What do i call you

Время дало новый виток, и не стояли на месте и события в жизни тех двоих. Ючан сам уже решился (или после беседы с Сэюном) поговорить с Донхуном, сдаться и рассказать, что младшего влечёт к нему. Объяснить все побеги от друга, извиниться перед ним, сказать, что отныне сделает всё для того и его комфорта. И так далее. Ему нужен был лишь удобный вечер. Где он готов был отпустить своё сердце и распустить язык. И будь что будет. Но Донхун...Донхун то! Берёт и внезапно возвращает былые контакты на публике: для группы, для чойс, для остальных окружающих. Тактильность и взгляды – это было дело знакомое, что-то тёплое, цветущее, по подобию хорошо забытого старого. Но некоторые финты были довольно неожиданными. Чан для интервью о соц.сетях вспомнил пост о том, как чойс хотели женить его на себе и давали шутливые инструкции. И вдруг Донхун выдаёт что-то в стиле: "Прежде чем выйти за Чана, придётся сначала побороться со мной." Все поулыбались, в том числе и Чан, но вместе с тем внутри него всё вздрогнуло и сладко-горестно трансформировалось в мысль: Тебе бы не пришлось ни с кем бороться, потому что мой выбор уже сделан. И спустя дни, на радио. Группе был задан абсолютно дебютный вопрос о том, за кого бы каждый вышел замуж, будучи девушкой. Пока все думали, как бы поудачнее ответить, старший хён уже с растерянно-искренним лицом выдавал "Чан". Чем снова отправил душу упомянутого в нокаут, из которого тот уже выкарабкивался взаимным ответом за Донхуна. Не думая о том, что это может выглядеть, как благодарная льстивая подачка по причине того, что хён выбрал его. Не думая, потому что в конце концов это просто была его правда. А часть про "будь я девушкой" вообще можно выкинуть. Чан задумался о смене настроения Донхуна и не мог понять, чем она была вызвана. Ведь они с ним даже ещё и не говорили наедине, с начала этой самой кутерьмы. Хотелось трусливо оставить всё, как есть, и не касаться этой темы больше. Раз снова всё кажется более или менее тем, что было прежде. Сохранить дружбу, а свои влечения в относительной тайне. Ага, в курсе которой все остальные в эйс. Было привлекательно снова бездействовать, сохранять стабильность и носить страдания в себе. Но Чан знал, что так не может продолжаться. Он должен всё рассказать тому, выложить причины этого смятения и игнора и предложить не вспоминать об этом с момента объяснения. Он не хотел ставить Хуна в тупик, но готовил себя к любому исходу. Хоть и было уже несколько очевидно, что он на самом деле никогда не будет готов. ***** После расписания на день у парней оставалась свободная его половина. Донхун сбежал по своим делам, распрощавшись с парнями, потому Чан снова утерял возможность поговорить с ним. Он решил поехать домой, где, поделав дела, спустя время, решил провести лайв с рабочего телефона и отвлечь себя от вороха мыслей. Во время пения и чтения чата, он немного разгрузился, и ему стало легко. Он подумал, что это его спасение на вечер, и намеревался затянуть трансляцию на лишние часик-два. Но тут завибрировал его собственный мобильник, выпуливая на экран следующие уведомления Пожалуйста Завершайся и приезжай выпить со мной Я в нашей общаге Мне так одиноко, веришь, нет? * Один за другим сообщения от Донхуна. Да и какие Чан сначала подумал, что заснул во время трансляции, и подсознание накидывает ему желанный бред. Но если Донхун пишет ему такое, то стоило проверить, правда это или нет. Даже вероятность розыгрыша его не беспокоила, он боялся утерять возможность поговорить с ним наконец. Что-то подсказывало ему, что стоило мчаться со всех ног, что он не мог это пропустить. Аккуратно завершив лайв, он поспешил. Забыв ответить ожидающему о своих намерениях. ***** Быстро проворачивая ключ в замке, Чан через полчаса уже был одной ногой в прихожей. Прыть его была здесь сбита мраком их общего дома. Молодой человек, раздевшись, проследовал по коридору и заметил свет, идущий с кухни. Выдохнув, он прошёл туда и встал в дверном проёме, глядя в ту сторону, где должен был быть обеденный стол. И причина всему вскинула голову. – Чан!? – обрадованно и на вдохе обратился Хун. – Я уже и не думал, что ты придёшь. Я о том...