В диапазоне между отчаянием и надеждой / Побег

Кёнджу. Июль 2002 года

— Ты мерзавец, — с этими словами Хван смачно бьёт его по лицу, — чёртов кретин! — тут же настигают пара ударов кулаком куда-то в живот. — У тебя годовалый сын и жена, о чём ты вообще думал, когда напился, как последняя свинья и изнасиловал Соён?! Тэён отступает, нервно расхаживая из стороны в сторону по кабинету; запускает пальцы в волосы, хватаясь за отросшие тёмные пряди и плотно смыкает челюсти, стараясь подавить приступ агрессии. Ин Чоль не двигается, застыв тряпичной куклой возле рабочего стола, и только прикрывает от боли глаза. У него не было сомнений, он точно понял в каком ключе будет идти дальнейший разговор. — Как ты мог, — с усилием выдавливая из себя каждое слово и захлёбываясь собственными слезами кричал Тэён. — как ты мог так поступить со мной и моей любимой женщиной. — самообладание давно покинуло его, в голосе слышалась безисходность. — Что ты молчишь, сволочь?! Он набрасывается на Ин Чоля, схватив того за грудки. Рубашка трещит по швам, пуговицы летят в разные стороны. Удар приходится куда-то в скулу, а после, в уже рассечённую бровь. Не уворачиваясь от безжалостных кулаков Бан продолжает молча считать последующие удары. У него есть несколько жалких минут, пока он не отключиться, чтобы объясниться перед Тэёном, но всё это время он стоит с опущенной головой. Не пытается защититься или оправдать себя в глазах когда-то лучшего друга. Ему стыдно. Он испытывает угрызения совести. Собственная беспомощность кажется до безумия жалкой. — Что ты натворил? — Ин Чоль только сейчас замечает, как Хвана крупно потряхивает, когда тот встаёт напротив, возле панорамного окна. — До чего довёл нашу дружбу и бизнес? — Тэён, прости, я.. — единственное, что у него получается из себя выдавить, падая на колени. Лучше бы он его дальше избивал. Срывался, вымещал всю свою боль и ненависть. Бан принял бы любой исход. Но этот разочарованный тон. Ин Чоль закрывает глаза, потому что больше не может. Не может видеть лучшего друга, находящегося на грани дикой истерики. Он и сам еле сдерживается. Против такого Хван Тэёна не способен выстоять даже он. — Заткнись и не перебивай! — вмиг оказавшись возле Ин Чоля, Хван резким движением поднял того с колен. Задавая все эти вопросы он вовсе не хотел услышать ответы, он просто говорил это в никуда. Сотрясал воздух, бессмысленно пытаясь отмотать время назад, когда всё было хорошо, когда все были довольны и счастливы. Но который раз видя это лицо, его вновь переполняла ненависть. — Даже не смей надеятся, что я тебя прощу и извиню. Я буду ненавидеть тебя всегда. Тебе нет прощения, не в этой жизни. — в его глазах сверкали молнии, а скулы от злости сводило так, что было слышно скрежет зубов. По щекам текли слёзы, будто изношенная ржавая труба дала течь. И вместе со слезами вытекала горечь обиды, утраты, предательства и лжи, взамен которой приходила какая-то отчаянная пустота. Ещё несколько ударов куда-то меж рёбер впечатывают Бана в стену, заставляя согнутся, без сознания рухнув на пол. Тэён некоторое время топчется на месте, пытаясь оттереть руки, которые несколько секунд назад замарал в чужой крови. Он по привычке поправляет манжеты своего офисного костюма, а затем беззвучно падает в кожаное кресло. Черты лица мгновенно становятся более собранными, задумчивыми и серьёзными. Неизменным остаётся только цепкий убийственный взгляд, который сейчас направлен на окно, куда-то в даль, на алый закат. Спустя некоторое время заметив, что Ин Чоль очнулся, он тихо, но хладнокровно начал, казалось, заготовленную речь: — Документы на твоё увольнение готовы. Тебе осталось только их подписать. — его ледяной тон голоса прибивал обратно к полу, что Ин Чолю не оставалось ничего, кроме, как с болезненным стоном подняться и опереться о ближайшую стену, сплёвывая запёкшуюся кровь.