never close your eyes

      тэхён просыпается в необычайно приподнятом настроении, хотя, казалось бы, никаких причин для этого не было. он почти привскакивает с кровати, врубая на колонках супермена эминема, так, чтобы не осталось в доме закоулка, где не было бы слышно этой песни. — сука, меня от тебя тошнит, - подпевает тэхён, двигаясь в такт и натягивая сегодня голубую рубашку.       вообще-то тэхён не очень любил такого рода песни, с большим количеством мата и какого-то открытого неприкрытого негатива, но иногда было подходящее настроение, как, например, сегодня, и что-то киму подсказывает, что это совсем не к добру. приступы хорошего настроения каждый раз, скорее, настораживали тэхёна: так и знай, жди от этого всего какого-то подвоха. сейчас тэ пытается откинуть эти мысли подальше и просто расслабиться хотя бы на пять чёртовых минут в своей жизни, в которой и так в последнее время событий хватает с головой. иногда просыпаешься с чётким осознанием, что дальше так продолжаться не может, иначе твоя голова взорвётся и откровенно пошлёт тебя куда подальше, и, о господи боже мой, как же хочется в такие моменты просто выплеснуть всю эту дурь из себя, поехать в лес поорать, разбить что-нибудь или петь во всю глотку линкин парк, в конце концов. да уже хотя бы что-то, лишь бы помогло.       тэхён тоже хочет до последнего верить, что ему это поможет. так или иначе, у врача действительно хорошее настроение в кои-то веки. хотя тревожность — это такая вещь, которая держит подсознание в тисках, как ты ни пытайся из этого выбраться и забить хоть чем угодно. тэхён чувствует себя где-то на подкорках совсем некомфортно, информация наваливается на него лавиной, не жалея сил и нервов кима, события просто поглощают его, волны чувств, эмоций и событий нещадно накрывают с головой. тэхён сейчас решает дать себе хотя бы небольшую отсрочку, перед тем, как совсем окончательно в этом утонуть. хотя бы пять минут, прежде чем окончательно погрузиться в пучину паники и неизвестности, ибо на текущий момент реальность такова, что вопросов, касаемых юнги и его планов конкретно по поводу кардинала, куда больше, чем ответов. а самое сложное — непонятно, откуда вообще брать ответы, с чего не то, чтобы даже начать, откуда подступиться к этой лавине безысходности и к этому безграничному потоку информации, который нужно отфильтровать сто сорок пять раз, прежде чем найти ту крупицу истины или хотя бы какую-то зацепку.       он играючи подходит к машине, закинув пальто на плечо и покручивая ключи на пальце с легкой усмешкой на губах, одним щелчком открывает дверь и заваливается на водительское. музыка продолжает играть уже в колонках, и тэхён не без удовольствия откидывается на сидение, бубня одними губами текст песни чуть ли не наизусть, облизываясь от удовольствия раз от раза и чувствуя себя, честно говоря, просто потрясающе.       тэхён уже сбился со счёта, сколько раз он произнёс слово «сука», прежде чем подъехал к зданию больницы. басы приятно бьют по ушам, и ким ловит себя на мысли, что вообще-то ничего не случилось. вот чонгук дома, занимается своим программированием, тэхён, как обычно, приехал в больницу, спасать таких же обычных людей. в какой-то момент ему кажется, что реальность не более, чем страшный сон, и что тэ попал случайным образом в какой-то лютый кошмар. всё, что ему нужно — просто проснуться, но у него не получается. песня переключается, ким какое-то время медлит, прежде чем выйти из машины. окунуться в реальность, признав, в первую очередь, для себя самого, что всё происходит по-настоящему — это какой-то шаг через себя. нечто большее, чем просто выйти из машины и начать свой рабочий день, который закончится на этот раз один бог знает, чем. что-то ему подсказывает. что-то заставляет насторожиться. паршивое чувство. как ни глуши, ничем не заглушишь, чёрт побери. ким выдыхает и заставляет себя выйти, уверенно направляясь ко входу в больницу. паниковать и смиряться с реальностью некогда. вся эта рефлексия — потом, сейчас нужно делать дело, а если уж не дело, то помочь тем, кто в этом действительно нуждается. кажется, это не такой уж и плохой расклад из всех возможных. не считая того, что где-то на него, скорее всего, ведут охоту, как на редкую дичь.       7:55.       если спросить дежурных медсестёр о том, каким был доктор ким сегодня утром, то каждая ответит, что он был ещё более нервный и подозрительный, чем обычно.       7:57.       тэхён пролетает по коридору пулей до лифта, не обращая внимания на удивлённые взгляды персонала, ведь обычно доктор ким хоть и ведёт себя довольно отстраненно, но необычайно вежлив и желает доброго утра (с дежурной улыбкой на лице, правда, но тем не менее), что случилось сегодня — никто понятия не имеет, да и сам тэхён никак не может унять в себе навязчивое чувство, что что-то вот-вот произойдёт. он поднимается наверх, чувствуя, как ускоряется его сердцебиение и как несчастный мышечный орган отчаянно бьется в грудную клетку, сотрясая ребра. его потрясающее настроение улетучивается почти мгновенно, как по щелчку пальца, по мере того, как лифт поднимается выше и выше на этаж.       8:00.       тэхён стоит у двери в свой кабинет, бегая глазами по буквам на табличке, не решаясь открыть её. врача не покидает какое-то отвратительное предчувствие, выжигающее по ощущениям все внутренности, от которого он не может отделаться. очень плохое, скребущее, как кошки по стеклу, чувство надвигающейся неминуемой катастрофы, как перед извержением везувия в помпеях. тэхён облизывает свои губы, дёргая ручку кабинета на себя, оглядывается, тяжело дыша, и не видит там       никого.       