In war we trust

Тишина вновь окутала дом. Полдюжины свечей создали островок золотого света, но не могли целиком осветить столовую. Продолговатый стол был накрыт белой скатертью, во главе в безрадостном одиночестве сидел Родольфус. Он отрешённо помешивал ложкой сырный суп. Наблюдал, как закручивается вихрь из овощей, хлебных сухарей и зелени. Этот вечер эльф домовик выбрал, чтобы внезапно вспомнить вкусный рецепт, хотя обычно он готовил лишь немногим лучше, чем в Азкабане. Пару недель назад Родольфус с Гермионой перекусывали на ходу́, порой даже не распробовав пищу. Всегда было что-то важнее. Они строили планы, обсуждали идеи, спорили, обыскивали этот дом. В те моменты они действовали заодно, и ничто им не мешало. Им удалось выстроить некую гармонию друг с другом. Время пролетало незаметно в таком режиме, вовлекая их умы в процесс. Сегодня всё пошло книзлу под хвост. Он застал Гермиону в компании Яксли. Увидев, как тот настойчиво прижал её к стене, Родольфус уже не отдавал отчёта в своих действиях. Ему было нужно лишь одно — оттащить Яксли за шкирку, чтобы он больше никогда не смел приближаться к ней. И ведьма была за это благодарна, восприняв появление Родольфуса как чудесное спасение. А по возвращении домой ее поведение резко изменилось. Что-то было не так. Он ощутил перемену, но не смог разобраться в причинах. Конечно, его дальнейшие действия были ошибкой — увидев ее состояние, он вспылил вместо того чтобы разобраться. И те слова, которыми он пытался задеть её, были лишними, ему не стоило говорить всё это. Очевидно, что он только усугубил ситуацию. Уместнее было бы сохранить спокойствие, поговорить с Гермионой. Хотя она тоже могла бы понять его реакцию, ведь он многое поставил на карту и точно так же рисковал всем. Но ее это всё разозлило. Может он и заслужил гнев, но требование не прикасаться к ней не поддавалось объяснению. Странный запрет не давал ему покоя. Что такого он сделал? Должно быть, он слишком сильно сжал её руку. Ничего больше, как бы ему не хотелось совершить обратное — отголоски желания поступить вопреки запрету корнями спускались вниз, обретая устойчивость. Но Родольфус дал обещание, которое не собирался нарушать. Только похоже, этого ей показалось недостаточно. Поэтому она не спустилась на ужин. Чёртов домовой эльф каким-то образом предвидел, что так будет, и предусмотрительно накрыл стол на одного человека. Со вздохом он отложил прибор и подтянул к себе графин со столовым вином. Родольфус чувствовал себя покинутым. Он поднял ложку на уровень глаз, разглядывая свое искаженное отражение. По серебру стекала капля супа. Раньше он мог пригласить компанию, чтобы разбить гнетущую атмосферу, или сам отправлялся туда, где были люди. Но сейчас ему хватило бы одного лишь присутствия Гермионы, чтобы отвлечься от одиночества и мрачных раздумий. Они оба ошибались в чём-то, каждый по-своему. Это ведь не означало, что нужно полностью перерубить концы. Перед ними лежал долгий путь, на котором им предстояло разрушить крестражи. Но как им двигаться вперёд, когда она не желала видеть его? А ведь это была правда. Это внезапное понимание потрясло его. Родольфус всё это время игнорировал очевидное, но с самого начала он был ей неприятен. Видимо, она вынуждена была постоянно подавлять свои чувства, находясь рядом. Родольфус догадывался о причинах этой неприязни: добрая и сострадательная Гермиона всё еще видела в нём Пожирателя смерти, способного на абсолютное зло. Возможно, она и забыла об этом на время, но стоило ей побывать в центре змеиной кодлы, те мысли ожили в её сознании. Сегодня он решил ничего не менять, осознавая, что ей, возможно, нужно уединиться со своими переживаниями. Может быть, завтра всё станет как прежде, и неприятный инцидент