— Сумму эквивалентную твоим активам в компании я уже перевёл на твой счёт, так что, можешь об этом не беспокоиться. Если распорядишься с умом, то этого хватит на беззаботное будущее твоё и твоей семьи. — Прости меня, — обессилив едва слышно умоляет Ин Чоль. — Прости, прости, прости. — он говорил настолько тихо и обрывисто, что эти слова мог слышать только он сам. — А теперь убирайся отсюда, из этой компании, из этого города. Убирайся из моей жизни, — он поднимает голову, теперь смотря ему в глаза. — потому как, только в этом случае, я могу постараться забыть о тебе и о содеянном тобой. — Прости, я так виноват.. — последний раз взглянув на него, и еле шевеля губами произнёс Бан. — Прости. Хван сдержался от дальнейшего разговора. Он не хотел снова кричать и тратить себя на столь никчёмного человека. Не хотел снова спотыкаться и падать. Больше не хотел ошибаться. Ин Чоль понял и принял это. Они больше не друзья, теперь они враги. Прощаться с домом и родными улицами любимого города искренне не хотелось, но это было единственное правильное решение для всех. Он, как никто лучше, знал Тэёна, ведь они дружили с детства. Тот не был злопамятным, но всегда возвращал долги по счетам всем и всюду. Тэён не остановиться. Он отомстит ему за Соён. За себя. Это не помутнение рассудка, не безумие и не помешательство. Это вопрос принципа. Было сложно поверить, что постоянные переезды, смена фамилии из-за страха быть преследуемым, а в дальнейшем и серьёзная болезнь жены были последствиями его собственной ошибки, совершённой под воздействием наркотиков. Выражаясь медицинскими терминами — у Ин Чоля явно наблюдались стимуляторный психоз и конфабуляция. В тот вечер он действительно не осознавал, что делает. Вроде, всё было в порядке, как вдруг в глазах начало двоиться, а потом и множится калейдоскопом. Доза оказалась слишком большой. Его выбросило из этой вселенной мгновенно, накрыло за считанные секунды. Он больше не отдавал отчёта своим действиям. Соён боялась. Он помнит жуткий страх в её глазах, помнит, как та измученно билась в истерическом припадке. Потом, конечно, на смену искусственному самозабвению пришла сводящая с ума ненависть и отвращение к самому себе. Его мозг не мог принять такой правды. Был готов продолжать бесконечно внушать, что он к этому не причастен, что ему всего лишь приснился ужасный сон. Старался полностью вытеснить это воспоминание из памяти. Сейчас же, задача Ин Чоля — защитить своих близких, а это значит постоянно скрываться. По итогам собственных подсчётов, за последние пятнадцать лет, они с семьёй переезжали столько же раз; такого рода гонения совершенно выбивали из сил. Жить было откровенно не на что: отложенные деньги были потрачены на бесконечные переезды, оплату еды, жилья и лекарств для заболевшей жены. Вот только её болезнь всё дальше прогрессировала. Денег не хватало уже даже на самое дешёвое пропитание и оплату ничтожной прогнившей комнатушки ветхого общежития, не то, чтобы на дальнейшее лечение, а операция требовалась в кратчайшие сроки. Тянуть с этим больше нельзя. Отцу приходилось пахать сразу на двух работах. Сын же был учеником уже старшей школы. Вскоре он выучиться, поступит в колледж, устроится на подработку, а после и на нормальную работу. Это означало, что ещё немного и всё обязательно наладится, осталось совсем чуть-чуть. От постоянных мыслей об этом на душе становилось тепло и действительно спокойно. Отчаянно хотелось верить, что всё так и будет. И как ни странно, верилось. Какой же это было ошибкой, так искренне верить в чудо. Так опрометчиво довериться судьбе. ***** — Одевайся теплее, — просит отец, заглядывая из-за угла гостиной в коридор. — по радио передали, что начинается сезон дождей, не забудь захватить с собой зонт. — Да, пап, — отвечает Чан через плечо, торопливо открывая входную дверь. — я пошёл. — У мамы сегодня операция, — голос заставляет Чана на секунду застыть в проходе, но он уже не оборачивается. — зайди после школы в храм, помолись, чтобы всё прошло успешно. Ответа не последовало, последнее, что видит отец — спину и затылок сына, исчезающие за дверью. Слишком страшно, слишком тяжело говорить об этом. И они оба знали, что в последнее время пропасть между их взаимоотношениями становится больше, но никто из них не решался протянуть другому руку. Не пытался помочь морально справиться с постоянно терзающими мыслями. Так и сейчас, Чан бредёт в школу по шумной улице, с особым интересом рассматривая происходящее вокруг. Взгляд устремлён на серые высотки, пошарпанные вывески и старенькие автобусы бриллиантово-зелёного цвета, но мысли вовсе далеко отсюда. Серые тучи, повисшие над многоэтажками, тяжёлый спёртый воздух, даже проходящие мимо люди — всё было пропитано каким-то