***
Долина Ветров — вот вся отдушина заместителя магистра Ордо Фавониус. Банально? Да. Девушка прекрасно осознавала, что по «канонам» это место уже просто изжило себя, да и вообще сюда наши прадеды с прабабушками ходили. Джинн понимала молодых людей, в таком возрасте тебе нужны прилив сил, адреналин, чтоб кровь в жилах стыла, да воспоминания на всю жизнь. Но в списке «Искателей Приключений» так и не было пополнения. — Кхм!.. — Джинн тихонько прыснула с такой остроты, прикрывая неожиданную вольность кулачком в белоснежной перчатке. Но сомнений, что её могли услышать, не было; вероятность того, что кто-нибудь смог застать девушку, была мизерная. Поэтому бояться было нечего. Ори на всю округу — лишь птиц перепугаешь да чей-то завтрашний обед от течения отгонишь. Но для неё это место, несмотря ни на что, было лучшим из возможных во всём Тейвате, лучше гор Ли Юэ, лучше Инадзумских лесов, лучше белоснежных пезажей Снежной и рек Фонтейна. Джинн сняла перчатки, бережно сложив их поверх друг дружки, и пристроила рядом с левым бедром, откинув руки за голову. Девушка нагло, не боясь испачкаться, села на ядовито-зелёную траву. Тонкими пальцами Джинн выводила разные узоры на коре старого и мудрого дерева, будто пытаясь понять саму суть существования. Давила. Гладила. Будто ловила что-то нынче неосязаемое, лёгкое, будто пришедшее озарение после упорного труда, но так быстро ускользнувшее, что ты даже не успел его рассмотреть. Кажется, таких, как она, называли кинестетами. — Фатуи, Двалин, Барбатос, путешественница без Глаза Бога… Глаза действующего магистра просто закрывались, уставший мозг не мог обработать настолько сложную для восприятия информацию, что упорно пыталась осмыслить Джинн. Руки медленно, подобно пёрышку, опускались, голова закатывалась набок, будто призывая закрыться своих друзей‐глаза. Мышцы же наконец расслабились, дав покой своей не совсем бережной хозяйке.***
— Ты уверена, что её стоит будить? — где-то на задворках сознания прозвучал высокий, на гране писклявости голос, на что голова непременно среагировала, дав болезненный импульс в виски. Джинн скривилась. — Вы в порядке? — второй голос был спокойным и в какой-то мере сочувствующим, отдаваясь мёдом для ушей Джинн после слишком высоких для восприятия звуков. Наконец, открыв всё ещё красные глаза, девушка инстинктивно подалась назад и смачно ударилась о старую с прорезями кору дерева. Хотелось колко пошутить про то, что только недавно она мацала эту кору, но она вовремя закрыла рот. На спящую голову какой только бред не придёт, так? Лицо почётного рыцаря было слишком близко, критично близко. Люмин, вперив свои золотистые глаза, всматривалась в лицо магистра, будто тщетно сквозь морщинку между бровями пыталась там что-то найти и, удовлетворённо хмыкнув сама себе, подала руку Гуннхильдр. — Ребяа-а-ат, вы чего застыли! Люмин, нам ещё эту статую отчищать! — Паймон недоуменно кружила около парочки, пытаясь понять, что вообще происходило. — Да, прошу простить за мой вид, я немного… — Осмотрев себя, отметив все недостатки от так и не поменянной одежды и яркие пятна от травы, не учитывая осевшую пыль на некогда белоснежных лосинах, Джинн приняла жест руки и мягко привстала. — …не в форме в данный момент, такого больше не повторится. Состроив беспристрастное лицо, заместитель магистра желала избежать лишних вопросов. Впрочем, Люмин была не из тех, кто любил допрашивать, а точнее — вообще разговаривать. Она больше находилась в тени, пока Паймон вела со всеми беседы. Этим они дополняли друг друга. Но эта молчаливость только навевала какую-то тайну и, можно сказать, даже романтизировала путешественницу. Наконец, поймав нормальную возможность оценить ситуацию, Джинн принялась