ВОЛЯ ТРОИХ I: Война лишних

Сандрин падала: кувырком, вниз головой, отчаянно пытаясь ухватиться хоть за что-то, но понимая — вокруг не было ровно ничего, кроме удушливого мрака. И она летела дальше, проваливалась всe ниже — в пустоту, в небытие, в… …сияние — иначе было сложно назвать тот искристый и теплый свет, которым лучились ярко-синие глаза Шайлы. Сейчас та споро накрывала на стол в залитой солнцем просторной кухне, мурлыкая себе под нос очередную старинную балладу. А Сандрин от столь беспечно-влюбленного настроя подруги становилось всe больше не по себе. Нет, она сама готова была пойти на всe, лишь бы доставить лучшей из встречавшихся ей женщин хоть малейшее удовольствие, но… При этом всe равно не могла поверить, что человек, явно занимавший сейчас мысли и сердце Шайлы, сумеет сделать ту счастливой. — Он тебя бросит, — нарочито жестко сказала Сандрин. — Наиграется и выкинет, как прохудившийся сапог. Или вовсе повесит на тебя чужие грехи и сдаст Церкви, хотя бы — просто для отчетности!.. Возьмет и совместит приятное с полезным, с Гончего ведь станется! — Чушь не неси, — Шайла вскинула голову, и вот теперь полыхающее в глазах юной чародейки пламя никто бы не назвал мягким и теплым — оно пылало почище проклятого зеннавийского огня. — Много ты знаешь, чтобы церковники невиновных хватали? А уж Габриэль точно не такой. — Думаешь, они святые? Да и твой беленький красавчик… — хмыкнула Сандрин, довольно ехидно передразнив подругу: — Не тако-ой… уж можно подумать! Все они не такие — до поры до времени. А потом сама же станешь плакаться и варить приворотное зелье. Или — отраву, если в разум войдешь. — Вот уж чего не сделаю, — отрезала Шайла. А потом, вздохнув, подошла к Сандрин и, присев перед ней на корточки, зачастила: — Ну прости, прости меня! Я же понимаю, что ты волнуешься. Что хочешь как лучше — а у вас, в Ковене, принято всех и каждого подозревать в самом страшном. Но только Габриэль — он не из подлецов, о нет. Скажешь — любовь мне глаза застит?.. Да только она меня такой зоркой сделала, как никогда прежде. И, поверь, если стоит за кем-то пойти хоть на небеса, хоть прямиком в Бездну — так это он и есть! — Мне-то ни к чему в это верить, — фыркнула Сандрин, но вот щеки Шайлы коснулась всe же очень нежно. — Но, вижу, тебе он и вправду не на шутку запал в сердечко… Что же, пусть так! — Значит, не злишься? — Шайла обожгла подругу взглядом — прежде, чем пристроить подбородок на туго обтянутом зеленой замшей штанов колене. — Злюсь, — Сандрин грустно улыбнулась, пропустив сквозь пальцы еe светло-каштановый локон. — Злюсь, напьюсь и соблазню какого-нибудь местного офицерика — хоть будет на ком пар спустить. Но тебе пожелаю счастья с твоим церковным кобельком… от души, да. Пусть и до сих пор не понимаю, на кой он тебе вообще сдался. В ответ Шайла застенчиво улыбнулась. А потом — вдруг ласково взяла поцарапанное запястье Сандрин и запечатлела на нем невесомый поцелуй. Знала бы она, каким клеймом тот вспыхнул на коже еe собеседницы. Какое наслаждение он подарил — пускай и всего лишь на миг. И как остался с той навечно — памятью, горечью, болью… …тело выгибало так, словно у Сандрин не осталось в нем ни единой кости. В минуты же, когда разум немного прояснялся, еe неудержимо трясло — не только от лихорадки, но и от ужаса перед следующей волной мучений. За свою, по людским меркам весьма долгую, жизнь она, конечно, не раз попадала в переделки. Однако нынешнее «приключение» даже для неe оказалось чем-то совершенно непонятным — и, от того, лишь более кошмарным… А ещe, вероятно, вполне могло стать в этой жизни последним. Что с ней всe не особенно в порядке, Сандрин поняла уже в карете по пути домой. А могла бы сделать это и раньше — если бы только не была так увлечена мыслями о прелестной агентке Габриэля в Ковене… Но, во всяком случае, по шаткой лестнице в нанятую квартиру, она поднималась, будто