In war we trust

Кошки — чёрная, рыжая и черепаховая — проскочили под ногами Родольфуса. Он замедлил шаг, чтобы не отдавить ничьи хвосты или лапы, проследил за тем как животные одно за другим скрылись в столовой. Оттуда раздались крики и смех. Он насторожился, вынул палочку из кармана. — Я тебе уже говорил, — раздался рядом голос Рабастана, Родольфус обернулся к брату, который со снисходительной улыбкой кивнул на палочку в его руке, — твоя жена будет сердиться. — О чём ты? — спросил он растерянно. Рабастан приподнял бровь, словно мысль была очевидна: — Ей не нравится, что ты колдуешь над детьми. — Над детьми? — удивился Родольфус. Беллатрикс ненавидела детей и сама заколдовала бы их, насколько он знал. Он вновь посмотрел в сторону столовой и опустил палочку в нерешительности. Ему вдруг отчаянно захотелось выяснить, что происходит. Он пошел на источник шума и осторожно заглянул за дверь. В старинном убранстве столовой воцарился невероятный переполох. Комнату будто разнёс ураган. Стулья были разбросаны. Скатерть испачкана и криво свисала со стола, предметы и еда валялись повёрнутые вверх дном. В центре бардака на обеденном столе стояла девочка пяти лет. С густыми каштановыми волосами, в цветастом платьице, босоногая. Сердце Родольфуса пропустило удар при виде её. Девочка, держа черепаховую кошку, подняла на вытянутых руках и прокричала: — Вингардиум Левиоса! Из-под стола послышался сдавленный смех. Девчонка выпустила из рук кошку и норовисто спрыгнула вниз, помчалась прочь из столовой мимо Родольфуса, который выглядывал из-за двери. Он инстинктивно поймал ее на руки и поднял перед собой, внимательно рассматривая. Щеки у неё испачкались краской. В завитушках волос застряли травинки, должно быть чуть ранее она играла в саду. Длинные ресницы, как крылья бабочек, колыхались от удивления. При улыбке передние зубы у нее оказались чуть длиннее остальных, как у крольчонка. Крошка была совершенством и будто излучала золотой свет. Сердце его защемило от тепла. — Папа! — взвизгнула девочка, обвила шею Родольфуса и слюнявым поцелуем впилась ему в щеку с громким чмоком. Ее волосы щекотали его шею и лицо. Непривычная нежность в душе продолжала расти. Так доверчиво и крепко его ещё никто не обнимал. — Папа? — послышался вопросительный голос. Родольфус посмотрел вниз. В проёме двери стояли ещё двое детей: черноволосая девочка с фарфоровой кожей и конопатый рыжий мальчик. Оба того же возраста, что и девочка в его руках. — Мама снова переставляет книги в библиотеке, — с виноватой гримасой черноволосая скосила глаза в сторону, словно имела к этому прямое отношение. Она была Беллой в миниатюре, поэтому к ней он испытал отторжение. Но она назвала его папой. Он опустился на колени и неуверенно обнял ее. Относиться к своим детям одинаково его заставлял долг привитый воспитанием. Девочка коснулась его щеки вялым поцелуем. Чинно отстраниться ей помешал рыжий мальчик, который внезапно присоединился к общим объятьям. — Я тоже хочу, — сказал он, обнимая сразу и девочек, и волшебника. Родольфус удержал всех троих. — Рональд, я тебе зуб выбью, — "маленькая Белла" зашипела и сразу выпуталась из сплетения рук. Рыжий с визгом унёсся прочь с наигранным испугом. Босоногая сорвалась с рук и убежала следом, даже не обернувшись. Маленькая "Белла" наградила отца напоследок взглядом исподлобья, а затем ушла. В смятении чувств Родольфус провожал их глазами. И это его дети? Он не понимал, откуда они у него взялись. Все трое не могли быть его детьми. Такое невозможно. Почему они такие разные, такие непохожие друг на друга? Ещё и одного возраста. Черноволосая упомянула мать, которая по неизвестной причине переставляла книги в библиотеке. Возможно, у нее найдется ответ. Он поднялся и направился туда. Его вело желание проверить свои догадки. На миг он задержался у входа в библиотеку. Разволновался не на шутку. Ему показалось что от того, кого он встретит за дверью, зависела вся его жизнь. Он нерешительно повернул ручку и переступил порог, чтобы выяснить это После этого он проснулся. Над ним купался во мраке потолок. В окно дул прохладный воздух. Родольфус лежал в тишине и слушал, как глухо в груди стучит сердце. Ему было тоскливо от мысли, что всё ему только привиделось. Это было безумие. Ещё безумнее были чувства, которые он испытывал. Он ещё раз вспомнил своих воображаемых детей. Босоногая девочка, словно тёплый луч света вызывала только заботу и нежность, которую он не в силах был выразить. От второй — его прошибала оторопь, она была будто порождение Беллатрикс. Ну, а третий походил на Рональда Уизли. Помнится Родольфус хотел, чтобы у него был похожий сын. Воображение разыграло его. Очень жестоко разыграло, слепив в его грёзах семью, которой у него быть не может. Тоска, как от потери близкого, наполнила мир холодом. Этих детей никогда не было и не будет. Невозможно представить, чтобы такое случилось в реальности. Но это была та жизнь, о которой он мечтал. Ему только хотелось посмотреть, кого воображение нарисовало бы в образе матери этих детей. Он нехотя нащупал палочку на тумбе и проверил время. Рассвет близился. Наступила пора собираться. Вскоре Родольфус был полностью готов. Он думал о предстоящем дне, не позволяя себе вспоминать сон. Тревожное чувство подгоняло его торопиться. Когда он постучал в дверь Гермионы, она открыла в то же мгновение. На ней снова были синие маггловские штаны и тонкая куртка поверх розовой кофты. Ее волосы были собраны, но отдельные пряди выбивались из толстой косы. Он замер. Босоногая внешне напоминала Гермиону. Во сне и после пробуждения он этого не понял, но теперь осознал, что такой могла быть её дочь. Их дочь. Гермиона наградила его подозрительным взглядом, он смотрел на нее слишком долго. — Привет, — коротко