ВОЛЯ ТРОИХ I: Война лишних

Дом Ислейва Ньяла отличался солидными размерами не только на поверхности земли. Ниже ее скрывались обширные подвалы: просторные, с высокими потолками и на совесть выстроенные, но все равно темные и холодные. Впрочем, для Черисы, пусть и рожденной в куда более жарких краях, это не было в новинку: подземелья в святилищах ее бога едва ли показались бы уютнее. Чериса же, пройдя ритуал, позволившей ей разделить душу со своим богом, давно перестала чувствовать и жару, и холод — точно так же, как боль или страх. Владыка Змей, Тшиен, один из Девятки Высших — повелителей Бездны, щедро одаривал своих слуг (а, точнее, служительниц — ими могли стать исключительно женщины), доказавших ему свою верность подобным образом. Конечно, не всех в равной степени — но сама Чериса оказалась далеко не из слабейших, а сила ее лишь росла с годами. И дело было не в одной лишь нечеловеческой выносливости, или разрушительной магии, которую многие из почитательниц Тшиена могли творить с помощью змеиной крови. Чериса получила от своего владыки нечто большее — истинный пророческий дар. Именно эта редкая способность привела ее к вершинам храмовой иерархии — и она же указала путь за океан, к цели более великой, нежели Чериса прежде могла себе представить. Правда, действительно судьбоносные и ясные видения ее бог посылал редко — куда чаще они бывали беспорядочным набором маловразумительных сцен. Но Чериса знала — даже из них часто оказывалось можно извлечь пользу. И не уставала вновь и вновь молить Тшиена снизойти до нее — разумеется, принося при этом должные жертвы, без которых божественная сила не нашла бы пути к ней. По правую руку от Черисы сейчас стояла неглубокая корзина в которой непрестанно извивались и шуршали болотные гадюки, а на каменной плите, перед которой жрица опустилась на колени уже лежали — распотрошенными и безжизненными — пара змеиных тушек. Темная липкая кровь медленно растекалась по гладкой поверхности гранита — и линии словно бы складывались в причудливые узоры. А в сознании Черисы возникали образы и краски — порой только на едва позволявшее различить их мгновение, порой задерживаясь перед внутренним взором чуть дольше. И она видела. Многое из того, что так и не успевала понять или небрежно отметала, как слишком сложное или далекое от ее нужд; но кое-что и определенно не случайное, даже такое по-своему согреть ее холодное сердце — обещанием торжества Владыки Змей и хаоса в проклятых вражеских землях. Потому-то улыбка Черисы становилась все шире, пока она наблюдала за… …растрепанным и избитым мужчиной, склоняющимся над связанной молодой женщиной в подвале, куда более тесном, темном и грязном, нежели в доме Ислейва. …высоким светловолосым молодым человеком с искаженным мукой и яростью лицом — он облачен в вычурные позолоченных доспехи, стремительно шагает по залитой солнцем крепостной стене. …дрожащими стенами трикверианского собора, внутри которого, в пыли и мерцании падающих свечей, мечется в ужасе пышно наряженная толпа. …бесчувственным хрупким старцем на пышном, будто трон, золоченом ложе, вокруг которого перешептывалось встревоженное собрание в пурпурных и алых мантиях. …вереницей изможденных, похожих скорее на тусклые тени, нежели на живых существ, людей, идущих по горной тропе. И еще одной шеренгой — на сей раз, уже стоящей под прицелами арбалетчиков в серых мундирах. …диким воинством в звериных шкурах, грабящим захваченный город с такой бешеной жадностью, будто бы в их родословной затесались саранча и шакалы. … нанизанными на тонкие колья телами — обоих полов и всех возрастов — выставленными бесконечно длинными вереницами по обеим сторонам пустынного тракта. Каждая следующая картина вспыхивала перед глазами ярче и живее, и последние уже заставили Черису всем телом податься вперед