ипохондрическим весенним унынием. Люди. Интересные однако существа. Уже в свои шестнадцать Чан угрюмо им удивлялся. Все они не понимали столь необходимых вещей, не интересовались такими внушительными поражающими предметами, что по неволе он стал считать их ниже себя; его поражала мелочность их мышления, глупость их занятий, увлечений, разговоров. Ничего они не понимали, никакой действительной жизни, и это возмущало в них наиболее. Они лишь дико и насмешливо смотрели исподлобья, да глупо усмехались, чёрт знает чему. Чан ненавидел их ужасно, хотя, пожалуй, был их хуже. Как люди глупы. Как люди наивны и простодушны, становится аж тошно. Наконец, как в тумане, показалось неприметное здание школы, около которого привычно стояли и копошились тёмные человеческие фигуры. В голове ещё с самого утра неотступно стучала одна мысль: «Почему, почему именно сегодня он должен быть в школе, а не рядом с мамой в больнице. Почему именно на эту дату была назначена обязательная явка всех учеников для заполнения никому ненужных анкет». Он сам того не знал, но эта мысль будет преследовать его ещё очень долгие годы. Как добирался до дома Чан толком не запомнил. Обратил лишь внимание на непонятную тревогу, и только войдя в квартиру понял своё вовсе не необоснованное беспокойство. Удушливая атмосфера, настораживающее дребезжание почти перегоревшей лампочки и неприятный запах алкоголя. Бесконечно долгие минуты комната была наполнена невыносимой тоской и ожиданием. — Что, — голос отца прервал ту мнимую тишину. — нет, не может быть. Вы ведь обещали, что она выживет. Обещали, чёрт возьми! Послышалось какое-то резкое движение, звон бутылок, удар и пугающий хруст разбившегося стекла. Секундное затишье. По комнате разлился надрывистый истошный крик отца, что после перешёл на приглушённые всхлипы. Нет, пожалуйста, только не это. Некоторое время Чан не двигался с места, так и застыл у входа в гостиную; он размышлял над той существенной переменой, которая только что произошла в его жизни, а потом всё же сделал небольшой шаг, затем ещё, но всё боялся заглянуть в комнату, из которой секундой ранее был слышен треск, а затем жалобный голос отца. Чан не хотел верить в услышанное, его мозг сам по себе блокировал эту информацию. Всё тело онемело и сжалось, ноги обмякли и он медленно сполз вниз, опираясь спиной о стену. В тот момент, если бы он не закрывал рот ладонью, кажется, все переполняющие непонятные эмоции вырвались бы наружу. Так что ему оставалось только сглатывать их. Это были тяжёлые минуты, которые ему не забыть никогда. ***** Погода всё ещё не радовала. С раннего утра пасмурно. И сейчас, стоя на влажной от ночного дождя земле, чувствуя всем телом неприятный промозглый ветер, его охватывал страх. Такая погода провоцировала мысли на поиск уюта и тепла, но всё, что сейчас было перед Чаном — свежая могила. Глядя на фото он чувствовал нестерпимую боль. Мысль о матери наполняла неприятной тоской. Чан, впрочем, так и не смог уяснить, что такое — человеческая жизнь. Из этого следует отметить, что он нисколько не смыслил в предназначении человека. Хотелось убежать от действительности, но не мог этого сделать — пытался жить с этой утратой, потому что, сдайся он сейчас, навсегда останется в этом аду. Наконец он взглянул на отца, в его глазах было столько горести и страдания, столько печали и скорби было в этом взгляде. Его слабый разум настолько заполнился безутешным бредом, что слёзы уже буквально душили его. — Прости, дорогая, — не справившись с эмоциями, с неприятной горечью произносит Пак и падает на колени, ведя ладонями по надгробию. Ему было сложно. Со смертью жены кончились последние радости жизни. После похорон он стал совсем апатичен, не мог найти сил даже на работу. От него прежнего — полного энтузиазма, сил и желания к лучшей жизни, совсем ничего не осталось. Сейчас лишь алкоголь был его последней отрадой. Смерть жены окончательно сломила его. Он не мог пережить боль утраты. Не мог избавится от этих воспоминаний, поглощающего чувства стыда и презрения к самому себе. Он сожалел о том, что так и не смог открыться самому дорогому и любимому человеку на земле. Какая же ты скотина Пак Чоль. И было сложно наблюдать за происходящим. Наверное, нет ничего хуже, чем видеть слёзы и страдания самого близкого тебе