анализировать. Сожжённая трава неподалёку, пыльное платье почётного рыцаря, но это можно было списать на нечто другое, если бы не одно «но» — от неё пахло моющим средством, да и свежие капли крови на одежде давали почву для выводов. — Прошу прощения за доставленные неудобства… Не могли бы вы рассказать, что случилось, пока я «отсутствовала»? — На вас хотели напасть хиличурлы, я зачистила их лагерь, — всё таким же спокойным голосом ответила Люмин, не то чтобы расщедриваясь на подробности. То, с какой обыденностью она это говорила, могло напугать особенно впечатлительных, но тут таких не было, так что этот тон остался без внимания. Она — рыцарь, она — искатель приключений. Это даже без особого усердия могло заточить твой разум и сделать нервы стальными, но в этом был и минус — практически отсутствующее сочувствие к физической боли других людей. В каждой отрасли свои минусы, без этого, к сожалению, никак. — Да! А точнее, нет. Возможно, она же не дала определённые сроки, да? — обращаясь к Люмин, протараторила Паймон и, не дождавшись ответа — а Паймон на деле даже не ждала, — начала ещё быстрее говорить: — Нам надо, а точнее, Люмин, всё-таки её попросили, хе-хе, почистить статую Архонта неподалёку… Всё же, думаю, ты сможешь помочь, пока Паймон слетает за сладостями, а ещё можно взять курочки и жареной рыбки! Когда этот ребёнок наконец остановился, Джинн даже показалось, у неё начал сбиваться тон. И Люмин подала голос: — В общем, нас попросила Джиллиана из собора Барбатоса почистить статую Архонта из-за занятости. При упоминании любой добродетели глаза у почётного рыцаря начинали светиться, а уголки губ — подниматься, и этот момент не стал исключением. Трудоголиков Заместитель Магистра видела издалека. Если взять даже мнение жителей, каждый отзовётся по-своему, но без вопросов положительно. Такой кристальной репутации можно даже позавидовать, за столь короткий срок это звучало почти невозможно, но вот перед ней стоял улыбающийся пример. К слову, улыбка у Люмин была красивая, отдавала светом прямо в лицо, что становилось страшно смотреть: а вдруг ослепнешь? Она била куда-то глубоко внутрь, дёргая за болезненные струны. Становилось легче дышать. Эта путешественница могла одним взглядом залезть в душу, выворачивая все кишки и одёргивая потайные занавесы секретов — настолько были выразительными глаза. «Так можно хоть в пыточную идти!» Джинн, поняв, что засмотрелась, неловко перевела взгляд с Люмин на всё ещё перевозбуждённую Паймон. Что-что, кого-кого, но для неё пыткой были мысли о еде. — Мне как раз в ту сторону надо, да и не люблю оставаться в долгу. При одной только мысли, что Джинн была кому-то должна, её брови становились в позу «домиком», а в груди просыпалась твёрдая мотивация исправить это в сию же секунду. Её долг — помогать людям, и она не хотела отходить от него. Вообще, вся ситуация была достаточно странной… Неужели Джинн настолько устала, что не услышала хиличурлов? Даже митачурлов с их массивными шагами? Это не говоря уже о том, что всё сопровождалось криками и воплями на их языке. В такие моменты просыпался маленький липкий страх за свою жизнь. Что было бы, если бы Паймон и Люмин не оказались рядом? Что если?.. Гуннхильдр даже думать об этом не хотела, но знала точно: будь у неё возможность всё повторить — она бы повторила. Джинн любила свою работу, и нарушать собственные принципы было не в её стиле. — Не бойтесь, я сама справлюсь. Всё же стихии можно применять не только в бою, а действующий магистр всегда в долгу не остаётся. Всё это было сказано с лёгкой насмешкой, которую сначала девушка не смогла интерпретировать, но наконец поняла, какой глупой себя выставила. Памятник стоял буквально в двух шагах от её «ложа», а что ей было совсем не по пути — можно благоверно промолчать. «Ещё не хватало, чтобы они думали, что я навязываюсь, да и я просто хотела отплатить, что такого?» — Ладно, мы пойдём. Удачи, пусть ветер сопроводит вас! — в такой же лёгкой манере отозвалась Почётный рыцарь, посмотрев на Гуннхильдр последний раз с намёком. С каким, к сожалению, разобрать уже было невозможно: пшеничные волосы «под мальчика» закрыли обзор на большие глаза. Оставив Джинн в размышлении, как добраться до кабинета незамеченной.***
