***
— Ты ещe можешь уехать — морем в Фиорру пока можно попасть спокойно, — спускаясь с крыльца по начищенным каменным ступенькам, Терис привычно взмахнул рукой и тут же заметил, как поморщилась его спутница — мол, передо мной-то не надо эффектных жестов!.. Но, слегка замявшись, он всe-таки продолжил: — И я бы очень хотел, чтобы ты поступила именно так. В кои-то веки лидер всея вольного лерийского народа не хоронился по пещерам и соланнских времен катакомбам: на несколько дней он расположился в довольно большом — и, наверняка, в принципе лучшем — доме одной из горных деревушек в западной части полуострова. Хозяева уступили своe жилище с готовностью, хотя Терис в какой-то момент подумал: может, им логичней было бы встретить его дубьем и вилами. Что, по правде говоря, принесли пока им его авантюры, кроме пустой надежды и новых мучений?.. — Неужели? — Дамарис обожгла собеседника взглядом. — Кажется, на этот раз я действительно утомила тебя своими нотациями!.. Но, прости, думаю, Адриану Фиенну они нужны ещe меньше. — Не смешно, — Терис с досадой пнул подвернувшийся камешек. — Раз уж имперцы собрались и сподобились окончательно решить вопрос с нами, то скоро здесь станет гораздо, гораздо поганей. Будет месиво, в котором не окажется в безопасности никто. И если ты пострадаешь… — Это мало что изменит. Скорее, тогда речь должна идти о тебе. — Ну, нет. Я эту кашу заварил — я и собираюсь увидеть еe конец!.. Каким бы он ни был. — Как и я, — Дамарис удовлетворенно кивнула — словно учительница, услыхавшая наконец верный ответ от несмышленого мальчишки. — Хотя и начал всe это, положим, уж точно не ты… — Господин командующий! — мощная фигура Ианта заслонила солнце, возникнув, как всегда бесшумно, будто тень. Вот и удивляйся после этого слухам, что «Рассветные Колосья» чуть не через одного — оборотни, а их командир продал душу демонам Бездны за воинскую удачу. — Хотелось бы переговорить с вами до нашего отбытия. Терис невольно напрягся — Иант и Дамарис, по его наблюдениям, не особенно хорошо ладили между собой. Во всяком случае, для него не были новостью перепалки на совещаниях, во время которых доставалось и «дикарю с железным лбом» и «Госпоже Болтунье», как успели друг друга не раз припечатать его любезнейшие соратники. Однако буря прошла стороной: — Я оставлю вас, — кивнула Дамарис. — Договорим после, Терис… Но выставить меня вон даже и не надейся! — и упорхнула: по-девичьи легкая на ногу, в широкой крестьянской юбке и расшитой стеклярусом зеленой блузе, которые, вероятно, ей уже успел преподнести кто-то из местных. — Огонь-баба, — неожиданно вполне добродушно бросил Иант ей вслед. — Я ведь долго думал: вот она всe крутит тобой, крутит… А сама, поди, как бы не имперская засланка!.. Но — нет, такого явно не сыграешь, больно смела. — Да ладно? Давай, догоню еe — передам твои признания. — Не-не-не, не надо лучше, — с притворным испугом обернулся Иант. — Госпожа Дамарис — натура тонкая. Подумает ещe чего не то, а мне… — А тебе — придется жениться, — подхватил Терис. — А ты — не можешь!.. Позор, позор всей лерийской армии! Капитан «Рассветных Колосьев» в ответ хлопнул его по плечу и расхохотался — так гулко, что впору было бы ворон пугать, водись они здесь. Терис же не смеялся в голос, но всe равно почувствовал, как в присутствии беззаботно шутившего «пещерного медведя» — прицепилось, однако, к Ианту данное одним не в меру языкатым эллианцем прозванье!.. — вдруг как-то само собой спало напряжение последних дней. Или — даже недель и месяцев: имелась ли после возвращения из плена у него какая-нибудь передышка в этой дикой гонке, которая могла увенчаться лишь победой или гибелью, Терис теперь, пожалуй, не помнил и сам. Зато он знал точно: для многих из вражеского лагеря Иант был первейшим воплощением кошмаров наяву, однако самому Терису в присутствии того всякий раз становилось до странности спокойно. Этот «зверь», возможно, излишне рьяно рвал мидландские глотки, но зато в его верности — как и в силе — лерийский лидер не сомневался. И, по правде говоря, до сих не мог перестать удивляться, что