и кусать собственные губы в страстном предвкушении. Все эти глупые людишки веками думали, что могут забыть об истинных хозяевах этого мира и беспечно предаваться своим жалким играм в войну и власть. Но исход нынешней схватки уже был предрешен — победителями в ней в любом случае окажутся Бездна и ее слуги. Да-а, несомненно!.. Ибо не было силы, способной противостоять им, а об их скрытой в тенях сети верных, уже успевшей густо опутать континент, враги узнают, лишь когда окажется слишком поздно. Чериса глубоко вздохнула, ощущая, как тело прошила теплая волна, похожая на предвестие экстаза, иногда так сладостно охватывающего ее в завершение ритуала. И, вздрогнув, застыла — следующее мелькнувшее перед ней видение оказалось иного рода и несло с собой совсем иное чувство. Неужели… — Чериса! Чериса-а!.. Тьфу, ну и холодрыга же — как ты сама тут можешь днями-то торчать, а? Ты будто и не из джунглей, красоточка, а с моих родных юттейских берегов! Ислейв, пожри его Бездна! Повеяло сквозняком из открытой двери, и встревожившая Черису картина исчезла. Но на сей раз уже не сменилась следующей — ее бог не терпел чужого присутствия. И тем более — чужой магии, а Ислейв Ньял, каким бы пьяницей и бездельником он ни был, оставался искусным колдуном и чародейской силой обладал немалой. — Все режешь несчастных тварюшек, — так и не получив ответа на свой возглас, Исслей мягким шагом приблизился к Черисе и по-хозяйски положил ладонь ей на плечо. — Смотри, не попадись с ними их величествам — не хочу лишних расспросов. — Я осторожна, господин, — быстро, но без лишней угодливости — Ислейв терпеть этого не мог — откликнулась Чериса. — Служу вашим интересам, вы же знаете, — а потом ловко вывернулась из-под его ладони и сама обвила хозяина за талию, другой рукой привлекая его голову к своей. — Ты сама — хитрая заморская змея, вот что я знаю, — мурлыкнул он в ответ, но потом охотно — и даже жадно — впился в ее губы. Чериса успела заметить: отчего-то именно с прибытием высокородных гостей Ислейв сделался особенно ненасытным до ее ласк, которым прежде уделял внимание лишь случайно. Сама она давно не искала любовных игр ради них самих: чувствовать в себе мужчину было удовольствием ничтожным по сравнению с присутствием внутри частицы истинного бога. Но Чериса не забыла некоторый опыт, приобретенный ею со старшими жрецами в родном храме, и отдавалась Ислейву охотно — чем не лишний повод показать свою полезность?.. Тем более, что опасности заполучить нежеланное потомство или подцепить одну из тех позорных и мучительных болезней, что привезли за океан трикверианские колонисты, посвященной жрице Тшиена больше не грозили. Сейчас, едва разомкнув поцелуй, она потянула Ислейва к стене, другой рукой одновременно уже нашарив пряжку на его ремне. — Здесь?.. — чуть приподнял брови Ислейв. Чериса только лукаво улыбнулась: — Вы смущены, господин? Можем, конечно, пойти в спальню, но… кажется, для этого у вас и так есть ваша рыжая крестьянка? — Может быть, — Ислейв хмыкнул, но больше возражать не пытался. Уже у стены, с широко разведенными бедрами, Чериса увидела, как корзина возле жертвенника покачнулась и, повалившись на бок, выпустила из себя сплошную массу растревоженных гадов — темную, извивающуюся и сплетающуюся друг с другом. Страсть змеиной жрицы отзывалась в них точно так же, как ею чуть раньше овладевала сила Тшиена. И мысль об этом заставила ее удовлетворенно вздохнуть, полностью отдаваясь незатейливой, но занятной плотской игре с легкомысленным мальчишкой-колдуном. Особенно забавно Черисе было при этом думать, что Ислев наверняка все еще считал, будто сам распоряжается и собственной жизнью, и судьбой своей заморской любовницы — в то время, когда давно уже сделался всего лишь камнем в мостовой, ведущей ее бога к возвращению утраченного.

