Границы счастливых сказок

      Всю ночь Гию проспал на удивление спокойно и сладко – когда он открыл глаза, то почувствовал себя невероятно отдохнувшим. Ему не снились кошмары и болезненные воспоминания, наоборот: сон был даже вроде бы и счастливый… По крайне мере, юноша помнил, что радовался чему-то. Однако от счастливых ночных фантазий пришлось отвлечься – в постели рядом кто-то завозился и засопел. И только тогда Томиока осознал, что лежать, действительно, почему-то было тесно и очень жарко. Он едва сдержался, чтобы не выкрикнуть что-нибудь неприличное, когда взгляд его упал на рыжие космы и заспанную мордашку со шрамом на щеке. Быстро сев на кровати, Гию с силой, не церемонясь, толкнул спящего юношу: тот сквозь сон как-то приглушенно зашипел и забормотал что-то непонятное.       – Встаю-встаю, старик Саконджи, только не нужно бамбуковой палки, я и так тренировался весь день… – он смешно морщил нос и пробовал накрыться одеялом с головой, и выглядело это очень умилительно, однако Томиока, который все еще не мог отойти от увиденного, толкнул его вновь, еще сильнее. Урокодаки наконец-то открыл глаза и проморгался. – Гию? Твою же… А спокойно разбудить ты можешь? Я уже хотел блокировать удар.       – Если дома тебя будили палками, то это только твоя вина. И это не важно – что ты делаешь в моей постели? – кровать не была рассчитана на двоих, и они друг с другом терлись плечом в плечо. Гию, хоть и всем своим видом желал дать понять парню, что не может находиться в такой непосредственной близости рядом с ним, не испытывал никакого дискомфорта. В его голове даже промелькнула сумасшедшая мысль – а не Сабито ли был причиной тому, что он так сладко проспал всю эту ночь? Однако, смутившись, эту мысль он поспешил прогнать.       – Ну, ты уснул у меня на плече в ходе разговора, и я как-то не хотел тебя будить. Мне показалось, ты выглядел довольным, – сказав это, юноша вдруг неожиданно приблизился к его лицу, и Томиока испуганно дернулся назад, натянув одеяло до груди. И снова их комната наполнилась заливистым смехом Сабито. Он вылез из кровати и потянулся, разминая мышцы – все-таки засыпать в неудобном положении только для того, чтобы не разбудить Гию, было трудновато. Рыжеволосый с какой-то обреченностью усмехнулся самому себе, но затем, натянув на лицо задорную улыбку, вновь развернулся к соседу по комнате. – Видел бы себя только что! Такое лицо сделал! Ха-ха!       Желая понять, как же все-таки они оказались в одной постели, Томиока вновь мысленно вернулся ко вчерашнему разговору. Урокодаки, действительно, рассказал ему множество любопытных вещей. По его словам, с определенного времени в школе начала твориться какая-то чертовщина: на каждом шагу ученики болтали о странных тенях, не имеющих тела, которые по ночам гуляли по пустым коридорам. Кто конкретно пустил такой слух, известно не было, однако все больше становилось учеников, которые его подтверждали, говоря, что будто бы видели ночью чьи-то тени. Но ни Сабито, ни его друзьям ни разу не удавалось проверить это на личном опыте. Рыжеволосый рассказывал, будто вместе с Кёджуро они много раз выбирались из комнаты после отбоя, чтобы найти хоть одно доказательство этим слухам, но все было тщетно. Ни даже намека на тень, оставшуюся без хозяина, перед ними не появлялось.       Но самым пугающим в этих школьных мифах было не существование непонятных теней. Два года назад случилось странное происшествие, которое взволновало всех учеников и персонал – бесследно пропал только переведенный первогодка старшей школы. Его вещи остались в комнате, сосед толком не мог ничего рассказать, кроме того, что мальчик вдруг отчего-то решил прогуляться перед сном после отбоя. Не нашли даже тела – как будто человек попросту испарился. Поэтому, памятуя о слухах про таинственные тени, бродящие по школе, многие вывели простую и логичную связь: эти странные тени похищают людей.       