Поломанный ангел

«Многие бы сказали, что так и надо. Но это просто идеализм. В реальной жизни всё сваливается на кого-то одного.»

Напряжение растёт с такой необычайной силой, что кружится голова. Как по мне, сейчас каждый пытается оценить свои силы и возможности, оттого и взгляды мужчин постоянно пересекаются, будто начиная борьбу, о которой никто не знает. Мара даже не повернулась в сторону Люцифера, она молчит и иногда шепотом подзывает к себе одну из огненно-пепельных овчарок, которым, по всей видимости, стало здесь слишком тесно и скучно. Страх улетучился, осталось тянущиеся ожидание того, что же может произойти. И не для этого ли позвал меня в Ад сам Люцифер? – Что ж, – первым сдаётся старший, чуть приподнимая подбородок и осуждающе поглядывая на сына. – Дворец в другой стороне, ты прав. – Ох, уже уходите? – делает вид, что удивлён, облегченно выдыхая и прослеживая эмоции на лице женщины, которая успела сократить расстояние между ними. Сатана лишь улыбается на такие выходки и резко разворачивается ко мне, в его глазах продолжает читаться интерес, а точнее – заинтересованность. Будто во мне есть что-то, что ему нужно, будто сейчас это дело выгоды, а не принципа. Становится холодно, под его взглядом я не плавлюсь, несмотря на целую дюжину пылающих мелких огоньков около зрачков. И это странно, от него веет холодом, могильным холодом, будто он повелитель метель и снежной бури, которая обязательно заберёт со своими снегами очередную жизнь. Время тянется, мурашки бегут по коже, температура словно снижается на десятки градусов. Все молчат, никто не двигается с места. Мало кому в действительности известно чувство ожидания, когда кажется, что стрелки часов просто остановились и беспощадно наблюдают за тем, как ты ходишь со стороны в сторону, что-то отсчитывая и нервно оглядываясь по сторонам. – Снова водишься с Непризнанными, – дьявол вновь переводит тему, с неким цинизмом проходясь по мне взглядом. И мне очень надоело быть объектом, к которому приковано всё внимание, ведь иногда закрадывается мысль, что демоны пришли просто в очередной раз поиздеваться, а в этом, как и в месте, где мы находимся, они как рыба в воде. – Это ты мне говоришь? – Люцифер делает шаг вперёд, и что-то внутри меня загорается, мне становится до ужаса не по себе. – Забавно, – вдруг произносит женщина, и голос её будто разрезает воздух: он стальной и в нем отчётливо слышатся нотки жестокости. Правитель Преисподней прикусывает губу, переводит взгляд за спину сына, а потом возвращается ко мне. Либо он пришёл в себя и отказывается играть в игры, либо за считанные минуты он правда потерял какой-либо интерес. Фыркает, скрещивает руки на груди. – Ты всегда тянулся к тому, чтобы стать посмешищем, – Сатана довольно усмехается и быстрым шагом отходит в сторону, прислужница послушно ступает за ним. Одна из овчарок подбегает к младшему демону и устало проводит носом по линии его бедра, заставляя обратить на себя внимание. Он с тяжёлым вздохом гладит животное по голове, немного массирует пальцами затылок за большими навострёнными ушами, хотя взгляд прикован к отцу, силуэт которого понемногу растворяется в темноте и огненной духоте этого места. – Ревность, ко мне! Голос Мары пульсирует в ушах, отчего я неприятно ёжусь. Овчарка с какой-то непреодолимой грустью отходит от мужчины и бросается вслед за женщиной и самим дьяволом, от присутствия которых остались только мутные тени. Когда мы остаёмся наедине, Люцифер нервно касается пальцами одной руки переносицы, прикрывая глаза и выдыхая скопившейся воздух. Он был чрезвычайно зол и готов был разорвать в клочья собственного отца, но что теперь? – Давно ты здесь? – он прикусывает нижнюю губу, словно только настраивается на разговор. – Не считала. Мужчина вдруг открывает глаза и расправляет плечи, слабо взмахивая крыльями, что были будто прибиты к спине из-за силы давления, образовавшегося от чрезмерного напряжения, которое коснулось всех. – Пойдём отсюда, – он выпаливает почти