поздоровавшись, она прошла мимо. Он шел за ней, злясь на себя. Нужно было выкинуть из головы безумный сон, вырвать из сердца тоску и не вспоминать больше. Ему лучше собраться с мыслями. Что за нелепые фантазии его посещали! В отличие от него, эмоциональный спад у Гермионы прошел. Она была собранной и сосредоточенной. Спустившись, забрала палочку из гостиной. Каким-то образом ей легко было обходиться без магии в эти дни. А ему не удавалось совсем отказаться от волшебства, даже при том, что это приводило к новым повреждениям. Магия была привилегией... и зависимостью. Помня об обещании, Родольфус не предложил Гермионе руку у барьера. Он дождался, когда она, лишь мгновение помедлив, сама возьмёт его под локоть для парной трансгрессии. Тьма затянула их. Через миг они появились на пороге скромного дома, в котором когда-то с семьёй жил Эван Розье. Внутри не было ни единой живой души, как показало заклинание обнаружения. Гермиона зажгла Люмос ярче и последовала за Родольфусом. Здание немного обветшало за двадцать лет со смерти владельца. Следы волшебства в этом доме почти рассеялись, имелись лишь отголоски магии. Ещё несколько лет они рассеются без следа, и дом ничем не будет отличаться от дома маглов. В комнатах где-то не хватало мебели, словно последние жильцы собрали всё, что могли унести, и покинули жилище без оглядки. Должно быть сын Эвана так и поступил. — Удивительно, всё вынесли подчистую, — Гермиона была разочарована. Очередная ниша под полом прятала в себе лишь следы плесени и паучьих трудов. Тайники давно были опустошены. — Кажется, от этого дома не будет проблем, — заметил Родольфус. — Как и пользы, — добавила Гермиона. Они осмотрели помещения первого этажа. Осталось подняться наверх. Гермиона, совершенно не таясь, поднялась по лестнице. Холодный отсвет Люмоса скользил по голым стенам. Она повернула ручку самой первой двери. — Заперто, — она с удивлением отступила на шаг, коснулась палочкой замка́. — Алохомора, — замочная скважина щёлкнула и дверь со скрипом отворилась. Удержать Гермиону он не успел, она уже переступила порог, так сильно хотела найти хоть что-нибудь значимое. Когда огляделась в комнате, она попятилась и врезалась спиной в Родольфуса. Он заглянул внутрь поверх головы ведьмы. Оказалось это единственная комната в доме, в которой сохранилась прежняя обстановка. По стенам расположились пыльные стеллажи с излежавшимися книгами. Рядом с окном, занавешенным портьерами, стоял массивный стол и кожаное кресло, в котором сидел призрак. Это был Эван Розье. Щуплый волшебник поднялся с места. Лишь на пару дюймов выше Гермионы он визуально казался чуть более вытянутым за счёт тонкого сложения и способности висеть в воздухе. Как при жизни волосы он зачесывал набок, но были во внешности и изменения. К примеру, разодранная мантия, ее покрывали бледные пятна крови. Призрачная кровь каплями стекала на пол, а через пару мгновений растворялась без следа. Щеку рассекал продолговатый порез, печать последнего сражения. Узкое лицо привидения вытянулось ещё сильнее от удивления. — Мерлин мой, у нас гости... — восторженно заговорил Розье, — Эван, проснись, у нас гости! Обогнув девушку, Родольфус вышел вперёд, чтобы поскорее выяснить есть ли в комнате неизвестная угроза. Над камином висел портрет в позолоченной раме. Мужчина на портрете тоже был Эваном Розье. Только этот образ волшебника не был изранен и носил дорогую мантии без пятен крови. Его изобразили по пояс, развернув в три четверти к зрителю, в скрещенных на груди руках испускала слабые искры волшебная палочка. От криков привидения он зашевелился и сонно открыл глаза. — Неужто Феликс вернулся? — заворчал портрет. Его взгляд упал на Родольфуса. — Ах, это вовсе не Феликс, — ворчливо сказал он сам себе, а потом лисья улыбка исказила широкий рот Эвана, и он заговорил уже медовым голосом: — Какой приятный сюрприз, Родольфус Лестрейндж. Ты ничуть не изменился. Неужели так мало времени прошло? А я думал, что мы тут уже пару сотен лет томимся, если не больше. — Не ожидал тебя встретить, Розье, — Родольфус приветствовал обоих: и портрет, и призрак. На что портрет поднял руку с оттопыренным указательным пальцем и серьёзно заявил: — Нет-нет-нет. Розье зови его, — он указал на привидение, а потом показав на себя, добавил: — а меня Эваном. Так будет точнее. — А кто эта милая леди? Твоя новая жена? — привидение подкралось к Гермионе со стороны, оно так и светилось от любопытства. Родольфус на миг растерялся, этот вопрос отозвался уколом в сердце. Вспомнился предрассветный сон. Если бы он осмелился однажды жениться на Гермионе, у них могла бы родиться дочь. И она была бы полукровкой. Мог ли он настолько сильно нарушить вековые убеждения, чтобы прервать чистокровную линию? И как можно скучать по тому, кого еще нет? Он не понимал почему так происходит. Розье тем временем не отставал от девушки: — Не припоминаю, чтобы мы когда-либо встречались, дорогая гостья. — Это Пенелопа, — совладав с собой, Родольфус назвал именем, которое Гермиону, которое она уже использовала раньше, — моя помощница, — последнее добавил, чтобы пресечь дальнейшие расспросы о взаимоотношениях. — Здравствуй, милая Пенелопа. Меня зовут Розье, — пропело приведение очень близко к ведьме. — Привет, Розье, — ответила Гермиона, стараясь звучать дружелюбно и не смотреть чаще одного раза за реплику на капающую с мантии кровь. Портрет пытался выглянуть за раму, но особо в этом не преуспел: — Как интересно! Не могла бы ты подойти поближе, Пенелопа, мне отсюда тебя не разглядеть. Родольфус, посторонись, пожалуйста. Дай полюбоваться на первую за последние годы женщину в этом доме. Родольфус неохотно исполнил просьбу. А в этот миг привидение плавало по воздуху вокруг Гермионы, оценивая и разглядывая ее снизу