***
Первые дни после памятной огненной ночи потянулись для Джины как в туманном сне. Она вроде бы по-прежнему занималась повседневными делами и заботами, которых у фаворитки всесильного правителя, впрочем, имелось не особенно много. Старалась оставаться веселой и спокойной для Адриана — в те редкие минуты, когда все же видела его… И даже попыталась последовать совету Лавинии и хоть немного научиться грамоте. Как ни странно, больше всего в последнем ей оказался полезным один из новых советников по делам Лиги, в сторону которых презрительно фыркали старые придворные, но которых определенно ценил сам Адриан. Пьетро Торрини — язвительный и резкий в мужском окружении довольно молодой еще веннарец, как ни странно, держался с Джиной очень уважительно и терпеливо. И вовсе не стеснялся помогать в ее самых примитивных пока занятиях чтением и письмом, пока дожидался аудиенции у своего владыки или просто находил свободные полчаса, будучи в фиоррском дворце. Но все-таки большую часть времени Джина проводила в надеждах на мимолетный визит Адриана, слишком часто оказывавшихся тщетными. Или же — в ничуть не более благостных раздумьях. Ей то хотелось забиться в самый дальний закуток, чтобы больше ничего не слышать ни про войну, ни про северян, то, напротив, жадно ловить любую новость или даже самую пустую и нелепую сплетню. В итоге же она попеременно металась между этими крайностями — не находя успокоения ни в одной из них, а заодно и совершенно потеряв вкус к обычным своим развлечениям. Однако даже в таком настроении ее не могло не порадовать сообщение служанки — это, как обычно, была расторопная Хлоя — о визите Гвидо. Брата Джина была встретить и от души обнять в любой день и час. Вот только не могла себе представить, что делать это придется, утыкаясь носом не в обычную его рубаху очередного заяристого тона, а в холодную сталь доспехов. — А ты приоделся, братец, — за лукавой улыбкой Джина постаралась внезапно остро вспыхнувшее беспокойство. «Не может же он… Да нет же, нет! Наверняка просто красуется под случай», — подумала она. И улыбнулась еще шире, проводя пальчиком по явно немалых денег стоившей блестящей броне: — Какой суровый!.. Просто Гай Фиенн во плоти. — Ну, я, конечно, не претендую, — неожиданно смутился Гвидо. — Но, послушай, Джина, я в общем-то поэтому и пришел… Чтобы не уезжать молча, не попрощавшись. Сердце рухнуло в пятки и покатилось куда-то дальше. Должно быть — на самое дно залива Шести Святых, оставив Джину стоять помертвевшей и оцепеневшей. — Ты… Нет, Гвидо, ты же не поедешь на войну, верно? — пролепетала она одними губами спустя несколько очень томительных мгновений. — Тебе ведь вовсе не нужно… — Но я хочу, — он наклонил голову — упрямо, знакомо с детства. — Я знаю Ирреи и округу. И я уже не мальчик, я… — Тебя убьют! — чуть не взвыла Джина. — Ты, горе своей матери, ты!.. Остолоп ты несчастный, Гвидо… Мало нам было твоей контрабанды. Мы же все свечки в церквях поскупали, пока ты бывал в своих горах! Мы… — она всхлипнула и замолчала, чувствуя, что не сумеет больше не произнести ни словечка, не разразившись горькими рыданиями. А голос Гвидо в ответ прозвучал неожиданно холодно: — Моя контрабанда, Джина, дала тебе все, что ты имеешь. Теперь настала пора платить долги. — Что?.. Я ничего, ничего не понимаю! Ведь Адриан… — Ты и правда до сих пор была уверена, что встреча рыбачки и правителя Фиорры на городском празднике могла стать случайной?.. Ну так, сестричка, призадумайся хоть теперь! — вопросил ее новый, какой-то очень спокойный и взрослый — но и жесткий, если не жестокий — Гвидо. — С чего бы — уж прости, что есть то есть — очаровательной оборваночке позволили вот так запросто