Границы счастливых сказок

      В этой комнате царил какой-то особый порядок: одни вещи лежали аккуратно сложенными стопочками, другие – разбросаны как попало, и угадать, где чье, не составляло особого труда. К тому же Тандзиро прекрасно чувствовал запах Ренгоку-сана, который исходил от каждой его вещи, пусть даже если тот давно не прикасался к ней. Конечно, от комнаты своего неподражаемого возлюбленного он не ожидал ничего, кроме идеального порядка. Однако открытием стало то, что сосед Кёджуро, Узуи Тенген, личность творческая, по-видимому, совершенно не знал, что значит «прибирать свои вещи». Здесь не было привычной для Камадо двухъярусной кровати, на которой он спал в своей комнате, а потому общая жилая площадь словно делилась на две части: угол идеального порядка Ренгоку Кёджуро и угол самого настоящего хаоса Узуи Тенгена.       Камадо был здесь в этот вечер совсем не просто так. Безусловно, он всегда искал причины, чтобы лишний раз увидеться с человеком, которого так трепетно и нежно любило его сердце, но в этот раз повод подвернулся сам собой. Об успехах Кёджуро в области истории не знал только ленивый, а потому, когда новому другу Камадо, Зенитсу, вдруг понадобилась помощь в этом предмете, Тандзиро сразу же попросил за него перед старшеклассником. И Ренгоку, само собой, не отказал.       И вот после этого внеклассного учебного часа они все вместе сидели в комнате третьегодок, разговаривая обо всем подряд. Камадо весь вечер глаз не сводил с Ренгоку-сана, даже когда тот объяснял Агацуме предмет. Но Ренгоку то ли принципиально не обращал внимания на его влюбленные взгляды, то ли действительно не замечал их. От этого Тенген, лежавший на соседней койке и лениво листавший какой-то глянцевый журнал, время от времени принимался гаденько хихикать, приковывая к себе непонимающие взгляды остальных юношей. Тандзиро, ввиду того, что постоянно находился подле Ренгоку, был прекрасно с Тенгеном знаком – бывать в этой комнате ему приходилось уже не раз. Зенитсу, который не так тесно общался с третьегодками старшей школы, по началу робел и косо поглядывал на двух друзей Тандзиро. Однако Ренгоку, объяснявший ему материал, оказался веселым и совсем простым, а с Узуи они даже прекрасно поговорили на отвлеченные темы. Не заметить, как Камадо смотрит на этого шумного Кёджуро, было невозможно, и потому Агацума старался не сильно мешать и навязывать им свое общество. Ввиду этого пришлось налаживать контакт с пафосно выглядевшим соседом Ренгоку. И это был как раз тот самый случай, когда Зенитсу в очередной раз убедился, что судить человека по его внешности очень опрометчиво.       – Я не знал, что можно уносить инвентарь из музыкальной комнаты, – задумчиво протянул блондин, глядя на закрытый черный матовый чехол для гитары, стоявший у стены, рядом с кроватью Тенгена.       – Уносишь под свою ответственность, конечно. Много формальностей, но мне уже более-менее доверяют, – отмахнулся тот и спиной облокотился на стену. Они с Зенитсу вместе сидели на его кровати, напротив расположившихся на другой стороне комнаты Тандзиро и Кёджуро. Горела лишь одна настольная лампа, и помещение было погружено в приятный полумрак. – У меня есть своя, но я блестяще забыл ее дома, когда в последний раз ездил в город. Теперь пытаюсь сладить с местной. Гриф гораздо толще, но в целом нормально. А ты что, музыкой увлекаешься? Играешь на чем-то?       – Да нет, в общем-то… Оно как-то само собой получается. Трудно объяснить. Например, могу сходу что-нибудь подобрать на любом инструменте, – наблюдая за тем, как тонкие брови Тенгена удивленно ползут вверх, Зенитсу замялся, опуская взгляд. Разговаривать с этим человеком было приятно, общество Узуи в какой-то степени действовало успокаивающе, пусть он и знал его лично от силы всего полтора часа. – Не подумай, я не хвастаюсь этим!       – Я и не думал об этом. Выходит, ты блестящий виртуоз, блондинчик! Это действительно круто, – тот только по-доброму взъерошил ему волосы, улыбаясь этой своей ослепительной улыбкой. «И где учат так улыбаться? Он точно модель с обложки какого-нибудь журнала, – думал про себя младшеклассник, завороженно смотря на правильные черты лица собеседника. – Кому-то очень сильно повезло с ним: и мозги имеются и от лица глаз не отвести».       Минуты летели незаметно, вечер постепенно клонился к ночи, а разговоры становились все тише. В конце концов, собеседники перешли почти на шепот и, чтобы слышать друг друга, уселись поближе, прижавшись плечом к плечу. От Тенгена пахло каким-то свежим парфюмом, облокачиваться на него было приятно, а когда он что-то говорил, то склонялся к самому лицу парнишки, так, что осветленные пряди щекотали румяные от смущения щеки. Они сами не заметили, как голоса Камадо и Ренгоку смолкли. И только когда Зенитсу, вспомнив о приличиях, засобирался в свою комнату, он увидел, что друг его попросту сладко уснул на плече у огненноволосого юноши.       – Ты только посмотри на них, – тихонько посмеиваясь, шепотом произнес Узуи, кивая на уснувшую парочку. Кёджуро, сложив руки на груди, спал, прислонившись спиной к стене, пристроив щеку на макушке у младшеклассника, а тот, в свою очередь, мирно посапывал у него на плече. И эта картина была столь безмятежной и спокойной, что Зенитсу не сдержал улыбки. Наверное, Тандзиро был счастлив во сне.       – Даже будить жалко, – вполголоса сказал Агацума, после чего все-таки нехотя поднялся с чужой постели. Тенген на это действие как-то неопределенно поджал губы, но ничего не сказал. – Но уже отбой был, а мы так засиделись. Хотелось бы дойти без происшествий и не попасться на глаза комендантам.       Полусонный Тандзиро, которого Зенитсу настойчиво толкал к двери, все кидал жалостливые взгляды на заспанного, но все-таки улыбающегося ему Кёджуро, стоявшего в помятой домашней футболке и немного съехавших спортивных штанах. Расставания с Ренгоку-саном пусть даже до следующего утра всегда давались ему тяжело. Уходить не хотелось. Однако верный своему делу Агацума уверенно вытолкал его из чужой комнаты, а затем вышел сам, пожелав ее обитателям спокойных снов и плотно закрыв за собой дверь. Свет от лампы исчез, и они оба оказались в темноте коридора.       – Видел бы ты себя, – ворчливо добавил он, заметив, что Тандзиро смотрит на него глазами брошенного щенка, – ты показываешь свои чувства слишком открыто. Если хочешь признаться ему, то сделай это уже! И тогда сможешь полноправно спать у него на плече.       – Не говори таких смущающих вещей, Зенитсу. Ты ведь и сам хорошо время провел… с Узуи-саном, – смущенно произнес Камадо, на что его оппонент сразу же вспыхнул до корней волос.       – Не смей сравнивать! Это… это совсем другое! Мы же только познакомились! И с чего ты это взял вообще? Д-да я просто из вежливости с ним говорил! Не придумывай! – идя по коридору и слушая его немного истеричные оправдания, Камадо позволил себе вполголоса рассмеяться, чем распалил блондина еще больше. Но как только они, щипая и подпихивая друг друга, свернули за угол, веселье вдруг резко сошло на нет. Зенитсу, застыв на месте с открытым ртом, испуганно замолчал, во все глаза уставившись перед собой, а Тандзиро не мог поверить тому, что увидел. Еще свеж был в памяти тот вечер, когда вместе с третьегодкой Томиокой Гию они погнались за гуляющей тенью и нарвались на Аяки-сенсей и ее паучьего монстра, и Камадо точно помнил, какая участь постигла тех двоих. Однако сейчас прямо перед ним по коридору, освещенному светом луны, проникающим сквозь высокие окна, снова ползали, словно насекомые, многочисленные черные тени, неизвестно кому принадлежащие.       