небо вздумало одарить его преданностью такого человека. Не отпускала мысль, что за все подобные незаслуженные дары однажды приходится платить страшную цену, но… пока у него имелись проблемы и поактуальней мрачных предчувствий. А Иант между тем явно чего-то ожидал от своего внезапно впавшего в прострацию предводителя — и делал это с не особо свойственным ему обычно смирением, отчего Терис несколько насторожился. — Что там у тебя? — вопросительно глянул он на собеседника. — Уж извини, задумался… Ещe дурные вести? — Да нет, — на лице Ианта блуждало какое-то смутное выражение — если бы Терис знал того чуть хуже, он назвал бы это неуверенностью, но… — Скажи, ты ведь примешь наш парад? Завтра мы уходим в Фаэрну, и мои ребята будут рады услышать пару напутственных слов. — Конечно, — кивнул Терис. Надо сказать, сомнения Ианта в положительном ответе ему очень не понравились, но он решил оставить эмоции при себе. — Это мой долг — перед моей гвардией. — Благодарю, брат, — рукопожатие Ианта оказалось привычно крепким и вновь внушило уверенность. А вот старое обращение — той поры, когда всe было ещe безнадежней, но и проще — странным образом и воодушевило Териса, и резануло тревогой. — Ты же знаешь — это я здесь должен благодарить, — пошире улыбнулся он, чтобы отогнать беспокойство. — Вечно — тебя и твоих людей. — Э, кто тут говорил о долге, а? — ответная ухмылка Ианта была теплой и лукавой. — Кстати, ещe о гвардии: я оставляю Элида командовать твоей личной стражей. Как и часть наших: они станут сопровождать тебя. В столицу и дальше… Надеюсь, отказываться ты не станешь. — Нет, разумеется, нет. Фиенн, между прочим, даже хотел прислать мне своих эдетанских наемников для охраны. — А было бы неплохо. — Я предложил ему отправить этих господ воевать с Мидландом, а не таскаться за мной следом. — Ну, ты не меняешься!.. Расставались они в итоге довольно весело — особенно как для тех, кто мог видеться предпоследний раз в жизни. Но, что и говорить — вот Ианта точно не изменило ни время, ни то преддверие Бездны, которое почти без перерыва окружало их в минувшие годы. А дальше Териса почти на целый день закрутил водоворот нудных и, местами, головоломных дел, которые требовали — вместе со стремительно взявшими его в кольцо просителями — неотложного внимания и, почти всегда, такого же решения. Небольшая передышка случилась разве что когда его пригласили отобедать в компании деревенского старосты, оказавшегося, к некоторому замешательству Териса, статной горянкой лет эдак за тридцать с лишком. Еe голову венчал затейливо повязанный платок, сколотый гранатовой брошью, а полные губы украшала приветливая, хотя и несколько самодовольная улыбка: ждать от собеседницы растерянного подобострастия явно не стоило, и хотя бы это Териса уже сразу порадовало… Чего нельзя было сказать о почти безуспешных попытках не быть погребенным за грудой всевозможной (и, наверняка, собранной со всей деревни) снеди, которой его настойчиво потчевала хозяйка. Но когда первейший долг гостеприимства — ко взаимному, кажется, облегчению — был исполнен, разговор у них с Терисом стал складываться довольно бойко. Горянка заявила, что она, мол, все здешние тропки ещe девчонкой, ходя за овцами, излазила. Да и прочие односельчане едва ли от неe в знании округи отстанут, а вот мидландским солдатам на такое уповать не приходится. Так что и ожидать им, коли сунутся, камнепадов на голову и смерти в виде стрел из-за каждого угла. Терис даже и не знал радоваться такому пылу или хвататься за голову: конечно, всe, что рассказала ему собеседница, было правдой, да вот выучки и числа имперцев — не считая наличия на их стороне боевых магов — не отменяло. Поэтому он, выразив глубочайшую признательность, всe же посоветовал не геройствовать без меры. А в случае если Мидланд на сей раз раз дотянется и сюда — уходить теми же тайными тропками к эллианской границе. Староста закивала в ответ, похоже, растроганная столь высоким вниманием к судьбе своих подопечных. Но потом вдруг, слегка нараспев, уверенно произнесла: — Только так-то — всe одно: что будет, то