***
Мотоцикл тормозит неприлично близко к подъезду, возможно нарушая чьи-то негласные правила, а всё лишь для того, чтобы не тратить время на дорогу, потому что кажется внутренний рычаг сорвётся раньше. Мин поспешно спускается на землю, буквально стаскивая за руку подростка, что выглядит до нельзя расстеряным, и разгарячённым, с выпирающей ширинкой. Старший действует без слов, с определённо заданной целью, идёт быстро, не обращая внимания что парень позади него чуть ли не спотыкается от быстрого темпа. Юнги не даёт времени подумать, остепениться, придти в себя, тащит за собой, буквально насильно, не останавливаясь до самой двери квартиры. Расправляется с замком на удивление быстро, без проблем, не разу не уронив ключи, из-за трясущихся рук. Толкает младшего вовнутрь, от чего тот едва не падает, но на ногах устоять помогают чужие руки, что моментально захлопнув дверь, прижимают хрупкое тело к ближайшей стене, с отчётливым стуком, и наверняка доставляя от удара боль. Он просто потерял контроль, и не в силах остановится, не слышит нечего вокруг, тонкого голоса что внезапно становится умоляющим, просит остановится, не чувствует маленькие ладони что отталкивают в плечи. Мин сжимает силой тонкую талию, и впивается в губы настойчивым, даже грубым поцелуем, который кажется и не требует ответа. Бледная рука опускается ниже, безцеремонно сжимая упругие ягодицы, специально, до боли, до красных отметен. Юнги целует напористо, глубоко, несмотря на то, что чужие губы по возможности смыкаются, а ладони настойчивее отталкивают в грудь. Юнги не замечает, заставляет младшего обвить ногами торс, подбрасывая в воздухе, вдавливая в холодную стену сильнее, почти до хруста костей. На губах чувствуется солоноватый вкус, и посторонняя влажность, помимо слюны, его словно током пробивает, осознание всего приходит слишком резко, силой пошатывая сознание, что даже в висках стреляет резкой болью. Он отстраняется, словно не веря своим глазам, смотрит, как стелятся слёзы по щекам, как подрагивают покрасневшие губы, что кажется покусаны настолько, что в некоторых местах выступает капельки крови. Чимин смотрит в ответ, напуганно, с удивлением, и нескрываемым разочарованием. Он шевелит губами, будучи не в силах сказать и слова, смаргивает слёзы, и вновь толкает Мина в грудь, прикладывая все силы. Юнги застывает в ступоре, не верит что смог сорваться, позволить себе то что под строгим запретом, что отдельным пунктом выделенно в сознании, в собственных принципах, а ещё, к слову, в конституции. Удар в грудь пусть и слабый, и он бы мог его просто проигнорировать, или вообще не заметить, но тело ведёт назад, а лучше бы вообще куда подальше. Он позволил себе непозволительное. И если кто-то и готов его за это простить, то уж точно не собственная совесть. Чимин спускается ногами на пол, смотрит в последний раз, сглатывая ком в горле, и поспешно покидает чужую квартиру, не сказав не слова.***
Юнги допивает вторую бутылку соджу, и стискивает челюсть, от того что противное чувство вины, не отпускает до сиг пор. За окном уже темнеет, он сидит на кухне, на барном стуле, и уже который час, слушает оглушающую тишину, что прерывается только строгим голосом совести в голове. Он позволил себе сорваться, сделать больно любимому человеку, поэтому теперь, он скорее сбросится с балкона, чем простит себе свою оплошность. Он выдыхает, с отчётливой ненавистью, к себе, ко всему произошедшему сегодня, и даже немного на Чимина. Это ведь он первый согласился, дал зелёный свет, так отчаянно надеялся на продолжение, а в итоге... Но и злится на него будет не совсем правильно, он ведь ребёнок. Всего лишь маленький человек, который ещё не осознал полностью своих желаний, потребностей, а в такой ситуации, просто испугался. Это нормально, вообще то. Неоспоримо, виноват только Юнги, он этого не отрицает, но неприятный осадок остаётся, всё таки. Парень резко выдыхает, облизывает губы, непроизвольно вспоминая их недавний поцелуй. От пухлых чиминовых губ остаётся только призрачное касание, и лёгких привкус его крови во рту. Какой же всё-таки идиот, раз поступил так с ребёнком. И где он сейчас? Наверняка плачет, а успокоить не кому. Юнги ведь рядом нет, а за последние время, получалась это только у него. До безумия мучает