истории болезней, сложенные стопкой на столе, халат, небрежно висящий на спинке стула, ничего нового, ничего необычного. тэхён прислоняется лбом к дверному косяку и тяжело судорожно выдыхает. — утро не задалось? - тихий голос сзади, на что тэ легко улыбается, хоть и очень пытается скрыть свою необычайную необъяснимую нервозность с утра пораньше. — ты меня всегда теперь у двери караулить будешь? - тэ оборачивается, чувствуя сильное сердцебиение, — доброе утро, чимин. — ты в порядке? - пак кладёт ладонь киму на плечо и тут же нахмуривается, бегая глазами. кардиолог, не медля, заводит тэхёна в кабинет, усаживает на стул, сняв с шеи стетоскоп, — давай-ка дружок, раздевайся, я тебя послушаю.       тэхён вздыхает, у него сил спорить с утра пораньше абсолютно нет, особенно с доктором паком, тот всё равно не отстанет, а нервы тратить ещё и на какое-то выяснение непонятно чего и ради чего совсем не хочется, потому послушно расстёгивает рубашку, встав с кресла, и позволяет чимину прослушивать его грудную клетку. пак хмурится и тяжело выдыхает. — беда с твоим сердечком, тэхённи, с утра работает, как проклятое, нехорошо это.       чимин выпрямляется, пока тэхён с тяжёлым вздохом застёгивает рубашку обратно, понятия не имея, откуда взялось это беспокойство и волнение со стороны кардиолога. — сегодня переволновался, - признаётся хирург.       тэхён чувствует, как слова встают поперёк горла, ему даже сложно произнести, казалось бы, элементарные вещи. тэ не знает, откуда вся эта навалившаяся тяжесть, и, честно, не имеет ни малейшего понятия, что с этим делать и нужно ли вообще делать что-то. наверное, нужно, но он не находит в себе силы даже взглянуть на всю эту груду накопившихся невысказанных слов и брошенных на мусорку эмоций, которые потом обязательно передадут ему большой и пламенный вместе с кучей таблеток под ручку. ладно, потом. всё потом.       совет на будущее, о котором вы не просили: никогда не бросайте слова и эмоции, хочется что-то сказать — скажите, и не стесняйтесь своих чувств. не будьте, как тэхён. не то, чтобы он дурак, и не понимает, что с ним что-то не так, и не то, чтобы тэхён боится ходить по врачам, в конце концов, он и сам врач, осознаёт важность своей профессии, и никаких предрассудков и страхов по этому поводу у него нет, просто сейчас нет возможности заниматься бедами со своей головой, когда так нужно взять себя в руки и работать, не давая себе расслабляться. это, без сомнения, плохо, очень плохо, но из двух зол тэхен выбирает спасти чонгука и понять уже, за что, в конце концов, его преследуют, ну, кроме того, что он поубивал добрый десяток человек, за которых теперь хотят отомстить. — а заниматься твоим лечением предлагаешь мне, - бурчит чимин, вызывая усмешку хирурга. ким ловит себя на мысли, что все врачи похожи. одинаково ворчливые на всякую ерунду, — сделал бы ты электрокардиографию, а там, кто знает, может быть и коронарография понадобится. — эй, у меня никогда не было ишемической болезни сердца, - ворчит себе под нос тэхён, накидывая халат. чимин на это недовольно мотает головой. — беречь себя будешь когда-нибудь или нет? - пак присаживается на край стола, сложив руки на груди и не скрывая своего недовольства ситуацией. — пока я не вытащу чонгука, я просто не имею права умереть. - тэхён вздыхает и потирает переносицу, надевая халат следом. взгляд чимина смягчается. — ким, если ты вытащишь брата, а потом умрёшь, никому лучше от этого не станет, - стараясь не настаивать, — давай сделаем экг? — делай, что хочешь, только отстань от меня. у меня очень плохое предчувствие насчёт сегодняшнего дня, чимин. и я не знаю, как от него избавиться, потому и волнуюсь. - тэхён сдаётся.

***

— всё готово? - спрашивает на ходу мин у своего консильери, застегивая попутно пуговицу пиджака и одергивая рукава. — да, босс, - спешит следом сокджин, обгоняя главу и открывая ему дверь машины.       юнги падает на заднее сидение, прикрывая глаза и потирая переносицу. он снова почти не спал, ибо когда вопросов больше, чем ответов, попробуй тут усни. зачем тэхёну оружие. как он вообще очутился в этом баре. случайно ли на него вышли. по правде, что-то юнги подсказывает, что никаких случайных совпадений тут и в помине быть не может, но у него нет никаких доказательств, только собственная интуиция, поэтому с выводами босс мафии не торопится. более того, тэхён сам вызвался убить человека, тэхён, который целыми днями только и делает, что спасает жизни, но не наоборот. всё это крайне странно и подозрительно. — босс? - из мыслей мина выдергивает джин, — вы в порядке?       тот быстро кивает, словно пытаясь отогнать надоедливую муху, отворачивается и глядит в окно куда-то сквозь, не фокусируя зрение. в его голове роится куча скверных жужжащих, словно пчелы в улье, мыслей, из-за чего юнги приходится даже помотать головой, чтобы прогнать их хотя бы ненадолго. несмотря на все негативные ощущения и различные предчувствия, юнги заставляет себя сейчас концентрироваться на хорошем. его и так в жизни главы кот наплакал.       мин с хосоком, который, впрочем, подъедет позже, и с сокджином едет на аукцион, где будет выставлена картина художницы ян вон хи, чьи работы мин коллекционирует уже много лет. юнги сам не понимает, зачем так гонится за ними, и даже задумываться не хочет, в конце концов, раз может себе позволить, то почему бы и нет? он буквально одержим идеей собрать если не все работы, нарисованные при жизни, то хотя бы большую часть. не то, чтобы юнги считал себя коллекционером или дохуя возвышенным ценителем искусства, ему просто нравился стиль рисунка, ему нравились эти картины, но больше всего юнги нравилось то разливающееся по телу чувство спокойствия и уюта, которое он ощущал каждый раз, глядя на них. атмосфера этих работ напоминала ему те беззаботные дни, когда он был ребёнком, что не знал всей черноты жизни и её подноготной. к сожалению, это именно то, чего юнги так часто не хватало — пять чёртовых минут тишины и покоя.       