человека. — Всё обязательно будет хорошо. — пытаясь утешить, говорит Чан. Тревога снова подступила к горлу затрудняя дыхание. Всё туманилось перед глазами из-за слёз, но несмотря на это, он нашёл в себе силы, сделал шаг вперёд, и присев рядом, приобнял отца за плечи. — Всё будет хорошо, — переодически срываясь на болезненные стоны, повторяет отец. — обязательно будет хорошо. Над головой громыхнуло, воздух наполнился запахом дождя и мокрой почвы, с неба начали падать холодные крупные капли, за которыми уже не было видно слёз, лишь редкие всхлипы выдавали весь траур, в котором погрязла округа. ***** Въевшийся в стены и мебель запах лекарств и антисептика неприятно оседает на лёгкие, заставляя чувствовать скованность и явный дискомфорт в желудке. С момента гибели матери прошло два года. На Чана обрушилась целая уйма проблем; всё резко изменилось и жить стало вдвойне тяжелее. Финансовое положение стало ещё хуже, последние гроши отца уходили на выпивку. Пришлось продать почти все ценные вещи, чтобы покрыть старые долги за лечение мамы. Мечты о колледже пришлось оставить, он с трудом окончил школу и устроился на подработку в баре, в надежде накопить на переезд и госпитализацию отца. И вот, одно из заветных желаний скоро сбудется. — ПТСР и склонность к алкоголизму.— нахмурившись, серьёзным тоном произносит врач, поправляя, казалось, постоянно сползающие очки. — Простите? — будто выйдя из секундного транса переспрашивает Бан Чан. — У вашего отца посттравматическое стрессовое расстройство. — повторяет мужчина в белом халате, открыв какой-то журнал и начинает быстро что-то записывать. — Это можно вылечить, так ведь? — в сторону врача почти моментально летит вопрос, но тот продолжает заполнять какие-то бумаги и лишь спустя минуту или пару обращает внимание на Чана, который всё это время не мог найти себе места: руки потели, в голове носились тысячи мыслей, но в то же время, он не мог сосредоточиться ни на одной из них, ёрзал ну стуле, постоянно трепал край своей толстовки, нервно кусал изнутри щёки, и даже удивился, когда вдруг почувствовал привкус крови. — Послушай, — смягчив тон начинает врач и откладывает ручку и бумаги в сторону. — Ты уже в курсе того, что у твоего отца начали проявляться хронические симптомы. Два года жить с такой травмой, не обращая на неё никакого внимания, не лучшее, что могло произойти. Отец действительно игнорировал своё состояние слишком долго. Принять решение нужно было ещё тогда.. Первые тревожные кошмары, повторяющиеся и усиливающиеся с каждым днём навязчивые мысли, неучтивость и апатия к происходящему, эмоциональное онемение к повседневной деятельности. Он старался быть сильным хотя бы ради сына, но подавленность брала верх. Дешёвое пойло стало прекрасным способом уйти от такой сложной и изнурительной реальности. И Чан винит себя, что не смог уберечь его от этого. Винит, что заметил его состояние слишком поздно. Винит, не смотря на то, что сам уже давно сломлен. — Я бы мог назначить седативные или антидепрессанты, но боюсь, с этим мы немного опоздали. — он старался звучать как можно тактичнее. — Сейчас ему требуется приём более сильных лекарственных препаратов под повышенным наблюдением специалистов, помимо этого будут проводиться сеансы психотерапии. Я рад, что ты решил обратиться именно к нам. Вот только на счёт.. — Не беспокойтесь, я смогу оплатить лечение. — резко вскочив со стула перебивает Чан и подходит чуть ближе к его столу. Когда же ты наконец взглянешь правде в глаза, пускай та вовсе не утешительна. Признай, с того времени жизнь ведь вовсе пошла на спад, а ты взвалил на себя чересчур много. Ну, что ты можешь со своими копейками и расшатанной психикой? — Я вовсе не об этом, не волнуйся, присаживайся. — врач указывает на стул. Чан послушно возвращается. — Я беспокоюсь за твоё моральное состояние. Скажи, как ты себя чувствуешь? Чувствую.. Чан отказывается отвечать или реагировать, вжимается в кресло на колёсиках, желая врасти в него и стать одним целым. Единственное, что может воспроизвести его измученный мозг — жалкие мысли о том, что в тот день, когда он должен был отпустить её, он дал много обещаний, что будет счастлив и здоров, что никто не увидит его плачущим. Он будет сильным. Как жаль, что пообещать — не значит исполнить. ..