забудется, так словно ничего и не было. Гермиона была далеко не глупой — она точно понимала, что творит, принимая его помощь. Это означало, что ей рано или поздно придётся преодолеть свои негативные чувства и вновь встретиться с ним, чтобы продолжить общее дело. Если только у нее не было других проблем, о которых он не знал. Физическое здоровье её крепчало, но душа могла оказаться не такой стойкой. Возможно, тяжелые испытания не прошли для нее бесследно, и от встречи с мерзавцем Яксли что-то внутри нее сломалось. Родольфус мог помочь ей лишь в определенной степени, но души он лечить не умел. Оставалось надеяться на лучшее. На следующий день Гермиона тоже не показывалась. В течение дня, пока Родольфус занимался своими делами, его посещала мысль, что девушка могла незаметно сбежать. Конечно это не было правдой. Как только он об этом начинал думать, то брал палочку и произносил заклинание. Последствия от использования магии не могли остановить его. Каждый раз он ощущал теплый золотистый отголосок присутствия ведьмы в гостевой спальне. И спокойствие возвращалось к нему. Набравшись терпения, он ждал наступление вечера, надеясь, что на ужин она обязательно спустится. Свободное время Родольфус уделил изучению своих повреждений. Ему требовалось лечение, способное изгнать остатки проклятия. Он занимался этим в гостиной. Шанс застать Гермиону здесь был выше, чем если бы он наглухо заперся в кабинете. Туда он принес несколько книг и обложился ими, сидя на диване. Почти как Гермиона. На мраморном столике увеличенном по этому случаю магией до сих пор лежала ее волшебная палочка. Она могла вспомнить об этом и прийти. А до тех пор Родольфус заполнял начерченную от руки таблицу. Для этого перед ним был раскрыт пергамент, волшебное перо и чернила менявшие цвет по команде. Он методично расписывал данные, используя цветовое кодирование — так было проще систематизировать виды информации. Рядом дымилась чашка чая, из которой он временами потягивал напиток. Ему понравилось то какая атмосфера царила благодаря этому в гостиной. Гермиона думала, что проклятье не имеет тёмной природы, потому что не оставляло рубцов. Он был не согласен с этим. Непростительные как правило тоже не помечали тела жертв, за исключением случая с Поттером, конечно. Но они не становились от этого менее тёмными. Если бы проклятье оказалось устойчивым к обычным методам лечения, Родольфус был бы готов прибегнуть к радикальным мерам. Например, выпить Слёзы Феникса, способные спасти даже умирающего – редчайшая жидкость, которую не найти даже на чёрном рынке. Или раздобыть листья с дерева Салазара. Ходили слухи, будто они способны исцелять любой недуг, но, чтобы их получить, пришлось бы вторгнуться в школу Ильверморни, которая находилась где-то в Америке. Ну и последнее средство, которое скорее вызывало суеверный ужас нежели дарило надежду на чудесное спасение: кровь единорога, которую Волдеморт использовал для поддержания своего убогого существования. Оставался открытым вопрос стоило ли менять одно проклятье на другое ещё более губительное. Не каждый мог на такое решиться. У Родольфуса было достаточно причин, чтобы не прибегать к этому последнему методу, но для полноты картины он внёс его в этот короткий список недосягаемых эликсиров жизни. К счастью, он не находился на грани смерти и, наверное, мог пока обойтись чем-то заурядным, например, укрепляющими зельями в надежде на то что со временем проклятье развеется само по себе. Имел ли он право бездействовать? Однозначно нет. Если бы Мунго Бонам полагался только на удачу, вместо того чтобы трудиться над новыми методами лечения, волшебный мир был бы лишён множества чудесных целительных средств, которые есть сейчас. Так что Родольфус собирался разработать эффективное