доверху, покачивая головой, словно что-то с ней было не так. Видимо, оно не одобрило ее наряд. Родольфус, который уже давно привык к ее виду, изо всех сил сдерживался от того, чтобы сделать покойному волшебнику замечание. — Не знал, что тебе теперь нужна помощница, Родольфус. А в чем именно она тебе помогает? — Мы выполняем задание, Эван, — коротко ответил он, не желая вдаваться в подробности. — Теперь это так называется? — хихикнул портрет, вызвав у Гермионы вздох возмущения, — Что ты умеешь такого, милая, чего не умеет наш друг Родольфус? — Люмосом подсвечивает пока он дела делает? — привидение изогнулось, приблизив нос вплотную к свету на кончике волшебной палочки. Гермиона старалась не позволить привидению оказаться слишком близко, было видно как ей некомфортно. Родольфус подавил желание отвлечь Эвана Розье от нее. Хотелось помочь, но что-то будто умоляло его сейчас не вмешиваться и посмотреть к чему это приведёт. Ей ничего не угрожало. Ни один из них не мог нанести ей вред. — Ну так что? Чем ты там помогаешь Родольфусу? — пытливо спросил портрет. — Мы ищем артефакты, — ответила Гермиона, чем вызвала сначала лёгкое недоумение, а потом раскатистый смех у обоих. Они одновременно заголосили: — К чему вам артефакты? Родольфус, уж не поменял ли ты стезю? — Эван постукивал палочкой по подбородку, не прекращая разглядывать ведьму. В это время его призрачный двойник хохотал: — Какая потешная. Ты её водишь с собой, чтобы скучно не было, не так ли? Родольфус на это не ответил. Ответы их не интересовали. Они ведь даже на секунду не умолкали, чтобы он вставил хотя бы слово. Родольфус уже не следил, кто из них двоих произнёс те или иные фразы. Он прошел в стеллажам, сделав вид, что изучает те немногие книги, которые там остались. И внимательно наблюдал за происходящим, готовый в любой момент вмешаться, если ситуация выйдет из-под контроля. — Может ты и нам поможешь? В этом доме не хватает какой-нибудь забавы, уж очень здесь скучно. Он перевернул страницу, пробежал глазами по строчкам, но так и не смог вчитаться в суть. — Прислуга нам будет весьма кстати. Мы можем платить. Золото у нас есть. Со вздохом Родольфус потёр переносицу, из-за болтовни этих двоих у него разболелась голова. Они говорили без умолку, перебивая друг друга. — Разумеется, как же иначе, Розье. Для чего ещё нужны миловидные ведьмы. Ему не нравилось то в каком тоне привидение и портрет говорили, не нравились их прозрачные намёки, не нравилось видеть Гермиону беспомощной. И в то же время он чувствовал, что должен дать ей и себе больше свободы. Чтобы она поняла, что он больше не будет ей мешать, если ей захочется действовать самостоятельно. — Ты свободна? Если да, то я всё ещё кое-что могу предложить тебе, как женщине. Родольфус вскинул голову и захлопнул книгу, которую держал. Привидение махнуло рукой по телу Гермионы. — Не приближайся, — безуспешно она старалась увернуться от контакта с привидением, которое загнало ее вглубь комнаты. Намёки и манеры Эвана Розье и в прошлом бывали крайне разнузданными и лицемерными. Родольфус сжал кулаки, его терпение было на исходе. Ему не нравилось поведение обоих версий Розье, но особенно ему не нравилась его собственная реакция. Хотелось убить Розье, хотя тот уже был мёртв. — Расскажи нам, дорогая, как именно ты помогаешь нашему другу. Может ты и нам покажешь свои фокусы? Даже когда в словах не было ничего особого, в том с какими интонациями они были произнесены — было. Гермиона могла бы пропустить всё это, не принимая близко к сердцу. Однако Родольфус разделял её ярость. Он сам хотел бы дать за неё отпор, только она оказалась скорой на расправу. В портрет полетела чёрная краска, заляпав поверхность, а в привидение порча Оглушения. — Не смейте так со мной обращаться! — Сотри это немедленно! — завопил Эван, отплёвываясь и кашляя. — С ума сошла, как ты смеешь нападать на нас! — Призрак стремительно приблизился к Гермионе и прошел сквозь нее, зная, как это будет скверно ощущаться. Совершенно ошеломлённая от ощущения ледяной волны она застыла, хватая ртом воздух, и застучала зубами. А Розье развернулся, точно решив повторить трюк. Родольфус заслонил девушку собой: — Хватит! Прекрати это. Розье передумал нападать и скользнул в сторону. Чтобы немного успокоить возмущенные крик Эвана Родольфус стёр взмахом краску с портрета. — Научи её манерам, — проворчал портрет, потирая глаза, словно это могло помочь. — Это вам нужно поучиться, судя по тому что вы тут устроили, — огрызнулся Родольфус. — Вы ведёте себя отвратительно. К тому же, всё сказанное правда, мы ищем заколдованные предметы. Привидение повисло под потолком, упирая руки в бока: — Говоришь, ты явился сюда с этой девкой искать что-то заколдованное? В нашем доме? — он фыркнул и всплеснул руками, несколько прозрачных капель разлетелось в стороны. — В этом доме заколдованы только мы с Эваном. Всё остальное Феликс увёз. Все портреты, все ценности, даже нашу волшебную палочку. Оставил нас в полном одиночестве и не простился. — Тогда мы уходим, — сказал Родольфус. — Но кое-что осталось, Розье, — вдруг сказал портрет. Привидение спустилось ниже и подплыло к своему нарисованному двойнику ближе. Они заговорили шепотом, явно не желая чтобы их подслушали. — Не стоило тебе колдовать. Родольфус удивлённо обернулся на шепот девушки. Он ощутил горячую волну поднявшуюся внутри из-за этих простых слов и того как ласково она на него смотрела. Ему хотелось продлить это мгновение, когда из этого транса его вывело громкое покашливание портрета. — Мы посовещались... И пришли к выводу, что кое-что можем предложить, взамен вы окажете услугу нам. Родольфус переглянулся с Гермионой. Казалось она поняла его без слов и потому кивнула. Он вновь обратился к собеседникам: — Смотря, чего вы хотите. — Мы