***

Океан расстилался впереди сплошной сине-серой гладью — вроде бы схожей со знакомой морской, но вызывавшей совсем иные мысли. Теперь Лавиния действительно оказалась на краю известного мира — дальше уже ей не поможет никто, кроме тех, кто тоже отправился в этот путь. Вот только могла ли она доверять даже им?.. Легко ступая по чуть наклонной палубе, Лавиния почти бесшумно приблизилась к облаченной в темное долгополое одеяние фигуре, вроде бы погруженной в глубокие размышления. Но все равно не сумела застать Игнасио Линареса врасплох — тот тут же развернулся ей навстречу с учтивым поклоном: — Ваша светлость, госпожа Альтьери, — а когда выпрямился, в его светло-серых слегка раскосых глазах, явственно выделявшихся на оливково-смуглом лице, застыло вопросительное выражение. — Отец Линарес, — Лавиния мягко улыбнулась, хотя упоминание фамилии покойного мужа не вызывало никакой приязни. Однако у нее было чем ответить: — Вы ведь не настоящий священник, правда? Довольно необычные для южанина, чем-то похожие на шелк с перламутровым отливом, глаза на мгновение чуть расширились. Но Линарес явно умел быстро справляться с собой: — Уверяю вас, я официально рукоположен. Могу проводить все обряды, так что… — Но мундир вам привычней сутаны, не так ли? Бросьте!.. Я слишком хорошо знаю Церковь. И не могу думать, будто бы она отправит в подобное путешествие кого-то при случае способного лишь помолиться за наши грешные души. — Не богохульствуйте, прошу, ваша светлость. — А иначе что? Скажете, что женщине, — Лавиния подбавила в тон яду, — хранительнице очага, это особенно не к лицу? — Скажу, что это не слишком-то уместно в ситуации, когда небесное покровительство многое значит не только для нас самих. Еще — вы согласитесь, что подобное куда важнее — и для тех сотен тысяч, чьи жизни зависит от успеха нашей миссии. — Вы умнее, чем я предполагала. — Предпочту счесть за комплимент, — он не улыбнулся — ну, почти. Уголки губ все же дрогнули. Лавиния задумалась: сколь велика вероятность, что этого человека выбрали сопровождать ее случайно?.. Бывшего офицера Гончих — более чем вероятно, молодого — вполне возможно. Но кого-то настолько напоминающего ей о брате — едва ли. Тирра была и оставалась сильна своей осведомленностью — и манипуляциями на этой основе. Умением совать нос не в свое дело — с полным осознанием того, что вряд ли кто-то по носу щелкнет. Ну, что же, зато Священный Город еще и не держал на службе идиотов — и к тому же имел все возможности для серьезных дел отбирать лучших из лучших. Во всяком случае, Лавиния надеялась, что может рассчитывать на это — потому что на нынешней ее дороге любые надежды не могли оказаться лишними.