После этого было еще несколько случаев – со слов Сабито, они произошли, когда он был на втором году обучения. Тогда пропали несколько учеников младшего крыла. Однако после этих историй Урокодаки, делая какие-то свои выводы, плавно перешел на описание школьной повседневности, и Томиоку это быстро утомило. Видимо, он заснул где-то посередине рассказа о том, как Урокодаки вместе с Ренгоку и кем-то еще пытались выследить какого-то подозрительного человека в белом строгом костюме, приходившего к директору. Это для Гию уже особого интереса не представляло.       Больше тем утром они не говорили. Как только Урокодаки, одевшись, покинул комнату, стало гораздо холоднее – то странное спокойствие, которое каждый раз обволакивало Томиоку в присутствии рыжеволосого, а особенно при его прикосновениях, испарилось. В голову сами собой напрашивались мысли о произошедших с ним за последние несколько месяцев событиях. Со всей этой суетой школьной жизни он даже не вспоминал о ней. Не вспоминал, что теперь он один. Но как можно было забыть, пускай даже на день, об этом горе? Как он мог вновь почувствовать себя живым?..       «Гию, – вдруг ясно позвал его такой знакомый и родной голос, и юноша почувствовал, как крупная дрожь бьет его тело. Мысли исчезли, голова опустела, – Гию, поскорее возвращайся домой. Я буду ждать».       Дни проносились для Томиоки незаметно. Сабито по-прежнему был шумным, по-прежнему крутился возле него, одаривал комплиментами при каждой возможности, и Гию будто даже привык к этому. Чувство спокойствия уже стало привычным ему, однако нельзя было сказать, что все наладилось. Что-то происходило с ним, а он не мог понять, что именно. Голос, который, как ему казалось, принадлежал его сестре, все чаще напоминал ему о трагедии, куда-то звал. Юноша слышал кругом странные звуки, шаги в ночи за дверью. Ему казалось, что он попросту сходит с ума. Голова пухла от мыслей. Такого с ним не было даже в первые дни после того происшествия. А теперь он будто вновь с новой силой терзал сам себя и закапывался в бесцветные воспоминания все глубже. Голос говорил в нем громче, и Томиока уже не различал: происходит это в его голове или же наяву. Было несколько случаев, когда он переспрашивал Урокодаки, говорил ли тот сейчас что-нибудь. Сабито посмотрел на него с каким-то странным выражением лица, но расспрашивать ни о чем не стал. В какой-то степени Гию был благодарен ему за то, что он не докучал вопросами – объяснить то, что творилось в его голове, было бы не очень легко.       Между тем Урокодаки продолжал знакомить его со школой: Гию совсем перестал путаться в учебных зданиях, мог самостоятельно найти нужную аудиторию. Однако рыжеволосый все равно считал своим долгом ходить следом за своим новым другом куда бы то ни было. Томиока даже толком не мог побыть в одиночестве – будто Сабито чувствовал, что сейчас Гию нельзя оставлять одного. И последний не знал, быть ему благодарным или же негодовать по этому поводу.       Отчего-то волнуясь за Томиоку на подсознательном уровне, Урокодаки всеми силами пытался отвлечь его от переживаний. Они ведь точно были, это он знал – на безэмоциональном лице брюнета все-таки можно было что-то прочитать. Поэтому вскоре Гию пришлось познакомиться не только с Кёджуро Ренгоку, но и с другими друзьями рыжеволосого. Это были те, кого он уже знал, например, их одноклассник Шинадзугава Санеми, а также те, кто учился в параллели – Узуи Тенген, Канаэ Кочо и Митсури Канроджи. И хотя почти все они выглядели достаточно приветливо, Томиока чувствовал себя не в своей тарелке. Он не мог болтать с ними так же беззаботно, как это делал тот же Сабито. Расслабиться и позволить разговору плыть по течению для него было практически невозможно. Именно по этой причине он предпочитал держаться ото всех подальше, общаясь лишь со своим соседом по комнате.       Поэтому Гию немного нервничал, когда однажды всех учеников старших классов собрала в одной аудитории белокурая Аяки-сенсей. Здесь собрались все те, с кем он уже был знаком или о ком слышал: и вечно бодрый Кёджуро, и Тенген, Канаэ, Митсури с ее нелюдимым другом, постоянно носящим медицинскую маску на лице. Присутствовали также и тот первогодка Камадо, и парень, что толкнул его в столовой, Аказа. Речь шла о каком-то проекте, который нужно было выполнить совместно с первогодками и второгодками. Задача для Томиоки была поставлена невыполнимая – объединиться в группы. После того, как об этом было объявлено, юноша беспомощно оглянулся вокруг и тут же встретился с до невозможности довольным Сабито. Тот подмигнул ему с видом, будто держал все под контролем. Однако в следующую же минуту они оба сидели, пораскрывав рты. В замешательстве оказались не только они вдвоём – недовольный галдеж прошелся среди всех учеников: Аяки-сенсей решила сформировать группы самостоятельно.       – …Кочо Канаэ, Кочо Шинобу, Томиока Гию, Тсуюри Канао – тема под номером тринадцать. Следующая группа: Канроджи Митсури, Шинадзугава Санеми, Шинадзугава Генья… – не обращая никакого внимания на вздохи разочарования, раздающиеся в аудитории, вещала бледная Аяки-сенсей. Она стояла одна напротив огромной аудитории и продолжала равнодушно называть составы групп. Даже по сравнению с ученицами эта пышногрудая преподавательница с роскошной гривой серебристых волос выглядела просто миниатюрной. Когда Томиока в первый раз увидел ее, то невольно проникся жалостью – не понимал, как у такой крошечной женщины получится усмирить аудиторию старшеклассников, мысли которых зачастую были забиты поиском партнера для слияния. Однако справлялась Аяки-сенсей, на удивление, прекрасно.       Как только группы были сформированы и розданы темы, началась работа над проектами, и Гию совсем потерялся, не зная, что ему теперь делать. Из тех, с кем ему довелось работать, он немного знал лишь Канаэ, подругу Сабито, но знаком был с ней едва-едва. Как же он должен был теперь делать с незнакомыми людьми совместный проект?       Сестры Кочо и Тсуюри Канао все как одна были хороши собой и очень милы: Канаэ сразу же попыталась разговорить юношу, видя, что он не стремится проявлять какую-либо активность. Общий язык с ней было найти гораздо проще, чем с двумя другими школьницами. Канао была отстраненной, практически не говорила, только неопределенно кивала, когда у нее что-то спрашивали, а Шинобу вела себя с Томиокой как будто бы даже высокомерно. Все слова ее были пропитаны скрытой насмешкой, иронией, и без исключения были направлены на то, чтобы хоть как-то задеть парня. Гию не обращал на это внимания, по возможности игнорируя девушку.       – Томиока-сан, тебе стоит быть более дружелюбным, а то окружающие уже косо на тебя смотрят. Я слышала, некоторые даже недолюбливают тебя. Такими темпами ты никогда не найдешь себе партнера для слияния, – мило улыбаясь ему, вещала Шинобу, про себя раздражаясь тому, что юноша никак не реагировал на ее слова. Однако Томиока все сказанное прекрасно слышал и мысленно обдумывал: за что можно недолюбливать его, если он даже ни с кем толком не знаком? Недолюбливать человека, потому что он не общается с другими? Потому что он не стремится к тому, чтобы заводить друзей?..       – Бред, – тихо проронил он под удивленный взгляд аметистовых глаз Кочо.       – У вас есть какие-то вопросы? – вдруг раздался рядом с ними тихий голос Аяки-сенсей. Гию перевел на нее взгляд: она стояла перед ними и как-то странно смотрела на него. Ее длинные белесые ресницы иногда вздрагивали, а обыкновенно бледные губы почему-то ярко алели. – Томиока Гию-сан.       – Да, Аяки-сенсей?       – У тебя все хорошо? – спросила она, слегка склонив голову набок. И в эту минуту глаза ее будто бы переливались – что-то таилось в этом пристальном взгляде, но юноша не мог разобрать, что именно. Тонкие и даже будто костлявые пальцы преподавательницы стиснули мягкую обложку учебного пособия. – Тебе… ведь одиноко? Ты же слышишь его внутри себя, не так ли? Этот голос. Все громче и громче…       – Аяки-сенсей, вы в порядке? – удивленно захлопала длинными ресницами Канаэ Кочо, за своим театральным удивлением пряча хорошо сокрытые подозрения. Женщина вздрогнула, будто очнувшись ото сна, и несмело улыбнувшись им, поспешила выйти из аудитории. А Томиока еще долго думал над сказанными ею словами: ее взгляд, ее тон – все это было необычайно странно. Словно она хотела что-то выведать у него, просвечивала взглядом насквозь.       