Он широко распахнул шторы, чтобы утренний свет наконец осветил комнату; кровать уже была собрана, даже аккуратно заправлена сверху покрывалом. Предметные тетради, которые нужно было взять с собой сегодня, покоились на столе, и оставалось только убрать их в школьную сумку.       – Генья, – почти ласково позвал Тандзиро, окинув по-матерински заботливым взглядом спящего соседа по комнате, – уже пора вставать. Ты опоздаешь, если не начнешь собираться сейчас, а тебе нужно еще позавтракать. Давай, поднимайся.       – Отвали от меня… – спросонья прохрипел тот в ответ, не отнимая головы от подушки. Безусловно, это выглядело грубо, однако за то время, что старший Камадо находился в этой школе, он успел привыкнуть к «дружелюбности» своего соседа. Непонятно, почему, но Генья был настроен к Тандзиро крайне враждебно, и даже вечная доброжелательность последнего не могла сгладить все острые углы меж ними. Однако Камадо по доброте душевной даже не думал обижаться на парня либо как-то менять свое отношение к нему в худшую сторону – наоборот: ломал голову, пытаясь додуматься, что же он такое сделал не так и как ему все-таки умудриться подружиться с нелюдимым подростком со шрамом в пол-лица.       – Ты пропустишь завтрак. Лучше вставай побыстрее, а я уже пошел! Зенитсу просил меня зайти за ним, – все так же бодро напоследок сказал ему старший Камадо, после чего, взяв школьную сумку, вышел за дверь. В этот же момент в нее с размаху прилетела подушка с кровати Шинадзугавы. Поняв, что попытка достать вечно счастливого соседа не удалась, Генья измученно застонал и все-таки лениво поднялся с постели.       Дни Тандзиро все как один были похожи друг на друга и все как один были счастливыми для него. Учеба, сестра, друзья, звонки матери и младших из дома. И Ренгоку-сан. Камадо просыпался с мыслью о нем: встал ли он уже, что он сейчас делает, встретятся ли они в столовой за завтраком и прочее. Следуя по длинным коридорам мимо других учеников, он крутил головой из стороны в сторону, желая случайно заметить где-нибудь знакомые медно-золотые космы. Его друзья, которые, конечно же, не могли не догадываться о его наивной влюбленности, лишь вздыхали: подойти к Кёджуро и рассказать ему все как есть Тандзиро все еще не решался. Весь окружающий мир для него теперь просто был исполнен яркими красками – встреча с таким прекрасным человеком, как Кёджуро Ренгоку, казалась ему апогеем, высшей точкой его счастья. Он не представлял себе жизни счастливее и лучше, чем та, которой он жил сейчас.       Новая школа ввиду этого очень полюбилась ему. Один из самых ярких и популярных учеников выпускного класса взял его под свое крыло – Тандзиро готов был разве что только не молиться на своего нового знакомого. Он с благоговением и замиранием сердца вспоминал день их знакомства, когда Кёджуро, можно сказать, практически спас его, не дав в обиду. Именно тогда, в тот момент, когда пальцы Ренгоку-сана сжались на его руке, а обоняние раздразнил манящий сладкий запах, старший Камадо понял: вот он, его человек. Тот, кого уготовила ему судьба. Ему не нужно было никаких подтверждений, он знал наверняка – никогда прежде его сердце не билось в груди так отчаянно.       Разумеется, он тут же рассказал об этом своей сестре, Незуко, позвонил домой, обрадовал мать, во всех красках расписал ей старшеклассника и смущенно согласился на ее просьбу как-нибудь приехать на свободные выходные вместе с ним. Как бы он не стеснялся перед третьегодкой, парень все-таки передал ему приглашение матери и получил радостное согласие. И это привело его в полнейший восторг – от мысли, что Ренгоку-сан побывает у них в доме, невидимые бабочки в животе Тандзиро принимались особенно трепетно порхать.       