***

Эулалия Осорио чуть ли не впервые в жизни очутилась в высшем обществе: там, где и могла бы находиться по праву происхождения, если бы не пробудившаяся в ней проклятая мажеская сущность. Двойственность такой ситуации весьма занимала Эулалию с тех пор, как его высокопреосвященство сообщил ей о поручении. А к этому прибавлялись еще и мысли о том, как ужасно будет подвести кардинала, страшно опозорившись в силу недостаточного знания этикета… Или же — не распознав вовремя возможные угрозы, из-за которых и понадобилось присутствие чародейки на императорском торжестве. Но, к великому стыду Эулалии, в сам вечер празднества эти — в общем-то вполне оправданные — тревоги, вдруг разом вылетели у нее из головы, сменившись другими, куда более недостойными и сомнительными метаниями. Ее смущало — и почему-то смущающе радовало — то, каким вышел их диалог с Сандрин Мюрай, не слишком-то в итоге напоминавший чинное посещение несчастной. А еще больше Эулалию беспокоило то, что она напоследок пообещала сделать по просьбе той. Габриэлю это наверняка не понравится, недаром Сандрин решила все сделать втайне от него. Но и отказать ей Эулалия постеснялась, счастливая хоть чем-то может услужить жертве коварства своей жуткой наставницы… — Ну и вырядились же они все! Ни дать ни взять — второразрядный бордель на карнавальной неделе, Создателем клянусь! Крайне непосредственная — а еще не такая уж тихая — реплика наклонившегося к ее уху Рихо Агилара заставила Эулалию тут же в ужасе оглянуться на собравшуюся в дворцовом зале публику и стыдливо прикрыться веером из перьев райской птицы. Зато отвлекла от собственных терзаний — и, преодолев первое смущение, Эулалия стрельнула в Гончего глазами, бросив: — А вы в этом разбираетесь? — В карнавалах?.. Ну, в Фиорре они очень даже хороши. Хотя, говорят, им и далеко до веннарских, — Агилар раздраженно теребил явно непривычный ему воротник из жесткого кружева, но к светской беседе оказался явно более привычен, нежели к модным нарядам. — Увы, никогда, не была в Веннаре. — Ну, что же, тогда — пока насладимся, — Агилар очень криво усмехнулся, что придало его смуглой физиономии еще более зловещий вид, — местными зрелищами. Эулалия же с улыбкой кивнула в ответ. Кому-то кардинальский порученец мог показаться фигурой суровой и устрашающей, но вот она чувствовала себя в таком обществе удивительно уютно, пусть даже не столь волнительно, как рядом с его господином. А посмотреть в императорском дворце сегодня и вправду было на что, как бы скептически не относился к тому сам Агилар. Поскольку празднество было посвящено заморским колониям, то и большой зал загородного дворца оформили в соответствующем духе. Колонны из розового мрамора теперь увивали плети лиан с крупными блестящими листьями, на позолоченных подставках каскадами располагалось множество оранжерейных орхидей с цветками множества оттенков — от белого до темно-пурпурного, напоминающими то бабочек, то мохнатых пауков. Кое-где сидели в клетках причудливых форм настоящие обитатели тропических краев— вертлявые обезьянки и птицы с многоцветным оперением. Придворные же и цвет мидландского дворянства на один вечер с удовольствием обрядились в костюмы туземных вождей, жрецов, разномастных тропических тварей а также — языческих божков и духов. Разумеется, все это было заметно стилизовано: с тем расчетом, чтобы драгоценности дам и умения столичных портных оказались продемонстрированы как можно лучше, а правила этикета и имперская мораль не пострадали от излишней откровенности образов. Эулалия, привычная к куда более смелым нарядам и раскованному (если не сказать большего) поведению магов Ковена, оглядывала окружающих с любопытством, но отнюдь не с изумлением. Однако хорошо понимала, почему офицеру церковного воинства было не слишком-то уютно среди торжества экзотики и языческих ритуалов — хотя почему-то и была уверена, что кардинал Фиенн отнесся бы к подобным развлечениям куда проще. Если уж он сумел найти в себе снисхождение к столь недостойному и запятнанному созданию, как она сама… А пока Эулалия просто во все глаза (как и многие здесь) смотрела на вдовствующую императрицу. Та, как легко было услышать из восхищенных восклицаний пары юных дворяночек поблизости, блистала в костюме «ташайской царицы», отличавшимся в первую очередь огромным количеством павлиньих перьев и драгоценных камней. Эулалия несколько сомневалась, что у заокеанских дикарей имелись цари (насколько она помнила, туземцы были поделены на разрозненных мелких племен) или что в Закатных Землях вообще водились павлины. Но сразу подумала — вот роскошь и смелость этого наряда, несомненно, произвели бы впечатление даже на избалованных разнообразием ковенских кокеток. Зато не преминула отметить, что рядом с цветущей и купающейся в восхищении Луизой, молодой Карл, который не отважился сменить алый гвардейский мундир на что-то более соответствующее теме вечера, выглядел как-то особенно не внушительно. Да к тому же был растрепан, бледен и откровенно морщился при особенно громких пассажах бравурного марша, который при появлении монаршей (хоть и до сих пор не венчанной) четы грянул придворный оркестр. Этот контраст несколько сгладился лишь когда двое Вельфов заняли свои места — трон мидландского правителя был украшен куда богаче и находился более заметном возвышении, нежели второй, обычно предназначавшийся его супруге (или супругу императрицы — что и до краткого правления несчастной Маргарет все же пару раз случалось в истории). Теперь Карл невольно возвысился над собравшимися — но императрица Луиза тоже не замедлила занять свое место с величайшим достоинством и без каких бы то ни было колебаний. Краткое, но определенно в чем-то символичное действо, конечно, сопровождали некоторые перешептывания в зале, однако спокойная уверенность первых лиц империи не позволила перейти этому шушуканью сменить уважительный тон на возбужденный или сомневающийся. Да и к тому же очень скоро внимание на себя отвлекла главная и самая торжественная часть мероприятия: преподнесение императору даров от почтительных и признательных заморских владений. Рассчитывая на дальнейшую благосклонность трона, губернатор колоний на Берегу Закатного Золота не поленился прислать огромное множество старинных и попросту диковинных вещиц, захваченных в очередном походе против еще уцелевших в глубине континента последних вольных ташайских поселений. Слуги входили в зал, нагруженные массивными украшениями из золота и серебра; выточенными из нефрита, яшмы и лазурита фигурками зверей, птиц, а также — фантастических существ, вроде обнаженной пышнотелой женщины с головой ягуара или мужчины с дельфиньим хвостом. Следом несли причудливые головные уборы и накидки из ярких перьев и бус, оружие, щедро инкрустированное сапфирами и изумрудами… Казалось, потоку трофеев не будет конца и придворные, поначалу взиравшие на безделушки с большим интересом, уже принялись зевать и снова развлекаться болтовней вполголоса. Эулалия приготовилась вздохнуть с облегчением. Кардинал Фиенн строго-настрого приказал оставаться настороже, пока не выяснится, что последний из туземных артефактов свободен от темной магии, но пока она ни разу ни почувствовала даже отголоска самых слабых чар. Вот только как раз в этот самый момент щеголеватый нестарый мужчина в зеленом атласе, до сих пор остававшийся рядом с руководившим действом заокеанским чиновником, шагнул вперед и согнулся в поклоне перед императорским престолом, явно собираясь обратиться к монарху с речью. Карл равнодушно махнул рукой, дозволяя, и его прыткий подданный провозгласил: — А теперь позвольте представить вам еще один сюрприз, который сможет немного позабавить столь высокое общество, — и жестом подозвал поближе двух крепкого вида прислужников, до того топтавшихся чуть поодаль. Они, повинуясь, вытащили поближе к коронованным особам высокую корзину, сплетенную из банановых листьев, и едва один из снял с той крышку, как из нее высунулись две плоские, покрытые серо-коричневым пестрым узором чешуек, змеиные головы. Размеров они были столь крупных, что среди присутствующих раздались изумленные и даже испуганные возгласы. Чувствительным придворным дамам из свиты императрицы вторила заполошным визгом мартышка с темной мордочкой: до сих пор обезьянка сидела в клетке довольно смирно, но заметив поблизости своих природных врагов, впала в откровенную истерику. — Это и весь ваш сюрприз? Ядовитые гады, которых вы притащили во дворец? — довольно холодно спросила у колониального франта