старая развалина — с гулко колотившимся сердцем, мокрой от пота спиной и заплетающимися ногами. Правда, тогда она ещe думала, что дело обойдется досадной ерундой, которую и не вспомнишь наутро, но тут первый приступ опрокинул еe на пол чуть ли не сразу за порогом. Следующий так и не дал подняться, когда Сандрин решила, что немного перевела дух, а затем последовал третий — и каждый новый казался хуже предыдущего. Стиснув зубы — даже не до скрипа, а, казалось, до хруста челюстей — она поползла вперед. Не к своему сундучку со снадобьями: ясно, что едва ли в нем нашлось бы что-то на такой случай полезное, а к столу — на письмо и создание вестника ещe должно было хватить сил, должно во имя неба! Надо попытаться — если не спастись, то хотя бы успеть рассказать, предупредить… …Шайлу о возможной опасности Сандрин так и не рискнула. В последний раз она и вовсе видела подругу, скрывшись от еe глаз под покровом невидимости, будто враг или лазутчик. Сандрин тишком подобралась к затерявшемуся в окрестностях Вьенна домику и наблюдала за его хозяйкой из-за мокрых ветвей тронутых осенним золотом деревьев, что тесно обступали маленький, чисто выметенный дворик. Глядела жадно, но так и не осмелилась снять с себя таящие чары — может, ещe и потому что стала невольной свидетельницей чужого счастья, всe больше и безнадежней отдалявшего Шайлу от неe. Габриэль Глациес — забавное, вычурное прозвище, которое отпрыск древнего рода принял, поступив на церковную службу — юный, но уже блиставший всевозможными талантами Ледяной Меч Черных Гончих, спешился у крыльца лесной ведьмы — так, словно в этом не было ничего естественней и логичней. А Шайла — с распущенными волосами, в одной длинной рубашке, едва прикрытой накинутой на плечи шалью — бросилась к паршивцу на шею, не обращая внимания на стекавшие с его куртки струи воды. Глациес — или, точнее, Фиенн — в ответ цепко обвил еe руками. Устало улыбнулся, что-то шепнул на ушко, приглаживая столь знакомые Сандрин растрепанные пряди… И, наконец, увлек Шайлу в дом, напоследок подозрительно осмотревшись по сторонам — как будто и впрямь заметил что-то неладное, натасканный пес! Сандрин же стояла под дождем, глядя на освещенные окна когда-то ставшего ей почти родным жилища, и отчаянно сжимала кулаки. Она не совсем понимала, что именно чувствовала — или имела право чувствовать. Но знала одно: Фиенн, определенно, стал наказанием, посланным ей небесами не то за гордыню, не то за постыдную нерешительность. Несмотря на ангельскую внешность, он оказался лукавым бесом, вкравшимся в доверие невинного создания; был паскудной занозой в заднице и иголкой на уже расстеленном любовном ложе; был… …рядом с ней. И больше того — крепко держал еe в объятьях, вне всяких сомнений — потому что это исхудавшее за последний год, но всe ещe аристократически красивое лицо Сандрин не могла не узнать даже в нынешнем полубреду. — Ты, — прохрипела она, силясь усмехнуться. — Ты — моe проклятье, Гла-а… Глациес… — Взаимно, Сандрин… Сандри-ин, ау! Проклятье, проклятье — я согласен!.. Только поболтай со мной ещe, а?.. Ну же, Сандрин! Мужские ладони стиснули еe плечи — вроде бы крепко, но почему-то боли не ощущалось. Или она просто терялась за той, другой — которая углями прожигала потроха до самого хребта?.. Как бы там ни было, наползающая темнота побеждала всe: — Не… сегодня, мой сладкий. Прости, и… — Алима! Алима, демонова мать! Ты за этой своей настойкой в султанат побежала, а?! Давай сюда… Клятая ж Бездна и все еe присные! «А это плохо, — цепляясь за уплывающее сознание, ещe успела подумать Сандрин. — Габриэль, конечно, по-прежнему ругается, как курсантик. Но если он вздумал поминать нечистых — дело действительно худо. Наверное, вот теперь мне и вправду пора…» …уйти. Сделать это нужно было уже давно: Шайле уже ничем не поможет то, что она застыла подле еe могилы, словно надгробный памятник — не