и будет, господин Терис. Мы люди темные, правда. Нам не понять, как так хитро вы надумали нас вконец от кабалы избавить, но по вам видно — не отступитесь. Так что — давайте!.. Турите, что ли, мидландцев получше и подальше — а уж мы вам станем помогать, чем сумеем. Может, на что и сгодимся: скала, говорят, тоже по крупинке точится. Терис тут же привычно заверил еe: сгодятся, да ещe как — любая помощь в такой час бесценна. Однако сохранять на лице обычную доброжелательно-спокойную маску сегодня ему становилось всe труднее. Хотелось то ли начать вымаливать у собеседницы прощение — за то, что произошло и ещe произойдет на этой земле; то ли не менее яростно призывать еe бежать и спасаться вместо скупых предупреждений об опасности. Но он знал, что в итоге не сделает ни того, ни другого — и немного перевел дух, лишь когда почти все прощальные слова были сказаны, а они вместе со старостой переступили порог дома… Чтобы очутиться на небольшом и пыльном подобии деревенской центральной площади, где сейчас развернулось прелюбопытное действо. Невысокая фигурка, миниатюрная несмотря на какие-то странные балахонистые тряпки, в которые была замотана, раз за разом вроде бы плавно, но на удивление стремительно натягивала тетиву лука, выглядевшего сделанным ей не особенно по росту. И, самое интересное, что стрелы при этом вовсе не летели в разные стороны, а с завидным постоянством устремлялись к мишени — роль той исполнял туго набитый мешок, подвешенный между парой кизиловых деревьев в отдалении. За происходящим внимательно наблюдала и разновозрастная стайка местных мальчишек, и пристроившаяся прямо у деревенского колодца компания «Рассветных Колосьев». Причем каждый новый выстрел вторые встречали возгласами даже более воодушевленными, чем первые. — Арета, — отрывисто бросила спутница Териса, скрещивая руки на груди. Он так и не смог понять, было в еe голосе больше гордости или озабоченности, но вежливо осведомился: — Ваша родственница? — Живет у меня, — мотнула головой староста. — Она с побережья, из Теассы. Вроде даже видела вас там — когда вы речь говорили. Ту самую, против имперских законов о торговле… Да хотите, кликну еe? Свою речь Терис, разумеется, хорошо помнил. Как и те возмущения, которые начались после неe. Как и подавление их мидландцами, переросшее в откровенную резню — которой он, правда, уже не застал, вместе с соратниками заблаговременно покинув город. А вот Арета, должно быть, застала — и только Трое знали, во что это ей обошлось. — Не стоит, — хрипло отозвался Терис. — Едва ли у неe от той поры сохранились приятные воспоминания, да и… Боюсь, мне пора откланиваться тоже — увы, дела не ждут.***
Лавиния легонько постучала по гладкому дереву двери и замерла подле. Ей оставалось пробыть в Фиорре пару дней, которым неизбежно предстояло быть наполненными множеством дел и суматохой перед отбытием, но имелось ещe кое-что, без чего она не собиралась отправляться на Хрустальные острова. Дверь, наконец, скрипнула, и в проеме показалось смуглое личико, мгновенно осветившееся улыбкой. — Лавиния! — радостно воскликнула Джина. — Не надеялась, что ты найдешь для меня время до своего отъезда… Проходи же! — теплая ладошка ухватила еe за руку и решительно потянула гостью за собой. Небольшую залу с пестрым мозаичным полом и высокими арочными окнами заливало яркое послеполуденное солнце, но Джина указала на небольшой, однако вполне уютный диванчик под полупрозрачной персиковой занавесью, где свет не бил в глаза. — Я отпустила служанок — иногда хочется побыть одной, — сказала она, усаживаясь рядом. — Но если ты хочешь вина или чего-то ещe, с удовольствием поухаживаю за тобой сама! — Не стоит, я хотела увидеть тебя, а не здешнюю столовую утварь, — улыбнулась Лавиния. — И к тому же у меня не так много времени — час моего отбытия к гиллийцам всe ближе. — Тебе страшно? — тут же спросила Джина. И, пожалуй, Лавиния была ей действительно благодарна за эту безыскусную прямоту вместо цветистых слов о высокой чести и необыкновенной миссии. — Немного. Но я вовсе не полагаю, будто гиллийцы — людоеды и