совесть, тяжёлые мысли не покидают голову. А что если ему стало плохо? Или с ним что-то случилось? Вдруг снова приступ? Маньяки... Машины... Вокруг столько опасности, что и его руки отпускать нельзя, а оставить его одного, наверное одна из самых глупых ошибок, что только можно совершить. Мин подбирает со стола пачку сигарет, и подходит к окну, безжизненным взглядом обводя улицу. Темно. Людей мало, изредка проезжают машины. Он опускает взгляд вниз, на свой брошенный мотоцикл, что даже неприпарковал толком, так спешил остаться с подростком на едине. Парень закуривает сигарету, выдыхает дым, и опускает взгляд вниз, словно тянет неведомая сила. Там внизу, на дряхлой лавочке возле подъезда, сидит мальчик, поджав под себя колени. У него пшеничные волосы, и белая школьная рубашка, что почти промокла от слёз. Он дрожит, и обнимает себя руками, покачиваясь из стороны в сторону. Юнги чувствует на себе его боль, а кожа покрывается мурашками, словно мёрзнет сейчас он, а не тот мальчишка. Осознание всего приходит не сразу, лишь когда слышится призрачный всхлип, как пару часов назад, пропитанный слезами. Это Чимин. Однозначно, даже если не видно его лица, сомнений нет, только внезапно усилившейся чувство вины. И почему Мин раньше не решился заглянуть в окно. Если младший просидел там всё это время, то... Юнги конченный придурок, что не помог ему раньше. Парень резко выбрасывает окурок с окна, засматриваясь на мальчишку внизу ещё около десяти секунд, а затем срывается с места, на всех парах несясь к выходу. Всё время оглядывается, словно боится упустить из виду, и не дышит, чувствуя как трясутся руки. Его шаги поспешные, он буквально вылетает из квартиры, несётся по лестнице, и нетерпеливо открывает дверь подъезда. Лавочка примерно в двух шагах, и Чимин, что вздрогнул от неожиданного хлопка, тоже. Юнги замирает на месте, всего на пару секунд, смотрит, решается, и сам чуть-ли не плачет, услышав всхлип. Пак даже головы не поднимает, и не обращает внимание когда Мин опускается рядом на скамейку. Он всё ещё плачет, а чувствуя на своих плечах чужие прикосновения, только сильнее рассыпается в истерике. Ведь сомнений нет, кто это может быть, такой адекаллон только у одного человека. А эта куртка... Наверное сшита только в одном экземпляре. —Малыш... – Юнги до боли прикусывает нижнюю губу, и не спускает слёзного взгляда, осторожно касаясь ладонью хрупкого тела. Чимин слышит этот виновато тихий, хриплый голос, вначале застывает в той же позе, а после плачет сильнее, не отдавая полный отчёт своим действиям. —Чимин-и, послушай меня... – Мин сглатывает, и облизывает губы, судорожно вдыхая из-за повышенной нервозности. Он выглядит сейчас так раскаянно, что у Чимина бы по любому сжалось сердце, если бы он только решился поднять на него взгляд. —Прости меня, пожалуйста, котёнок, успокойся... – парень поглаживает хрупкое плечо, не решаясь зайти дальше, боясь сделать хуже. Только нежно, едва касаясь, гладит кончиками пальцев. Юнги держится на месте, хотя с каждым последующим всхлипом, хочется прижать его к себе, обнять так крепко, что хруснули бы кости, поцеловать так нежно, передавая тепло, и без конца вымаливать прощения, ведь не без досады, он уже понял, что без него он не справится. —Посмотри на меня, малыш... – почти шепчет старший нарочно склоняясь ближе, но не критично, чтобы не напугать. Чимин постепенно затихает, всхлипов больше не слышится, и он медленно, будучи не до конца уверенным, поднимает голову, позволяя рассмотреть безбожно покрасневшие, и опухшее от долгих слёз, лицо. Губы искусаны в кровь, и не только Мином, подрагивают, а ресницы так и наровят закрыться вновь, от внезапно накатывающей усталости. —Ты всё это время здесь просидел? – взволнованно спрашивает старший. —Я не решался идти домой один. – тихо проговаривает Пак, чуть опуская машинально голову, но бледная рука не настойчиво осторожно поддерживает подбородок, и Чимин просто не может ослушаться. Тело ведёт само, он всё меньше его контролирует. Мысли путаются, и вмиг теряют смысл. Всё то о чём он думал раньше, кажется совершенно бессмысленным, и глупым, по сравнению с тем что рядом с ним сидит Юнги. Оказывается, для решения всех этих проблем что успели появится за несколько часов, можно было решить всего одним присутствием