Когда Кёджуро позвал его в клуб кендо, где занимался сам, младший даже не раздумывал над его предложением. Он в тот же день пришел в додзё, с удивлением встретив там не только самого Ренгоку, но и его друзей. Искусство фехтования всегда завораживало внимание Камадо, а потому он с усердием принялся тренироваться. Огненноволосый старшеклассник рассказывал ему, что занимается кендо с детства, что отец тренировал его практически каждый день, и в Тандзиро все больше зрело желание учиться фехтованию под началом Кёджуро.       Однако было одно небольшое «но». Точнее это самое «но» было невероятно милым и обаятельным, с приветливым звонким голосочком, пышными косами, огромными глазами и… прекрасной фигурой. Митсури Канроджи, одноклассница Ренгоку-сана, была приятной и невероятно веселой девушкой, но как бы Тандзиро не пытался совладать со своими чувствами, а подавить в себе бурлящее озеро ревности никак не мог. Со стороны казалось, что эти двое были невероятно близки: Канроджи-сан такими же восторженными глазами смотрела на Ренгоку как и сам Камадо. Она тоже ходила на кендо и, более того, чаще других тренировалась с ним в паре – для девушки она была очень выносливой и сильной, как отмечал про себя Тандзиро, однако, конечно же, уступала Ренгоку-сану.       Но старший Камадо все никак не мог отделаться от мысли, что у него появилась сильная соперница. Он и так старался всегда находиться подле Ренгоку-сана, а теперь и вовсе не отходил ни на шаг. Как-то раз за обедом в столовой Кёджуро обмолвился, что ему какое-то время нужно будет посещать клуб бальных танцев. Сидящие с ними за столом Санеми и Сабито разразились безудержным гоготом, побросав палочки, Гию и Тенген ничего не сказали, а Тандзиро только удивленно перевел взгляд на своего любимого старшеклассника. Тот на смеющихся друзей никак не отреагировал, улыбнувшись пошире, и пояснил, что в клуб его позвала Канроджи, так как ей нужен партнер для танца на летний фестиваль и никого подходящего лучше, чем Ренгоку, она не видела. Камадо, услышав эти слова, чуть не подавился едой, с отчаянным испугом в глазах уставившись в свою тарелку – нет, Канроджи, определенно, была его соперницей по завоеванию сердца Ренгоку-сана! Других объяснений ее действиям парень не видел.       Но просто сдаться и вот так отдать человека, который, как ему казалось, предназначен ему судьбой, Тандзиро не мог: видя, как мило разговаривают между собой Ренгоку и Канроджи, он лишь твердил себе про сдержанность и про терпение как старшего сына. Однако вскоре даже это его хваленое терпение дало трещину. В тот день, когда произошли все те ужасные события в библиотеке, Камадо шел в комнату своего неподражаемого Ренгоку-сана, чтобы провести еще немного времени с ним вместе после отбоя. Но ему не пришлось даже заходить к старшекласснику: тот уже стоял в коридоре, разговаривая о чем-то вполголоса с Канроджи-сан. В тот момент какое-то гадкое чувство ревности подсказало Тандзиро, что лучше остановиться и понаблюдать за ними. Он не сразу приметил, во что была одета девушка – на ней красовалась большая белая толстовка с языками пламени, которую старший Камадо узнал бы где угодно. Вещица была больше Митсури на насколько размеров и висела на ней мешком. «Не может быть… – пронеслось в голове у мальчика, и он почувствовал, как от безысходности начинают дрожать руки, – все-таки они…» Ренгоку-сан никогда не разговаривал с ним так спокойно, как говорил в тот момент с Канроджи-сан. И когда они вдруг обнялись, Камадо не смог больше наблюдать за ними: он рванулся назад, плотно сжав ткань одежды на своей груди. Как будто бы хотел притупить то болезненное чувство, что с каждой минутой разрасталось внутри. Хотелось не думать. Хотелось выкинуть из головы увиденное и никогда не вспоминать об этом.       