безразлично, и, разворачиваясь на пятках, направляется в противоположную сторону. Мысли буквально делят меня пополам, голова становится тяжёлой, а дышать просто нечем. Сказочная духота и ядовитый красный отблеск немного дурманят, но я послушно иду следом за сыном Сатаны, не поднимая глаз. Путь к корпусам демонского факультета недолгий, но каменная широкая тропинка с трещинами и слабыми проломами, под которыми виднеются реки огненной лавы, заставляет меня напрячься. Иногда кружится голова, в горле пересыхает и хочется просто свалиться и сгореть здесь заживо. Настолько невыносимо, хотя сердце бьется бешено, говоря о том, что будет бороться за жизнь, даже если кислород попросту исчезнет, а в воздух поднимется серый пепел, который способен давить на глаза с таким усердием, что сосуды просто лопнут, оставив узлы красных нитей на белках прямо у ободка радужки. Демон останавливается, когда рядом слышатся голоса и звонкий смех, я наконец приподнимаю подбородок и чуть щурюсь, желая увидеть, куда мы всё же забрели. Прямо напротив огромные чёрные ворота с тонким и довольно аккуратным переплётом железных прутьев, что подобны стебелькам каких-то вьющихся цветов или же винограду, который только начал стелиться. На верхней части виднеются две кричащие каменные головы с широко открытыми глазами и огромными рогами. Появляется ощущение, что кричат они об опасности и намекают, что пора быстренько слинять. – Не волнуйся, здесь тебя никто не тронет. Люцифер улыбается уголками губ и касается одной рукой головы кричащего каменного чудовища. Когда я была с Мими здесь последний раз, то узнала, что таким образом на территорию могут войти только демоны, в крайнем случае – падшие ангелы, что здесь большая редкость. Ворота с тихим скрипом открываются, я прохожу первой, гордо расправив плечи. – Демоны безобидные, это на словах они бессердечные чудища, – закатываю глаза, а после оглядываюсь по сторонам. На территории корпусов демонского факультета тоже есть сад, прямо как у школы, только отличий всё равно уйма: здесь кроны деревьев голые и сухие, чёрные, словно опаленные, ветви с тоской опускаются к полу, а трава такая пожженная и безжизненная, что нигде нет ни единого цветка, только какие-то стручки с колючками, от которых пахнет гнилью и тленом. Сорняков нет, всё вокруг, на удивление, выглядит довольно опрятно, хотя и кажется лишенным жизни. Вдалеке слышится шум воды, и я не ошибаюсь – посреди главной аллеи размещён фонтан в виде трёх горгулий со сплетёнными хвостами, плотно прижавшихся друг к другу и выпускающих изо рта окрашенные в красный струи в форме каскадов. Фонтанная чаша довольно глубокая и от большого количества воды кажется наполненной кровью. Сами здания здесь довольно простые, все башенные конструкции вытянутые и заострённые, ведь основным стилем является нео-готика, граничащая с шотландскими маневрами, особенно у главного входа. – Безобидные? – сын Сатаны приподнимает одну бровь, продолжая двигаться в нужном направлении. – Да, я вчера хотела переспать с одним, а он просто взял и ушёл. – Ты была пьяная в дрезину. – Тебе откуда знать? Мужчина тяжело вздыхает, а я пытаюсь словить его взгляд, но он с выражением полного безразличия открывает массивную входную дверь и мне приходится послушно войти внутрь, сразу же ощутив холод высоких чёрных стен со вставками из срезов агата, напоминающих встроенные глаза, что следят за всеми и каждым. – Даже если и была, то что с того? Это отличный шанс. Я вновь поднимаю волнующую меня тему, ведь только так смогу выудить что-то нужное, например, не дошли ли до сына Сатаны слухи о моих пьяных откровениях. – Отличный шанс? – на лице демона появляется непонятная мне тень, он чуть подталкивает меня вперёд к лестнице. Мы поднимается, я долго обдумываю его вопрос, пытаясь откинуть мысли о том, что это были лишь импульсивность, мелкая раскованность и алкоголь. Святая троица. – Да, отличный шанс, – выдыхаю. – Никто из демонов не трахает овощное тело, Непризнанная, – процеживает сквозь