Ничего, пустота. — Наша больница в силах помочь твоему отцу. — не дождавшись ответа продолжает врач. — Я лично буду следить за тем, как он восстанавливается и возвращается к нормальной жизни. Можешь на меня положиться. — он открывает один из ящичков стола и достаёт визитку. — Ты ещё слишком молод, чтобы позволить этой жизни сломить тебя. Прошу, если тебе понадобится помощь, обращайся на прямую. Чан неуверенно протягивает руку, берёт её, и тут же прячет в карман толстовки. — Сейчас господин Пак не в стабильном состоянии, он продолжает проявлять пассивную агрессию, но мы сделаем всё возможное, чтобы ему стало лучше. На этом пока всё. Точно, чуть не забыл! — он кладёт на стол несколько бумаг. — Вот, ознакомься с этим документом и подпиши согласие на лечении твоего отца. Чан придвигается ближе, наклоняется и сгорбившись начинает внимательно вчитываться в текст. — Я может лезу не в своё дело. Просто при заполнении мед.формы заметил кое-что. — Чан поднял голову, ожидая вопроса. — Хотел узнать, почему у вас с отцом разные фамилии? — Я оставил мамину. — снова уткнувшись в бумаги протараторил он, а после цокнул, пытаясь найти место, где читал до этого. — Вот как, — удивившись начинает кивать врач. — Хорошо, извини, что отвлёк. Неразборчивое «угу», — последнее, что он слышит, перед тем, как Чан расписывается, отодвигает от себя бумаги и спешно покидает кабинет. После того, как он вышел из здания, на улице уже смеркалось. И страшным ему казалось чувство полного одиночества, которое сейчас ощущалось острее и становилось особенно нестерпимым с наступлением мрачного вечера. Охватившая, поначалу, радость за почти налаженную жизнь отца, мгновенно схлынула, уступив место опустошённости. Вместе со слишком рано закончившимся детством началось для него тяжёлое время, и как следствие, в нём были удары судьбы, беспомощность и грустная жизнь воспоминаний. — И что теперь? — почти беззвучно спрашивает сам себя Чан. Он осмотрелся, ища ответа у деревьев, звёздного неба и тёмных зданий, но его немой вопрос остался без ответа. Мысль холодная, трезвая и удивительно спокойная вспыхнула в голове. Сегодня он умрёт. Не медля ни секунды он направился на центральную набережную. Так людно не было ещё никогда. Кто-то гулял парочками, кто-то семьями, и все они казались такими счастливыми и беззаботными. Наверное, у всех них были небольшие дома или скромные квартирки, совсем небольшой, а может и наоборот, заработок, куча нерешённых бытовых проблем, что были сущим пустяком, по сравнению с тем, с чем пришлось столкнулся Чану. Как же он им завидовал. Он ведь тоже мог быть счастливым, но всё слишком резко стало чересчур сложным для его возраста. Былая внутренняя стойкость исчезла со всеми концами, сковав его по рукам и ногам стальными оковами горести и отчаяния. Теперь он совсем один. Он расценил это, как приговор. Чан подошёл ближе к поржавевшему мосту, перелез на другую его сторону, встал почти на самый край, созерцая унылую водную ширь и мечтая о том, как хорошо было бы утонуть в одно мгновение. В последний раз почувствовать это окрыляющее чувство свободы и расстаться с этим суетным миром. И ему было так приятно услаждать свою душу печалью, что он не мог допустить, чтобы в неё вторглись какие-нибудь житейские радости. Всякое наслаждение только раздражало его — такой святой казалась ему его скорбь. Ощущая эту вечернюю прохладу, этот колючий холод, окутывавший его тело и сердце, наконец создавалось впечатление какой-то необычайной свободы, которую за последнее время так хотелось почувствовать. За эти годы на него свалилась куча проблем, и он просто не знал, как эмоционально вывозить. Эти раны настолько глубоки, настолько затронули все органы, что реабилитация будет очень долгой. Порой, ему сложно даже дышать, он опустошён, но при этом в нём настолько много этой пустоты, что при каждом вдохе чувствуется боль в рёбрах.. Невыносимо.. Больно.. Ужасно больно.. И всё это время он только и думал об этом бесполезном сером обществе и уже надоевшей ему рутине. Голову мутит от воспоминаний о тех редких безмятежных днях, когда он чувствовал себя в безопасности. Мама, всегда радостная и весёлая, всегда спокойный и заботливый отец. Мог ли среди всей этой спокойной атмосферы он различить шаги приближающейся катастрофы? Ужасно тоскливо. Да, умереть. До чего он