наверное, важнее лишь то, что юнги эти картины напоминали самого важного ему человека. его мать. — она точно там будет? - спокойно интересуется юнги у консильери, не отводя взгляда от пролетающих мимо высоток и мелькающих перед глазами светофоров. эта суета угнетала. иногда юнги и в самом деле хотелось просто закрыться в своем кабинете, курить и читать какую-нибудь литературу или мемуары отца. — точно, босс. — отлично, - юнги намерен торговаться до тех пор, пока не выкупит ее. не всегда ему думать о других, он и так занимается этим почти на постоянной основе. только и думает, что о том, о сём, о пятом, десятом. а кто подумает о нём? иногда нужно подумать и о своём спокойствии.       интересно, как там тэхён? — джин, какие-то новости о враче есть? - консильери на это тут же просматривает информацию и отрицательно мотает головой, вызывая тихий вздох мина. — ясно.       что ничего не ясно. — что по семиконечной звезде? есть какие-то сдвиги или какая-то информация от крыс? - мин подпирает ладонью подбородок, продолжая бездумно смотреть в окно. в какой-то момент юнги понимает, что у него кружится голова, и прикрывает глаза, чувствуя непрекращающееся давление на голову.       — нет, босс, информации нет. я также проверил все удаленные файлы, которые вы просили, но ничего не нашел.       юнги пытается думать, но выходит плохо из-за подступающей мигрени. почему всё, что каким-либо образом касается тэхёна, вызывает у него сплошную головную боль? всё это или хорошо спрятано, или ничего и в самом деле нет, что крайне подозрительно и вообще похоже скорее на выдумку. не может быть такого. мин делает себе пометку в голове, что если информация удалена человеком, то ему нужно пригласить его на работу. — ищи, джин. найми лучших программистов, из-под земли достань мне информацию о том, кто меня тогда спас, понятно тебе? если этот человек сейчас на кого-то работает, мы в дерьме, джин, ибо наживать себе такого врага никак бы не хотелось, - голос мина не терпит отлагательств и пререканий, — понял меня? — предельно, сэр, - джин кивает и снова углубляется в бумажные материалы, — мне продолжать готовить досье на хосока?       юнги думает пару минут, джин никуда его не торопит. — нет, не нужно, - медленно открывая глаза и заставляя себя сфокусироваться, — он сам расскажет всё, что я должен узнать. может быть, позже. не трогай его, контролируй только его работу. — понял, босс. — как там чонгук? с тобой связывались?              джин поднимает голову и легко кивает, глядя на профиль главы и понимая, что тот всё видит боковым зрением. — по нашим данным, чонгук, как член нашей семьи, хорошо охраняется, мне присылают ежедневные отчёты, но там всё стабильно. он занимается обычными делами, по поводу поддельных документов вопросов не возникало ни у органов, ни у кого бы то ни было.       мин легко кивает. — нам нужно быстрее всё уладить и скорее вернуть его обратно. но мы не можем этого сделать, пока не будем уверены в полной его безопасности. в конце концов, как ты и сказал, он теперь часть нашей семьи, и мы за него в ответе.       до конца дороги они молчат. тишину лишь нарушает щелчок открывающейся перед юнги двери и тот понимает: пора. — господин мин, - сопровождающий на входе делает небольшой поклон, приоткрывая дверь в большой гостевой холл, — мы вас ждали.       юнги одёргивает подолы пиджака, коротко кивнув ему, хватает бокал шампанского у первого попавшегося на глаза официанта и оглядывается. вокруг — непонятные скопления людей, что немного неловко и странно разгруппированы по кучкам, как на школьной вечеринке. мин приподнимает бровь в недоумении, насколько же все эти разодетые женщины и мужчины сейчас нелепы. прекрасные платья, бриллиантовые вышивки, бросающиеся в глаза дизайны и макияж. вся эта пестрота режет мину глаза, из-за чего он вынужден прикрыть их, потирая веки. что за цирк уродов. людям только дай повод выйти в свет, как тут же увидишь весь этот парад во всей красе. зачем и кому это надо юнги понятия не имел, но это бахвальство перед друг другом, непонятно, ради чего, действительно его подбешивало.       мин кидает короткий взгляд на шикарную люстру и снова понимает, насколько же этот «высший» свет любит понтоваться, выпендриваться и хвастаться своими богатствами, хотя, вообще-то, лучше бы стоило рот держать на замке. чем меньше ты болтаешь, тем меньше любопытных взглядов ты вызываешь.       юнги, конечно, все знали, почти без исключения. женщины бросали заинтересованные взгляды на главу и друг на друга, смеряясь, кто выглядит роскошнее, чтобы осмелиться подойти к такому мужчине, как мин. и не решался никто. мужчины коротко кивали в знак приветствия, даже если кого-то из них грызла внутри зависть. по крайней мере, показывать негодование в открытую не решался никто, в конце концов, люди не дураки. своя задница всем дорога.       мин осушает бокал, прекрасно видя все эти взгляды и кивки в свою сторону среди этой напускной роскоши, от которой юнги тошнит. он ничего никому не отвечает, лишь молча ставит пустой бокал на поднос официанта и уверенным шагом идет вперед в главный зал, засунув руки в карманы брюк. — как же я от этого устал, - недовольно бормочет он себе под нос, понимая, сколько заинтересованных взглядов приковано к нему. мин недовольно цокает языком на это, — что за привычка подсасываться, как паразит, к тем, кто выше тебя. ничтожно. выбивать себе имя и состояние за счёт кого-то — одна из самых отвратительных вещей, которую может сделать человек.       мин ловит себя на мысли, что тэхён бы, например, никогда так не поступил. он, скорее, умрёт, чем изменит себе и своим принципам. хотя с его умениями владеть оружием вряд ли его убить получится так просто. юнги усмехается, прикрыв глаза, и может поклясться, что видит тэхёна стрелком или даже киллером так легко, естественно и очевидно, будто смотрит киноплёнку воспоминаний, а не видит только что выдуманный образ. — джин, как ты думаешь, тэхён хорошо бы смотрелся с моей береттой? — что вы имеете в виду босс? - консильери старается выглядеть незаинтересованным и совершенно спокойным, но его бровь всё-таки недоумённо ползёт вверх. юнги тихо смеётся с прикрытыми глазами, так, что его плечи слегка подрагивают. — ничего, забудь, - мин идет по залу, присматриваясь, куда бы им лучше сесть. куда-то не в первые ряды и не в центр. удивлённый сокджин пару мгновений тормозит, растерянно моргает, но берёт себя в руки и мельтешит следом. — босс, постойте, - присаживается рядом куда-то в угол к юнги, — о чем вы, чёрт возьми, говорили?       