средство борьбы с этим проклятьем. Сейчас он занимался сбором и анализом данных. Но таблица, в которую он вносил важные параметры была неполной. Он почесал заросший щетиной подбородок, задумавшись над тем, что упустил из виду. А потом понял, здесь не хватало информации о взаимосвязи глубины повреждений с типами заклинаний и их мощью. А раз уж Гермиона изолировалась от него, то помешать его колдовству было больше некому. Он мог беспрепятственно проводить опыты. Пришлось ему отказаться от чая на ближайшие несколько часов. Он призвал зелья накануне перенесенные в его спальню. Почувствовал как проклятье вспарывает кожу на животе. Внёс первые добытые опытным путем данные. И дождался, когда стайка стеклянных бутылочек нестройно влетела в гостиную и приземлилась на мрамор. Уже через полчаса стало ясно, что сила повреждений напрямую зависит от мощи колдовства. Самое простенькое заклинание левитации приводило к капельным ранам, тогда как усиленное — вскрывало длительное кровотечение. А ведь если совсем не использовать магию, повреждения становились менее значительными, затягивались легче и быстрее. В том числе он обнаружил, что нет разницы между темной и светлой магией, если чары равны по силе, раны получались практически одинаковыми. Это указывало на то, что проклятие поражало магическое ядро. Родольфус решил, что если потерпит неудачу, то подаст в Министерство магии заявку о внесении этого проклятья в перечень Непростительных. А пока ему оставалось только записывать то, что можно было бы использовать в исследовании. И пить зелья, сваренные для него Гермионой. Смирившись с тем, что все его мысли беспрестанно возвращались к ней, словно в замкнутом кругу, из которого не было выхода. Мысли об исцелении как обычно отступили на второй план, уступив первенство размышлениям о Гермионе. Её было необходимо как-то вывести из изоляции. Общая цель могла разрушить отчуждение, для этого пора было браться за дело. Обитель Эвана Розье так и просилась стать следующим местом для поисков. Визит не требовал предварительной подготовки. Дом, возможно, был недостаточно защищён от проникновения — хотя странно думать так об убежище, принадлежавшем Пожирателю Смерти, у которого было больше жертв, чем у Долохова. Но после Эвана там ещё несколько лет жил его сын. Мальчишка скорее всего не поддерживал безопасность, а когда уехал на континент, так и вовсе позабыл о ветхом доме. Некоторая беспечность была свойственна их семье. Поэтому Родольфус хотел скорее осуществить задуманное. Осталось сообщить эту новость Гермионе. Только как это провернуть, если она от него пряталась, а он не хотел навязываться? Каждое ее действие выводило его из душевного равновесия. Было в ней что-то до оскомины злившее его. Она могла сотню раз оступиться в своем крестовом походе. Но продолжала идти вперёд, словно оберегаемая какой-то силой. И то что она всё ещё была наверху, когда он соскальзывал вниз было выше его понимания. Лично он обнаружил себя на самом дне слишком поздно, когда все границы были уже пересечены. С ним туда угодили Белла и Рабастан, потому что держались друг за друга. Так они стали плохими людьми, незаметно соскользнув по склону жизни. Не смогли пройти трудный путь. Теперь каждый был сам по себе. Он это принял. Но потом нашел, что ему по пути с Гермионой, и зацепился за нее. Наверное, он не желал быть один в той дыре, или ему понравилась ее компания. Поэтому он не отпускал ее. Его безмерно занимали ее подвижный ум, звенящие эмоции и мрачная история за плечами. Вечером он вновь сидел в одиночестве в столовой. Родольфус разглядывал блюдо на тарелке: нежнейшее томленое мясо ягнёнка с запечёнными овощами. Интересно, подал ли эльф ужин в ее комнату? Для бывшего заключённого и ведьмы вне закона