устал от жизни. Вечный страх перед людьми, бесконечное плутаете по жизненным лабиринтам — всё это пронеслось в голове, и он понял: нет сил жить дальше. Кто бы мог подумать, что его жизнь кончится так. Он с лёгкостью принял своё решение, но эти слова до сих пор будто были лишены реальности, скорее казались игрой. «Если цель твоей жизни пропала, то найди новую. Не спеши со своими решениями. Есть люди, которые не готовы к тому, чтобы их спасали, которые готовы спасаться только сами, своими силами. И ты ничего не сможешь сделать, если человек не разрешит тебе его спасать. Спасать можно человека, который не хочет погибать; но если..., то сама смерть кажется спасением. Однажды ты поймёшь о чём я, и в тот момент, меня может уже не будет рядом. Поэтому прошу, если в твоей жизни появится такой человек, помоги ему найти этот смысл жизни, найти мечту, ради которой он будет готов на всё». — слова матери отдают гулким эхом в ушах, заставляя Чана на секунду зажмурить глаза и вцепится сильнее в железные прутья моста. Как иронично. Ведь этим человеком оказался он сам. Он подумал, что в тот миг, окажись бы мама рядом, если бы он смог увидеть её всего на мгновение, обнять как можно крепче, сказать ей всё, что так и не успел сказать, наверное, благодаря этому он бы смог стерпеть всё до конца жизни, перенести боль всех увечий. Но всё, что у него было — ранящие воспоминания, тупая боль, горькие слёзы и эта тьма, пожирающая его изнутри. Чан вдруг осознал, что в нём есть жестокость. Понял для себя, что только тот, кто хранит в своём сердце мучительные воспоминания, глубокие сожаления, то, как он был ранен, может быть сильным, только так и сможет познать счастье — не забыв ничего из этого преодолеет всё. Отчаяние и страх в нём резко сменяются надеждой, решимостью и жаждой справедливости. Нет таких условий, к которым человек не мог бы привыкнуть, в особенности если он видит, что всё окружающее его живёт в том же ритме. Но Чан не был готов мирится с этим. Единственным выходом было идти вперёд, несмотря ни на что. Пока не кончится воздух в лёгких, пока не кончатся силы на то, чтобы бороться, пока не закончится этот кошмар. Месть. Это всё, что сейчас имеет значение. Вот весь его мир. Безутешный и мучительный. Мир, насквозь пропитанный болью. Очередная игра, на этот раз из которой, он поклялся выйти победителем. Терять человека тяжело. Эта потеря настолько большая и значимая, что боль и муки приносит соответсвующие. Но помогало то, что всё больше времени уходило на детальное изучение всего, что может быть связано с семьёй Хван. Чан проводил долгие месяцы, копаясь в личных и совершенно секретных делах. Отец не раз говорил о причине их переездов, и о том, почему заболела мама. «Всему виной Хван Тэён», — твердил он изо дня в день в пьяном бреду. Чан узнал о том, что раньше его отец был частью компании «Starset Glory», и являлся компаньоном и правой рукой Тэёна. В начале двухтысячных компания стала лучшей и славилась своим престижем и безупречной репутацией. Но неужели в жизни семьи Хван всё настолько гладко, почему же тогда отцу пришлось бежать и позорно скрываться? Неужели нет ничего, за что Чан мог бы зацепиться? Что-то точно постоянно ускользало от него, он чувствовал, должна быть какая-то важная деталь, которую он упускает. Ей оказалась статейка из старого журнала, наверное, совершенно случайно, ушедшая в печать, но так же быстро пресечённая, видимо, за столь секретную информацию. «Хван Хёнджин — внебрачный сын главы компании «Starset Glory», что ещё может скрывать Хван Тэён», — гласил её заголовок. До этого Чан видел информацию только о Чонине — пятнадцатилетнем сыне и законном приемнике на место отца. Тогда, кто же этот таинственный Хван Хёнджин? Нездоровый интерес к столь волнующему вопросу был почти утолён к концу месяца. Чан успел выяснить о нём совершенно всё, начиная с банальностей: Хёнджин младше его на два года, сейчас ему шестнадцать, учится в обычной государственной школе, и вот уже несколько лет завоёвывает лидерство на ежегодных национальных соревнованиях актёрского мастерства, и заканчивая самыми изощрёнными вещами — просмотром его фотографии чуть ли не каждую свободную секунду. Он даже упустил тот момент, когда это успело перерасти в зависимость. Чан рассматривал чужое лицо с каждого