юнги закидывает ногу на ногу, слушая гул людей, что постепенно заполняют большой зал. — как думаешь, джин, стоит ли нам дать пару уроков стрельбы тэхёну, м? - мин постукивает кончиком пальца по деревянной ручке большого кресла, обитого дорогим красным бархатом. джин хмурится, непонимающе мотая головой. — босс, как скажете, так и сделаем, - консильери углубляется в бумаги, не имея никакого представления, откуда у начальника взялись такие мысли, да и, честно говоря, углубляться в это всё он и не хочет. меньше знаешь — крепче спишь. мало ли, что на уме у мина может быть, пока это никак не угрожает и никому не вредит, бог с ним. капризы, да и не более. — думаешь, я капризничаю? — я не произносил этого вслух, поэтому ни в коем случае. - джин не поднимает взгляда, спокойно изучая отчёт с представленными далее лотами.       мин прикрывает глаза, удовлетворённо кивая. джин, может, и считает какие-то вещи исключительной прихотью мафиози, ну мало ли, богатые, безумные, бог знает, что у них на уме. хотя джин часто и одёргивал себя от такого стереотипного мышления по поводу своего руководителя, ибо, как ни крути, этот светский образ у него никак не вязался с тем, что видел консильери перед собой фактически каждый день. однако чутьё у мина было отменное, и сейчас оно подсказывало ему очень остро, что попробовать провернуть эту шалость, вообще-то, не такая уж и плохая идея. кто знает. — сдался вам этот врач, босс, - бурчит джин, отчасти даже не задаваясь вопросом, почему он сам так на врача взъелся.       вот именно, что сдался. только вот почему — вопрос совсем другой.       юнги ничего не отвечает своему консильери, у него нет никакого желания сейчас копаться в этом и разбираться в такой вещи, как чувства. в его голове возникает хосок, который дует губы и лепечет: «иу», и, кажется, это именно то, что описывает отношение юнги к такой вещи, как «чувства». так и хочется ляпнуть в ответ что-то, в сами-знаете-какую рифму, но мин держится. если подумать, когда он влюблялся? когда-то там в школе, когда он был ещё мальчишкой, в какую-то там девочку, он даже имени её сейчас не помнит, да и как она выглядела тоже. да и какую школьную влюбленность можно считать любовью на всю жизнь? да и в принципе влюбленностью? серьёзные отношения — это ещё что за зверь такой. на это просто нет времени, а потом уже и желания.       юнги фыркает про себя. ему что, заняться нечем больше? у него тут миллиардная корпорация, куча людей в подчинении, чью работу нужно контролировать, разбираться с отчётностью, регулировать конфликты и решать прочие проблемы. ну да, подумаешь, ерунда какая. подождёт. то ли дело чувства. любовь. это же куда важнее дела жизни.       по правде, юнги даже не задумывался, какой он ориентации. он работает среди мужчин, и вроде бы это должно наталкивать на какие-то мысли, но хосок бы тут точно возразил и выдал бы фразочку в духе: «окружен, но не сломлен». мин усмехается. он всё-таки любил этого засранца, хоть и не мог поставить никого даже из самых близких и любимых выше дела отца. не то, чтобы он был против женщин или принципиально не втягивал их в этот бизнес — это дело каждого, ибо каждый дрочит, как хочет, уж извините, но только факты, просто так получалось. в «семье», наверняка, было немало барышень, однако юнги их в глаза не видел и знать не знал. там сотни человек. тысячи. с каждым не перевстречаешься. не хватит даже эмоциональных ресурсов, о каком времени вообще может идти речь? вот так вот, сидя на аукционе, среди кучи расфуфыренных дам и господ, юнги вдруг понимает, что, вообще-то, у него было очень мало времени на рефлексию по поводу того, кто он такой, что он такое и с чем это вообще есть. юнги привык к образу главы, что, кажется, эта маска и модель поведения уже стала его нутром, и мин понятия не имеет, что он за человек на самом деле? — сокджин, как ты думаешь, какой я человек? - тихо спрашивает юнги у своего консильери, чуть наклонившись и прикрыв лицо ладонью. у кого спрашивать, если не у него, как у единственного, кто рядом практически 24/7. джин хмурится и недоумённо поворачивается. — что вы имеете в виду? - джин смущён этим вопросом. он не знает, это искренне, или какая-то очередная проверка, за которую ким может сейчас лишиться головы. но юнги выглядит по-настоящему заинтересованным, что сбивает сокджина с толку ещё больше. мин же увлечённо продолжает. — вот если бы я не был главой, а простым человеком, каким бы я был?       джин отворачивается и потирает подбородок пальцами. — я думаю, очень ответственным и добросовестным. вы всегда выполняете свою работу в срок, вне зависимости от её количества. так же в вас очень развито чувство справедливости, - бросает осторожный взгляд, полный скептицизма, — я вообще не понимаю, как вы с таким набором качеств умудряетесь работать на своей должности в нашей сфере. совсем не каноничный глава мафиози. — это к счастью или к сожалению? - мин коротко усмехается. — да откуда же я знаю? - джин искренне недоумевает, — почему вы меня спросили об этом?       юнги принимает ровное положение, чуть склонив голову. — да и сам не знаю, джин. стоит ли мне отдохнуть, как думаешь? я совсем ушел в работу, мне кажется, я начинаю забывать, кто я такой, что я люблю, - смотрит на джина, — я, а не моя работа, не глава мин юнги, понимаешь? — а разве в вашем случае это не одно и то же?       