хотим в Румынию. К нашему сыну. К этому неблагодарному мальчишке, который думает, что умнее всех, — привидение стало наматывать круги под потолком, пока говорило. — Этот мальчишка должен быть старше, чем ты на момент твоей смерти, — заметил Родольфус. — Да, он уже взрослый мальчик, наш Феликс, — согласился с ним портрет. — Выбей для нас в Министерстве разрешение. Тогда мы отдадим всё, что у нас есть. Мы всё равно не можем ничего унести с собой. Тем временем привидение кружилось без остановки: — Пообещай, что выполнишь нашу просьбу. Ну же, Родольфус, решайся. Для тебя это ничего не стоит. — Хорошо, — согласился он. — Я помогу, если вещь окажется для меня полезной. — Договорились, — обрадовался портрет, захлопав от радости. — Но помни, обещание мертвецу — дороже злата. Привидение поспешно заговорило: — Здесь за Эваном есть тайник. Если ты, Родольфус, вскроешь его, то сможешь взять то, что там спрятано. Оно защищено простым заклинанием. Феликс не нашел его, только из-за того, что не захотел трогать мой портрет. Родольфус сдвинул картину в сторону, оказалось, что рама крепится к стене рельсовыми направляющими. На стене было небольшое углубление перекрытое прозрачной преградой. Самая простая защита, какую можно было представить. Внутри покоился деревянный футляр. На проверку ни сам футляр, ни его содержимое не имели значительных следов магии. Родольфус откинул крышку и взял в руку небольшое дамское зеркало в серебряной оправе на ножке. — Это зеркало истины, — с благоговением произнес Розье за его спиной. Родольфус никогда раньше не слышал о таком артефакте: — Что оно делает? — Я думал, название говорит само за себя, — посетовал Розье. — Названия бывают обманчивы, — заметила Гермиона с легким раздражением в голосе. Эван демонстративно прислонился к краю картины, разглядывая свои ногти. — Оно показывает истину, милая Пенелопа. Просто возьми его в руки, сама поймёшь. Гермиона с подозрением спросила: — Не буду я это брать. Зачем мне ваше зеркало? — Никто тебя не заставляет, — пропел Розье, елейно улыбаясь Гермионе. — Не бойся, оно безобидное. Мы бы не предлагали, будь это не так. Мы не желаем вреда. Возьми его в знак примирения. Гермиона подошла к Родольфусу. Она смотрела на предмет в его ладони. Ничего не происходило. Родольфус не стал мешать, она могла сама решить, забрать артефакт или отказаться от такого подарка. Но им обоим было любопытно, что могло это зеркало. Она вытянула и опустила руку, ее пальцы прошли амальгаму насквозь. Родольфус почувствовал тепло её кожи на своей ладони. Она подняла к нему испуганные глаза, не понимая что произошло. На миг ему показалось, что она вот-вот растает в воздухе. Чтобы удержать, он перехватил девушку за руку, притянул её тело к себе, прижав до неприличия крепко. Он бы себе не простил, случись с ней что-то по его вине. Из-за этого зеркало выскользнуло с руки, со звоном упало и разлетелось вдребезги. Гермиона смотрела на Родольфуса в изумлении, ее дыхание участилось, зрачки расширились. — Так я и знал. Грязнокровка, — Эван сказал это будничным тоном, словно такое происходило каждый божий день. — Что? — растерянно спросила Гермиона, выходя из оцепенения. — Что слышала. Зеркало может взять лишь тот, в чьих предках текла хотя бы капля волшебства. А у тебя нет ни капли, — Эван фыркнул. — Лестрейндж, зачем ты привел ее в наш дом? Это оскорбительно. Сердцебиение Родольфуса начало потихоньку успокаиваться. Ничего по-настоящему плохого не произошло, Гермиона была всё ещё с ним. У него камень упал с души. Но эти двое испытывали его терпение на прочность. — Ты мог просто спросить, — он ответил, сердясь на то с каким превосходством и глумливыми улыбками оба Розье теперь держались. — А ты бы сказал правду? Не смеши моего боггарта, — рассмеялся Эван. — Я бы мог поверить, что ты якшаешься с этим отребьем только если бы не знал тебя. Я сомневаюсь, что ты, друг мой, в своём уме, — заявил портрет, его взор сверлил ведьму с подозрением. — Она там ничего с тобой не сделала? Приворожила может? Слушая это, Гермиона дёрнулась, чтобы вынуть палочку, но Родольфус перехватил её руку поудобнее, не желая выпускать из своих объятий. Она как будто не обратила внимание, захваченная гневом. — Ничего не ешь и не пей из ее рук, — вставил призрак, наблюдая за её попытками вырваться. — Поверь, целее будешь. — Не говори ерунды, Эван, — отмахнулся он. Она перестала рваться из кольца рук, обречённо опустила голову и шумно выдохнула, мало-помалу выравнивая дыхание. — Вам ведь было скучно? — вдруг холодно заговорила Гермиона, посмотрев на портрет. — Хотите я помогу? Я могу сжечь вас, гарантирую вы забудете скуку навеки, — её голос чуть срывался. Родольфус всё ещё сжимал её в своих объятиях, совершенно игнорируя, что не должен к ней прикасаться. Он чувствовал вибрацию её голоса под ладонью, что лежала на узкой спине, грудью ощущал каждое движение. Ощущал едва уловимый нежный аромат, который испускали ее волосы. — Варварство! Не подпускай ее к Эвану, Родольфус. — Толку от вас, как от помёта фестрала. Никакого, — Гермиона пнула оправу разбитого зеркала со всей силы; та отлетела, с лязгом приземлившись в дальнем углу. — Помёт фестрала используется в чистокровных обрядах, грязнокровка, — заявило привидение с превосходством. — Он лжёт, — без сожаления Родольфус выдал правду, — нет таких обрядов. — Лестрейндж, ты на чьей стороне?! О, не говори, что стал магглолюбом, — рассмеялось привидение. Новая волна негодования поднялась внутри, хотя и была слабее прежней. Маглы ему не нравились, а быть маглолюбом было всё ещё позорно, но... но всё это не касалось Гермионы. Она была лучше многих чистокровных. В ней было достаточно качеств, которые выделяли ее на фоне большинства. Она нравилась ему по многим параметрам. Он не