чернокнижники, своим предложением о договоре заманивающие нас в смертельную ловушку… Что бы там не говорили некоторые — те, которые провожают меня в это путешествие, словно на заклание. — Я тоже не считаю, что Адриан… господин Фиенн мог бы отправить свою дочь на верную гибель! Но мне станет не хватать тебя. Лавиния осторожно взяла еe ладони в свои: — Не думала, что ещe скажу такое кому-то, не родному по крови, но — и мне тоже. Однако Джина явно не отличалась подобной сдержанностью чувств — с радостным вскриком она бросилась к собеседнице в объятия. И Лавиния с удивлением поняла, что ничуть не смущена такой вольностью. Напротив — была счастлива прижимать к себе эту маленькую простолюдиночку, которая так нежданно появилась в этих стенах… Появилась — и принесла с собой немного тепла фиоррских солнечных улиц, которое всегда согревало Лавинию куда надежней дорогих мехов и бархата роскошных плащей. Предыдущие их объятия были чем-то вроде попыток терпящих кораблекрушение уцепиться за первый попавшийся обломок, дабы не оказаться — хотя бы и только в единственную следующую минуту — утянутыми на холодное черное дно без света и воздуха. Но нынешние действительно дарили мгновения счастья, пусть и столь же краткие. — Тебе нравятся твои новые покои? — спросила Лавиния, обведя взглядом комнату, когда они с Джиной всe же отпрянули друг от друга. — Да! — та воодушевленно всплеснула руками. — Я была так признательна господину Фиенну, когда он позволил мне не возвращаться в мои старые… А здесь очень светло и просто чудно!.. Да и росписи дивные, — Джина подняла глаза к потолку, где полуодетые дриады и наяды выходили из пенных вод или скрывались в лавровых кущах от докучливых кавалеров. — Мне сказали, что они выполнены в соланнском духе, и почти такие имелись в гостиных и спальнях тамошних дворянок. Можешь смеяться надо мной, но для меня Соланна всегда была райской землей из волшебных сказок, а теперь… Теперь я живу в доме выходцев из того дивного края, о котором прежде слышала лишь легенды и баллады. Это так странно, милая, милая! — в порыве чувств Джина вновь сжала холодные пальцы Лавинии своими горячими и крепкими. И той вдруг представилось, что по ним в жилы тоже проникает немного огня, что так жарко пылал в еe юной подруге — причудливая и наивная, но приятная мысль. — Нет, Соланна, конечно, никакая не выдумка, — неторопливо произнесла Лавиния. — Хотя и наше родство с тамошней знатью — скорее бремя, нежели дар, но… Не станем портить такой славный день старыми байками о горящей земле и кровавых реках. Лучше будем просто ценить, что имеем… И, кстати, я очень рада, что все эти древности приходятся тебе по вкусу: отец от них без ума. Думаю, с удовольствием поведает тебе пару-другую пикантных историек о соланнских обычаях, если ты его порасспросишь — и окажется приятно удивлен твоим интересом. — Только бы он почаще находил для меня время, — по лицу Джины пробежала мимолетная тень, которая, впрочем, тут же сменилась новой сияющей улыбкой: — Но эти комнаты действительно прекрасны… А какой прелестный из них открывается вид! Пойдем, мы должны полюбоваться вместе! Неугомонная хозяйка покоев вновь вскочила на ноги. Лавинии же ничего не оставалось, как уступить еe напору, отправившись следом туда, где очередной каскад полупрозрачных пастельных занавесей скрывал выход на просторный балкон, выложенный плитами в тонких розоватых прожилках лучшего мрамора. Вид отсюда и вправду открывался достойный всяческих похвал: на особенно яркий уголок фиенновского сада, где земли было не видно под цветами и перемежавшим их куртины фигурно выстриженным самшитом с плотной темно-зеленой листвой, ничуть не поблекшей даже в разгар летней жары. А чуть поодаль виднелась утопавший в высоких кустах роз небольшой садовый павильон — уютный и в самый раз подходящий для неспешной трапезы на свежем воздухе или сладкой послеобеденной праздности. Но вот у Лавинии — сразу вызвавший воспоминания, которые она не могла назвать ни счастливыми, ни желанными. …Жесткие стебли налитых влагой и силой растений ужасно мешали: царапали сквозь тонкую