зубы, почему-то заметно разозлившись. – И никого из демонов не привлекает овощное тело, ведь нам нужна полная отдача и тотальное удовольствие, а не мешочек с органами, которого вот-вот стошнит. Я оборачиваюсь с некой опаской, что-то внутри меня неприятно покалывает, сердце пропускает сотню ударов. А где в это время был ты? Где тебя, чёрт возьми, носило? Слабые догадки тут же заползают в голову, как чёрные пятна с бордовым обрамлением, страх сковывает лёгкие. Я пытаюсь сделать полноценный вдох, на что слышу смех. Искренний громкий смех, который звучит в моей голове как удары по извилинам мозга, где расположены участки, отвечающие за догадки и сообразительность. У меня дежавю. – Моя комната, – Люцифер вновь открывает дверь перед моим носом, учтиво приглашая войти. Ступаю на ватных ногах, понимая, как сильно горят собственные щёки. Что я вчера наделала? Нет, не так. Что я вчера наговорила? В нос ударяет запах сандалового дерева – тёплый нежно-сливочный древесный аромат с оттенком мускуса. И, признаться честно, я думала, что в комнате сына Сатаны пахнет дурью, застоявшимся пеплом и сексом, но никак не такими благовониями. Мысли теряются в голове, и теперь я полностью сосредоточена на том, чтобы осмотреть комнату. Здесь даже довольно уютно: обои, на удивление, светло-серые, и сам цвет очень мягкий, а вот чёрные потолок и пол отлично играют на образовавшемся контрасте. В углу комнаты, недалеко от арочного окна овальной формы, а такое здесь имеется, на невысоких ножках стоит металлическая кровать, дизайн которой выполнен в строгом чёрном цвете, учитывая плавные линии изголовья и изножье, а также отсутствие цельных боковин. Постельное белье – серое с какими-то лёгкими, но выделяющимися чёрными геометрическими узорами и завитушками по краям. Под выступающим подоконником, в двух шагах от кровати, лежит темно-серый пушистый коврик, и я надеюсь, что это просто элемент интерьера, но никак не шубка какого-то животного из Преисподней. Далее размещается комод, на нем стоит пустая стеклянная ваза, а в углу аккуратно сложены бумаги и чёрный блокнот с твёрдым переплётом. Немного дальше виднеется ещё одна дверь, полагаю, в ванную комнату, как и у нас с Мими. Её сложно заметить среди идеально расставленной мебели и приятной атмосферы в целом. Ближе к входной двери комнату украшает внушительных размеров книжный шкаф, тоже из чёрного дерева и как будто в средневековом стиле. Мне очень удачно открывается вид почти на каждую стопку расставленных книг, они поделены за каким-то непонятным мне принципом: некоторые заметно выделяются цветом обложки, некоторые – кожаным углом или тканевой вставкой на нижнем ребре, в то время как корешок у каждой книги всё равно абсолютно уникальный. Напротив книжного шкафа, на стене, висит полка, довольно низко и под таким углом, что я без труда могу разглядеть несколько валяющихся конвертов для писем на ней. Почерк на пожелтевшей бумаге красивый, буквы ровные, хоть и размашистые. Чуть ниже письменный стол и стул, сделанные из такого же дерева, что и книжный шкаф. На столе, можно сказать, пусто, не считая подсвечника в форме чертёнка и бордовую свечку у него в руке. А вот рядом с полкой, почти на всю оставшуюся стену, висит огромный холст, и эту картину эпохи барокко узнать не так уж и сложно – «Изгнание из Рая» Луки Джордано. И, несмотря на то, что художник изобразил довольно непростой и переломный эпизод, следующий за грехопадением, здесь эта картина добавляет еще больше уюта, а тёмные краски в большинстве своём придают ощущение спокойствия. Два нарисованных внизу малыша-кролика заставляют невольно улыбнуться. А ведь когда-то я тоже жила искусством. – Расскажи о своей земной жизни, – дав мне немного времени и переждав паузу, демон таки решает завести диалог. Он закрывает дверь и по-хозяйски проходит внутрь, смыкая пальцы рук в замок и избегая моего взгляда какое-то время. – Если ты хочешь спросить о том, хотела ли я умереть, – почему-то вопрос меня очень злит. – То нет, не хотела. Вовсе