собирался за это оправдываться. А Гермиона приподняла брови, наблюдая за его реакцией. Ей тоже было интересно каким будет его ответ. Он хотел бы что-то сказать, но слова не приходили на ум. Как объяснить? Пока он придумывал выход, Эван продолжал говорить, высоко задрав нос: — Знаешь, Родольфус, что делают все грязнокровки, попадая в волшебный мир? Ищут однофамильцев, чтобы доказать, что это их мир тоже. Глубоко в душе им известно, что без кровного статуса они никто. — Все грязнокровки так делают, — добавил Розье. Он плыл по спирали вокруг них, обдавая холодом и смеясь. — Ты слышал теорию, будто они потомки сквибов? Выдумка грязнокровок. Они сами это сочинили. Родольфус знал к чему вело привидение. Как бы чистокровные волшебники ни старались навеки откреститься от сквибов, те оставались частью их общества и их имена вносились в родословные наравне с волшебниками. Их легко было отследить и найти. И если у кого-то из них появлялись волшебные дети, то они точно также оказывались в родовой системе. Магия никогда не совершала ошибок. Именно поэтому маглы оставались маглами, а волшебные потомки сквибов становились полукровками или в редких случаях признавались чистокровными. Так и не получив ответ, они переключили внимание на девушку. — Рано или поздно, очередная грязнокровка, вроде тебя, Пенелопа, понимает, что волшебной родичей у неё нет и быть не может, — с жалостью прошептал Розье, мазнув пальцем по ее щеке, этим заставив ее мелко задрожать. — Я уверен, ты испытывала стыд и унижение за свое происхождение. Наверное не было такого человека, который презирал бы твою кровь сильнее, чем ты сама. А если бы ты нашла признаки родства с волшебниками, тогда не было бы никого более высокомерного и гордого. А теперь скажи, милая Пенни, каково тебе было обнаружить, что ты и галеона ломанного не сто́ишь? Родольфус призвал все свои силы, чтобы это поскорее закончилось. А Гермиона вдруг звонко рассмеялась. Ладонями он чувствовал как резонирует в ее теле звук. Странно было наблюдать, как гнев на лице сменился весельем. Должно быть эта перемена заинтересовала Эвана и Розье тоже, потому что они слушали внимательно, когда она весело заговорила: — Что сказать? Вы только что пересказали историю Тома Риддла от начала до конца, — сообщила она, окончательно сбив Розье с толку. — А я никогда не чувствовала себя ущербной. Никогда не искала родню среди чистокровных, — последнее слово она передразнила в похожей манере. — Мне это не было нужно. Я свою семью знаю. Мои предки были маглами. Слышать это было, как стать свидетелем постыдного признания. Таким было отношение укоренившееся с убеждениями о превосходстве чистокровных волшебников. Чистокровные были в своём праве. Он знал, что ему придётся что-то решать с этим, если Гермиона останется в его жизни. — В моей семье я первая у кого есть магия. Но меня всегда удивляло, что посторонних так ранит моё происхождение. — Сильнее, чем это ранило тебя? Она пожала плечами. — Уж лучше быть грязнокровкой. В чистокровных семьях слишком много проблем. — Нет у нас никаких проблем, — возмутился Эван. — Все наши проблемы от маглов, которые ослабляют магию. — Ложь! Не знаю, как было раньше. Но среди моих сверстников я могу по пальцам пересчитать толковых чистокровных волшебников, — она вывернула вторую руку так, чтобы растопырить пальцы и загнуть по одному, как будто и правда пересчитывала. — Большинство недалеко ушли от сквибов. Это означает, что... — Что ты, глупая грязнокровка, завидуешь, — выкрикнул Эван, чем рассмешил Гермиону ещё сильнее. — Нет, это означает, что магия уходит к тем, кто способен её умножить, — глаза у нее задорно сверкали, губы изогнула победная улыбка, её пальцы впились в руку мужчины. — Мне кажется, это очевидно. С каждым годом у маглов становится больше волшебных детей. Пока чистокровные прикладывают усилия, чтобы ограничить стихию, и доводят свои семьи до вырождения — магия растёт. Расширяется, как Вселенная. Ее цель сохранить себя и разойтись по всему свету. Она... она как ступень развития. Как эволюция. Но вы хотели бы это задушить. Вы беситесь. У вас не получается это остановить. Сохранить власть. Чем больше сопротивление, тем быстрее это происходит. Вы сами виноваты. Родольфус впитывал каждое слово. Даже оба Розье слушали девушку, не прерывая. Ее рассуждения как минимум вызывали любопытство. Если не сказать больше. Да, вопрос всё ещё был спорным, у иных волшебников нашлись бы ответные аргументы против. Истина оставалась непостижимой. Но убеждённость и пыл Гермионы были заразительны, нельзя было не задуматься после таких слов. Но Розье, портрет и привидение, не могли даже на секунду допустить, что такие идеи могут хотя бы частично оказаться верны. Они отрицали любое слово, просто из-за того кем Гермиона была. Уверенность в собственном превосходстве черта многих чистокровных. Они не могли иначе. — Эта, с позволения сказать, теория хоть и занятная, но совершенно неверная. Ты называешь нас слабыми... Гермиона вошла в раж готовая до конца спорить: — Все самые талантливые волшебники наших дней полукровки. Вы отдали жизнь за такого. И он использовал вас, как пушечное мясо... — Она бредит. Кажется ее укусил садовый гном. Розье мог не знать истинное происхождение Волдеморта. Ведьма решила его просветить. — У вас просто нет доводов. Ваш ненаглядный господин сын магла и волшебницы. Это он копался в библиотеке и искал родственные связи, потому что без этого чувствовал себя ничтожеством. Вся ваша свора всегда боялась Дамблдора, а он был полукровкой. — Был? — портрет и привидение одновременно удивились. — Я ещё не закончила! — она не дала себя перебить. — Ваш господин не боялся ни одного чистокровного волшебника. Зато боялся младенца-полукровку настолько, что решил убить малыша в