этого человека. —Я боюсь... – и правда, после того случая с нападением, появляться на улицах одному было страшно. —Пойдём, я провожу тебя? – услужливо предлагает Мин, наклоняясь ближе, ведь чужой голос настолько тихий, что полностью расслышать слова с расстояния не казалось возможным. —Не хочу... – бурчит Чимин, непроизвольно расслабляясь телом, отчего голова обессиленно падает на чужое плечо. Что-то внутри кричит остепениться, отстраниться как можно дальше, и продолжать строить обиженного, ведь так правильно. Но каков смысл, если рано или поздно, это всё равно случится. —Я хочу к тебе... Старший чуть хмурится, нервно облизывая губы, продолжает поглаживать хрупкое тело, и не на шутку волнуется, когда оно вдруг расслабляется. —Ты простишь меня? – переспрашивает Юнги, перед тем как решится полностью. Ведь отказывать этому ребёнку он всё ещё не научился... —Я хочу к тебе... – шёпотом повторяет Пак, с трудом выговаривая каждое слово. Сознание издевательски посмеивается в стороне, с каждой секундой отходя в тень всё больше. Чимин отчаянно за него хватается, не хочет той приятной глазу темноты, что кажется, накрывает постепенно, без возможности выбраться. —Я хочу к тебе... – звучит на выдохе, и младший нехотя отдаётся сну, тряпичной куклой растилаясь на чужих коленях.***
Он открывает глаза, и первое что он слышит, это жалобный, даже немного слёзный голос, умоляющий проснуться. Чимин морщится, не до конца осознавая в чём дело, и приходит в себя полностью, когда чувствует прикосновения ко лбу, влажного, холодного полотенца. Юнги сидит рядом, на коленях, не отходит не на шаг, и не перестаёт причитать извинения. За окном непроглядная тьма, скорее всего уже поздняя ночь, а Мин всё ещё не ложился. Даже выпитый алкоголь к крови выветрелся слишком резко, не оставляя и следа. На его щеках слёзы, а руки, что каждую минуту смачивают полотенце в холодной воде, подрагивают. Чимин старается приподняться, и Юнги застывает, не зная что сказать дальше. —Хён... – голос на грани с реальностью и сном, но всё такой же настойчивый, словно чтобы издать хотя бы звук, ему стоило приложить все силы. —Да? – Мин бегает глазами по лицу, стараясь узнать просьбу без слов, понимая как сложно ему говорить в таком состоянии. —Дай воды... – хрипит Пак, потихоньку разминая затёкшие мышцы. Старший тут же обарачивается, хватает с тумбочке ранее приготовленный стакан, и протягивает его подростку, что уже тянет руку, но в последний момент обессиленно валится обратно на мягкую постель. Юнги помогает ему привстать, подносит стакан к губам, чуть наклоняя, позволяя глотнуть прохладной жидкости, и заботливо вытирает упавшие на подбородок капли. —Как ты себя чувствуешь? – спрашивает взволнованно, но с отчётливой усталостью, из-за трудного дня, и безсонной ночи. Мин поднимается с колен, и наклоняется ближе, проверяя температуру губами, но отстранятся не спешит, особенно когда замечает ответный взгляд. В нём не читается обида или боль, скорее недосказанность, из-за которой вероятно всё это и случилось. —Прости меня, Хён... – почти шепчет младший, виновато поджимая губы. Он тянется руками к воротнику рубашки, а там уже и касается шеи, не позволяя отстраниться дальше. —Я просто испугался очень, что ты... – парень прикрывает глаза, и сглатывает, стараясь заставить себя произнести то, о чём думает последние часов пять, точно. —Что ты не сможешь остановится... Юнги не спускает к него встревоженного взгляда, и борется с желанием сейчас пыльнуть ближе, прижать к себе, поцеловать, и шептать на ухо извинения, пока не уснёт, как колыбельную. —Это я виноват, не стоит винить себя. – Мин проговаривает настороженно тихо, боясь ляпнуть что-то не то, из-за чего подросток только сильнее будет загоняться. —У меня... Это у меня проблемы с самоконтролем, не более, ты не причём. – парень непроизвольно облизывает губы, и часто моргает, ожидая хоть каких нибудь посторонних действий. Его было бы неплохо сейчас ударить, или хотя бы накричать, оттолкнуть, в конце концов. Но Чимин не шевелится, и по началу молчит. Лишь, поглаживает пальцами кожу на шее, постепенно спускаясь к спине. —Ты меня любишь? Вопрос в лоб, готовый заставить любого растерятся, или показать искренние чувства. Поставить в ступор, а также, призвать открыть в себе