провести с этим правителем жаркую ночь? Незнакомке ниоткуда, вполне возможно — шпионке или убийце?.. — Так это ты… Ты меня ему продал! — Но тебе ведь понравилось, Джина, разве нет? — совершенно бессовестно ухмыльнулся Гвидо. — Я ведь и прежде знал, какова ты — и каков он с женщинами. И… вообще-то ваше первое свидание не совсем моя заслуга. Бартоло Ластра… — Опять этот чертов проходимец! — Проходимец, да-а… Джина, он вообще-то давно вхож в половину правящих дворов континента. Особенно, когда там необходимы некоторые… тайные услуги. А сейчас занимает в Фиорре немалый чин в разведке. — А ты? Ты-то тут причем?! — Скажем так — Ластра пару лет назад доступно объяснил мне, что на службе у него я могу принести куда больше пользы себе и другим, чем возя кофе и шелка через горные перевалы… И, мне кажется, он не ошибся. Джина стояла, отчаянно, словно утопающая, вцепившись пальцами в наплечник Гвидо и мучительно размышляла — стоит ли сказать ему?.. О том, что если он и желал лучшего — то все равно поступил бесчестно, сделав родную сестру игрушкой в таких вот играх за ее спиной. Да еще и впутал этого троеклятого Ластру! Джине мерзко было даже представить, как ее оценивал и решал, считать ли достойной Адриана, какой-то подозрительный наемник. А сам Гвидо мог хотя бы извиниться — а не стоять тут перед ней с самодовольным видом великого интригана!.. О том, что теперь она ждала ребенка от мужчины, которого любила, но которому до сих пор не могла поверить до конца. Не могла знать наверняка, что будет нужна тому и завтра, и через год… До тех пор, пока воля неба оставит их обоих ходить по земле. А на меньшее не готова согласиться — нет, о нет!.. После сладкого вкуса горечь обжигает рот втройне невыносимей — так и узнав любовь Адриана, Джина больше не сумела вынести существования в одиночестве вовсе. И, наконец, о том, что жутко боялась за себя и всех, кем дорожила. Судьба столь рано одарила ее чересчур многим и теперь — по закону равновесия — должна была начать что-то беспощадно отнимать. Что это окажется — жизнь, любовь, семья, дом?.. Она не готова ни на одну из этих жертв — а война, гремящая нынче у самого их порога, могла отнять все! О многом, очень о многом Джина хотела бы поговорить с Гвидо… Но его ноша и без того была теперь явно тяжелее, чем у нее. — Нагнись, братец, — только и осмелилась произнести она полушепотом. И быстро сдернула с шеи темно-зеленую с броским черным растительным узором косынку. Шелковую, но совсем простую, купленную еще до времен их общего с братом счастливого взлета. Зато — смешное суеверие — будто бы приносившую ей удачу. — Я дам тебе одну свою любимую вещичку на память, даже и не думай отказаться!.. А еще — слишком запачкать ее, особенно — так, чтобы не отстиралась. Или, уж тем более, дать продырявить… ты понял меня? — Как не понять. — Гвидо… Ты ведь вернешься, правда? — К тебе — откуда угодно. Не смей сомневаться, ну!.. Он крепко и несколько неуклюже притиснул Джину к своей броне — даже щеку обо что-то ей умудрился оцарапать, паршивец!.. А через минуту — уже махал сестре от порога, чтобы после стремительно за ним исчезнуть. Джина бессильно опустилась в кресло, еще с большим трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать уже теперь. Тут же к ней подлетела юркая Хлоя. Поставила на столик рядом стакан разбавленного вина со льдом и немедленно принялась обмахивать хозяйку веером из пушистых белых перьев: — О, бедная моя госпожа!.. — запричитала она. — Вы, может быть не простите мне, но я немного слышала ваш разговор… — Что ты, Хлоя, — устало качнула головой Джина. — У меня нет секретов от домочадцев. И ведь мы с тобой уже почти подруги, правда? — Если бы я