это должно было выглядеть как пища богов. К тому же ей не повредило бы набрать ещё немного веса до нормы. Хотя кости у нее уже не так сильно выделялись, как в самый первый день, она по прежнему была очень хрупкой. Возможно, вторая порция на ужин была бы ей весьма кстати. Аппетита у него не было, он не смог заставить себя есть. Зная что всё покажется бумагой на языке отвыкшем от вкусов и хоть какого-то удовольствия. Гермиона хотела, чтобы он к ней не прикасался. Отлично, он сдержит обещание. Оно было простым и выполнимым. Оно не должно было помешать им находиться в одной комнате, разговаривать, а также искать крестражи. Значит, не о чем волноваться. Пора было растормошить Гермиону. Возможно было бы лучше дать ей время и пространство, но всё внутри него протестовало против этого. Он ждал достаточно. Раньше он прекрасно контролировал себя: он всегда жил с внутренним накалом, не позволявшим расслабиться. Привычка держать страсти в узде срослась с его сущностью. Это было необходимо для его собственной безопасности. Теперь всё это шло трещинами. Любая выдержка рано или поздно приходит в негодность. Он достиг той стадии, когда хотелось поддаться ознобу, высекавшему искры через всё тело, от пят до макушки, потому что иначе эмоции переливались за край. Хотелось погрузиться в ощущения. Эта игра была ему хорошо знакома. Он знал: не стоит давать себе слишком много свободы, но для этого хотя бы иногда нужно позволить чувствам проявиться. Да, иногда можно выпустить пар, чтобы не копить напряжение. А иногда надо быть уничтоженным, чтобы найти очередную уязвимость в самом себе, и нащупать предел своей выдержки. Чтобы никто не знал насколько велика тяжесть души... больше океана, глубже тёмного неба, протяженнее вечности. Нельзя было позволить Гермионе отгораживаться. Всё это имело бы смысл если бы они не были на войне, где от доверия друг другу зависело как далеко они зайдут. Если она вознамерилась скрываться от него, тогда он будет преследовать ее. И либо она его вытащит наверх, либо он ее закопает рядом с собой. В конце-концов это не игры, на кону благополучие целого мира. Даже если ей больно в душе или физически, даже если Родольфус ей до крайности неприятен — хорошо, пусть будет так! Всё это он как-нибудь переживет. Только, если она хочет ненавидеть его и страдать, пусть занимается этим хотя бы в его присутствии. Ему не привыкать. Поднявшись с кресла, он расставил на подносе свою тарелку с едой, серебряные приборы, вазы с закусками, соусами, выпечкой и десерт. Места для напитков не хватило, можно было вернуться за ними позже. Либо услужливый эльф подаст напитки в комнату сам, когда обнаружит, что хозяин отправился в гостевую спальню, прихватив еду. По лестнице вверх на один пролёт, тёмными коридорами мимо пустых картин Родольфус шёл к цели. Мягкие ковровые дорожки заглушали его шаги. Приборы и посуда чуть позвякивали. Он бережно удерживал поднос в руках без магии. Подходя к комнате, он замедлил шаг. Последняя дверь или то, что было раньше дверью, встретило его. Неровные края деревянного полотна, словно срослись со стеной, представляя собой гротескную конструкцию из переплетения ветвей, которые дверь распустила. Ветви прошили стены насквозь, не оставив сомнения, что выкорчевать их без взрывных чар будет сложно. Странно, в доме менялся интерьер, а Родольфус об этом ничего не знал. Это не могло быть делом рук Гермионы. Она не была хозяйкой. Дом менялся лишь по воле носителей фамилии Лестрейндж, но даже Белла не всегда могла такое провернуть, без вмешательства мужа. Кажется, Гермиона застряла в комнате и не могла выбраться. Ее палочка осталась в гостиной, а позвать на помощь она бы не смогла. Надо было раньше проведать ее. Ему пришлось аккуратно перехватить поднос