не хотела! Мужчина с понимаем кивает и тоже поглядывает в сторону картины, словно понял, что я о ней знаю немало, и, вероятно, не просто так. – Послушай, – Люцифер наконец поднимает глаза, и в них читается что-то больно похожее на сочувствие. – Я не об этом. Я же спросил о земной жизни, а не о земной смерти. Я могу понять, что это тебя гложет и душит, и что ты вполне могла не хотеть оказаться здесь, да и не знать, в принципе, что окажешься. Но, тем не менее, лучше иметь плачевный опыт и принимать его, нежели провести всю жизнь, убегая от собственного прошлого. По телу проходит мелкая дрожь, я тихо сглатываю, чтобы язык тела было невозможно считать, если вдруг это входит в его способности, хотя никак и не относится к принуждению и силе взгляда. Я, откровенно говоря, совсем не понимаю, к чему эти игры в дружелюбие. Мы всегда могли перегрызть друг другу глотки, поставь нас где-нибудь рядом, но сейчас-то что? Образ, иллюзия, попытки показаться кем-то, но не собой? Может, я ещё сплю и уже очень опаздываю на встречу в Аду? – Ты захотел побыть психологом? – понимаю, что звучит слишком резко, отчего даже становится немного стыдно. – Просто… Знаешь, можно убегать от своего прошлого, но на деле убегать от себя. – И какой смысл? – сын Сатаны медленно садится на край кровати, складывая обе руки на изножье. – Куда бы ты не убегала, ты берешь с собой себя. Он прав, он чертовски прав. Но всё его поведение, эти глубокое рассуждения, в которых, вероятно, кроется попытка помочь мне расставить всё по полочкам и немного успокоиться среди водоворота событий, приводят лишь к ещё большему количеству вопросов. – Я не понимаю. Я совсем ничего не понимаю, – следую примеру мужчины, отодвигая стул и присаживаясь, одна рука остается на краю письменного стола. – В чем дело? – А в чем дело? – Ты меня убить готов, но позвал, грубо говоря, к себе домой, чтобы просто поговорить и перекопать все мои проблемы? – нарочно прищуриваюсь, дерзко смотря демону прямо в глаза. И он улыбается, в его зрачках не появляется клубок неутолимого пламени, кричащего о злобе или негодовании, его руки не сжимаются в кулаки, челюсти не стискиваются с характерным звуком. Всё остаётся прежним, даже мое замешательство. Я складываю ногу на ногу, томно выдыхая и почти не двигаясь, боясь нарушить тихую идиллию и атмосферу этого необходимого вдруг молчания. Он думает, даже края бордовых крыльев едва уловимо подрагивают от того, как мне удалось озадачить. – Непризнанная, – Люцифер делает небольшую паузу, словно пробуя это слово на вкус. – Я помог тебе, я не отказался, и, поверь, нашу сделку я мог перевернуть в любую из всех возможных сторон, но выбрал самую безобидную. Без ссор, без криков, без посторонних. Почему ты злишься каждый раз, когда я перехожу тебе дорогу, если сейчас, когда смысла особо напрягать друг друга нет, ты тоже не особо-то и довольна? – Я жду подвоха, – и это правда. Здешним созданиям вряд ли знакомо это неприятное вязкое чувство, когда самое нежданное и совершенно нежеланное появляется на пороге, не позвонив в звонок и не удосужившись вообще постучать в дверь. Тот самый момент, когда абсолютно всё вокруг кажется таким нереальным и таким красочным, пока не пропитываешься этим сполна, а потом не получаешь ответный удар в виде чего-то, что способно развернуть жизнь на довольно немаленький градус. И сейчас я вовсе не об алкоголе, который уже дал о себе знать вчера вечером. Я о горечи подвоха, когда вдруг окружающий мир становится настолько обыденным и скучным, что ничего не может обрадовать. – Не жди, – демон хмыкает, а после прикусывает нижнюю губу. – В большинстве случаев виноваты мы сами. Знаешь, почему? – Почему? – Потому что будильник вселенной часто звонит, пытаясь разбудить нас, но мы поспешно его выключаем, продолжая дальше спать, – мужчина выдаёт привычную ухмылку, с интересом разглядывая, как меняется выражение моего лица. А оно действительно меняется. Я никогда бы не подумала, что мой визит в Ад к сыну Сатаны может