«Варка, когда ты вернёшься, ты увидишь совершенно другой Мондштадт». Однажды Джинн пообещала это, будучи полностью уверенной в правильности своих слов. В тот момент она не совсем осознавала, что имела в виду, но сейчас, разговаривая с Кейей, Эмбер или даже Эолой, она осознавала, что лавировала на грани желаемого, но было одно «но». История. История Мондштандта очень героическая, настолько, что бардовские песни могли воспевать каждый фрагмент по отдельности, что, впрочем, и происходило. Что же скребло её душу, если всё было хорошо? Злодеи этой истории. Клан «Лоуренсов», что промышлял рабством в свои времена. Но самое главное словосочетание здесь — «в свои времена». Это было давно, чертовски давно, но люди любили ненавидеть. Это чувство… Оно есть в каждом. Ненависть. Она черна, порочна, сжирает тебя изнутри. Она ненасытная и дурманит твой разум. Ненависть объединяет — и это самое страшное, что могло произойти. Не такого будущего Джинн хотела для города. Но она просто сходила с ума, не зная, что делать. Обе стороны, казалось, никогда не придут к согласию. Это напрягало, мозг панически не мог придумать решение настолько глубокой проблемы, что пустила корни в умы сотен людей. Она должна была что-то сделать. Как много слова «должна» в её обиходе? А должна ли она хоть что-то?***
По лестнице шла молодая девушка. Было видно, что она спешила, её густые пшеничные волосы, затянутые в хвост, лишь успевали подскакивать вслед за чуть ли не бегущим по ступенькам телом. Её голова крутилась в разные стороны, а глаза сощурились в поисках кого-то. Она быстрым шагом подходила к величественной статуе Барбатоса, минуя окружающие колонны и всякого рода украшения. Услышав музыку, исходящую из-под основания монумента, девушка ускорилась, подходя к плотной толпе. — З-здравствуйте, магистр! — Паренёк лет шестнадцати, облачённый в незамысловатую футболку с шортами, смотрел на Джинн с восхищением, с некоторой периодичностью направляя взгляд в небо, смущаясь. Казалось, только что исполнилась его мечта. — И тебе привет, — добро улыбнувшись, произнесла девушка, ловко обойдя парня и всё приближаясь к своей цели. — Ой, давно не виделись, Джинн. Это была владелица «Кошкиного Хвоста». Она держала на руках своего котёнка, зная об аллергии барда, и не желала причинять неудобства. Гуннхильдр обернулась на её голос, состроив неловкую гримасу наравне с извиняющимся взглядом. — Ну ты, как всегда, занята, дорогая! Не буду отвлекать, — уже в спину проговорила Маргарита, пытаясь успокоить с ничего взбунтовавшегося пушистого малыша. Наконец, остановившись напротив Венти, Джинн не смела его прервать. Он пел о Веннессе, о её подвигах, о её жизни до и после, о том, как её чуть не сломили, но Веннесса взбунтовалась, в итоге получив своё. Голос барда нежно обволакивал тело, замораживая мышцы без возможности пошевелиться. Он ловко дёргал за все струны души слушателей, имея многолетний опыт. Глаза сами закрывались, воображение показывало разные картинки под мелодичное пение и замысловатую мелодию, выводимую ловкими пальчиками на лире. Венти стоял за ограждением из воды, прям под ногами статуи. Он был облачён в свою обычную одежду в изумрудных тонах с разделённой