ткань платья, норовили хлестнуть по лицу, а то и вовсе — выколоть глаз. Лавиния шипела сквозь зубы и ерзала, пытаясь устроиться в засаде поудобнее, но оставлять свой пост не собиралась. Пропустить такой случай она не могла, пусть даже подглядывать за старшими ей — успевшей побывать женой и вдовой в чужой стране — вроде как было давно не по возрасту и статусу. В одну из своих прежних таких тайных вылазок в местные заросли она как-то успела подслушать разговор своего отца с главным садовником. Последний долго и воодушевленно рассказывал своему господину о том, что его помощники сумели разыскать где-то на юге Лутеции новые уникальные сорта роз — точно такие же пышные и ароматные, но совершенно лишенные всяких колючек. Но отец тогда выслушал старательного работника терпеливо, однако когда тот предложил привезти диковинные цветы к ним в сад, лишь отмахнулся, на прощание обронив крепко засевшую у Лавинии в памяти фразу: «Роза без шипов — всe равно, что девка без норова… Обе настоящему эллианцу по вкусу не придутся». Потирая царапины, оказалось впору пожалеть, что властителя Фиорры не заинтересовали чудеса лутецийской селекции. Однако, помимо всего прочего, Лавинии вдруг пришло на ум, что еe надменную матушку, неподражаемую Фелицию Фиенн, едва ли можно было сравнить с парковой розой, подставляющей яркие лепестки полуденному солнцу и свежему морскому ветру. Скорее уж, Фелиция напоминала надежно спрятанную под оранжерейным стеклом орхидею: хрупкую, изысканную, удаленную от внешнего мира… Но отчего-то — всe равно неуловимо хищную. Сейчас — как неплохо можно было разглядеть сквозь просветы декоративной решетки — Фелиция расположилась среди множества разбросанных по садовой скамье атласных подушек. Она элегантно обмахивалась веером из белоснежных страусовых перьев и слегка устало улыбалась. Но при этом сохраняла безупречную осанку, давая понять всем и каждому вокруг: никакой полуденный зной не заставит благородную дочь дома Корнаро отступить от правил хорошего тона. А прямо перед ней застыл не кто иной, как Габриэль — недавно возвратившийся домой после тяжелого и окутанного пеленой мрачной тайны ранения. Без черного мундира Гончих чуть сгорбленная спина брата в рубашке тонкого полотна показалась Лавинии неожиданно уязвимой, что заставило сердце тоскливо сжаться, пусть она и прекрасно знала: истинная сила Габриэля, разумеется, заключалась вовсе не в регалиях церковного воинства. И даже — не в оружии, без которого видеть его в последние годы тоже было непривычно. — Что за поза! — наконец, окинув сына долгим взглядом, фыркнула Фелиция. — Встань, наконец, ровно!.. Здесь не хлев и не твоя любимая казарма. Лицо Габриэля по-прежнему оставалось вне поля зрения Лавинии, но она заметила, как на мгновение его заложенная за спину ладонь дернулась и сжалась в кулак. Однако такая несдержанность оказалась мимолетна: Габриэль тут выпрямился и, опустив руки по швам, смиренно обронил: — Простите, матушка… Я и впрямь слишком долго пробыл вдали от дома и вашего благотворного влияния. Мне очень жаль. — Ну-ну, — и без того тонкие губы Фелиции сжались в ниточку. — Не ищи себе оправданий, Габриэль. Тебе бы пора понять, что иногда нужно просто признавать свою вину… Никто не безгрешен, а гордецы — вроде тебя и твоего отца — в особенности. «Да неужели, матушка?! — Лавиния стиснула кулаки — манера Фелиции превращать любую свою речь в высокомерную проповедь бесила еe старшую дочь до крайности. — А может вам стоит понять, что ваш сын почти месяц проболтался между жизнью и смертью?.. И нынче тоже не то, чтобы очень здоров! Может, хоть в таких обстоятельствах вы сможете проявить к нему немного снисходительности?!» Но вот Габриэля больше взволновало другое: — Мой отец вовсе не… — О да, я знаю, он отлично задурил тебе голову, — перебила Фелиция. — И не упустит случая использовать тебя, даже… Даже теперь, когда тебе так немного осталось, — испустив печальный вздох, она аккуратно поднесла к уголку глаза кружевной платочек. А еe дочь отчаянно затрясло — от злости, от ужаса, от… осознания, что сказанное матушкой, скорее