одной рукой. Второй — он для начала коснулся деревянной поверхности, чувствуя шероховатость прожилок, которых раньше на двери не было. Между дверью и стеной были узкие щели. Он провел над ними ладонью не почувствовав воздушных потоков, а затем наклонился вплотную, проверяя их на просвет. Прилегание было плотным. Посторонний не догадался бы, что с той стороны есть помещение, а это дерево — дверь, а вовсе не причудливое украшение стены. — Гермиона! — позвал он приложив губы к одной из щелей, ответа не последовало. — Я сейчас открою, только отойди подальше! — ему оставалось лишь надеяться, что она его услышала. Было тихо. Он сам сделал несколько шагов назад, вынул волшебную палочку и нацелил ее на дерево. Нужны были чары небольшой мощи, иначе они могли бы ранить кого-нибудь из них. Произнести заклинание он не успел. Ветви ожили, сползая со стены и врастая в дверь. Всего несколько мгновений и перед Родольфусом была самая обыкновенная с виду прямоугольная дверь. Замо́к щёлкнул и удивлённая Гермиона выглянула в небольшой проём. Ее волосы были немного взъерошены, глаза чуть покрасневшие. Взглядом она прошлась по мужчине, словно не ожидала его здесь обнаружить, похлопала ресницами найдя в его руке поднос, перевела глаза на волшебную палочку. Родольфус молчал. Девушка отступила и распахнула перед ним дверь, без слов приглашая его войти. Прежде всего он оценил обстановку, которая ничуть не изменилась, только свет стал приглушенней. На кровати лежала раскрытая книга и скомканный плед. Как Гермиона читала в этом полумраке? Волшебник переступил порог как ни в чём не бывало и чуть приподнял поднос повыше, словно желая показать сколько там было еды. — Смотри, что домовик приготовил для нас. Стоило двери за его спиной закрыться, как ветви стали возвращаться на прежнее место с приглушённым ропотом. Похоже это не было для ведьмы ловушкой. А он то подумал, что она провела здесь свой день из-за того, что у нее не осталось иного выбора. Родольфус поставил поднос на небольшой сервированный столик. Как он и ожидал, домовик позаботился о гостье. Здесь уже были все те же блюда и графин с водой — всё нетронутое. Неизвестно собиралась ли Гермиона вообще ужинать, и поела ли прошлым вечером. — Что случилось с дверью? — Не знаю, — она обратила свое лицо к разросшейся двери, коснулась косяка узкой кистью. — Разве такого не было раньше? Ответ ей был и не нужен. Она оторвала руку от деревянной поверхности, прошла к столу и села на одно из двух кресел. Перед ней стояла еда принесённая Родольфусом. Сам он занял кресло напротив и посмотрел на неё: на её обращённые вниз грустные глаза, на склонившиеся плечи и вяло опущенные руки. Ему захотелось сказать что-то. Скорее всего извиниться, найти слова оправдания, которые исправили бы всё то, что он успел ей наговорить, или унять впечатление от его жестокого прикосновения. Молчание затягивалось, потому что любые слова казались мелочными и недостаточными. Исправить то что было внутри него он не мог. Самого себя исправить не мог. — Пахнет вкусно, — сказала Гермиона, но при этом она тяжко вздохнула, а в голосе прозвенела нотка тревожности. На мгновение её взгляд обратился к нему, но остался непостижимым. В этом взгляде вспыхнули искры. Это заставило Родольфуса задаться вопросом, о чём на самом деле она думала. — Я ещё не пробовал, — ответил он озадаченно. Это была, пожалуй, самая неловкая попытка поддержать разговор в его жизни. Давно ему не доводилось чувствовать себя таким косноязычным, ещё со времён учёбы в Хогвартсе. — Мы можем пойти завтра в дом Эвана Розье, — Родольфус положил перед собой на стол волшебную палочку, сейчас она была ни к чему. Гермиона вздохнула и повела плечом, как будто пыталась избавиться от невидимого груза. Ее голос