нужные эмоции. Юнги молчит, но не думает, скорее, не знает как правильно будет это выразить. Он кусает свои губы, боясь прикрыть глаза даже на секунду, чтобы Чимин не подумал лишнего, не подумал что он боится, или лжёт. —Больше жизни, малыш, я тебя больше жизни люблю. – Мин говорит серьёзно, не разу не дрогнувшим голосом, внушая искренность, и правдивость своих слов. Он готов поклясться, чем угодно, даже иконе, или положив руку на Библию, лишь бы ему поверили. Именно сейчас, это необходимо. Больше чем когда либо. —Тогда не делай мне больно. – просит Чимин, прикладывая не малых усилий, чтобы сдержать слёзы. Юнги так близко, но страха не чувствуется. Лишь маленькая частичка настороженности, что витает в воздухе. Ему так необходимо сейчас убедиться, успокоить себя, и решить не дающую покоя ситуацию. —Научись контролировать себя, иначе... иначе, я просто не смогу тебе доверять. —Обещаю, я клянусь, – Мин смаргивает внезапно скопившейся слёзы, и наклоняется ближе, выцеловывая каждый пальчик. —Я больше никогда, слышишь? Никогда не сделаю тебе больно, никогда, поверь мне. Чимин смотрит, смотрит так, словно насквозь видит душу. Ту что раскаивается, и искренне сожелеет. Он не может смотреть на неё долго, поэтому отворачивается, но руки не убирает, и не заставляет отстраниться. Наоборот, негласно прижимает ближе. Юнги бы непременно поцеловал его сейчас, если бы умел читать по губам. Чимин просит об этом, но молча, не решаясь сказать вслух. Он сглатывает, облизывает губы, смотрит в лицо напротив, умоляет просто, одним взглядом, но Мин держится, не нарушает дистанцию в десяток сантиметров, несмотря на внутреннюю борьбу, между желанием, и здравым смыслом. Младший учащённо дышит, впивается пальцами в ткань рубашки сильнее, сжимая в кулаки, подтягивает ближе, нарочно сталкиваясь лбами. Юнги медлит. Не до конца понимает, поэтому боится действовать. Он может спугнуть снова. А значит, потерять навсегда. И Чимин берёт инициативу на себя. Целует первый. Мягко касаясь тонких губ. Не углубляется, и не пытается подключить язык. Просто, так, до жути нежно, и не менее жадно. Именно этого не хватало. Нежности. С Чимином нельзя грубо, он ребёнок, который ещё не осознал всего. Его нельзя пугать, и действовать настойчиво. Нельзя показывать главного. Нельзя показывать силу. Между ними очень тонкая грань. Тем, чтобы вернуться назад, к невиновности желаний и потребностей, и тем, чтобы двинуться дальше, в пучину красных пламеней страсти, секса, и нескончаемых удовольствий. Юнги почти не действует самостоятельно, лишь слабо, отвечает, показывая что не против, но и готов прекратить, в любой момент, если против будет Чимин. Он придерживается за тонкую талию, не позволяя спустится ниже, к тем самым манящим, до неприличия сексуальным бёдрам. Пак выгибается в спине, позволяет, призывно ёрзает, и закидывает ногу на поясницу, прижимая до невозможности близко, выбивая из лёгких воздух. Он не говорит открыто, лишь стонет, тихо, вызывающие, жалобно. Он умоляет не заставлять себя произносить это вслух. То что сейчас правда до жути интересно узнать продолжения, отдаться полностью, без остатка, утонуть в крепких руках. Но Юнги нарочно держится. Не может позволить себе расслабиться, и податься наслаждению. Он сдержанно целует, сминая чувствительные губы, блуждает прохладными пальцами по рёбрам, плоскому животу, едва забираясь под школьную рубашку, но снова отдёргивает. —Юнги, я хочу... – еле слышно скулит подросток, буквально тая под чужими прикосновениями. Зарывается пальцами в смоляные волосы, масирует, а спину выгибает сильнее, показывая всю гибкость юного тела. —Пожалуйста... Хён.. Юнги правда старается. Удержать контроль над собой непосильно трудно, но он старается. А ещё, что не мало важно, этого ангела под ним, что призывно стонет, нельзя расстраивать. Поэтому отказать он тоже не может. Его разрывает. Между тем что правильно, и тем что необходимо. Тем что нужно, и тем что хочется. И чёрт возьми, здесь невозможно найти компромисс. —Сделай это... – просит Чимин, а сам краснеет от своей же просьбы. От своих желаний, потребностей. —Сделай меня полностью своим... – Мин прикрывает глаза, на секунду отстраняясь, и прикусывает нижнюю губу, до боли. Не помогает.Кажется, он всё же, не сдержит своё обещание.