мин выдавливает из себя тяжелый вздох. — ты не можешь вести себя на работе так же, как в обычной жизни, разве не так? я бы всё-таки не хотел, чтобы работа стала частью моей личности. частью моего времени и моей жизни — да, неотъемлемо, я никуда это не дену, но не частью меня, понимаешь? я как будто не имею права существовать как человек мин юнги вне этой среды. — босс, боюсь, в вашем случае, это правда. вы же знаете, тот, кто попадает в эту сферу, никогда не становится прежним, и… — чаще всего не может больше из нее выбраться, знаю, джин, я знаю.       юнги смотрит на сцену, где объявляют следующий лот. сокджин напрягается. такие задушевные разговоры ему в дикость, скажем прямо, и тот факт, что вдруг юнги неожиданно захотел поговорить «по душам» изумляет консильери так сильно, что тут не на шутку пугается. все это не к добру. с другой стороны, юнги, безусловно, прав, консильери — это должность сокджина, но едва ли что-то имеет общее с настоящим ким сокджином. что же за юнги? был ли у него вообще хотя бы какой-то выбор?       джин прикрывает глаза и мотает головой. вероятно, никакого выбора у него нет и не будет уже ни у кого, кто задумает связаться с юнги хоть каким-то образом. даже если вдруг кто-то однажды познакомиться с мином юнги, как с простым человеком, криминальная часть жизни главы никуда не денется, и обязательно, в конце концов, настигнет и человека.       такова его судьба, судя по всему. от которой уже никуда не убежишь, что ни делай. — простите, босс, боюсь вас с рождения лишили шанса на «нормальную» жизнь - тихо выдыхает консильери с искренним сочувствием.       юнги пропускает это мимо своих ушей, или, по крайней мере, делает вид, что не слышит. — следующий лот, - объявляет ведущий, на что юнги тут же настораживается и выпрямляется, — картина художницы ян вон хи. безупречное владение маслом и непревзойдённая техника делают её работы поистине уникальными, мягкие переливы света, играющие в цветах летних незабудок, переданы с точным изяществом и неповторимым уровнем мастерства.       юнги бросает мимолетный взгляд, в котором отчётливо читаются нотки восхищения. работа выполнена действительно на самом высшем уровне, впрочем, как и все у ян вон хи. мин прикрывает глаза, устало слушая краем уха переговоры вокруг. всё свидетельствует о том, что начались торги. джин было порывается поднять номерок, но юнги останавливает его рукой, не открывая глаз и потирая переносицу. он точно выкупит эту картину.       цена перевалила уже за несколько сотен тысяч долларов, только, казалось, мина, который находится в совершенно какой-то прострации, это вообще не волнует. торги активно продолжаются, пока консильери не замечает одного человека, что точно так же ждет и изредка косится на босса с джином рядом. тот машинально тянется рукой за пазуху, проверяя, на месте ли его пистолет. это уже не остается без внимания мина, и он, резко открыв глаза, словно ястреб, требовательно вонзается взглядом в сокджина в немом вопросе. — заметил что-то? - сухо спрашивает глава.       джин кивает, не поворачивая головы, чтобы не вызывать у подозрительной личности какие-то вопросы. он наклоняется и тихо говорит юнги на ухо. — там сидит человек, он иногда бросает взгляды на нас. и он торгуется за картину.       мин хмыкает, уже открыв рот, чтобы что-либо ответить, но его бесцеремонно перебивает плюхнувшаяся рядом туша. юнги сжимает челюсть и как можно спокойнее поворачивается. ещё не хватало выходить из себя на людях. — ну и какого лешего, ответь? - подняв бровь. — утречко, босс, - чуть подаваясь вперёд, — и тебе, джинни.       консильери хмыкает, презрительно отворачиваясь и закидывая ногу на ногу. — твоя бесцеремонность чон — что-то с чем-то, - бросает ким, — мы на уважаемом мероприятии. хорошо, хоть додумался приодеться, я от твоих драных коленок на штанах да футболок невыносимо устал. в каком-то подобии костюма хоть на человека похож.       джин кидает довольно быстрый, брезгливый, оценивающий взгляд. в самом деле, оверсайз пиджак то ли с рисунком тартана, то ли в клетку принца уэльского (кто ж его разберёт) тёмно-болотного цвета очень выгодно смотрелся на тонкой фигуре хосока, несмотря на то, что чон явно выглядел неформально и явно не для светского приёма. джин вынужден признать, что хотя такой внешний вид по его скромному мнению для такого рода мероприятия, скорее, неуместен, но выглядел чон потрясающе. — а когда босс так одевается, ты ему почему-то не высказываешь, - не теряется хоби, спокойно скрещивая руки на груди и игнорируя уничижительные взгляды мина и его помощника. — ну правильно, ты и не мой босс. в своей сумочке под грудью, ты, наверное, патроны носишь и наркоту, - язвит джин, делая вид, что старательно изучает бумаги и совершенно не обращает никакого внимания. — завидно, джинни, что не делюсь с тобой? - приподнимает бровь чон, бросая взгляд на профиль консильери. — хватит вам, - одёргивает юнги, первым приходя в себя, — вот именно, где вы находитесь. ты, джин, следи за торгами, и за тем подозрительным типом. понял? — за каким типом? - встревает в разговор хосок. — чон, ты просто заноза в заднице, - бурчит джин, поражаясь бескультурию и безумному отчаянию помощника босса, что свойственно лишь камикадзе, разве что. он то ли такой тупой, то ли действительно такой смелый. или бесстрашный. или все-таки глупый. джин кивает себе, останавливаясь на последнем варианте. — что, жалеешь, что не в твоей? - чон приподнимает уголок губы и хмыкает, на что джину лишь остается хватать воздух, как рыба, от такого бахвальства и такой прямой и открытой наглости. — замолчи свой рот, - восклицает джин, — как ты вообще смеешь?       сокджин, кажется, уже готов захлебнуться от негодования, на что юнги умоляюще поднимает глаза к небу, решая взять уже все это под контроль и под шумок ввести чона в курс дела, пока со стороны это выглядит как обычное общение. — хосок, в противоположной секции чуть позади нас сидит мужчина, не смотри на него, - тут же предупреждает мин, низко склонившись к чону, на что лицо наемника становится убийственным, твердым и нечитаемым. он скользит лишь боковым зрением, и, несомненно, понимает, о ком идет речь, — ты знаешь, кто это?       