колыбели, как последний трус, — она тяжело вздохнула, делая паузу после длинной тирады. — Если в этом мире нужно лишь родиться в правильной семье... и неважны ни способности, ни порядочность, — устало проговорила она, — то пусть такой мир катится к чёрту. Розье и Эван переглянулись. Розье вновь подлетел ближе к Гермионе, намереваясь отомстить ей единственным доступным способом. Она неосознанно вжалась в Родольфуса, не желая повторять то, что испытала ранее. — Не смей к ней приближаться! — рявкнул на него Родольфус, отводя ее с пути привидения, которое отреагировало на окрик тем, что отлетело прочь. Похоже Розье всё ещё считались с Родольфусом, потому что хотели получить от него помощь. Хорошо, ведь хотя бы так он мог защитить девушку в этой стычке. Гермиона тяжело дышала. Он погладил ей плечо, не находя слов, но желая дать поддержку. И портрет и привидение притихли. Вдохнув и выдохнув, Гермиона посмотрела снизу вверх и попросила: — Пусти меня, Родольфус. — Нет! Не отпускай, её лучше посадить в клетку, как дикое животное! — выкрикнул портрет. Он понял, что больше не может притворяться будто забыл о своём обещании. — Я отпущу, только пообещай не тратить силы на споры. Эван Розье мёртв, не пытайся убедить мертвеца. Кивнув, она замерла выжидающе. Эмоции отступали, в её глазах осталось только опустошение. Ему пришлось разомкнуть руки. Ей было нужно успокоиться после стычки, она отвернулась и отошла в сторону. Родольфус почувствовал неприятный сквозняк, оставшийся с ним без Гермионы. Спор всё-таки задел её, но она не осталась в долгу. С сожалением Родольфус смотрел на ее очертания в рассеянном свете окна. Он не смог ничего придумать в её защиту, потому что в какой-то степени всё ещё разделял взгляды Эвана Розье. Это подавляло его. Невозможно в одночасье изменить убеждения. Но он был готов к тому, чтобы хотя бы попытаться понять иные взгляды. А сейчас ему лучше было оставить Гермиону в покое. Он вернулся к тайнику, в котором лежали какие-то бумаги. На всякий случай он взял их, чтобы просмотреть. — Обмен получился неравноценным, — сказал он. — Ваше зеркало оказалось бесполезным. Это был слабый укол, но всё же, ему казалось важным подчеркнуть это. Хотя бы так обозначить свою позицию. — Ты правда так считаешь? Ты вообще понимаешь с кем спутался? — Эван с превосходством глядел на Родольфуса, пока поигрывал палочкой в лощённой руке. Спутался. Конечно, он спутался с ней. У него нет никаких оправданий, хотя он оправданий и не искал. Это беспокоило его намного меньше, чем ожидалось. Он всегда знал, кто она. И не собирался забывать. Но она заняла место в его жизни, выкинуть её оттуда ни у кого не получится. Хотя бы потому, что Гермиона боролась за его выживание, когда он чуть не умер. И потому что она показала ему новый путь, чтобы получить желаемое. И ничего что его желания изменились. Хотел он теперь большего. Розье и Эван, как они себя называли, могли засунуть свои претензии церберу в пасть. Они были мертвы и ничего не понимали. Они даже не представляли, что с ним происходило. — Зеркало было уникальным. Оно передавалось поколениями. А ты и твоя грязнокровка взяли и сломали такую ценность. Он и его грязнокровка. Звучало даже лучше, чем он ожидал. Все ещё оскорбительно, но... Его. Она его. Это больше всего ему понравилось. — Чему ты улыбаешься? Ты дал обещание, Родольфус. Они не унимались, пытаясь воззвать к его совести или чувству долга. Он посмотрел сначала на привидение, а потом на портрет. — Я дал обещание с условием, что найденная вещь будет для меня полезна, — сказал Родольфус, отбросив очередную стопку бесполезных бумаг. — Погоди. Ты хотел нашей помощи и не сказал, что именно ищешь — мы предложили, что имели. Кажется ты нас обманул! — Никакого обмана, просто факт, — ответил Родольфус. — Вы устроили цирк вокруг вашего зеркала. И теперь ждёте, что я буду вам помогать? — сделав небольшую паузу, он сказал: — Вам ведь даже нечего предложить взамен. Эван вздохнул: — Да, у нас ничего нет такого, чтобы вы приняли за ценность. Мы можем предложить только себя. Мы заколдованы, Эван и я, и вы могли бы взять нас с собой. — Не вижу для этого  причин, — Родольфус наконец отложил бумаги, не найдя ничего интересного. — Думаю, мы можем возвращаться домой. Здесь больше ничего нет. Гермиона встала с ним рядом, готовая идти. — Погодите, — Розье медленно выступил из мрака словно дым, скользнул сквозь стену и появился в другом месте, прошел мимо стола и вновь скрылся в стене, откуда высунул лицо и доверительно заговорил: — Вы правда не понимаете? Я могу искать предметы. В этом мире нет таких мест, в которые я не мог бы попасть. — Я бы подумала, но ваш портрет нам в общем-то не нужен, — заметила Гермиона, поправила сумку на плече и застегнула куртку. Розье покачал головой: — Я без него вам помогать не стану. Мы одно целое. Без меня он свихнётся окончательно. — Портреты не меняются, — сказал Родольфус. Если бы портреты сходили с ума, его родители однажды поняли бы, какой катастрофой было решение породниться с Беллой. Из-за нее они были близки к исчезновению рода. Это было феерическое сумасшествие. — Все так думают, Родольфус, — Розье выплыл из стены и сделал вид, что сметает с рукавов невидимую пыль, — но одиночество, кого угодно доконает. Это заставило Родольфуса задуматься. — Ладно, допустим, мы возьмём картину с собой. Но мне не понятно, как вы хотите, чтобы мы переместили привидение из одного места в другое. Простите, если я слишком невежественна, — безо всякого сожаления добавила она с сарказмом. — Я всего лишь из семьи маглов. По правде Родольфус тоже никогда в таких вопросах не разбирался. — Хочешь знать? — прищурился Эван с картины, а дождавшись кивка, решил всё же ответить: — Просто открой верхний ящик. Он поднял руку и указал на