И уже совсем скоро он поедет с классом в город, чего так давно хотел. Все казалось каким-то нереальным. Точно в один момент кто-то щелкнул пальцами, и жизнь Антона переменилась, стала почти что такой же, какой была когда-то… И он чувствовал себя брошенным на улице щенком, которого вновь приютили. И сразу вспомнилось, как это может быть удивительно и замечательно — быть счастливым. Внутри запорхали бабочки, и Антон, взяв мамины руки в свои, произнес, стараясь вложить как можно больше благодарности в свой голос: — Тогда с Новым годом тебя, — он искренне улыбнулся, широко и открыто, — Потому что я сейчас очень, очень счастлив.