конечно, хосок знает.       он поднимает глаза, позволяя себе сделать короткий вздох, и упрямо смотрит на мина, лишь легко моргнув. юнги удивляется, но, кажется, какой-то груз рушится с его плеч и падает неминуемо в пропасть. одной загадкой меньше, хотя, вроде бы, и кажется сущей мелочью, но, как выяснилось на практике, именно эти мелочи чаще всего и становятся ключевыми. — номер двадцать четыре! пятьсот тысяч.       юнги трепыхается, но джин уже поднимает их номерок с юнги под номером «30» и озвучивает цену в семьсот пятьдесят тысяч долларов, что почти в полтора раза больше, чем у его конкурента. в зале проносится тихий выдох. — миллион, - раздается тихий голос сзади от номера «десять» и хосок сжимает челюсть, остро смотря на мина. — босс, мы не должны дать им выкупить эту картину, не ему так точно, - шипит чон, словно змея, заводясь. — два миллиона, - тихим спокойным баритоном говорит мин, не открыв глаз, но буквально ощущая кожей, как на него вылупились все вокруг, особенно сидящие по обе стороны консильери и сыч.       «идиоты» — только и проносится в его голове. — два миллиона раз, - придя в себя говорит ведущий и опасливо озирается.       мужчина позади, кажется, заметался на какое-то мгновение, сжимая зубы и что-то решая. — два миллиона триста тысяч, - всё-таки говорит он, встав с места. — три с половиной, - все так же нечитаемо и холодно произносит мин, предпочитая опираться сейчас исключительно на свой слух. у него болят глаза и он устал, ему хочется поскорее приехать домой и уже лечь спать.       ведущий нервно одергивает галстук, чуть его ослабляя его, в конце концов. кажется, напряжения уже никто не выдерживает. в том числе и загадочный мужчина позади, который досадливо вздыхает и бубнит себе под нос какие-то ругательства. он явно очень расстроен и очень зол. хосок удовлетворенно кивает. — три с половиной миллиона раз.       в зале воцаряется тишина. ведущий же, судя по всему, и сам уже уставший от всех этих церемоний и количества нулей, казалось, спешил побыстрее все уже закончить.       — три с половиной миллиона два.       мин, с явным облегчением, выдыхает и откидывается на спинку кресла, нервно постукивая подушечкой пальца по плечу. — ну же, - тихо он бубнит себе под нос, явно в нетерпении. — да успокойся, босс, картина твоя, а не этого задохлика.       в конце концов, это сработало, и уголок губы юнги предательски дрогнул в короткой улыбке. — три с половиной миллиона три, - звонкий молоток, чей стук громким эхом пронёсся по залу и отскочил, кажется, от головы мина, не забыв причинить тому очередной приступ невыносимой мигрени, отчего юнги пришлось поморщиться и потереть переносицу, — продано господину в третьем ряду.       мин отмахивается и встает. — джин, займись деталями, - и все так же уверенно одергивая пиджак и застегивая пуговицу, не оглядываясь, мин с гордой спиной покинул зал, не кидая ни на кого многозначительных взглядов, чтобы, не приведи господь, не обратить на себя еще больше вопрошающих взоров. подумаешь, глава мафиозной группировки пришел поторговаться за картину, тоже мне, нашли зрелище, будто мамонта в клетке увидели. в самом деле, и так уже достаточно на сегодня быть в центре всеобщего внимания. зевак всегда хватает, только повод дай, мин даже понятия не имеет, какие новые сплетни о нем пойдут, и даже думать об этом сейчас не хочет. сил нет. бесшумной тенью за главой следует хосок. — босс, мы домой? - он нагоняет мина и идет с ним на одном уровне, по крайней мере, очень старается: шаг у мина широкий, уверенный и размашисто-небрежный. чон, привыкший быть скорее тихим и осторожным, нуждается в каком-то количестве времени, чтобы приноровиться к такой походке старшего. — да, сыч, мы домой, - ему открывают дверь, и мин, не церемонясь, плюхается на заднее, неуверенно добавляя, — наверное.       сейчас рядом с ним сидит хоби, несколькими часами ранее тут же был сокджин. серьезно, эта непрекращающаяся головная боль просто сведет его с ума. не зная, куда деваться, юнги коротко говорит шоферу: «в центральную сеульскую» и устало прикрывает глаза, игнорируя все вопросительные взгляды хосока. впрочем, чон и сам понимал, что к нему самому сейчас очень много вопросов. слишком много, чтобы оставить это тянучее напряжение, которое уже можно было резать ножницами, в воздухе и свести на нет. — этот человек сон хёну, - тихо железным голосом начинает хоби. если у джина всегда в руках какие-то бумажки, то все, что нужно было знать чону, всегда было в его голове. иногда нечто покруче, чем досье сокджина, которые чуть ли не ежедневными пачками трудолюбивый консильери собирал и приносил боссу на стол. — кто такой? - спрашивает юнги, не открывая глаз, в готовности молить, чтобы его уже просто кто-нибудь прикончил. терпеть все дальше становилось просто какой-то невыносимой пыткой. чон бросает обеспокоенный взгляд на юнги, легко касаясь пальцами его предплечья. — юнги, ты в порядке?       тот выдыхает, стараясь прийти в норму и слабо улыбается, кивая. — я не выспался, у меня голова болит, - успокаивающе лепечет мин, вызывая недоуменные взгляды хосока. такая тихая кротость в ответ на волнение хосока о его состоянии была чону очень непривычна, и он поймал себя на ужасной мысли, что юнги, наверное, чувствует себя невероятно отвратительно, раз уже позволяет себе так себя вести, ибо ранее он этого даже с хосоком не позволял. одно чон понимал точно: юнги врёт, но зачем? бог же его знает. пытаться выяснить лучше не стоит. главное, чтобы тэхен был на работе, он-то точно что-нибудь сможет придумать, — что там дальше? - чуть спокойнее продолжает юнги, пытаясь не раздражаться на давящую по окружности головы боль, близкую к уровню «невыносимо».       