Ты мне не ответил ничего. Теперь он смутился, и его улыбчивое лицо сделалось милым-премилым. – Точно, прости. Как-то вылетело из головы – проговорил младший, глядя на хёна во все глаза. Донхун был образцом слепящего уюта. Простая футболка и бриджи сидели по фигуре, одну руку украшали браслеты, длинные светлые волосы, удостаивающиеся восхищения буквально каждого, были перевязаны в хвост. Кожа выглядела ухоженно и мягко, а глаза и без макияжа оставались самыми притягательными. На столе перед этой идеальностью был практически пустой бокал с вином. Поймав взгляд друга на остатках напитка, Донхун сказал: – Я стал пить красное сухое, думая, что ты не придёшь ко мне. – будто виновато поведал старший, зная о том, что младший недолюбливает именно такой тип вина. – Но нам я купил изначально соджу. Ли поднялся с места и прошёл к буфету и шкафчикам, доставая стопки и упомянутый алкогольный напиток. Чан наконец заставил себя сесть на табуретку, так, чтобы оказаться напротив кухонного диванчика, на котором Донхун собирался одиночествовать этот вечер. Но, благо, всё пошло по иному сценарию, и вот он уже плюхается на своё место напротив так хорошо знакомого собеседника, собираясь посвятить время разговорам по душам, или смотрению и распитию напитков по душам. Главное, что с Чаном. Главное, что он пришёл. Донхун разлил популярное корейское спиртное, и оба они, взявши по рюмке и стукнувшись ими, выпили первую порцию, торжественно положив начало вечеру на двоих. После выпитого они почти синхронно посмотрели друг на друга, растянув взгляды в процесс дружелюбного рассматривания. В этом действе проглядывалось не только первоначальное естественное незнание и размышление над тем, с чего начать, но и некоторое прощупывание почвы: каждый выискивал в глазах напротив, не запряталось ли в них какого-нибудь местечка для обиды или избегания друг друга. Но, на ощущениях, они находили лишь доверие и заинтересованность в происходивших событиях и этой встрече. Из негативного чувствовались лишь измученность и усталость обоих, из-за которой решительность и эмоции стали более спокойными, осторожными, не стреляющими. – Когда мы с тобой раньше вот так собирались, предметом разговора было что угодно – подал голос Донхун. – Что угодно, кроме нас самих, наших взаимоотношений. Там всегда всё было так просто и понятно. Либо не всё, но это было обсуждаемо. Я и не ожидал, что когда-то будет по-другому. – Значит, произошло что-то сложное. – негромко проговорил Чан. – С нами или...кем-то из нас. – Точно – брови старшего полупечально изогнулись. – Я такой дурак, в обиде на тебя. Но вот за чувства я не буду к себе так строг ни в коем случае. О каких чувствах он говорит? Только и успело пронестись в голове Чана прежде, чем старший продолжил. – И когда ты только понял это? – всё же больше риторически спрашивает Донхун, отводя взгляд. – Я всё тянул и вот опоздал с тем, чтобы самому объясниться. Я обозлился на тебя за то, что ты стал избегать меня. Когда понял, что нравишься мне по-настоящему. Я думал, ты отпустишь мне грех. Он горько усмехнулся и продолжил, не замечая упорные мыслительно-неверящие процессы, расцветающие на лице младшего. – Но я не так давно, наконец, понял, что ты тоже, как и я, просто боишься; хоть и другого– испортить всё, возможно ранить меня, не ответив взаимностью. За своим буйством любви и чувств, желания быть с тобой больше и чаще, быть частью твоей жизни, как это только максимально возможно. За мечтами о всяких там свиданиях или тех же вечерних посиделках, держась за руки или обнявшись, с милыми поцелуями. Я хочу всё это лишь с тобой, отдать всё это тебе. Донхун осёкся, робко взглянув на Ючана. – Прости, я вижу, ты в шоке. Я не хотел тебя смущать подробностями, но вряд ли у меня это получится, пока я здесь и уже выбалтываю всё, что накопилось за это время. У Чана действительно было непередаваемое выражение лица. Он хотел вскрикнуть, ущипнуть себя, попросить Донхуна повторить всё, что тот только что сказал, и потом понять, что до него не дойдёт и с десятого раза. Или прыгнуть Донхуну на коленки, объявить себя его котом и замурлыкать. Но вместо этого он лишь жадно слушал своего потенциального возлюбленного, подливая в стопки соджу, их сопроводителя этих невероятных событий. Донхун потянулся за рюмкой, опрокидывая в себя знак встречного любезного ухаживания. И продолжил. – За этими всеми мечтами я позабыл о том, как ты это воспримешь, и, что у этого может и не быть счастливого конца. Я подумал, не стоит быть таким эгоистичным и стоит просто понять тебя, но и не растерять свою честность. Именно поэтому я вернул всё так, как было, естественным - тянуться к тебе плюс от чистого сердца стал заигрывать с темой женитьбы. Размечтался. Он глупо, но очаровательно хихикнул. – И сломало меня на том вечере, когда я достиг пика опечаливания ситуацией, где написал тебе с вопросами, прямо, хоть и огорчённо-преувеличенно, а ты назвал меня старшим братом. Уж лучше бы другом. Я мог это бы хоть как-то оправдать самому себе. Чан болезненно сощурил глаза, но не переставал фокусироваться на Донхуне. Который так много сейчас говорил, эгоистично забирая возможность диалога, но Чан справедливо думал про себя, что вряд ли мог сказать сейчас с ходу что-то такое же собранное и осмысленное. Донхун бы возможно тоже рассыпался, узнав правду, располагая обеими версиями событий, и выяснив то, какие они глупости натворили. То, как они оба стоят друг друга. – Я всё проигрывал тогда воспоминания... – продолжал Хун. – Как ты раньше любил меня называть по-другому, более значимо. Более интимно. Ты помнишь?