возможного угла, запоминая всё до мельчайших подробностей. Когда он его встретит, сразу должен узнать. Сейчас Чан точно знает, как лучше всего отомстить — отобрать у человека самое дорогое. Когда сам лишаешься самого ценного, тут же подсознательно понимаешь, как нужно действовать. Цель Чана — поражение Хван Тэёна, а его сыновья станут лишь отличными пешками, что помогут осуществить задуманное. И это желание помогло ему, потому как, помимо разработки плана мести, требовались деньги на его реализацию. Расходы были и так не маленькие, учитывая оплату лечения отца, зато, физическая работа помогала заметно отвлечься от негативных мыслей. Всё меньше времени он тратил на собственные душевные истязания. Хотя, всё же стоит отметить, что ежедневно он приходил домой, если так можно было назвать ту конуру, в которой приходилось ютиться, убитым, еле волочил ноги с очередной подработки. Любой нормальный человек мог бы с уверенностью сказать, что каждый его день и ночь, каждый приём пищи, и даже сон, начинались с банального вопроса, казалось, повисшего над ним, как громовая туча, и следовавшего по пятам, мешая сохранять здравое сознание — «Почему? Почему ему приходилось жить, нет, скорее волочить жалкое существование, в бесконечной агонии»? И так почти каждый день. Каждый день обычного парня, ещё даже подростка, которого лишили детства. Как много пыток он был способен вынести, чтобы хоть на шаг приблизиться к счастливому финалу? Да, наверное, он был настоящим сумасшедшим. Но нет, он не сошёл с ума, ни на секунду ни терял рассудок, раз мысль о мести, прочно засевшая в его голове, давала стимул двигаться вперёд. Он выбрал победу вместо ничтожной смерти. Знал, что не сможет жить нормально, если не отомстит, а значит, был готов на любые жертвы ради воплощения своих планов. Чану было уже девятнадцать, когда за последние шестнадцать лет он смог вернуться в этот небольшой родной городок на юго-востоке страны. Многие устои жизни успели изменится с того момента, как они жили здесь всей семьёй, а боязнь людей угнетала его не менее, чем прежде, но он старательно скрывал своё нутро. — Ты здесь впервые? — вырывает Чана из мыслей глубокий мужской голос. Он поворачивает голову на источник звука и видит перед собой молодого парня, примерно его возраста, однако походит он больше на школьника, а голос вызывает полный диссонанс по сравнению с милой внешностью. — Да, только переехал. — всем своим видом выражая занятость и незаинтересованность ответил Чан, уже готовясь улизнуть. — Так и думал, — радостно вскрикнул парень, будто только что выиграл лотерейный билет. — я сразу заметил тебя, обратил внимание на твою конфузливую улыбку и не смог пройти мимо. — широко улыбнувшись говорит он и задумчиво чешет затылок. Вот опять, момент, когда, как Чану казалось, он смог всё надёжно сокрыть в себе, получил, что называется, удар в спину. Феликс. Этот парень будто пришёл из другого мира. Слишком доверчивый, наивный и добрый. Он будет первым, кому Чан смог открыть почти все свои потаённые чувства, которые его так долго мучали. И даже не к удивлению, Феликс окажется прекрасным слушателем и другом. Но сейчас, Чан совсем не понимает, как оказался с ним в одном такси, и вообще согласился поехать к нему домой. Было в нём что-то, что, как неожиданность, поражало — это было выражение его больших янтарных глаз, они светились как лучи солнца, но в то же время были спокойны и внушали доверие. А в особенности его улыбка, освещавшая всё болезненное, худое лицо, делала его прекрасным. Как отметил для себя Чан, Феликс не тянул на обычного парня, такого, как он сам или его бывшее окружение. Он не был похож на столичного бездельника, полностью отошедшего от суетного мира, скорее наоборот, был очень покладист и уравновешен. — Послушай, — останавливает Чан, кладя руку Феликсу на плечо, когда тот уже собирается открыть перед ним дверь в дом. — Я конечно благодарен тебе, но позволь спросить, ты что, занимаешься благотворительностью? — О чём ты? — Подбираешь всех потерянных и везёшь к себе домой. — Чан начинает смеяться первым, но Феликс моментально его подхватывает. Осознание того, что после их встречи стало легче, ушли смятение и разбитость, да и нервозность совершенно испарилась, немного пугало, но Чан старался пока не думать об этом. — Нет, только