Луиза. Она как раз ничуть не выглядела взволнованной — лишь немного подалась вперед, чтобы получше разглядеть ползучих тварей. — Создания сии ничуть не ядовиты, не стоит их бояться, — не растерялся «поставщик» гадов. — Они убивают жертв, обвиваясь вокруг них кольцами и сдавливая… Душат в объятьях страсти, если позволено будет сказать, ваше величество, — вдруг выдал он внезапную и не вполне уместную шутку, но Луизе, кажется, это как раз пришлось по душе. А ее собеседник продолжил: — И в наш сюрприз не одни гады входят, иначе он точно бы не стоил вашего милостивого взора… Но вот же и они! — он ловко, чуть ли не закрутившись на каблуках нарядных башмаков, повернулся ко входу в зал. Все взгляды устремились к появившейся там компании — и посмотреть вправду было на что: в окружении нескольких дворцовых лакеев и пара гвардейцев в зал вошли несколько женщин, одежды на которых было куда меньше, чем даже на приверженных самым смелым вечерним нарядам ковенских чародейках. — В какой… пустой и звонкой башке родилась мысль притащить сюда ташайских жриц?! — приглушенно, но очень выразительно вдруг прошипел на ухо Агилар. — Они опасны? — быстро спросила Эулалия. — Насколько я слышал — до черта и больше! Эулалия на миг снова прислушалась к своим ощущениям, а потом только и смогла довольно растерянно произнести: — Я не чувствую в них никакой магии. Вообще. Так что, может, все и обойдется… Агилара это, кажется, не особо обнадежило, но он все же коротко кивнул ей и снова пристально уставился на успевших подойти к корзинам с гадами туземок. Что же, им обоим оставалось только быть наготове. И надеяться, что их общих сил окажется достаточно, чтобы остановить зло — в каком бы обличье то не явилось.

***

— Входите, входите, — торопливо сказал Габриэль молодому протеже Алимы, который явно решил отбить в дверях кабинета добрый десяток поклонов. — И на следующий раз учтите, что у себя дома я предпочитаю обходиться без церемоний. — Да, господин кардинал. Как вам будет угодно. Габриэль мысленно усмехнулся перекривленному обращению, но тут же себя одернул. Он-то сам по-нуашийски не сумел бы ни понять, ни, тем более, вымолвить ни слова, а речь островитян воспринимал разве что как текучий птичий щебет, из которого было совершенно невозможно вычленить хоть что-то внятное. — Итак, господин?.. — вопросительно уставился он на молодого круглолицего и темноглазого нуашийца, примечательной во внешности которого казалась разве что спадающая на лоб длинная прядь черных волос, которые в остальном были подстрижены коротко. — Наронг, — ответил тот с новым поклоном. — Присаживайтесь, присаживайтесь уже, — отмахнулся Габриэль. — И да, я не знаток ваших островных напитков, но, надеюсь, эллианские вина вам по вкусу, — добавил он, уже принявшись разливать угощение по серебряным кубкам. — Господин столь добр со мной, — опять склонил голову Наронг. — Для этого есть причины… Хотя бы и та, что я имею все основания ощущать себя в долгу у вашей тетушки — ее снадобье спасло жизнь моей верной соратнице. И можете быть уверены — я этого не забуду. — Вы слишком щедры, господин, — теперь Наронг все же осмелился посмотреть ему в глаза. — Но — откровенность за откровенность — госпожа Таэнг, она… На самом деле — вовсе мне не родня. Она взяла меня в свой дом из милости пару лет назад, а я именую ее так из уважения и признательности. Вот только общей крови в нас нет. Габриэль вновь взглянул в не особенно примечательное, но и явно не грубое лицо Наронга. Посмотрел на его тонкие пальцы, обхватившие кубок; на ловко облегающее плечи изящное черно-белое одеяние… И все же рискнул — пусть и понимал, что в случае с иноземцем все его наблюдения вполне могут оказаться ложными: — Однако вы не слишком-то напоминаете обычного приживалу. Или простолюдина, подобранного, на улице, м-м? — Господин проницателен — я знатного рода. — Но?.. — Но и судьбы знати в наших краях переменчивы. Особенно — опальной и обвиненной в связях с заговорщиками. Теперь Габриэлю пришлось скрывать уже довольную улыбку. «Ну и кто тут нашел золото прямо у себя под ногами, а, Рихо, недоверчивый ты наш?.. А его высокопреосвященству Мерьелю мне теперь вполне возможно будет что предложить заодно с обузданным Мидландом — так сказать, на десерт».