всего было правдой, невыносимо горькой и страшной. Той, от которой Лавинию так старательно пытались уберечь отец и брат. Зато Габриэля, как ни странно, бестактное замечание не слишком выбило из колеи. Во всяком случае — с виду. — Ну так значит — тем больше поводов провести это немногое с толком, — ответил он — явно с той самой улыбкой, которая всякий раз сводила с ума впечатлительных девиц и разъяряла соперников. — Потому-то, как только смогу, я отправлюсь в мидландскую столицу. Архиепископ Эрбургский недавно скончался, и теперь, по велению Священного Города, я займу его место. Да, послужить Церкви мечом, к несчастью, мне уже придется едва ли. Но нести еe Слово я всe ещe в состоянии — и постараюсь делать до самого последнего дня, покуда останусь в здравом уме и твердой памяти… Мой отец же здесь совершенно не при чем — я сам нижайше просил тиррских иерархов о подобном праве. А теперь постараюсь исполнить свой долг со всем возможным усердием… И его сестра верила всем сердцем, что сейчас, в далеком северном Эрбурге, так оно и было — если уж Габриэль брался за какое-то дело, то каждый раз отдавал ему всего себя и не каплей меньше. Жаль только, что вот как раз о себе при этом частенько не вспоминал нисколько… — Лавиния? — Джина, похоже, давно уже что-то ей говорившая, встревоженно смотрела на собеседницу. — Всe хорошо, — та ласково накрыла еe лежащую на перилах ладонь своей. — Просто задумалась — это место будит слишком много воспоминаний… — Разумеется — это ведь твой дом! А я… — Отныне — и твой тоже. Уж ты-то заслужила право на него, не сомневайся! — Но господин Фиенн разводится с твоей матушкой, и… о Трое милосердные, я пойму, если ты меня за это возненавидишь! Однако Лавиния лишь вскинула голову, чтобы расхохотаться — до странности легко и привольно: — Вот уж она будет последней, кто может встать между нами… Слишком часто мне думается, что из еe утробы я могла выйти только по чудовищной ошибке Создателя!***
Предзакатное небо окрасилось в розовато-багровый — столь же прекрасное, сколь и зловещее над конусами темнеющих неприступных вершин. Возможно, в том, чтобы устраивать парад в угасающем свете дня имелся какой-то дурной символизм. Но торжественности происходящему подобное, определенно, лишь добавляло: Терис не мог назвать иное время суток, когда бы горы были столь хороши и величественны, а стремительно остывающий после раскаленного дня воздух — так прозрачен и чист. Да и, признаться, не в какие приметы — ни в добрые, ни в дурные — лерийский лидер давно не верил. По его наблюдениям, все самые кошмарные события имели свойство обрушиваться на голову безо всяких приличествующих моменту зловещих предзнаменований, хорошим же… Хорошим они все при случае порадуются ничуть не меньше, если те окажутся внезапными. Поэтому сейчас он просто стоял плечо к плечу с Иантом, сыпавшим перед своими людьми быстрым потоком немудреных фраз — коротких и рубленых, но всe равно крепко западавших в память. Смотрел на реющие знамена: яркое, почти неуместно праздничное, с изумрудными лерийскими лилиями на желтом фоне и темно-зеленое с обвитой буйной растительностью трехконечной звездой, принадлежавшее подразделению Ианта; на стройные ряды бойцов в болотно-черной, на редкость добротной для лерийской армии в целом, форме. Думал о том, что «Рассветных Колосьев» теперь в разы больше, чем в первые месяцы восстания: что бы там ни было, за Иантом люди действительно шли — и в дни великих надежд, и в час отчаяния. Но не мог и не понимать: их силы были чересчур жалкой горсткой, чтобы действовать с имперцами сколь-нибудь на равных. «Слишком мало, чтобы победить, — ветер с неожиданной силой ударил Терису в лицо, но он не отвернулся. — И чтобы уцелеть, пожалуй, тоже. Но должно оказаться достаточно, чтобы задержать мидландцев, пока план Фиенна не наберет обороты. Или не провалится — что будет означать уже окончательную гибель для всех нас, для Лерии, какой мы еe знали… Трое милосердные, защищающие — простите ли вы мне когда-нибудь такое?.. А, впрочем, какая разница — сам-то я это себе всe равно не прощу. Никогда».