тебя. Я подумал, что тебе негде жить, — Ликс слегка сменился в лице, сейчас некая робость читалась в его глазах. — поэтому хотел разделить проживание, да и аренда дешевле обойдётся. — Всё в порядке, я могу уехать в отель, не хочу смущать тебя своим присутствием. — Тогда, раз мы здесь, — он немного замялся. — может, хотя бы зайдёшь перекусить? — спрашивает Феликс, открывая дверь и приглашая пройти внутрь. Перед вошедшими в узкий коридор открылась небольшая, но достаточно уютная квартирка. Новенький ремонт придавал какой-то свежести и лёгкости, а запах утренней прохлады и лилий обволакивал эфемерным спокойствием. — Ты наконец вернулся. — из-за угла показывается светлая голова парня, который уже через секунду, смотрит с некой опаской и недоверием на вошедших. — Кто это? Чан замирает, как вкопанный, режась о взгляд напротив. Каково было его удивление, когда этим человеком оказался никто иной, как Хван Хёнджин. Тот самый парень, с кем он так долго жаждал встречи. Весьма занятное совпадение, не так ли? Случайные стечения обстоятельств очень недооценены. Как много открытий и неожиданных поворотов случается в нашей судьбе. Жизнь порой играет такими совпадениями событий, что даже кажется неправдоподобной. — Бан Чан, можно просто Чан. — вышло немного нелепо. Он сам от себя не ожидал такой реакции. Конечно, он ждал этой встречи. Это входило в его планы, но как оказалось, сейчас он не совсем был к этому готов. Чан чувствует себя давольно неловко, оказавшись в такой неожиданной для него ситуации. Складывалось ощущение, будто бы он теряет контроль над тем, что происходит. Ведь его план начал претворяться в жизнь раньше назначенного им времени. Быть может это к лучшему? — Не пугай ты его так своим пристальным взглядом. — сказал Феликс, пытаясь разрядить обстановку, заметив замешательство и смущение на лице гостя. За что растерявшийся от недоумения Чан был ему очень даже благодарен. — Что.., что ты имеешь ввиду? — Хах, хён, видел бы ты себя со стороны. От такого даже я бы опешил. — Феликс вновь усмехнулся, передразнивая нахмурившегося Хёнджина. «Милый», — пронеслось в голове, от чего Хван непроизвольно улыбнулся, вновь убедившись, в том, что его забавляет, когда младший копирует его. — Чан только переехал в этот город, и когда я его встретил, он выглядел очень растерянным. — Феликс сникает, слегка усмехнувшись. — Я подумал, будет здорово, если мы поможем ему освоится здесь. — Тебе есть, где остановится? — спрашивает Бан Чана Хёнджин. — Да, я забронировал отель. Что это было? Хван проявил ко мне заботу? Или же этот малой на него так влияет? Возможно, во всей этой истории он сыграет роль «Ахиллесовой пяты». Стоит внимательнее присмотреться к Феликсу. — Ликси, ты точно уверен, что ему нужна наша помощь? — не отрывая изучающего взгляда от Чана и игриво улыбаясь, спросил Хван, поймав лёгкую волну эйфории такого блаженного Феликса. — Похоже карманы его штанов трещат по швам от денег. Не каждый может позволить себе остановится в отеле. — Так, а я о чём. Так, он точно останется без средств к существованию за пару дней. — Чан продолжал недоумевающе наблюдать, и его приятно удивляла эта неподдельная забота и неравнодушие к нему. Они оба посмотрели на Чана в ожидании реакции, но тот продолжал молча стоять, переводя растерянный взгляд с Хёнджина на Феликса. Чан чувствовал предательство к самому себе, потому что в душе, где раньше были лишь неприязнь и холод, вдруг начал зарождаться огонёк тепла. — Надо помочь ему найти недорогое, но удобное и хорошее жильё. Ты же не против Чан? — спросил Феликс. — Простите, не хотел создавать вам проблем. Я буду очень рад, если вы поможете мне с жильём. Позаботьтесь обо мне, пожалуйста. — поклонившись в знак благодарности и уважения ответил Чан. — Ты вовсе не доставишь нам проблем. Друзья же должны помогать, да, Джин-ни? — Ага, — едва кивнув головой отвечает Хёнджин. Он начинает потихоньку пятится назад, но внезапно резко останавливается. — давайте шустрее, еда скоро остынет. Я отправил тебя лишь за овощами, а ты.. — он осуждающе посмотрел сначала на Феликса, потом на Чана, но по видимому, заключив, что грубость сейчас будет излишней, вполне искренне улыбнулся и быстрым шагом направился на кухню. Вот так неожиданно и просто было положено начало воплощения плана Бан Чана.