***
Ночная тьма уже успела опуститься на военный лагерь в окрестностях Фиорры. Винченцо Альтьери направлялся на ночлег, проходя меж палаток и костров, у которых можно было встретить как солдат, так и офицеров объединенной армии Жемчужной Лиги. Когда они замечали властителя Сентины, тут же слышались громкие приветствия, на которые тот неизменно отвечал небрежным взмахом руки. Едва же Винченцо оказался внутри собственного шатра, навстречу ему быстро метнулся неясный силуэт. Винченцо уже успел выхватить из ножен меч, думая, что кто-то из многочисленных врагов умудрился подослать сюда убийцу, когда вспыхнувший свет заставил его отшатнуться. Напротив, держа в руке масляную лампу, с которой только что был снят плотный колпак, стояла Лавиния — с распущенными волосами и в тонкой батистовой сорочке, скорее подчеркивавшей, чем скрывавшей все еe прелести. — Доброй ночи тебе, милый. Так-то ты приветствуешь жену — вооруженным до зубов? — Проклятье, Лавиния! Какого дьявола тебе вздумалось так шутить?! А если бы я тебя зарубил не разобравшись?! — Винченцо был одновременно взбешен и обескуражен. — Тогда, думаю, мы, как верные Создателю супруги, вскоре воссоединились бы на небесах. Потому что мой брат тебя бы прикончил… Тиберий ведь здесь? — как ни в чем не бывало спросила Лавиния, ставя лампу на складной столик возле походной кровати. — Да, я его видел с час назад. Но, Создателя ради, прекращай уже свои выходки!.. Шляться в одиночку среди грязных вояк — это не шутки! А здесь не твой разлюбезный дворец, где на любой визг набежит толпа защитников! — Я думала, ты любишь сюрпризы, дорогой. А для мужчин, которые могут желать мне дурного, я кое-что припасла, — правая рука Лавинии выскользнула из-за спины, и жена, улыбаясь, показала ему трехгранный стилет с выложенной сапфирами звездой Троих на рукояти. «Благочестие по-фиенновски, как очаровательно», — подумалось Винченцо. — Клинок под ребра и искренняя молитва — после. Наверняка подарок еe братца… только не пьянчужки Тиберия, а того самого, который ныне кардинал в Мидланде и, говорят, — на редкость коварная гадина». Но, как бы там ни было, сейчас оружие оказалось аккуратно пристроено рядом с лампой, а сама Лавиния подошла поближе и положила руки Винченцо на плечи. Он отлично понимал, что супруга вышла за него лишь по приказу отца. И, если бы Адриан Фиенн велел, так же легко бы вонзила мужу кинжал в сердце или безо всяких сожалений поднесла кубок с ядом. Но подобная опасность только распаляла его страсть. А сегодня, в ночь, в которую Винченцо был как никогда близок к окончательной победе над этой паскудной семейкой, желание обладать еe коварной, но обольстительной дочерью, разгорелось в нем с новой силой. Он легко подхватил жену на руки, а потом без лишней нежности швырнул еe на походную кровать и принялся торопливо распускать завязки на штанах. Лавиния не протестовала: только, вытянувшись на постели, внимательно посмотрела на Винченцо в упор. Вроде бы вся, без остатка, в его власти, но всe же холодная и далекая, как одна из высочайших вершин Иррейских гор. Вне себя от ярости и возбуждения он рванул тонкую ткань сорочки и обнажил прекрасное тело Лавинии от белой шеи до узких бедер, но и теперь не смог внушить жене страх — она только звонко расхохоталась, потянув Винценцо к себе… Ну что же, от такого предложения он отказываться не собирался.***
Этот день выдался для Джины очень долгим. И она сама не могла понять, был он скорее пугающим или приятно-волнительным. …Джина знала, что ей стоит называть себя везучей, слишком везучей: кто бы мог подумать, что на дочь рыбака из фиоррского предместья может обратить свой взор всесильный Адриан Фиенн?.. Но вот он заметил еe на городском празднестве, и прошло уже полгода, как она жила в его дворце, сама до конца не веря в случившееся. Сначала это было всего лишь возможностью помочь семье. Отцу, вечно выбивавшемуся из сил, чтобы прокормить многочисленное потомство; замученной домашними хлопотами матери; братьям, двум старшим из которых уже пора было обзаводиться