обернуться в посиделки на определённой дистанции, где будут обсуждаться довольно серьёзные вещи, о которых никто из нас никогда не говорил до и не упоминал совершенно. Я молчу какое-то время, ведь в глубине души понимаю, что именно этого мне хотелось. И в тот раз, когда губы Люцифера требовательно касались моих, просто посидеть и поговорить было моей мечтой. – Ну так что? – он старается вытянуть меня из пучины собственных мыслей. – Расскажи о своей земной жизни. У тебя ведь были друзья, отношения, работа мечты. Ты тогда ещё училась, верно? Интерес демона немного настораживает, но обстановка почему-то очень располагает, учитывая тот факт, как по-взрослому и без предъяв он отвечал на мои вопросы, как рассуждал и как обдумывал каждое слово. – Училась, – тяжело вздыхаю, отчего плечи уныло опускаются. – Скажу даже больше, я защитила диплом и на радостях ехала домой к отцу. – Получается… – Получается, в тот день я могла без проблем называть себя дизайнером, – эти слова даются мне с трудом, однако я продолжаю гордо смотреть на сидящего напротив мужчину. – Это были насыщенные, просто лучшие, годы, о которых я не жалею. – Значит, ты рисуешь? – Да. – Как долго? – Сколько себя помню, поэтому с детства хотела творческую профессию. Последнее слово эхом отбивается от стен, заставляя нас умолкнуть. Сын Сатаны медленно выдыхает скопившейся воздух, иногда поглядывая в сторону картины, но всё-таки молчит, видимо, переваривая информацию. – Знаешь, а ведь тут такого вообще нет. Даже талант не всегда определяет карьеру, а в совете тебе будет крайне скучно, хотя, наверное, твоя мать для тебя самый большой пример сейчас? – вопрос застаёт меня врасплох. Я не думала об этом. Я хотела привыкнуть к какой-то легкости этого места, попробовать жить беззаботно и не вникая сильно в каждую мелочь, но уже с первого дня на меня посыпались испытания и негатив, с которым мне приходится бороться даже сейчас. Двумя самыми решающими моментами были случай в тюрьме и казнь Винчесто, ведь именно так желание мести успело родиться и закрепиться во мне. – Мне бы хотелось быть, как она, но мы разные, – теперь замешательство сменяет тоска. Люцифер замечает это, он довольно быстро, но без резких движений поднимается со своего места и открывает первый ящик комода, доставая оттуда картонный холст и простой карандаш. Оборачивается ко мне, проходится взглядом с ног до головы, нервно сминая губы. Почему-то этот шаг выглядит со стороны так, будто был целой борьбой внутри тёмной натуры. – Нарисуй меня, – шепчет. – Что, прости? – Нарисуй меня, пожалуйста, – мужчина останавливается у комода, кивая головой в сторону окна, через которое в комнату заходило приятное тёплое освещение. Несмотря на красные отблески за стеклом, ведь всё равно день в Аду тяжело назвать именно днём, а цвет неба и окружающей среды более похож на залитую сумерками тёмную долину, я всё-таки поднимаюсь на ноги, отставляя стул на своё законное место под письменным столом. Подхожу к демону, принимая у него из рук картонный холст и карандаш, а потом умащиваюсь на подоконнике, скрестив ноги и чуть подняв одно колено. Здесь освещение будет падать на лист, оттого линии будут чётче и заметнее, а силуэт Люцифера будет более точным и достаточно ярким, чтобы запечатлеть рисунком. – Встань ровно, – ловлю недоумение в ответ на свою просьбу. – Ну, или так, как тебе хочется. Сын Сатаны упирается бедром в комод, скрещивая руки на груди и ставя на носок правую ногу прямо за левой. Не банальная поза, конечно, но одна из стандартных. – Отлично. – У тебя была муза? Я не думала, что здесь известно о таком, что так хорошо осветляется тема искусства, но это был не совсем тот вопрос, на который можно сразу найти ответ. В период моего обучения многое было относительно, а я была довольно молодой и даже выходки парней принимала снисходительно. Это здесь я уже с опытом, крыльями и тягой навалять тому, кто сегодня стал моей натурой. – Когда училась на втором курсе, был один парень, – я улыбаюсь уголком