А потом произошло все то, что невольно заставило его забыть о Ренгоку-сане, обнимающем Митсури Канроджи. Тандзиро никогда и представить не мог, что истории о страшных демонах-людоедах, которые когда-то в детстве рассказывали ему бабушка и отец, окажутся горькой истиной. Для него было большим удивлением уже только то, что он и его сестра Незуко были какими-то необычными детьми – этот странный факт удалось принять, но демоны… Когда был жив, его отец рассказывал ему о Дыхании, о том, что существуют люди, превосходящие других по силе, но Тандзиро никогда не думал, что столкнется с этим лично. Тогда в библиотеке это и произошло. Сабито в своей отчаянной бесстрашности был неотразимо прекрасен: его плавные, отточенные приемы и удары, то, как легко он победил огромного паучьего монстра, не могли не завораживать мальчика. Прямо на его глазах Сабито обрел то самое Дыхание, о котором говорил отец, и дал достойный отпор древнему существу. «Вот значит, что такое слияние душ… – заторможенно рассуждал про себя старший Камадо, сидя в кабинете госпожи Тамаё и смотря на то, как Гию и Сабито крепко держатся за руки. – Вот бы и мы с Ренгоку-саном тоже… Поцеловал бы он меня так же страстно, как это сделал Сабито-сан с Гию-саном?..»       Когда Кёджуро узнал о произошедшем в библиотеке – Сабито и Тандзиро на пару рассказали ему об этом – он первым делом выспросил у младшего, что тот вместе с Томиокой делал там после отбоя. На это мальчик не нашелся, что ему ответить – в самом деле, ведь не мог же он рассказать правду? Дескать, плакался Гию-сану из-за того, что увидел вас в столь поздний час в обществе Канроджи-сан? Тандзиро с трудом представлял себе реакцию Ренгоку на подобное заявление. Однако, к счастью, тот не стал настаивать на подробностях и быстро свел разговор к тому, что Камадо и Томиоке нужно научиться умению постоять за себя.       – Опоздай Сабито хоть на минуту, вы могли и не выйти оттуда живыми. Это не дело! – заключил он, хмурясь и глядя на то, как Тандзиро виновато опускает глаза, а Гию поджимает губы.       После этого разговора додзё кендзюцу начал посещать еще и Томиока, которого, разумеется, тренировал лично Урокодаки. Он же взялся и за обучение самого Тандзиро. Как бы последнему не хотелось изучать приемы Дыхания под началом неподражаемого Ренгоку-сана, из этой затеи ничего не вышло – тот дал ему довольно резкий отказ. Мальчишка терялся в догадках, не понимая, что же такого плохого в его желании пробудить в будущем то же Дыхание, что и Ренгоку-сан. Это ему позднее объяснил Сабито, к которому старший Камадо обратился за помощью.       – В этом нет ничего удивительного, что он отказал тебе, – непринужденно пожал плечами рыжеволосый, прибирая инвентарь после очередной тренировки в додзё. Тандзиро стоял позади него, держа в руках бамбуковые синаи, глядя на них погрустневшим взглядом, – и дело вовсе не в том, что ты ему не нравишься. Просто таковы традиции их рода. Кёджуро из семьи, где все как один следуют закоренелым правилам и поддерживают устои, передавая знания из поколения в поколение. Семья Ренгоку издавна владела всеми сведениями о Дыхании Пламени, и они не посвящают в них чужаков. Не бери в голову, лобастик. Я могу обучить тебя приемам Дыхания Воды – освоить его гораздо проще. Выучишь приемы, а потом обязательно овладеешь и самим Дыханием. Я попрошу за тебя перед другом своего старика, Хаганедзукой – тебе сделают настоящий меч. Поэтому не нужно гнаться за Ренгоку и его принципами.       