была достойна чести… Но ваш брат — ах, мне так жаль! Мужчины!.. Рвутся вперед, не думают о близких! О женщинах, которым так тяжело. Если бы вы только попробовали немного облегчить… Если бы я осмелилась повторить вам свой совет… Госпожа моя! Может, вы все же позволите? Джина, конечно же, не забыла о ее предложении. Более того, она вспоминала о нем все чаще — но до сих пор слишком боялась разозлить Адриана. Однако сейчас… Воистину, отъезд Гвидо оказался последней каплей! Джине нужно было хоть что-нибудь, позволившее бы обрести хоть толику уверенности в себе и завтрашнем дне. И… — Да, Хлоя, думаю, ты была права. Я хотела бы отправиться с тобой туда — как только будет возможность.***
После решительного стука в дверь она неожиданно долго мялась на пороге, но Харальд все равно знал — теперь уже увильнуть от разговора не выйдет. Пусть даже и до сих пор ребячески не переставал надеяться, что без него удастся обойтись. Или хотя бы отложить на время после столь долгожданного для них имперского торжества. — Не тяни, Марлис, — раздражение в голосе он скрыть не особо и пытался. — Что там у тебя? — Я вижу, ты еще не одет для праздника, — мурлыкнула она, подходя поближе. — Не думаю, что нам стоит опаздывать. — Сам знаю. Но у меня это явно не займет много времени, — буркнул он. Но потом, несколько смягчившись, добавил: — Да и на твоем фоне едва ли кто-то заметит мою небрежность. Столичные наряды тебе явно к лицу. Марлис немедленно с улыбкой присела в знакомом шутливом реверансе, хотя Харальд и видел, что глаза ее по-прежнему смотрели настороженно и холодно. Но, чего уж было не отнять, белое ей и вправду очень шло. Подчеркивало теплый тон кожи и одновременно будто смягчало чуть вульгарную яркость черт: превращало из забавной экзотической редкости в элегантную драгоценность, которой самое место на вершине имперского мира. «Невеста-смерть», — подумал Харальд. И тут же отругал себя за неуместную сентиментальность, быстро добавив: — Но ты же не за моим одобрением всего этого… ажура, пришла, а? — Ты знаешь, что нет, — она уселась к письменному столу рядом с ним, и подперла подбородок ладонью. — И я не уйду, пока ты не скажешь, как ты собираешься распорядиться судьбой Вилли, ясно?.. И не поеду на этот чертов маскарад! Сам разбирайся там — и со змеиными жрицами, и со всем великосветским дерьмом! — О, Марлис… Мы же с таким трудом сделали из тебя благовоспитанную девицу. — Если тебе и смешно, — зашипела она в ответ, — то мне — ни капли! Харальд… это же живой человек! — Как и все тысячи безвинно погибших по вине Севера. Хм-м… и те, кто умрет этой ночью во дворце, а? Может, заступишься еще и за них и сразу отправишься в ряды кающихся монашек? — Да плевать мне на все придворное кубло разом! Но Вилли… — Твой Вилли — имперский офицер. Который, между прочим, явно не цветочки нюхал на хаддарских рубежах. — Ты же сам говорил мне о мидландских союзниках! — Ну уж это явно не тот случай. Пока Эццонен — только источник наших крупных проблем… И проблемы эти прирастают с каждым часом. — Вилли ведь был ближайшим соратником императора. Он может оказаться полезен. — Чем? Поведав, в каких позах рыжий гаденыш предпочитает драть своих шлюх? — нарочно мерзко осклабился Харальд. — Он в основном в качестве «соратника» с юным Вельфом по столичным борделям и шлялся, ты не знала?.. Ну, конечно, трепетным созданиям вроде того, каким он тебя пока все еще считает, такого не рассказывают! — О, Создатель милосердный!.. Почему ты такой! Ты же сам говорил, что мы должны быть лучше их! — Не тогда, когда это идет в ущерб делу… Ступай Марлис, прошу. Вытри слезки, припудри носик. Нам и правда пора собираться. А об Эццонене я еще