губ и делаю первую линию на картонном холсте. – Он меня поддерживал и очень вдохновлял, даже отговорил бросить учебу, когда случилось то самое выгорание, знакомое многим земным студентам. – Вы долго были вместе? За процессом рисования не сразу замечаю, что вопрос довольно личный, а от демона перед собой слышать подобное даже странно. – Не сказала бы. На защиту диплома он, конечно, пришёл, но уже не ко мне, – навожу ещё несколько линий, не давая в поле моего зрения войти эмоциям мужчины. – Меня это не расстроило. – Не расстроило? – Нет, мы стали чужими к этому моменту. Слабый силуэт появляется на бумаге, некоторые касания грифеля наводят определённым частям тела рельефную чёткость. Я очень сосредоточена. – А друзья? Я резко поднимаю голову, отчего мужчина удивленно вскидывает брови, собираясь сдвинуться с места. – Нет! Замри, – я машинально направляю на него карандаш и слышу доброжелательный смех, который и у меня вызывает улыбку. – Был у меня один лучший друг. Джереми. Не помню, откуда он родом, но у него был забавный акцент, а в художественной школе он вообще шутил о том, что ван Гог отрезал себе мочку уха. – Не самое смешное, что могло случиться. Я киваю. – А вот моя подруга Миранда наоборот была серьёзной. Порою даже слишком, но мы отлично ладили, – воспоминания сдавливают горло, но я продолжаю улыбаться, старательно изображая на холсте мужчину. – Я представить себе не могла, что больше их не увижу. – Знаешь, с чем можно сопоставить смерть? Я тихо сглатываю, пытаясь сдержать появившуюся влагу в глазах. Почему-то разговор о земной жизни меня тронул, и, вероятно, не потому, что это «люди» или «фу, глупые люди», как привыкли говорить на небесах, а потому, что никто и ни разу ещё не осмелился поднять тему моих друзей, моих отношений, которые тогда были детским садом для взрослых, моей учёбы. Все всегда воспринимали это так, будто подобное можно перечеркнуть и забыть, а вспоминать – значит быть слабым. – С чем? – машинально навожу некоторые линии карандашом, иногда поднимая голову, чтобы убедиться, что сын Сатаны на бумаге мало чем отличается от живого. – Когда ты маленький ребёнок и у тебя есть игрушка, которую тебе дала мама, то ты никому из друзей эту игрушку не отдаёшь, но если у тебя заберёт её мама, то ты будешь бессилен. Наши взгляды встречаются, я слабо киваю головой, а Люцифер хмурится, будто в голове у него идёт некая война. Становится настолько тихо, что я слышу, как бьется собственное сердце и как он дышит: размеренно, громко, с крохотными паузами. – У тебя такая изящная шея, – демон прикрывает глаза, смыкая губы в тонкую линию. – Так поцелуй, слабо? В воздухе зависает мой вопрос, а я даже не могу оправдать то, почему он сорвался с моих уст. – Слабо. Однако мужчина всё равно сдвигается с места, я пытаюсь остановить его привычным движением карандаша, но это не помогает. Он подходит довольно близко, властно вынимает это грифельное орудие у меня из рук, откладывая на комод возле пустой стеклянной вазы. Спустя несколько секунд туда отправляется и картонный холст с незавершенным рисунком. – А… – Будет повод вернуться и дорисовать, – горячее дыхание опаляет изгиб моей шеи. Тело предательски покрывается мурашками, и я застываю, подобно любому человеку, что столкнулся с пронзительным взглядом Медузы Горгоны. Люцифер наклоняется и расставляет обе руки по разные от меня стороны, оставляя большие пальцы у моих бёдер. Он несколько мучительных секунд смотрит мне прямо в глаза, а я вижу, как огонь в его зрачках буквально обжигает, некоторые отблески так и сияют около радужки, то ли от адского освещения, то ли от переполняющих эмоций. – Слабо? – шепчу. – Слабо, – шепчет в ответ. Кончик его носа с нежностью проходится по линии моей скулы, обветренные губы касаются щеки, оставляя едва уловимый поцелуй. Я чувствую знакомую щетину, отчего-то улыбаюсь, а после сама прижимаюсь лбом к виску сына Сатаны. Он глубоко дышит, прикрыв глаза, внутри него поднимается какая-то буря, кончики крыльев неутолимо