стол у окна. Гермиона так и поступила, открыла ящик, но использовала для этого магию. Меньше всего ей хотелось в очередной раз стать объектом насмешек. Похоже на этот раз Розье не желали испытывать терпение своих визитёров. Внутри стола обнаружилась маска Пожирателя смерти. Серебряная, украшенная вихристой вязью и рунами. — Дух Розье привязан к маске, а не к дому. Так он выбрал в своём посмертии. Маску можно отнести в другое место, тогда он тоже переместится. Гермиона подошла к волшебнику и шепнула: — Мы не можем им доверять. Вдруг они предадут нас. — Мы должны всё взвесить, — прошептал он так же тихо, скорее самому себе, чем ей. Затем он обратился к Розье и Эвану: — Как вы можете гарантировать, свою преданность нам? Этот вопрос казалось поставил их в тупик, но оба довольно быстро оправились. — Я буду заложником, — Эван не был больше высокомерным, как в начале. — А Розье вы сможете контролировать пока с вами его маска. Он не способен от неё отдалиться. Мы понимаем риски. Вы двое творите что-то неправильное, но нас это не волнует. Мы просто хотим добраться домой. Родольфус вопросительно взглянул на Гермиону, она пожала плечами, давая понять что решение принимать ему. — Хорошо, — сказал он. — Мы возьмём вас обоих с собой, но вы обещаете выполнять наши приказы. Все без исключения. А я выполню своё обещание после того, как завершу поиски... Они длятся уже больше года. И нам всем очень повезёт, если они однажды закончатся. И ещё. Вы оба попросите у неё прощения. — Родольфус, не надо, — тихо прошептала она. — Надо, — он верил в свою правоту. Они должны были заслужить его помощь, а без извинений он и пальцем не пошевелит. — Вы никогда больше не будете её оскорблять. Либо никакой сделки не будет. Привидение осело с потолка рядом с портретом. Им обоим не нравилось это условие, но других вариантов у них не оставалось. — Хорошо, — заговорил Эван. — Мы просим прощения. Происхождение Пенелопы не наше дело. Гермиона молчала. — Понимаешь Пенелопа, мы здесь с ума сходим, — привидение восприняло реакцию девушки, как признак того, что тех слов недостаточно. — В доме нет ни одного портрета. Для Эвана это хуже Азкабана, быть запертым в одной картине. Феликс так поступил с нами. Для него, видишь ли, мы позорное пятно в истории семьи. Он сбежал, забрав всё. Только нас оставил. Мы хотим это исправить. Ведь это несправедливо быть наказанными за свои убеждения. Многие годы у нас не было иных собеседников кроме друг друга. И мы, может быть, чуть подзабыли приличия. Так что мы серьёзно, — подытожил он приложив руку к груди, демонстрируя сердечность и раскаяние. — Прости нас, дорогая Пенелопа. Родольфус слышал фальшь в словах Розье, но не стал вмешиваться. Гермиона могла сама решить верить или нет. — Хорошо. Я принимаю ваши извинения, — она раскрыла бисерную сумку, куда отправилась маска Розье. — Полезайте внутрь. И не высовывайся, пока я не позову. Родольфус снял со стены портрет и опустил в волшебную сумку. Привидение кивнуло, а портрет взволнованно смотрел на бездонное пространство сулившее ему неизвестность и темноту. — Вы ведь не бросите нас на дно океана? — уточнил он взволновано. Ни Гермиона, ни Родольфус ничего не сказали. Она закрыла защёлку. — Муффлиато, — прошептала. Заметив вопрос во взгляде Родольфуса, ответила: — Не хочу, чтобы они подслушивали. Они вышли на улицу. Было пасмурно и прохладно. Они могли бы сразу трансгрессировать, но Родольфус очень хотел пройтись. — Пойдем, покажу тебе кое-что. Гермиона последовала за ним, не задавая вопросов. Они обошли дом по кривой тропе и вошли в сад, которым когда-то гордился Эван. В ветре шептали деревья. Прошедший дождь омыл листву и зелень, обнажив чистоту красок. Капли дождя украшали каждый листок и каждый цветок. Сад зарос оплетённый бледным вьюнком, сорняками и одичавшими цветами, но по-своему оставался волшебным для взора местом. В лабиринте ходов, иной раз пропадали и вновь возникали тропы. Родольфус шёл дальше, углубляясь. У него была мысль, которую он хотел осуществить. — Колодец? — спросила Гермиона остановившись у каменного кольца. Родольфус ответил: — Колодец желаний. Нет, не волшебный. Просто в детстве мы думали, что если бросить туда монеты, то наши мечты исполнятся. Не помню кто это придумал. — И что, сработало? — с сомнением она заглянула вглубь, дна видно не было, как и воды. — Нет. Мечты были неправильные, — Родольфус вынул из кармана пару галеонов и один вручил ей. — Загадывай желание. Выбирай мудро. Произносить его вслух нельзя. И никто не должен знать, что ты пожелала. Он вытянул руку над колодцем, закрыл глаза и прислушался к своей душе. Чего он хотел на самом деле? Ответ был прост и сложен одновременно. Вихрь образов и ощущений, которые нельзя облачить в слова. Он раскрыл ладонь позволив монете лететь вниз. Услышал плеск в воды. Гермиона, наблюдавшая за его действиями, кивнула и бросила свою монету. — Знаешь, маглы так делают, — сказала она через мгновение, когда послышался плеск. — Никогда не видела, чтобы волшебники в такое верили. — В мире много удивительного. Мы, как волшебники, сами создаём условия, правила и запечатываем их своей волей. И если мы хотим, простые действия становятся волшебством, а мелочи — знаками свыше. Пойдем, через сад, а потом трансгрессируем. Назад они шли той же дорогой в молчании. Хрустели ссохшиеся стебли прошлогодних цветов угнетенных новыми побегами. Тихо дул прохладный ветер. Послышался писк. Родольфус остановился. — В чем дело? — спросила Гермиона, нервно оглядываясь. Он приподнял руку, прося ее быть потише. Прислушался. — Я что-то слышал. Это где-то рядом, очень близко, — он посмотрел в сторону откуда ему показалось повторился звук и направился туда. Он искал в кустах, откуда он слышал эти призывные жалобные звуки. Разорвал