Подходить к ней этим днем юноша больше не решился: Аяки-сенсей вернулась под конец занятия, была какой-то взвинченной, вся дрожала, как лист на ветру. «Может, ей просто нездоровится сегодня? Но все равно: что значили эти слова? Слышать внутри себя… О чем она говорила?» – рассуждал он, опустив задумчивый взгляд в свою тарелку, даже не думая приступать к еде. Сабито, сидевший напротив него с недовольной физиономией, разглядывал отрешенного Томиоку, пальцами сжимая палочки.       – Ну и о чем ты задумался? О совместном проекте или о чем-то поинтереснее? – устав от этого молчания, подал наконец-то голос рыжеволосый, бросив палочки на стол. Это его действие выглядело настолько нервным, что Гию недоуменно поднял на него глаза. – Не надо делать вид, что не понимаешь, о чем я говорю. Я видел, как ты говорил с Шинобу. Что, в кой-то веки ты снизошел до того, чтобы обратить на кого-то свое внимание? Какое счастье! Рад за вас.       – О чем ты говоришь? Причем здесь Кочо?       – И, правда, причем? – криво усмехнулся парень, резко встав с места после этого, оставив поднос с полупустыми пиалами на столе.       – Сабито? – Гию даже сообразить ничего не успел, как рыжеволосый юноша покинул помещение столовой, столкнувшись у входа с тем самым Хакуджи Аказой: они обменялись ругательствами на месте, приковав к себе всё внимание присутствующих, и разминулись. Голова у Томиоки уже шла кругом – все, кто окружал его, вели себя странно. Как будто так было задумано, чтобы трепать его нервы, бесконечно забивать его мысли, вынуждая копаться в себе. Всё в этой школе было слишком странно: он никогда не думал столько о происходящем вокруг, не анализировал даже элементарные вещи, не сомневался в том, что видят его глаза. Еще и голос Тсутако, который временами звучал очень отчетливо, говорил все громче и требовательнее просил его куда-то вернуться. Творилось не пойми что.       Мимо стола, за которым он сидел, пронесся всполошенный Хакуджи, все еще сквозь зубы что-то выговаривая «этому рыжеволосому ублюдку». Растолкав всех тех, кто попался ему на пути, Аказа привычно направился к спокойно обедающей своей компании. Когда он оказался возле их стола, девушки сразу же подняли на него глаза, очевидно, выжидая какой-то реплики. Лениво потягивающий охлажденный чай юноша, сидевший здесь же, не удостоил подошедшего своим вниманием.       – Братик Хакуджи, что-то случилось? – встревожено спросила Коюки, видя что брат ее опять чем-то выведен из себя. Даки лишь непонимающе хлопала накрашенными ресницами, предчувствуя, что парень сейчас опять выдаст какую-нибудь гневную тираду по поводу того, как он ненавидит весь мир.       – Да, случилось! Этот ублюдок Сабито случился: он испортил мое чертово настроение! Но это не то, о чем я хотел сказать, – раздраженный тон его неожиданно сменился на воодушевленный, и тогда даже Гютаро от удивления перевел на него взгляд, отставив чай в сторону. Глаза Хакуджи точно заблестели, он восторженно разулыбался, обнажая природные клыки. – Вашу мать, я влюблен! Я его встретил, черт возьми! Это точно он!       – Ах, я так рада за тебя, братик! – радостно воскликнула Коюки. – Кто же это?       – Не-не, погоди! Кого ты там встретил? О чем ты вообще? Как ты можешь влюбиться – это ведь уму непостижимо, – вклинился в разговор Гютаро, игнорируя недоумевающий взгляд Коюки и зло стиснувшего зубы Хакуджи. Его среброволосая сестра только приторно хихикнула, прикрыв рот ладонью. – Ладно, не кипятись! Но кого ты все-таки встретил-то? Ты вообще уверен, что это оно самое? Почувствовал что-то, что ли?       – Да, черт бы тебя побрал, конечно! Он всего лишь дал мне пластырь – вот он, кстати, я наклеил сюда, чтобы любоваться им чаще, – подсев к друзьям за стол, Аказа, весь на эмоциях, придвинулся к ним ближе и, одернув рукав школьной рубашки, выставил на обозрение узорчатый пластырь на запястье. Гютаро и Даки скептически переглянулись между собой, в то время как Коюки с восторгом поглядела на руку брата. Аказа просто светился от счастья. – Так вот, он всего лишь дал мне пластырь, а меня как будто током ударило в этот момент! Я вдруг понял, что хочу его…       – Так сразу? – встряла девушка с пышной серебристой гривой, не дав ему договорить, и Хакуджи гневно глянул на нее, чтобы замолчала.       – …хочу его догнать, дура!       – Хакуджи, не ругайся! – тут же одернула брата Коюки. – Лучше скажи, как зовут того человека.       – Да-да, хорошо! Он, к сожалению, оказался братом Кёджуро. Но я узнал, как его зовут, – с довольной улыбкой гордо сообщил парень. – Сенджуро! Сенджуро Ренгоку! Мне нравится, как это звучит!       – Неужели тот самый мальчик? – тут же воскликнула его сестра, с трепетом прижав руки к груди и обрадовано улыбнувшись. Трое друзей лишь перевели на нее удивленные взгляды. – Я его знаю! Он очень, очень хороший! Братик, это замечательная новость! Папа будет в восторге, когда мы сообщим ему: надо скорее позвонить!       – Нет, только не говори пока ничего старику! – Хакуджи активно замахал руками перед собой, едва только вспомнив счастливую, вечно бодрую физиономию опекуна. Нет, торопиться с заявлениями было не нужно, и он понимал это лучше кого-либо. В конце концов, ему предстояло решить еще множество важных вопросов – ведь они были даже не знакомы с этим самым Сенджуро Ренгоку. Однако Аказа всем нутром чувствовал: этот мальчик – особенный для него. С того дня, как их руки соприкоснулись, парень не мог выкинуть из головы образ этого младшеклассника. Он не знал его имени, его класса, комнаты, но отчетливо понимал одно – этот человек ему нужен как воздух. И объяснить такое странное влечение Аказа мог для себя только словом «судьба». По-другому быть просто не могло. Хотелось разыскать этого самого Сенджуро, крепко обнять его и никому не отдавать. Но не все было так просто. – Не говори Кейзо. Вообще никому пока ничего не говорите. Особенно Сенджуро Ренгоку. Ни о чем, Коюки. Поняла?       – Да, братик… – тихо ответствовала девушка, опустив взгляд.       – Значит, здесь это было? – с некоторой задумчивостью в голосе переспрашивает старшеклассник, оглядывая просторную территорию школы. Учеников в этот день на улице было много: солнце стояло высоко, по чистой голубизне неба медленно клубились пуховые облака – проводить обеденные перерывы в школе в такую погоду не хотелось. Сенджуро, скромно сидевший на мраморном краю фонтана, робко, но с благоговением ощупывал твердую поверхность руками – как будто на мраморе могли сохраниться следы пребывания здесь того человека, кому он не так давно на этом самом месте по своей чистой наивности вручил пластырь. Вручил и на раз лишил себя всякого спокойствия. Потому как с этого дня с ним начало твориться что-то странное: он не мог забыть этого потрепанного, избитого и промокшего насквозь старшеклассника, одиноко сидевшего здесь во время школьных занятий. Самое удивительное было в том, что младший Ренгоку даже не знал его имени, но при этом всем сердцем тянулся к нему и хотел увидеть. Но тот, как по насмешке судьбы, словно сквозь землю провалился: его нигде не было видно, и Сенджуро с непонятной тоской оставил попытки разглядеть его среди прочих старшеклассников. Мальчик не мечтал ни о какой дружбе или хотя бы знакомстве – только бы еще раз посмотреть на него и понять, почему так странно ведет себя словно обезумевшее сердце.       Кёджуро, заметив, что брат его понурил голову и совсем расстроился, присел возле него и слегка приобнял за плечи, похлопав по ним успокаивающе. Разумеется, он сразу же понял, что с младшим как будто что-то произошло: Сенджуро нисколько не умел скрывать свои чувства. А потому старший настоял на разговоре.       – Да… Он был здесь совсем один. Сильно побитый… И я дал ему пластырь, чт-чтобы он заклеил рану на лице, – сказав это, мальчик сразу же постарался спрятать пылающее лицо за прядями волос – он стыдился собственной наивности, особенно в разговорах с братом и отцом. Однако не успел Сенджуро отвернуться, как старший резко подскочил со своего места и, ухватив его за плечи двумя руками, открыто заглянул в глаза. В их янтаре плескался какой-то восторг.       – Тебе повезло, Сенджуро! Возможно, этот человек был твоей парой! Да, других объяснений такому просто не может быть! Это прекрасная новость! Тебе нужно найти его и все узнать, а потом мы свяжемся с отцом и матерью и обрадуем их! – бодро вещал Кёджуро, совершенно не обращая внимания, что брат от его слов сначала густо покраснел, а потом резко побледнел, когда речь зашла об отце. Сказать Шинджуро о том, что у него появилась пара? Сенджуро вздрогнул всем телом только от одной мысли об этом. Разве можно в этом случае надеяться на его одобрение и признание? Мальчик сомневался.       – Брат, пожалуйста, не говори пока ничего отцу… Я… хочу сначала узнать этого человека… – большие глаза Кёджуро удивленно распахнулись, когда младший брат его, чем-то смущенный, отвел взгляд в сторону.       – Не волнуйся, Сенджуро. Все будет хоро…       – Ренгоку-сан! Доброе утро, Ренгоку-сан! – оба брата незамедлительно обернулись на активно машущего рукой в их сторону первогодку, стоявшего в окружении своих друзей, среди которых Сенджуро тут же признал свою одноклассницу Незуко Камадо. Кёджуро, улыбнувшись во все свои тридцать два, приветственно кивнул пареньку, и тот осчастливленный и обрадованный замер на месте, глаз не сводя со старшеклассника.       – Брат, это твой друг? – тут же спросил младший Ренгоку, разглядывая того парнишку, что так восхищенно смотрел в их сторону. От такого внимания Сенджуро было даже слегка неловко – и пусть все это внимание принадлежало не ему.       – Точно! Это мой товарищ, первогодка старшей школы Тандзиро Камадо! Мы вместе с ним сейчас работаем над проектом у Аяки-сенсей. Он старательный и добрый малый!       – Кажется, он очень уважает тебя: он так обрадовался, увидев тебя, – робкая улыбка появилась на лице Сенджуро, и старший перевел на него недоуменный взгляд. Обрадовался, увидев? Они ведь познакомились совсем недавно и просто работают вместе в группе – едва ли такому знакомству можно радоваться.       Не став уделять этим мыслям много времени, Кёджуро, потрепав младшего по волосам и пожелав хорошего дня, направился в здание школы. Несколько наивных пар глаз еще долго провожали его спину, пока старшеклассник не скрылся за живописной аркой западного крыла. Только после этого Тандзиро, у которого на лице застыла глупая, блаженная улыбка, наконец, оттаял.       – Ренгоку-сан и сегодня невероятный… – словно в забытье протянул он, вынуждая тем самым друзей странно покоситься на себя. Зенитсу только закрыл лицо рукой, как-то обреченно вздохнув при этом, Иноске же, прекратив жадно уплетать булочку, равнодушно пожал плечами.       – Выглядит сильным, но какой-то он странный! Тот яркий громила под два метра ростом повнушительней будет! Он бы его уделал!       – Это не «яркий громила», а Узуи Тенген! – ворчливо поправил его Зенитсу, слегка толкнув локтем в бок, тут же получая от Хашибиры сдачи. Тандзиро и Незуко уже попросту не вмешивались в их споры, успев привыкнуть за то время, что они общались все вместе. – Они друзья, так что никто там не будет никого «уделывать», дурак! Это у тебя на уме только драки, а Узуи Тенген, между прочим, увлекается музыкой.       – Чего? Да кому это надо! Всё ерунда! И музыка ерунда! – Иноске нарочито скривив лицо в гримасе, снова принялся усердно жевать, не забывая громко чавкать при этом, выводя Агацуму из себя.       – Молчи лучше, неуч! И ешь прилично!       – Еще чего!       Такие шумные обеды уже входили у Тандзиро и его младшей сестры в привычку. Незуко Камадо училась еще в средней школе, однако всегда приходила пообедать с братом и его новыми друзьями. Так было не скучно. Да и Тандзиро отзывался о своих новых товарищах исключительно хорошо. Но гораздо чаще он говорил не о них. Некий третьегодка из старшей школы по имени Ренгоку Кёджуро занимал все его мысли. С каким упоением Камадо рассказывал о нем сестре и друзьям – будто бы этот Ренгоку-сан был божеством.       Незуко видела, что брат ее по отношению к Ренгоку-сану испытывает самое теплое и трепетное чувство – он был влюблен. И этому девочка была несказанно рада. «Может это прозвучит странно, но он пахнет для меня по-особому… – как-то раз сказал ей Тандзиро, когда они были наедине. Он был взволнован, нервно кусал губы и отчаянно краснел, – от него исходит такой приятный, сладкий запах. Он одновременно и успокаивает, и заставляет волноваться. Не знаю, как это описать, но мне нравится вдыхать запах Ренгоку-сана».       – Он выглядит очень мужественно, – тихо добавляет Незуко, и Тандзиро, обернувшись на нее с улыбкой, согласно кивает. – Уверена, что он прекрасный человек.       – Незуко, – неожиданно раздается позади них замогильный голос. Еще до того, как старший Камадо обернулся назад, он как будто почувствовал что-то странное – это чувство витало в воздухе и опасно щекотало обоняние, словно предупреждало о чем-то. Позади их компании, расположившейся на широком, нагретым солнцем крыльце восточного крыла школы, в тени свода стояли двое мальчиков. На вид им было лет тринадцать-четырнадцать, и из этого Тандзиро сделал вывод, что они вполне могут быть одноклассниками его сестры. «Выглядят так болезненно: оба бледные и такие щуплые… Они точно здоровы?» – рассуждал про себя старший Камадо, разглядывая появившихся младшеклассников. Внезапно тот, что был и вовсе похож на альбиноса – белесые ресницы, брови, волосы – сделал шаг им навстречу. – Незуко, я искал тебя. Я хотел пойти с тобой.       – Прости, Руи! Сегодня я решила обедать с братом, Зенитсу и Иноске. Я совсем забыла предупредить тебя – прости, пожалуйста! – ей действительно было жаль, и она оправдывалась перед этим незнакомым Тандзиро мальчиком, который смотрел на них с нескрываемым равнодушием. Его спутник, стоявший чуть позади, пока молчал. Заметив его, Незуко удивленно захлопала длинными ресницами. – Ой, кто это, Руи? Это твой друг? Я его раньше не видела…       Карнеоловые глаза медленно впились взглядом сначала в Незуко, а потом в Тандзиро. И старшему Камадо показался странным такой разительный контраст: этот мальчик выглядел таким хрупким и слабым, но его взгляд словно бы говорил об обратном. Не удостоив Зенитсу и Иноске, которые к этому времени уже притихли и теперь тоже были поглощены созерцанием подошедших, даже взглядом, этот парнишка не сводил с Тандзиро глаз. Случайный зрительный контакт превратился в настоящее разглядывание. Мальчишка был ниже Тандзиро на голову, имел короткие, слегка вьющиеся темные волосы, тонкие брови и губы, бледное лицо и яркие, карнеоловые глаза. Пожалуй, это была самая запоминающаяся его черта. «Он на аристократа похож», – пронеслась мысль в голове старшего Камадо.       – Никушими Хакаи, я только перевелся в эту школу. Полагаюсь на вашу заботу, – этот странный мальчишка не стал выходить на солнечное крыльцо, а дождался, пока старший Камадо первым сократит расстояние между ними, и потом слегка склонил голову в знак приветствия. – Я слышал о Незуко-сан от Руи-куна, но он больше ни о ком не упоминал.       – Меня зовут Камадо Тандзиро! Рад знакомству! Я и сам новенький, еще мало что здесь знаю, но обязательно помогу, если это потребуется! – после этих его слов тяжелый взгляд собеседника снова впился в него, и Тандзиро, испытывая несколько смешанные эмоции от нового знакомства, лишь нелепо улыбнулся и склонился в поклоне. Внезапно карнеоловые глаза удивленно распахнулись: их обладатель пораженно застыл.       – У тебя занятные серьги, Тандзиро-сан. Они выглядят мне очень знакомыми.       – А, это семейная реликвия. Вряд ли вы могли встретить их где-то еще: они передавались в нашей семье из поколения в поколение. Теперь вот они у меня, – немного смущенно добавил старший Камадо, пожав плечами. Он весь словно лучился светом, по-доброму глядя на собеседника.       – Надо же, какая интересная история, – тонкие губы мальчика растянулись в какой-то будто бы даже хищной улыбке, отчего стоявшие позади старшего Камадо Иноске и Зенитсу недоуменно переглянулись между собой. – Я надеюсь, что у нас получится узнать друг друга получше, Тандзиро-сан.       Коридоры здания школы затихали и пустели уже к середине дня, а коридоры школьных общежитий – к вечеру. Передавая друг другу рассказы о странных исчезновениях и тенях, приукрашивая их новыми деталями, ученики все равно старались лишний раз не покидать комнат. Ведь далеко не все считали эти рассказы пустой молвой. Ввиду этого в коридорах стояла почти идеальная тишина, которая захватывала власть аж до самого утра.       