подрагивают. Вновь касается губами щеки, тут же выдыхая и опаляя мою кожу, потом без внимания не остаётся переносица и пара веснушек, а после губы наконец находят губы. Я поддаюсь чуть вперёд, и крепкие руки тут же сжимают мои бёдра, а после хватаются за ягодицы, желая подвинуть ещё ближе. Я задыхаюсь. Поцелуи становятся грубее и глубже, чужой язык властно изучает мой рот, иногда останавливаясь, играя и дразня. Демон резко останавливается, будто о чем-то вспомнил, а после без сомнений и стыда утыкается носом в мой подбородок, слабо кивая головой и прося предоставить шею. Слабо. Влажные приоткрытые губы проводят ощутимую линию по изгибу, тело уже в который раз покрывается мурашками из-за поцелуев и рук, что теперь ласково поглаживают колени, готовясь пробраться под ткань сарафана. – Ты так вкусно пахнешь… Шёпот сводит с ума, заставляет чуть поёжиться и сжаться, отчего ощущения обостряются. Подушечки пальцев мужчины поглаживают мои бедра под сарафаном, иногда массируя и осторожно сдавливая напряжённые мышцы. Я уверена, что глубину этих чувств не измерить и просто не передать словами, я просто плавлюсь, как воск, под напором длинных пальцев. – Люци… – пытаюсь подвинуться настолько близко, насколько это возможно и при этом не упасть с подоконника. И Люцифер слышит, он касается одним пальцем кружева под сарафаном, словно собираясь его оттянуть. Дыхание на моей коже становится слишком хаотичным. – Скажи так ещё раз, – хрипотца, заменившая бархат, способствует тому, чтобы я окончательно потеряла голову. – Люци… – я специально наклоняюсь ближе к его уху, пока требовательные губы оставляют влажные следы на изгибе моей шеи. Сын Сатаны нагло и решительно подвигает меня ближе к себе за бедра, из-за этого ткань сарафана чуть загибается и натягивается. Наши тела предельно близко, моя промежность на уровне его таза, и я каждой клеточкой чувствую его возбуждение. – Хорошая девочка, – демон жадно впаивается в мои губы, тут же кусая и чуть оттягивая нижнюю. Тело становится ватным после стольких неожиданных горячих приливов, напряжения и мурашек, что пробежали во всех возможных местах. Голова отказывается думать, в черепной коробке сейчас совершенно пусто. Единственное, что я чувствую слишком пронзительно – тянущее ощущение внизу живота, что узлом связалось в один комочек. Я ерзаю на подоконнике, замечая, как же предельно тесно мужчине в брюках. – Люцифер… Пожалуйста, – пытаюсь найти необходимое трение, прекрасно понимая, что его терпение на исходе. – Пожалуйста что? Губы в который раз находят губы, и теперь уже поцелуи ещё более развязные и требовательные. Дыхание сбилось, одежда кажется лишней. Я машинально касаюсь пальцами пуговиц его рубашки, расстёгивая парочку. Неожиданный стук в дверь заставляет напрячься, остановиться и прислушаться. Люцифер нехотя отстраняется от меня, прикрывая веки и делая несколько глубоких вдохов. Когда стук повторяется, он отходит ещё на несколько шагов, придерживаясь руками за виски и потряхивая головой, будто это поможет избежать похотливых мыслей. Его плечи дрожат, крылья стараются это спрятать, то сжимаясь за спиной, то чуть выступая за пределы тела. Я чувствую недовольство, и оно принадлежит не мне. Сын Сатаны с заметным раздражением приподнимает воротник рубашки, стук повторяется – он закипает. – Открыто, блять! Дверь распахивается и на пороге появляется Рондент, сразу же осматривая обстановку и ухмыляясь. На его лице смешались разного спектра эмоции: лёгкое недоумение, радость и негодование. – В школе Кроули с архангелами проводит собрание и очень желает видеть вас, – вошедший хищно улыбается, обращаясь к Люциферу, но при этом разглядывая меня с ног до головы. Напрягаюсь и почему-то сразу понимаю, что это коснётся и меня. – А вас, юная мисс Уокер, – помощник Сатаны всё же решает не держать лишних интриг, – ждёт на этом собрании Ребекка. Та самая. Теперь меня как будто облили холодной водой, а после закидали грудой льда. Тело немеет, к горлу подбирается ком. – Мама?!