обращая никакого внимания на холод и усиливавшийся снег. Однако Сандрин никак не могла сдвинуться с места. И ей уже начинало казаться: сделай она хоть полшага — мука станет нестерпимой; кожа и плоть пойдут густой сетью трещинок, что твоя пересохшая хрупкая глина, а потом — мелким прахом осыплются на промерзшую землю. Что же, возможно, это был бы не самый скверный вариант. Во всяком случае, прах точно окажется уже не способен чувствовать эту — неуклонно пластавшую на ленточки и душу, и тело — боль… Но спустя какое-то время Сандрин всe же пришлось очнуться: заставило прикосновение чего-то мягкого и тяжелого, опустившегося на плечи. А, неторопливо обернувшись, она встретилась глазами с внимательным взглядом Рихо Агилара, пытавшегося укутать еe в подбитый мехом плащ. — Постоите так ещe часок — откапывать вас будет бесполезно, — будто бы с ленцой протянул он, деловито отряхивая снежинки с еe кафтанчика. Почему-то останавливать большую теплую ладонь той совсем не захотелось. — Может, и хорошо окажется, — ровным тоном откликнулась Сандрин. — Бессмысленно. Она ощерилась: — Думаешь, для меня теперь есть… Хоть в чем-то имеется смысл, щенок?! Агилар только пожал плечами: — Ну… Я бы нашел его хоть в том, чтобы заставить еe убийц пожалеть о содеянном. И о том, что они появились на свет — много раз. И Габриэль… Сандрин ударила его в грудь — кулаком, не магией — яростно и беспомощно. Церковник даже не пытался удержать еe руку, хотя отступил на шаг. — Габриэль?! Разве Габриэль защитил еe?! Он, лживый, трусливый ублюдок… А вот сейчас Агилар надвинулся на собеседницу — и лицо его сделалось действительно страшным: — Хотите знать, где был Габриэль?.. Его похитили истинники, раздери их все черти ада! Вы хоть понимаете, что они обычно делают с такими, как мы?! Тут Сандрин — впервые за несколько недель — ощутила что-то, кроме горя и бешенства. И это, к немалому еe удивлению, оказалось смущение. Несущие Истину были более чем жуткой сектой, когда-то, в незапамятные времена, отколовшейся от Церкви Троих, а теперь почитавшие еe — как, впрочем, всe и вся, находившееся вне их общин — порождением Бездны. И уж к церковному воинству они всегда оказывались особенно — если только подобное понятие существовало для худших изуверов континента — жестоки. — Так ведь он… — Сандрин запнулась. Она успела выяснить, что вроде бы Глациес остался в находившемся неподалеку Вьенне, однако теперь… — С ним всe в порядке? — Более-менее, — Агилар сделал неопределенный жест, но вот злость из его голоса, кажется, ушла. Сменилась какой-то странной задумчивостью: — Я успел… в общем-то, вовремя. Во всяком случае, они с Габриэлем по-настоящему не начинали — ждали кого-то из своей верхушки. Я думал — им задать такую же баню, какую они ему хотели. Справедливо!.. Да вот не успел: парни мои, рядовые, сами их покрошили. Увидели то, что от предыдущих пленников осталось, ну и… Короче — сдохли мрази быстро. Не так, как бы им следовало!.. Мне от руководства влетело. Живых истинников редко когда взять удается. А мы могли — и, надо же, про… просвистели, прошу прощения, госпожа Мюрай! Но она лишь покачала головой: — Закажи для своих парней молебен во здравие в каком соборе поприличней. И выпивки им поставь. — А?.. — Я говорю — правильно они всe сделали. А руководство ваше перетопчется. Да и ты на своей прекрасной службе рехнуться ещe успеешь — а пока рановато тебе, молод ещe уж очень… Идем, что ли — здесь и правда не особенно уютно. И у меня, похоже, нашелся повод поговорить с господином Глациесом на животрепещущие темы. Боль никуда не ушла — и даже едва ли стала тише. Но вот пристыдить — и тем самым дать если не причину, то повод снова ринуться в бой — ненавидевшую, когда еe упрекали в слабости, Сандрин Агилару, определенно, удалось… …ей только с трудом разлепить глаза, не более. Перед теми всe омерзительно шаталось и плыло, отчего наизнанку начинало