чон хмурится, но продолжает, ощущая себя просто на крайней степени тревожности. — сон хёну занимался продажей детей в прошлом, он работал на «семиконечную звезду» - поясняет хосок. юнги будто моментально приходит в себя, дёргается и медленно поворачивает голову, становясь темнее тучи. — что? что он делал на аукционе и зачем ему эта картина? — я не знаю, босс, но мы с этим обязательно разберёмся. - хосок бегает глазами по изнеможённому лицу мина и невольно отодвигается чуть дальше.       мин, кажется, верит и медленно кивает ему, отворачиваясь к окну. хосок нервно подвигается ближе к водителю и торопит его, глядя на главу, прислонившегося к прохладному стеклу и почти дремавшего. следующие десять минут кажутся хосоку адом. он не понимает, юнги уснул, дремлет, просто думает о чём-то или потерял сознание. неприятное сосущее под ложечкой чувство чего-то нехорошего тревожит и выедает душу чона, но он пытается взять себя в руки и в ответственный момент сделать все от себя зависящее. — босс, - он осторожно треплет мина по плечу, — босс, мы в больнице, нам нужно выйти.       юнги открывает глаза и кивает, выходя из машины. уже поздний вечер, но окна в больнице по обыденности горят. хосок осторожно идет за ним следом какими-то черными ходами, которые знает только лишь мин, минуя стойку регистрации. они поднимаются длинными лестницами, и ей богу, чон облегчённо выдыхает, когда видит, что в кабинете врача-хирурга горит свет.       тэхён, надев очки, потирает виски, углубляясь в историю болезни одного пациента. случай крайне сложный, запутанный. у мужчины была огромная гематома головного мозга ещё и с обширным кровоизлиянием, и тэ не видит другого выхода, кроме как просто эту часть черепной кости удалить, чтобы воспаление спало. но куда деть потом кость, чтобы не повредить, сохранить ткани в живом состоянии и, самое главное, жизнь пациента? тэхён нервно скидывает очки, снова углубляясь в листки различных анализов, он не нейрохирург, он даже не уверен, что вообще сможет довести это до конца. ему нужно будет утром посоветоваться с намджуном и чимином, определённо.       врач так и сидит, грустно и задумчиво смотря будто сквозь листки в пространство, пока его не отвлекают какие-то движения в коридоре, которые он замечает боковым зрением. тэхён осторожно привстаёт, открывая дверь, рыскает глазами и, конечно, находит то, что ищет. ким складывает руки на груди и облокачивается на дверной косяк, как-то уже даже по-доброму усмехаясь. — вы опять без талончика, - начинает было он бурчать, но тут же на его лице в какие-то мгновения появляется настоящий ужас, когда ким видит, как юнги, идущий по коридору к его кабинету, падает и теряет сознание.       все происходит молниеносно, хосок не успевает ничего понять и среагировать. он видит лишь подорвавшегося тэхёна, что ловит юнги в свои крепкие руки, надёжно и уверенно его подхватывая. чон стоит в шоке, глядя на жадно дышащего врача и, кажется, совсем не дышащего в его руках главу. — чон, не стой, помоги, - прикрикивает тэхён. это работает, хосок очухивается, подхватывая мина с другой стороны и почти занося его в кабинет ко врачу. — я убью всех, - гневно ругается врач, быстро открывая главе рот и проверяя, не запал ли язык и насколько критична ситуация, — я вас всех перестреляю к чёртовой матери! окно, быстрее, сыч.       тэхён осторожно укладывает мина на кушетку, пока мельтешащий хосок открывает окно, тут же подбегая к тэхену и подкатывая больничную койку поближе к источнику свежего воздуха. чон замечает, как судорожно тэхён расстёгивает пиджак и верхние пуговицы рубашки, ослабляя при этом галстук, в конце концов, нервно с каким-то ругательством, что всё-таки слетает у него со рта, швыряет ненужную ткань на пол. — что произошло? - быстро спрашивает ким, пытаясь нащупать пульс на шее мина в районе сонной артерии, хотя бы что-то, хотя бы где-то, дабы не потерять последней надежды. тэхён и сам толком не понимает, почему так паникует и отчаянно не может собраться и взять себя в руки. — тэхён, - осторожно говорит чон, видя хаотичные, однако верные и точные движения врача. он медленно выдыхает и повышает тон, заставляя кима обратить на себя внимание, — ким, соберись.       хирург поднимает глаза и на какие-то секунды в его глазах что-то мелькает, что-то, незнакомое хосоку, но он, кажется, слышит и медленно неуверенно кивает. — его жизнь зависит от тебя, - заверяет чон, хотя понимает, что, наверное, ничего такого уж критичного не произошло, но ким паниковал, то было очевидно, значит, дела нельзя было назвать «ерундой», но времени на панику совсем не было, — помоги ему, - чуть тише и смягчаясь добавляет чон, и до хирурга, кажется, доходит. он выпрямляется и уже строже говорит, роясь в ящике в поисках каких-то препаратов. — попытайся привести его в чувство, похлопай по щекам, потри ушные раковины, пальцы рук, обрызгай холодной водой. нашатырь при необходимости в верхней полке. если он перестанет дышать — начни сердечно-легочную реанимацию, - ким смотрит требовательно, — справишься?       чон уверенно кивает, чувствуя, как тэ штормом подрывается и вылетает из кабинета. хосок делает всё, как сказал ему врач: неуверенно, но понимая, что каждое его действие важно, бьёт по щекам, растирает пальцы и уши, в итоге ругается, плюёт, хаотично находит ватку и нашатырь, быстро смачивает и подносит к носу мина. тот какое-то время вообще не реагирует, на что у чона срывается с губ ещё одно ругательство.       тэхён влетает обратно в кабинет так же неожиданно, как и убежал, с горой лекарств и бутылкой капельницы. — на что он жаловался? - ким подходит ближе, тут же хмурясь, наблюдая, что попытки хосока успехом не увенчиваются. — на головную боль, - тихо отвечает чон, уступая место врачу. — какую? давящую, окольцовывающую, в районе затылка или лба? постоянную или периодическую? - тэхён склоняется над лежащим, еще раз убеждаясь в том, что тот дышит, просто не может прийти в себя, — он что-то выпивал? алкоголь? — несколько бокалов шампанского, не более. кажется, юнги жаловался на мигрень, потому что почти не спал.       