на две части накидкой. Брови были весело приподняты. Бард щеголял с дерзкой улыбкой во все зубы, успевая подпевать в нужные моменты. Он стоял, оперевшись на заднюю ногу, подав тело вперёд, и держал в левой руке инструмент, слегка нагнув, подобно щеночку, голову в сторону лиры. Вокруг него собралась плотная толпа, напоминающая букву «с», так же заворожённо смотря на него. Немудрено, выступления Барбатоса, а нынче Венти, любили все. Ангельский голос, умелые пальцы, выводящие, казалось, невозможные звуки для лиры, и харизма, куда уж без неё? Встретившись глазами с бардом, Джинн лишь легонько кивнула ему. — Ну что, дорогие мои, это была последняя баллада из моего арсенала на сегодня! Увидимся, наверное, завтра в «Доле Ангелов», если, конечно, господин Дилюк разрешит. Все же понимают, о чём я? — Венти хитренько сощурил глаза, обводя унывающую и начинающую расходиться толпу. — Что же понадобилось от невинного барда Ордо Фавониус? Вино из погреба господина Дилюка я не крал, там слишком сильная охрана после прошлого раза, хех. Незаметно перепрыгнув отделяющую Заместителя Магистра и его ограду в виде искусственного «водоёма», Венти подошёл поближе к Джинн, невинно улыбаясь. Джинн всегда думала, чем обусловлена такая поверхностность и беззаботность анемо Архонта. Ему больше двух тысяч шестисот лет, но вёл он себя как нашкодивший подросток, пытавшийся казаться умнее всех. В один момент, пока она разбиралась с послом из Ли Юэ, ей в голову пришла бредовая теория. Может ли это быть обусловлено стихией? Ветер — беззаботность и лёгкость. Камень — твёрдость и логичность. И так далее. Девушка хотела бы проверить данную теорию, да вот лишние Архонты под рукой не валялись. Не то чтобы она настолько принижала способности Барбатоса. Отнюдь. Джинн понимала, что за этой личиной скрывалось куда большее, чем кто-либо мог представить. Многовековой опыт. Сколько смертей он видел? Сколько всего он пережил? Сохранилась ли у него способность привязанности после этого? Мог ли он сочувствовать? У каждого были миллионы вопросов к такому могущественному существу, да не каждому дано было получить хотя бы возможность стать услышанным. Религия. Это спорная штука, и иногда становилось до жути смешно: «Вы так идеализируете Бога, поклоняетесь ему, возносите его, пока он на улице яблоки ворует да от стражи убегает!» А в действительности… Как правильно воспринимать такое существо? Как с ним обращаться? Тут уже Гуннхильдр затруднялась дать ответ. — Джинн вызывают к нам в Тейват, приём! Я, конечно, знаю, что красив, но не настолько же. Сфокусировала взгляд Джинн уже на мельтешащей перед глазами ладошке. Пальцы у Венти были красивые: длинные, с мягкими подушечками и еле заметными мозолями от вечных подёргиваний струн. Про такие обычно говорили «мягкие, как у младенцев». «О чём я сейчас вообще думаю? Действительно, недосып играет плохую шутку». Кажется, единственный минус, с которым она была не готова считаться, — это рассеянное внимание. Это изрядно бесило и напрягало и так уставший мозг. — Прости, я немного задумалась. В общем, я бы хотела поговорить. Желательно, в более тихом месте. — Девушка с некоторой нервозностью огляделась, пытаясь понять, не подслушивал ли кто. Лицо Архонта сразу же приобрело более спокойный вид. — Могу предложить Утёс Звездолова, если у тебя, конечно, нет определённых предпочтений. — Нет, таких не имею, — с некоторым облегчением произнесла Джинн полушёпотом.***