балансировал на грани между надеждой и страхом, а выражение лица полно беспокойства: — А мы готовы? По ее тону можно было сказать, что она не готова. Не готова идти на дело. Не готова быть сильной. Не готова находиться в одной комнате с ним. Не готова даже смотреть на него прямо. У него зародилось предчувствие, что это усложнит их взаимодействия в дальнейшем.. — Нет, — честно ответил он, на секунду задумавшись. Он положил руки на подлокотники кресла, это было похоже на то как если он искал твердую опору для большей уверенности. Ему хотелось подобрать правильные слова, чтобы Гермиона ощутила его искренность. Собравшись с мыслями, он заговорил: — Идеальных условий не существует. Мы никогда и ни к чему не будем готовы. Нам это и не нужно. Главное — не останавливаться. Главное — не позволить ей отгораживаться от него, думал он. — Хорошо, — согласилась она, устраиваясь поудобнее, и взяв в руки вилку и нож. — Тогда завтра на рассвете? Хотя он не мог быть уверен, что его слова достигли своей цели, ее волнение передалось ему. Если она поняла его так, как он надеялся, то она умело скрыла свои чувства. Он до сих пор не научился читать ее. Ему оставалось только вглядываться в мелочи, надеясь разгадать хотя бы часть её мыслей. Когда она нанизала кусочек брокколи на вилку и приблизила его ко рту, Родольфус обнаружил что жадно ловит каждое её движение. Он не мог отвести глаза, не мог подавить щекочущее ощущение внутри. Она разжевала тот кусочек брокколи с видимым наслаждением и проглотила. В то время как её внимание было сосредоточено на пище, он пытался выровнять собственное дыхание, потому что ему вдруг представилось какого это обхватить ее шею и ощутить под ладонью. Он не знал зачем. Чтобы зачем-то задушить? Чтобы соприкоснуться с чем-то красивым? Или чтобы подразнить ее, нарушив запрет? И послушать, что она на это скажет. Посмотреть, как себя поведет, что предпримет, чтобы оттолкнуть его ещё дальше. Будто могла прочесть его мысли, она замерла на миг, после чего схватилась за стакан с водой, как за спасательный портключ, сделала несколько поспешных глотков. Ее лицо отразило палитру эмоций, которую Родольфус не смог толком распознать. — Ты, наверное, тоже голоден? Тебе стоит поесть, — она неуверенно придвинула к нему вторую тарелку, ту что уже стояла на столе, когда он пришёл. Решив не смущать её, он стал есть. Хотя он почти не замечал вкус еды, это было неважно. Он ел медленно, последовательно, а тем временем в его мыслях зарождался хаос. Это были просто идеи, которые он не стал бы осуществлять. Небольшой протест — она могла выставлять нелепые и совершенно бессмысленные ограничения, но в воображении он мог сделать всё, что пожелает. Молчаливый ужин в её комнате был далёк от совершенства и не мог ничего исправить. Столик разделял пространство надвое, и несмотря на небольшой размер казался непреодолимым препятствием. Вместо тёплого света свечей горели бледные лампы. Не о чем было поговорить. В атмосфере висело неразрешимое давление. Придя сюда, он ожидал наткнуться на холодное презрение. Вместо этого Гермиона периодически бросала на него неопределённый взгляд, который становился всё более интенсивным, как будто она пыталась выявить что-то в его поведении. Такое случалось и раньше, но теперь это было особенно заметно. Родольфус гадал, что могло за этим скрываться. Несмотря на желание выяснить, он знал, что прямые вопросы или хитрость могли ее оттолкнуть. Ему следовало проявить терпение. Дать себе поблажку в виде замечательных, но аморальных мыслей. И придерживаться пристойного поведения. Но с Гермионой его обычные методы не всегда работали, особенно, когда он сам отступал от своих привычек и поддавался импульсам. Когда они закончили есть, за окном уже стемнело. Родольфус