женами; сестрам, нуждавшимся в каком-никаком приданом… Собственное тело казалось Джине небольшой платой за их счастье. Да и мысль о том, чтобы хоть немного пожить, как знатная дама — в золоте и бархате, окруженной толпой угодливых слуг, — выглядела весьма соблазнительно. Но очень скоро всe это как-то незаметно отошло для неe на второй план — благо, судьба родных Джины, получивших от дома Фиеннов более чем щедрое вознаграждение, теперь оказалась надежно устроена… А вот она сама вдруг поняла, что отчаянно боится мига, когда наскучит всесильному властителю Фиорры. Подобное, разумеется, было неизбежно, и Джина никогда бы не посмела требовать от высокородного любовника чего-то иного. В конце концов, она всегда знала, на что шла принимая приглашение Адриана: на его ложе перебывало немало красивых женщин до неe. И вряд ли перебывает меньше после — он ведь никогда не стеснялся пользоваться приятными сторонами своего положения и не скрывал этого ни от семьи, ни от подданных. Так что еe однажды просто вежливо спровадят прочь, не забыв побаловать напоследок дорогими подарками. И с этим можно было только смириться — как каждый год смиряешься с тем, что солнечные дни сменяет дождливый сезон. Однако думать об этом с каждым днем становилось всe более невыносимо. И, как ни странно, вовсе не из-за новой привычки к жизни в богатом доме: когда-то Джина спала на соломе так же сладко, как среди тончайших шелков, и была уверена, что сможет делать это снова, вот только… Она никогда бы не поверила в такое раньше, но дело оказалось в самом Адриане: мужчине, при каждой встрече смотревшем на неe так, словно Джина была единственной женщиной в мире и величайшей из драгоценностей Фиорры. Добром, сильном, неизменно снисходительном и… не принадлежавшем ей ни по законам земным, ни по воле небес. Но зато — том, о котором она наверняка станет вспоминать до своего последнего часа и после их разлуки. …Сегодня же Адриан в который раз удивил еe. Он приказал Джине после завтрака облачиться в самые роскошные одежды и взял еe с собой прямо на заседание Жемчужной Лиги. А там, усадив любовницу подле своего кресла, устроил целое представление из неспешной церемонии, во время которой все присутствующие эллианские владетели, включая родичей его законной супруги, оказались должны поцеловать унизанную кольцами ручку фаворитки. Воспротивиться не посмел ни один, хотя Джина успела заметить, каким гневом пылали глаза некоторых. И когда получила от Адриана разрешение удалиться, сделала это с великой радостью. А потом та только усилилась от известия, что нынешний день она сможет провести в компании герцогини Альтьери, которая решила отправиться к своему мужу лишь вечером, «в порядке небольшого сюрприза», как с лукавой улыбкой пояснила новообретенной подруге. Лавиния держалась с Джиной по-прежнему очень просто и мило, так что они совсем неплохо провели время, выбирая в городских лавочках пришедшиеся по вкусу отрезы тканей для новых нарядов и забавные безделушки. Конечно, легко можно было бы приказать торговцам привезти всe необходимое прямо во дворец Фиеннов, но прогулка по узким солнечным улочкам Фиорры меж цветущих деревьев, фонтанов и пестрых прилавков с товарами со всего континента сам по себе была неплохим развлечением. Его не портило даже сопровождение отряда эдетанских наемников — стражи, приставленной к Лавинии еe отцом сразу после покушения в лутецийской столице, при котором погиб еe первый муж, а она сама была ранена и потеряла нерожденного ребенка. Джина же поначалу дичилась этих мрачных типов, переговаривавшихся на языке, из которого она знала лишь пару грубых ругательств. Но в компании Лавинии начала немного осваиваться в их обществе — тем более, что вели они себя с ней крайне почтительно. Так что, день, несомненно, вышел и радостным, и волнительным: Джина никогда прежде не ощущала себя настолько своей в семействе Фиеннов, но знала, что чувство это, скорее всего, останется мимолетным… И всe же заснула рядом с обнимавшим еe Адрианом немного более счастливой и спокойной, чем вчера. А