Идя вместе с Венти, Джинн чувствовала некую странность. Архонт всячески пытался развеселить её: кривлялся, пел, рассказывал различные истории. Скажи кто-нибудь ей, что этому легкомысленному барду больше двух тысяч шестисот лет — не поверила бы. Возможно, она слишком долго мусолила эту тему, и стоило бы уже принять это как должное, но все устои и порядки, вбитые в голову ещё в детстве, незаметно трещали, пытаясь подать голос в знак протеста. Жизнь — действительно одна большая насмешка. В своих размышлениях Джинн даже не заметила, как они пришли почти к самому краю. Всё такое крошечное. Ты стоишь, возвышаясь над всем миром. Что-то наподобие разницы в росте: когда ты выше своего противника в споре — это придаёт хоть и скользкую, но уверенность. Отсюда даже можно было поймать морской воздух, что без жалости бил по лицу, давая вдыхать свежесть, принадлежащую только водным гладям. Вообще, картина взяла в себя всё самое лучшее из романтических картин: морской пейзаж, отдающий летним настроением, густой ядовито-зелёный лес, чья цветовая гамма просто выжигала глаза, и горы, величественно возвышающиеся над всеми смертными, видевшие смену поколений, будто насмехались над самой сутью времени. Здесь собирались две грани: спокойствие, навеянное невероятной красотой, и адреналин из-за высоты и глупого страха, что этот «висящий» кусок камня рухнет с минуты на минуту. Венти, не особо дожидаясь, сел на самый край, свесив длинные тонкие ноги в воздухе, по-детски дёргая ими. — Что же тревожит само Спокойствие и Непоколебимость? — нарочито медленно произнёс бард, видя нервозность стоящего и не смеющего присесть тела. — Я хотела поговорить о Лоуренсах и отношении мондштадцев к ним, — твёрдо произнесла Джинн, садясь рядом, но не на край, а упираясь пятками в камень около бедра Архонта. — А что же это за разделение на «мондштадцев» и «немондштадцев»? — с издёвкой и лёгкой игривостью спросил бард. Тут девушка немного застопорилась. Данный вопрос поставил её в тупик, хоть и был задан из-за логичных рассуждений. — Я немного не это имела в виду. То есть презрение одних другими. Поколение ещё помнит то, что творилось так давно, и оно вымещает всю обиду за те времена. Она выдохнула в конце с характерной безысходностью. Венти беззаботно улыбнулся, словно обесценивая все сказанные переживания, и поднял голову к небу. — Знаешь, ты напоминаешь мне одного моего хорошего друга. Но суть не в этом. Поколения? Ты сама озвучила решение этой проблемы. Невозможно — хотя нет, на грани невозможного — поменять устои, вбитые людям ещё в детском возрасте. Ненависть? Значит ли это, что ты обесценила дружбу Эмбер с Эолой? Толерантность Сары из забегаловки «Хороший Охотник»? И многое другое. Есть вещи, которые может исправить только время. Это предложение было сказано с тенью грусти и ностальгии. Архонт повернул корпус в сторону Джинн, опустившую взгляд в землю и севшую в позу «лотоса». Было видно, что девушка хотела поспорить с высказыванием барда, но почему-то не решалась. — Знаешь, есть вещи, которым не нужно противоядие. Это можно сравнить с прививкой: в организм специально вводят паразита, чтоб он научился с ним бороться. — То есть ты хочешь сказать, мне надо оставить ситуацию так? — с долей скептизма и неверия произнесла Джинн, подняв глаза на Венти. — Я не заставляю тебя что-то делать или не делать. На это горазда только ты, и выносить приговор будешь только ты. Я говорю лишь то, что ты привыкла решать проблемы прямо сейчас, а если таковой возможности нет — тебя разрывает. Эта ситуация действительно спорная, но настолько ли она сильная проблема? Поколения сменяются, на старые устои приходят новые, кардинально меняя общество, и, как ты можешь наблюдать, изменения уже происходят. Да и разве ты не сделала всё возможное? Может, стоит перестать терзать себя и отпустить ситуацию, просто плывя по течению? Архонт медленно встал, подойдя к девушке и подав ей руку. Действующий магистр была уверена — эту ночь она проведёт в глубоких размышлениях.