глотнул воду, стараясь оттянуть момент прощания. Он хотел задержаться, но причин для этого не нашлось. Гермиона напротив него хмурилась, погруженная в собственные мысли, далёкая и недоступная для понимания. Тонкие пальцы рассеянно коснулись волос и скользнули за ухо, вниз по шее и в сторону по плечу, убирая густые каштановые кудри, этим открывая изгиб шеи и плеча. Он сглотнул ком в горле. — Надеюсь, ужин тебе понравился, — голос стал глубже, он чуть подался вперёд. — Да, всё было очень вкусно. Передай моё спасибо домовому эльфу, — она улыбнулась. Для Родольфуса это прозвучало так же дико, как если бы она попросила его передать привет почтовой сове. — А как его зовут? Родольфус поразился ее вопросу. Не это занимало его. Сам он давно уже не обращался к домовику по имени, потому бесполезно было звать того кто много лет назад перестал отзываться, существуя в своем параллельном мирке. — Тарси. Думаю, что он это забыл от старости. Он немного сумасшедший. — Мне Тарси не показался таким, — возразила она убежденная в своей правоте, напомнив саму себя прежнюю, — скорее пугливым. — Если бы меня не стало, он бы остался служить Беллатрикс. Такое напугает любого. — Я его понимаю, — прошептала она и подтянула рукава свитера так чтобы они прикрывали ей руки почти по всей длине. Вчера он грубо задрал ее рукав, чтобы напомнить ей о содеянном Беллой. И из-за этого ощутил укол совести и некоторую горечь, которую не пытался скрыть. В отличие от всего остального. — Я передам ему твою благодарность, — это было сказано, чтобы отвлечь ее, потому что он был уверен, что домовик не покажется. — Но ты может быть увидишь его раньше. Видимо, ты вызываешь у него симпатию. С почти неразличимой интонацией она спросила: — Тогда передать что-то от тебя, когда увижу его? Что за странные вопросы она задавала? Что она хотела от него услышать? Родольфус не мог отделаться от ощущения, что это какой-то экзамен, который он мог с грохотом провалить, если бы плохо знал Гермиону. Он плавно кивнул, соглашаясь: — Похвали его от меня. Оценить старания обездоленного создания, этого она от него ждала. Если бы не история с Винки, он ни за что не догадался бы, как отвечать. Гермиона посмотрела на него с прищуром. Может быть не поверила в его искренность. Надо уйти сейчас, подумал он, пока он окончательно ничего не испортил. Ее доверие было хрупким, ломалось легко. Он поднялся из-за стола, в то же время наблюдая за реакцией: как она подобралась, вытянулась стрункой, но осталась сидеть на месте. — Уже поздно, надо выспаться, — сказал он, блуждая в беспорядке сознания. — На рассвете я зайду за тобой, — в этом не было нужды, но его это совершенно не волновало. У двери он на мгновение задержался, обернулся. Она сидела в кресле, руки беззащитно переплетены на груди, вздымавшейся протяжно. Его взгляд скользнул по ней — от сведенных вместе ног до нервно сжатых пальцев рук, от тонкой шеи к губам. И захотел запомнить ее облик: хрупкое тело, скованное в простой свитер и штаны. Она казалась уязвимой, испуганной и странно недосягаемой. А в его теле копилось напряжение. — Спокойной ночи, Гермиона, — попрощался он мягко. Она подняла глаза, их взгляды встретились. Её руки медленно сползли вниз, плечи расправились. — Спокойной ночи, — повторила она тем же тоном. Он знал, что обязан немедленно уйти. Пальцы его сжались вокруг ручки двери, повернули. Он вышел. Втянул в легкие воздух и зашагал прочь, желая одновременно остаться и оказаться как можно дальше от источника смуты в лице девушки. За его спиной раздался мерный треск ветвей. Ритм шагов совпадал с ударами сердца, пульсирующего в груди. Родольфус уходил, ускоряя шаг. Невидимым арканом его невыносимо тянуло назад, и мысли предательски вились вокруг Гермионы.