выворачивать ещe больше — пусть и до этого казалось, что отвратнее стать уже не может, но куда там!.. Мир вокруг обратился в страшнейшее из представлений о Бездне наяву, разве что — эти страдания, в отличие от вечных мучений грешников, всe же можно было прекратить. И то, что где-то рядом, по-прежнему должен был оставаться чертов Глациес, дарило надежду на то, что сделать это удастся. Он — поймет, несмотря на свою треклятую веру, он — должен. — Г… Габриэль… — Что, Сандрин? Что нужно? Скажи, я сейчас!.. На этот раз она не могла ясно различить даже лица. Но коснувшиеся лба прохладные пальцы всe же убедили, что этот разговор уже не был частью горячечного бреда. — Пожалуйста… Пожалуйста, прекрати это. Противоядия… нет. Я знаю… я больше не могу, не могу-у! Вздох и шорох, бряканье. Неужели?.. И прикосновение чего-то твердого к саднящим губам. — Давай, пей, Сандрин… Давай же! — Я не… — Ты всe можешь, — пальцы снова гладили мокрые от пота пряди. — Всe — я вот в этом уверен… Ну же! «Мальчик мой…» — кажется, она даже успела сделать глоток — прежде, чем вместе с воздухом в груди закончилось теперь уже точно всe.

***

Пепел был везде. Лежал толстым слоем в руинах каменных зданий — деревянные в этом квартале выгорели до головешек — носился в воздухе, оседая на алые мундиры гвардейцев и разноцветные платья дам. Дым почти перестал подниматься от развалин, но едкий горький запах назойливо пропитывал одежду и волосы: Вилли знал, что отмываться от него потом придется долго и тщательно. Стоя на ступенях какого-то построенного весьма на совесть, а потому — закопченного и с проваленной крышей, но в остальном почти целого — дома свежеиспеченный император разливался соловьем о подлости поджигателей и народной скорби. Вилли даже и не подозревал, что в Карле живет вполне приличный оратор. Однако, кажется, обретенная власть разбудила в рыжем отпрыске рода Вельфов не только скверный норов, но и некоторые ценные таланты. Тем не менее, слушал друга — или теперь уже стоило считать, что только монарха?.. — Вилли с каким-то тягостным ощущением. То вызывали даже не столько насквозь лживые слова, которым прочувствованно внимали придворные и тщательно отобранная накануне толпа местного населения, а скорее — окружающая обстановка. Он не раз видел подобные — и в общем-то даже более устрашающие из-за притулившихся тут и там трупов — пожарища в хаддарских землях. Там это не вызывало особых эмоций: дикари вздумали задирать империю, дикари получили то, что им причиталось. А когда сжигали поселение, в котором обнаружились вещи бесследно исчезнувшего мидландского патруля, Вилли и подавно испытывал полнейшее удовлетворение. Но вот видеть такой блистательную имперскую столицу — видеть и знать, что над этими руинами постаралась вовсе не рука врага; что на них, можно сказать, зижделось, как бы ни иронично это звучало в данном случае, здание новой власти… Было в этом всe-таки нечто подсознательно смущавшее Вилли, пусть он вроде бы изначально и не высказал в связи с планами Карла никаких возражений. А излияния нового императора сейчас явно с трудом скрывавшего самодовольство за показными печалью и гневом, тоже не слишком способствовали поднятию настроения — и, чтобы развеять тоску, Вилли решил немножко побродить по ближайшим недогорелым закоулкам. Благо, окружавшие Карла гвардейцы даже и без своего командира, были способны защитить того от любой опасности — кроме, разве что, самоличного явления Князя Бездны. Но, если так призадуматься, в последнем случае и Вилли тоже бы ничем особо императору не помог. Развалины, правда, оказались донельзя скучными: начисто вылизанными где не огнем, то, видимо, подоспевшими мародерами — а то и побывавшей здесь перед визитом Карла инспекцией дворцовых прислужников, наверняка заранее тщательно проверивших не оскорбит ли здесь что-то взгляд императора. В общем, тоска вышла ещe более смертной, чем