несколько стеблей бутонов, расцарапал кожу, только бы отыскать их. Трёх котят. Они все были разные, как во сне. Черный, рыжий и черепаховый. Это не могло быть простым совпадением. — Это котята, — сказала Гермиона, так словно он этого мог не заметить. Он кивнул и наклонился, ему в руки сам запрыгнул самый крошечный черепаховый котёнок. Он был ещё совсем мал, словно только несколько дней назад родился. Родольфус прижал его к себе, сам не понимая почему так больно на душе. Он словно давно искал кого-то очень родного, а теперь вновь обрёл. Погладил животное, радуясь, что заглянул в сад. Немного подумав, он взял рыжего во вторую руку. — Здесь ещё один, — сказала Гермиона и подняла чёрного котенка на руки. — Ты хочешь их забрать? — Что? Если я Пожиратель смерти, значит, надо их бросить тут? Обычно это Рабастан тащил отовсюду живность, но сегодня Родольфус не смог пройти мимо. — Нет, я так не говорила, — сказала она, скептически поднимая брови. И покачала головой, глядя, как он завертелся на месте, оглядываясь по сторонам. — Что ты делаешь? Он остановился и взглянул на нее. — Ищу их мать. Она должна быть где-то здесь, — ответил он настойчиво. — Я должен её хотя бы увидеть. Она медленно произнесла: — Зачем? Скорее всего она их бросила. Он не отступал. — Я должен знать, на кого похожа их мать. — На кого похожа? — Гермиона хмыкнула. — Ну, наверное, на кошку, — и смотрела на него с весельем. Просто она не понимала, как это важно. Ведь это знак свыше, он не мог это объяснить. Она быстро огляделась, немного поискала, но в итоге вернулась к нему, чтобы сообщить новость: — И её здесь нет. — Гоменум ревелио, — конечно это не сработало. Кошки не были человекоподобными существами. Родольфус чувствовал отчаянье. — Мы приютили сегодня портрет, привидение и трёх котят. Интересно, кто следующий? — рассмеялась Гермиона. Он улыбнулся. У неё был приятный смех. — Ты правда думал, что мы что-то отыщем в его доме? — Нет. А ты? — он прекратил поиски кошки, поняв что ничего не найдёт. — Я всегда очень надеюсь. Но я часто принимаю желаемое за действительное. Мне хочется верить. Может однажды я сделаю то, что должна. — Мы сделаем то, что должны, — поправил он, поглаживая котят. — Ты действительно веришь, что магия распространяется? — решил спросить о её теории. — Да. Меня на это надоумила моя подруга. Как-то раз она сказала, что магия никогда не кончается. Она может только начаться, но никогда не закончится. Что она бесконечна как Вселенная. И тогда я задумалась. Меня действительно занимал вопрос, откуда во мне волшебство. Я сравнила рождаемость волшебников у маглов. Так я поняла, что таких как я становится больше с каждым годом. Он не мог об этом судить, но... — Если так, — предположил он, — тогда рано или поздно среди маглов будет рождаться больше волшебников. А со временем никаких маглов не останется. Только волшебники. Это звучало оптимистично для Родольфуса. Он мог пересмотреть отношение к детям маглов. Смотреть на них, как на результат экспансии колдовской силы. Под таким углом, их существование становилось оправданным и даже желательным. Он представил себе мир, в котором больше не было разделения. В таком мире Гермионе не пришлось бы переживать всё это, а такой человек как Волдеморт никогда бы не возвысился. Но они жили в реальном мире. Здесь ее могли убить за то кем она была. — Может быть. Я не знаю. Иногда я действительно сомневалась — имею ли я право быть, — сказала она, поудобнее усаживая в руках чёрного котенка. — Мне не нравилось то сколько страданий способно причинить одно только моё существование. Мне было жаль, что так вышло. Но я с этим поделать ничего не могла. Так что таким как Розье придётся смириться с тем, что я существую, — она задумчиво погладила рыжего котёнка в его руках, мяукнувшего ей при этих словах. — Гарри и Рону было всё равно, кто я, они поддерживали меня во всём, — её голос стал глуше. — Они понимали, что есть вещи, которые нельзя изменить, и вещи, которые никогда не произойдут. А я не перестану быть собой. Родольфус всё-таки смог найти слова. — Когда всё закончится тебе не придется больше ничего доказывать. Все поймут это. Ты не обязана отвечать ничьим ожиданиям. Розье глупец, который равняет всех под одну гребёнку. Она поправила ворот куртки, почувствовав холодный ветер. — Он не знает каково это. Когда я только узнала, что я ведьма, то старалась всё узнать о магии, выучить больше заклинаний, историю, чтобы не ударить лицом в грязь. Я думала, этого будет достаточно, — она прикусила губу. — Мне казалось, что меня тогда примут на равных, потому что я старалась во всём соответствовать: вела себя так, носила только мантии, копила знания и могла исполнить любое колдовство. Но что бы я ни делала, я всегда была недостаточно хороша. Я бросила это дело. По мнению Родольфуса, она была хороша во всём. Если бы он её не знал, а она продолжала носить традиционные мантии, он бы никогда не понял, что она не чистокровная ведьма. — Самое обидное, я стала чужой среди маглов. Но осталась чужой и в волшебном мире. Где тогда моё место? Она казалась потерянной, словно пленница между двумя мирами. В глазах отразилась лишь тень отчаянья. — Здесь. Твое место здесь. В волшебном мире, — у него пересохло в горле и голос был хриплым. Гермиона подняла на него затуманенный взор. Ему хотелось как-то ещё выразить что-то ещё, но она уже опустила глаза. Тогда он добавил: — Я не знаю правда это или нет. Но то о чем ты сегодня рассказала для меня похоже на истину. Магия, как сила, которая простирается на весь мир — могла бы изменить всё. Но до этого было слишком долго ждать. А он хотел, чтобы Гермиона могла быть полноценной частью его мира уже сейчас. Чтобы не была гонима. Она была достойна этого и уже заняла в его жизни важное место.