подумаю, обещаю. Она кинула на него последний обжигающий взгляд, но кивнула, молча встала и вышла. Знала, когда надо отступить, хитрая штучка!.. И все-таки Харальд начинал думать, что совершенно зря вздумал вырастить из нее свою соратницу — не то, что он не верил в женские ум и смелость в принципе, о нет!.. Он считал себя слишком прагматичным человеком, чтобы пренебрегать любыми возможностями. Но в данном случае все было не то и не так — время и место, опыт и склонности обоих. И уж терпеливый наставник из него получился не лучше, чем из Марлис — послушное и бесстрастное орудие возмездия. И было так унизительно ошибиться, но не признать свою ошибку — это выглядело бы еще более жалко. Непозволительно. Что же до Эццонена… Тут как раз любые терзания были Харальду чужды — разве что открывать Марлис всей правды заранее тот не собирался. Но все взвесил и решил еще в самый первый вечер, когда на его пороге появились два имперских офицера в поисках помощи и спасения. Какой бы насмешкой судьбы это не казалось, Харальд не привык теряться в самых причудливых ее поворотах — он предпочитал обращать их на пользу делу. Тому, которое считал единственно важным в своей жизни.***
Как бы ни был Отто Корблен предан своей службе, он все равно радовался, что последний день перед отъездом из Фиорры выдался для него почти свободным. Тот высокомерный южанин мог сколько угодно шипеть ему вслед гадости об имперцах, однако Отто давно не считал себя только и исключительно мидландцем. Он много лет как был человеком Церкви и питал симпатию ко многим процветавшим под ее нестрогой рукой прекрасным краям. А Фиоррой очароваться было слишком легко. В белом и голубом расцвечивавших стены домов гладких изразцовых плиток, в свежей зелени пальм и теплой терракоте черепиц, она протянулась между вечной голубизной неба и спокойной лазурью морских вод. Редкостная и хрупкая игрушка, пережившая, тем не менее, многие города куда как более мощных и воинственных держав. Драгоценный подарок первых Фиеннов своим потомкам — на пересечении торговых путей между трикверианскими и языческими землями, такой же желанный, как столетия назад, но так никем и не отнятый у хитроумных местных владык. Отто втайне надеялся, что так оно будет оставаться и впредь — даже когда тела всех ныне живущих уже обратятся прахом в земле. Некоторым местам искренне хотелось пожелать вечной жизни — раз уж та не была доступна в земной ипостаси существам из плоти и крови. Вот только, увы, ему самому нелегкая доля служителя Тирры не пожелала дать для наслаждения отдыхом в этих славных краях даже куда как более краткий срок. И догнала — во всяком случае, сперва — в лице вроде бы облаченном в обычный неприметный наряд эллианского горожанина среднего достатка. Но при ближайшем рассмотрении — оказавшимся хорошо знакомым офицером Гончих из сопровождавшей Отто в поездке охраны. — Росси! — буркнул он, прожигая подчиненного взглядом. — Я же просил — оставить меня на полдня. Тут, в конце концов, не Врата Бездны и их окрестности… Можно сказать, наоборот, сердце цивилизации! — Господин Корблен, — пожал плечами крепкий эллианец. — Вы-то должны понимать — у нас приказ его высокопреосвященства Мерьеля. Так-то вы бы нас и не увидели, да только… — тон Гончего ощутимо сменился: — Четверо. Прутся, простите за резкость, за вами от самого дворца. — Четверо, значит, — Отто постарался оглядеться, не поворачивая головы слишком заметно. — Один у цветочной лавки с синим навесом, — подтвердил подозрения Росси. — Точно не из наших. И что зеннавийцы — не думаю, но… серьезные ребята. Что будем делать? — Что?.. Попытаемся быть приличными гостями — сильно не шуметь и не мусорить! Но там уж — как пойдет.