в разнаряженной толпе, где глаз хотя бы отдыхал на выгодно подчеркнутых летними нарядами дамских прелестях. И Вилли уже собирался было повернуть назад, как вдруг расслышал из-за очередной полусгоревшей стены яростно распекавший кого-то голос… Хорошо знакомый голос занудного канцлера Вильбека, симпатии к которому после достопамятного совещания с лерийской картой у Вилли значительно поубавилось. Потому-то и узнать, что Мориц Вильбек делал тут, вдали от своего законного места в первых рядах озабоченных последними бедствиями, Вилли захотелось очень даже. В конце концов, вот так, походя, выяснить какой-нибудь грязный секрет старого хрыча было бы совсем не худо!.. Осторожно подкравшись поближе, Вилли навострил уши, и из-за стены как раз грянуло: — Кажется, ты слишком рано стала задирать свой маленький носик, дрянь! Ещe даже не заняла рядом с новым императором никакого законного места!.. Однако уже чураешься тех, без кого никогда бы не попала ко двору, неблагодарная девка… Видно, забыла, кто вывез тебя из твоего сгнившего захолустья! А дальше пошло даже интереснее — ибо ответил канцлеру жеманный голосок вдовствующей императрицы. И ещe как ответил: — По вашей милости, дядюшка, там и гнилья-то не осталось… Одни угольки — примерно, как в этом квартале! Раздался негромкий шлепок, в котором Вилли, со свойственным ему опытом, без особых усилий опознал звук пощечины. А последовавший за этим женский всхлип послужил тому лишним подтверждением. — Только посмей, — Вильбек прямо-таки задыхался — то ли от гнева, то ли ещe от чего. — Хоть попробуй кому-то об этом ляпнуть — знай, головы тебе не сносить. Нацепи ты на неe хоть три короны разом — все покатятся на плаху! — Карл, во всяком случае, на мне женится, — так просто Луиза сдаваться явно не собиралась. — Наша свадьба состоится одновременно с его коронацией. А уж за угрозы правящей императрице… — Сперва стань ею, глупая шлюшка! Вас ещe не венчали, а ты уже вертишь подолом перед тупыми солдафонами и кем попало… Забыла мои домашние уроки, а, мерзкая, непослушная девчонка?! На сей раз послышался какой-то трудноопределимый шорох и всхлип ещe более громкий. Вилли хотел было уже вмешаться, но любопытство всe же пересилило желание вступиться за даму — тем более, что Луиза, кажется, и сама неплохо справлялась… — Стерва! — вдруг чуть ли не взвыл Вильбек. — Ах ты… — Как же мне позабыть их, милый дядюшка, — проворковала императрица. — Вам их тоже на том свете непременно припомнят — когда станут разводить под вашей жаровней огонь побольше! — Тебе саму черти станут варить там же, рядышком! — Да хоть бы и так. Но только суньтесь ко мне ещe на свете этом — и увидите!.. Что себя, что вас не пожалею! — Дура! Трое Милосердные, какая же дура… Когда бы знал, с кем связаться… Тьфу! — совершенно уже старческое бормотание завершилось смачным плевком. И, наконец, удаляющимися — к счастью, не в сторону Вилли — тяжелыми шагами. Последний на мгновение зажмурился, пытаясь хоть как-то переварить услышанное — нравы в семейке Вильбеков оказались милейшие, что и говорить! То-то Карл, наверное, рад был бы об этом услышать… А, впрочем, кто знает — поверил бы ему теперь вообще?.. Да и разобраться во всем самому — своими силами и в свою пользу — ему тоже слишком уж хотелось. Так что, парой уверенных жестов пригладив шевелюру и одернув мундир, Вилли решительно выступил из-за оказавшейся такой полезной стенки. Луиза, которая пристроилась на груде кирпича в дико смотревшемся среди местной разрухи платье из нежнейшего лазурного шелка, широко распахнула глаза — чтобы через мгновение расцветить обиженно надутые губки обольстительной улыбкой. А Вилли задорно ухмыльнулся в ответ — похоже, у этой венценосной особы он как раз таки на хорошем счету!.. И если император в последние дни не особенно жаловал его своим вниманием, почему бы не попытаться занять достойное место в обществе императрицы?