тэхён метает в него испепеляющий взгляд, на что чон лишь хочет провалиться на месте. тэ отворачивается, что-то приговаривая себе под нос. — юнги, давай же, - тэ осторожно проводит ваткой у него под носом, лепеча какую-то даже милую, хоть и обеспокоенную, чушь себе под нос. чон понимает, что все эти таблетки и капельницы врач, судя по всему, сможет поставить лишь тогда, когда мин придёт в себя.       хоби видит, как тэхен сам почти падает, когда юнги начинает закашливаться и распахивает глаза, жадно глотая воздух. — воды, быстро, - командует ким, придерживая мина за плечи и легко надавливая на них, чтобы тот лёг обратно и не делал никаких резких движений.       хосок тут же приносит бокал, который тэ почти вырывает и подносит ко рту юнги, хмурясь. кажется, морщинка между его бровей стала более впалой. — присмотри за ним, - тэхён встает и подготавливает укол и капельницу.       юнги жадно дышит, жмурясь и пытаясь открыть глаза, но это, казалось бы, простое действие, даётся ему с огромным трудом. ким возвращается со всем оборудованием, ставит укол, не изменяя своей врачебной выверенности, пока юнги ничего не понял, да и хосок тоже. глаза боятся, а руки делают, вот уж точно. какие-то вещи со временем уже перешли в разряд рефлекса, что, кажется, разбуди врача посреди ночи, и он запросто повторит все действия от и до. — юнги, что-то болит? - требовательно спрашивает врач. — голова, - тихо отвечает тот, все еще глотая воздух и жмурясь. — в глазах двоится? - продолжает свой допрос тэхён.       тот легко кивает, вызывая очередной недовольный вздох врача. тэ суетится, хосок даже не улавливает, когда успевает ким поставить капельницу. — вы останетесь на мрт, - беспрекословно говорит ким, закончив суетиться и осторожно сев на край кушетки, — мы обследуем вашу голову, и вы выспитесь. можно сказать, что я вас госпитализирую. когда я буду уверен в вашей безопасности, я отпущу вас, - кидает взгляд на мина, — юнги, вы меня поняли?       тот легко кивает. о доверии главы к врачу хосок уже был наслышан от сокджина, и вот имел возможность убедиться воочию, и, признаться, его поражала тихая покорность вечно равнодушного главы, будто он доверял тэхёну жизнь каждый день, настолько это стало обыденным занятием. — хосок, передайте сокджину. юнги ночь будет здесь, потом у меня дома. если уважаемый консильери, - тэ фыркает, чем вызывает непроизвольный смешок у чона, как он хорошо сейчас понимал его, — всё ещё сомневается, то пусть приходит. я возьму отгул, чтобы присмотреть за мином.       чон кивает. юнги снова пытается привстать, на что молниеносно реагирует тэхён, поддерживая того за предплечья и уговаривая лечь обратно. — юнги, лежите, пожалуйста, не противьтесь, - голос тэ немного смягчается, но остается предельно строгим, — вам нужен отдых. — картина, - бубнит мин в полудреме. — юнги, - тэхён берёт его лицо в свои большие ладони, — юнги, не отключайтесь, сфокусируйтесь, смотрите на меня, слышите?       и юнги пытается. сосредоточиться на больших тёплых ладонях, что едва ощутимо гладят его по щекам, на прохладных кончиках пальцев, что лежат на скулах, на каштановых прямых волосах, что спадают на лоб и которые очень хочется заправить за ухо, на внимательном взгляде темных глаз с яркими крапинками напротив, на родинках под губой и под глазом, а еще на кончике носа, которые мин заметил только что, имея непозволительную возможность впервые рассматривать хирурга так близко. — знаешь, тэхён, - тихо произносит мин, — говорят, у людей с родинкой под глазом судьбой предписано много плакать в будущем, но мне почему-то кажется, что это совсем не про тебя.       ким давит легкую улыбку, что всё-таки срывается с уголков его губ, а во взгляде всего на секунду проскальзывает какая-то тихая нежность и спокойствие. — что за глупости, - бормочет ким, все же смягчаясь и явно чувствуя облегчение от того, что юнги сейчас чувствует себя лучше. — босс, - осторожно вмешивается хосок, — картину ян вон хи забрал сокджин. всё хорошо.       мин удовлетворенно кивает и прикрывает глаза в каком-то облегчении. то ли лекарства тэхёна, то ли сам тэхён действовали на него каким-то чудесным образом. чон скользит взглядом по напрягшейся от произнесенного как бы невзначай имени из уст хосока, но чон тут же понимает. тэхён что-то знает. и это очень важно. тэхён отходит к своему столу и по-привычке, к которой уже юнги привык, пишет указания сокджину, что ему требуется из лекарств. ким всегда так делал, и мин прекрасно об этом знал. бумагу проще уничтожить, глава и сам это понимал и ценил, что врач заботится о своей безопасности. — хосок, передашь эти рекомендации сокджину, там указан мой адрес и перечень необходимых лекарств. мрт я сделаю сегодня ночью и возьму домой на изучение. — спасибо, тэхён, - кивает чон, прекрасно понимая, что это еще не все, что написал врач.       юнги слушает их разговор, не открывая глаз, ему хочется спать, он чувствует себя чертовски вымотанным и уставшим, но всё же ему дышится легче, когда невыносимая боль, наконец-то, отступает. — хосок, идите, - приказным тоном говорит ким, почти выставляя чона из кабинета, уверяя, что обо всем тут позаботится. — босс, оставляю вас на попечении врача, - говорит он тихо, видя короткий кивок главы, — всего хорошего, доктор ким, спасибо за помощь.       тэхён ничего не отвечает, сидя рядом с мином на табуретке, не оборачиваясь, когда хосок выходит и тихо прикрывает дверь.       выйдя к черному входу, хосок в нетерпении открывает записку кима и видит там фразу, написанную неровным быстрым врачебным почерком, что заставляет его сердце сделать кульбит и рождает кучу вопросов в голове.       «ян вон хи — псевдоним моей матери». — вот чёрт, - бубнит чон, быстро пряча записку в карман и думая заранее, как её утилизировать без следов.