пробудилась — резко, будто от удара — в привычной полутьме, нарушаемой лишь светом небольшой лампы в углу комнаты, однако с ощущением какой-то неправильности и странности. И тут же поняла, что именно заставило еe открыть глаза: дверь в спальню оказалась приотворена, а в ней вырисовывался из мрака человеческий силуэт. В то, что такое ночное явление могло сулить нечто доброе Джина не поверила сразу. Она замерла на месте, тихонько ущипнув обвивавшую еe руку Адриана: тот еле заметно вздрогнул, но тоже остался лежать неподвижно, лишь коротко сжав ладонь любовницы в ответ. Проникший в комнату человек замер на пару мгновений, а потом — мягко ступил на ковер, устилавший пол спальни. И, наконец — попал в круг лунного света, серебром обрисовавшего лезвие меча в руке незваного гостя. — Джина, беги! — грубо спихивая еe на пол, закричал Адриан. Выхваченный им из-под подушки кинжал закончил свой короткий полет в горле у мечника, и тот едва успел рухнуть навзничь, как в комнате уже появились ещe двое с оружием. Однако вместо того чтобы последовать совету Адриана, Джина с пронзительным криком бросилась навстречу ворвавшимся в спальню и… Тут же отлетела в сторону, отброшенная к стене, на своe счастье — не ударом меча, а всего лишь тяжелой мужской рукой. Зато вот пары мгновений, на которую нападавшие замешкались, убирая со своей дороги неожиданное препятствие, хозяину спальни вполне хватило, чтобы выхватить меч из руки убитого и отступить к дальней стене. Клинки противников не замедлили обрушиться на Адриана, но тот довольно ловко парировал их удары: вторгшиеся в спальные покои, похоже, были не очень-то умелыми бойцами и мешали друг другу в тесноте. Тем не менее, враги были сильны и готовы к бою, а Адриан оставался всего лишь немолодым мужчиной, не слишком-то часто упражнявшимся в фехтовании… И, наверняка, скорее надеялся потянуть время до прихода подмоги, нежели выиграть эту схватку. Но мгновение текло за мгновением, а в спальне больше никто не появлялся, и Джина всe отчетливее понимала, как мало у них остается шансов выжить. Она лежала на полу, ощущая во рту тошнотворный вкус крови из разбитой губы, и пыталась пересилить жгучую боль, которой налились еe правая рука и бок после удара о стену. Джина не так много понимала в яростном мелькании силуэтов перед собой, но отлично слышала звон клинков и тяжелое дыхание сражавшихся. Поэтому постаралась забыть о своих страданиях и слегка приподняла голову, чтобы лучше разбирать, что именно происходит. И едва не застонала в голос от ужаса и отчаяния: Адриан по-прежнему оборонялся от убийц в одиночку и ясно было, что долго против них ему не продержаться. Куда же подевались слуги, стража?.. Как они могли не услышать шума? Неужели все сегодня предали своего господина?! Но она, она-то не может его предать!.. Не станет, черт возьми, смотреть как его убивают! Заметив кинжал Адриана, всe ещe торчавший в шее у врага, который первым ворвался в спальню, Джина осторожно поползла к телу, стараясь не привлекать ничьего внимания. Добравшись до цели, она рывком выдернула оружие из трупа, и… Одним прыжком, не раздумывая, подлетела к ближайшему из противников Адриана, чтобы изо всех сил ударить молодого мужчину кинжалом в спину. Клинок соскользнул, лишь вспоров ткань камзола и кожу врага, но Джина сумела нанести ещe один удар и теперь с удовлетворением почувствовала, как лезвие пронзает плоть. Жертва Джины ещe успела обернуться, взмахнув мечом, но сразу после этого завалилась на бок, стремительно теряя силы. И вдруг, ошарашенно моргая, она обнаружила, что совсем не удар еe клинка стал для врага последним: меч Адриана успел войти тому в грудь. А мигом позже — обрушился на другого противника, который так и не успел использовать момент, когда властитель Фиорры отвлекся от боя с ним. Из груди Джины вырвался короткий рыдающий всхлип — неужели всe кончено, неужели они всe-таки живы?.. Заливаясь слезами, она бросилась в объятия Адриана, который — всe ещe с мечом в руке — стоял и переводил дух над трупами двух своих несостоявшихся убийц.