Гию, сидевший за столом в комнате и тщетно пытающийся приступить к заданиям совместного проекта по предмету Аяки-сенсей, шумно вздохнул, подняв глаза к потолку. Сабито в комнату еще не возвращался. С тех пор как они повздорили в столовой рыжеволосый вообще не попадался ему на глаза. А Томиока не мог взять в толк, с чего вдруг в их отношениях произошли такие резкие перемены. Урокодаки всегда был с ним чрезвычайно любезен и приветлив, вертелся около него круглый день, одаривал слащавыми комплиментами и подшучивал. Сейчас творилось не пойми что. И ведь Гию был совершенно не тем человеком, чтобы прямолинейно спросить у соседа по комнате: «Тебе не кажется, что нам нужно объясниться? В чем дело?»       «Должен ли он мне что-то? С чего нам объясняться с ним? Мы не друзья, мы просто живем в одной комнате – никто никому ничего не должен», – думал брюнет, бесцельно выводя какие-то черточки на полях тетради. Было тихо. Без Сабито эта комната казалась ему слишком большой, это лишний раз напоминало об одиночестве. А уже одиночество снова заполняло его голову черными мыслями о произошедшей трагедии. И голос говорил в нем все громче: «Гию, скорее иди ко мне, я буду ждать тебя…»       Он обхватил виски пальцами, сильно сдавив их, но неожиданно позади него хлопнула входная дверь. Парень спешно обернулся назад, взглядом останавливаясь на незнакомой девочке, стоявшей рядом с Сабито. Она, в свою очередь, тоже смотрела на него – у нее были большие, но отчего-то совсем безжизненные голубые глаза. Томиока, невольно задумавшись, кем эта девушка приходится его соседу, даже не сразу сообразил, что нужно поздороваться.       – Добрый вечер, – тихо проговорила гостья и словно в замедленном действии кивнула ему.       – Да, добрый… – Гию стушевался и поспешил вновь вернуться к своей тетради, неловко поджав губы. Почему-то у него было ощущение, словно его застали неодетым, безоружным. «Бред какой-то, – проскользнула в голове мысль, – это просто его подруга, почему я так волнуюсь? Мне дела никакого быть не должно до того, с кем он общается». Тем временем Сабито быстро прошел к своему столу и, порывшись там немного, достал какие-то тетради и вырванные листы.       – Вот, возьми – должно пригодиться, – заверил он ее своим будничным тоном, от которого Томиоке всегда становилось спокойнее. Гию крепко сжал ручку, – можешь не возвращать. Мне они уже не понадобятся.       – Не зарекайся, – с легким оттенком нравоучения произнесла девочка, – спасибо.       Она ушла, неслышно прикрыв за собой дверь, а Сабито остался в комнате, отчего Гию облегченно выдохнул, отложив от себя задание. Какое-то время они оба молчали, как будто полностью игнорируя присутствие друг друга. Рыжеволосый сперва долго рылся в своей школьной сумке, потом выгребал что-то из ящиков стола… А Томиоке не приходило в голову, о чем можно заговорить с ним сейчас. Напряжение сохранялось. Однако Урокодаки нарушил тишину первый.       – Как она тебе? – вдруг спросил он тоном будто бы и не вопросительным. Брюнет даже как-то растерялся от такого внезапного вопроса – он никак не думал, что они заговорят об этой голубоглазой девчушке.       – Красивая.       – И все?       – Подходит тебе, – неопределенно пожав плечами, добавил Гию, усердно вглядываясь в наполовину записанный тетрадный лист. Сумка Сабито с глухим грохотом упала на пол.       – Что значит «подходит тебе»? Тебе что, совсем все равно, кого я привожу в комнату?!       – Но ведь это твой выбор и твоя жизнь…       – Заткнись, Томиока! – крикнул рыжеволосый и резко подскочил к чужому столу, разворачивая парня лицом к себе. Таким раздраженным Гию еще не доводилось видеть своего соседа по комнате. Он был в бешенстве. – Ты, мать твою, просто напрашиваешься, не иначе! Как мне тебе иногда вдарить хочется!       – Ударь, если тебе станет легче и ты перестанешь злиться на меня ни за что.       – Да пошел ты! – едко выплюнул Сабито и, схватив наушники со своего стола, быстро залез на верхний ярус кровати, разворачиваясь лицом к стене. Томиока, поднявшись со стула, долго смотрел на его напряженную спину, но тот даже не повернулся. «Вот и поговорили», – пронеслась безнадежная мысль в голове юноши, и он тяжело вздохнул, вернувшись к учебе.