Они часто тренировались с Томиокой на пару, сходясь в поединках. Гию, единожды вошедший в состояние слияния, осваивал приемы с поразительной легкостью: к тому времени, когда Тандзиро научился исполнению первой ката, старшеклассник уже безукоризненно выполнял восемь из десяти приемов. Однако до уровня Сабито им по-прежнему оставалось далеко. На то, как пляшет под лезвием его клинка вода, можно было смотреть без остановки. Он двигался быстро, но плавно, его движения были отточены до автоматизма – ловкий и изворотливый, Сабито был создан для Дыхания Воды. Действия Гию сопровождались всегда какой-то изящностью, величавой степенностью, у него вода уже начинала ходить даже под бамбуком синая. Счастливый Сабито не переставал вещать о том, что для Томиоки уже готовят клинок из настоящей тамахаганэ, и Тандзиро, слушая это, тренировался еще усерднее, чтобы не отставать от них. Он не хотел ударить в грязь лицом перед Ренгоку-саном и остальными, хотел доказать ему, что он, хоть и не потомственный мечник да и не охотник вовсе, но тоже кое-что может.       С самого утра в этот день было пасмурно: кусочки голубого неба и лучи солнца лишь изредка проглядывали из-за серых облаков. Было свежо, воздух был влажным – в скором времени ожидался дождь. На большом перерыве Тандзиро в компании Кёджуро, расположившись прямо на зеленом газоне, перекусывал в парке школы. Третьегодка в этот день был не таким бодрым как обычно и по большей части молчал, задумчиво глядя в серое небо.       – Вы выглядите уставшим, Ренгоку-сан, – заметил Камадо, обеспокоенно глядя на своего собеседника. У того на лице легко угадывались следы недосыпа: темные круги залегли под глазами, лишая взгляд привычной беззаботности и энергичности. Однако на его слова старшеклассник лишь выдавил белозубую улыбку от уха до уха и потрепал Тандзиро по волосам.       – Пустяки! Просто Узуи готовится к летнему фестивалю, постоянно что-то бренчит: то на гитаре, то на скрипке, так что я каждый день как на концерте! – весело засмеялся Кёджуро, потянувшись, а затем откинулся спиной на траву, заложив руки за голову и прикрыв глаза. Тандзиро даже булочку перестал есть, засмотревшись на него, моментально забыв о существовании целого мира вокруг. Даже не выспавшийся Ренгоку выглядел безукоризненно. – Пожалуй, лежать не траве не слишком-то удобно! Камадо, мальчик мой, не мог бы ты одолжить мне свои колени?       – Я-я… К-конечно, Ренгоку-сан! – щеки мальчика тут же пошли красными пятнами, а ладони вспотели от волнения. Раскрасневшийся Камадо смотрел на то, как счастливый Кёджуро ложится рядом и удобно устраивает голову на его коленях. Сердце в груди младшего рвалось наружу, колотясь внутри быстро-быстро. Этот притягательный запах, всегда исходивший от Ренгоку, в один момент как будто заполонил все вокруг: Тандзиро судорожно вдыхал воздух, но не мог насытиться им вдоволь. Он не знал, куда себя деть и как успокоиться – ему казалось, что мир начал бешено вертеться вокруг, смазывая общую картину и оставляя неизменным только одного Ренгоку, мирно лежавшего у него на коленях. Легкая улыбка играла на его губах, медно-золотые пряди обрамляли мужественное лицо – он словно был божеством, сыном солнца, восхитительно прекрасным.       – Спасибо, мальчик мой. Ты очень добр ко всем, мне нравится это в тебе, – вдруг произнес старший, открыв ясные глаза и посмотрев на Тандзиро снизу вверх. И вот тогда Камадо не выдержал. Он вдруг торопливо склонился над Ренгоку и, не думая ни о чем, прижался к его губам, несмело целуя. Ему казалось, что в этот самый момент он может все – неизвестная решимость вдруг взяла над ним верх. Сладкий запах обволакивал с головой, а от губ Кёджуро оторваться было просто невозможно, оттого мальчик продолжал неумело прижиматься к ним своими собственными, не зная, что следует делать дальше. Но отстраниться все-таки пришлось: старшеклассник резко поднялся с его колен, принимая сидячее положение. И только тогда, заметив его ошарашенный взгляд, Тандзиро вдруг понял, что позволил себе лишнего.       – Я… это… дело в том, что... Ренгоку-сан, вы мне нравитесь… очень сильно и...       – Камадо, не делай так больше.       – Что?.. – первогодка даже не с первого раза понял, что означали эти слова – он просто непонимающе смотрел на серьезное выражение лица Кёджуро. Тот явно не намеревался шутить с ним. Смысл сказанного отозвался в сознании Тандзиро эхом бьющегося стекла. Краски вокруг почему-то вдруг резко начал терять свою насыщенность.       – Я сделаю вид, что этого не было, а ты никогда больше не выкинешь подобное снова. Я не тот, кто тебе предназначен, Камадо. Не пойми меня неправильно: мне не нужен партнер на всю жизнь, мне нужно только Дыхание.       – Н-но как же, Ренгоку-сан!.. Я действительно люблю вас! Такое не внушить себе самостоятельно! Если бы вы дали мне шанс…       – Я никогда никому не даю никаких шансов, Камадо! Но если ты хочешь, чтобы я был лжецом, тогда я скажу, что люблю тебя, – с нажимом проговорил Кёджуро, густые брови которого сурово сошлись у переносицы. У Тандзиро пропал дар речи – что нужно было ответить на это, он не знал. – Разговор окончен! И забудем об этом!       С этими словами Ренгоку поднялся на ноги и, даже ни разу не бросив взгляд на застывшего изваянием мальчишку, немедленно направился прочь, оставив Камадо одиноко сидеть на постриженном газоне в полной прострации. Пальцы Тандзиро судорожно сжались – тихим шуршанием отозвалась надорванная обертка булочки, которую он все еще держал в руках. У него не возникло даже мысли побежать следом за Ренгоку – младший словно выпал из реальности, не понимая, что происходит. Это был отказ. Кажется, подобное в книгах поэтично называли разбитым сердцем, и Тандзиро в этот момент ощущал странное опустошение – будто в груди действительно что-то разбилось.       Еще до того, как занятия успели закончиться, зарядил сильный ливень. Ученики разбегались по корпусам, накрывая головы сумками и школьными пиджаками. Тандзиро, сразу после уроков пришедший в додзё, невидящим взглядом смотря прямо перед собой, медленно завязывал кендоги. С разговора в пришкольном саду он не мог думать ни о чем, не знал, куда себя деть – не хотелось никого видеть, не хотелось говорить. У него были мысли пропустить тренировку, сославшись на плохое самочувствие, но ноги сами принесли его сюда. А чувствовал мальчик себя и правда нехорошо: во всем теле была какая-то слабость, подрагивали руки, ноги были словно ватные. Однако он даже не знал, кому рассказать о случившемся и где попросить совета. Ведь только ему одному произошедшее казалось крушением мира – для остальных это был «всего лишь отказ».       Камадо привалился к стене раздевалки, закусив губу, чувствуя, что вот-вот не сдержится и расплачется. Он был здесь один, поэтому вряд ли бы кто-то стал свидетелем его слез. Его мысли были лишь об одном. Почему в груди было так пусто из-за простых слов, сказанных другим человеком? Почему нельзя было просто стереть произошедшее из памяти и преспокойно жить себе дальше, не чувствуя этого стыда и обиды?.. Кадык дрожал, в горле пересохло, и слезы все-таки выступили в уголках глаз.       Как раз в это время дверь в раздевалку открылась и в нее, смеясь и пихаясь, завалились двое. Смеющийся Сабито бросил на пол насквозь промокший пиджак, которым он накрывал себя и Томиоку, и тут же заключил партнера в объятия, жадно целуя влажную шею. Они, лаская друг друга, совершенно не замечали никого вокруг. И только когда взгляд смущенного Гию случайно упал на прижавшегося к стене Тандзиро, парни отпрянули друг от друга, неловко оправляя одежду.       – О, лобастик уже здесь, – как ни в чем не бывало заговорил с ним Урокодаки. Как будто бы он и не лез так настойчиво перед этим к Томиоке, готовый уже одежду с него стаскивать. – А я думал, сегодня все опоздают в такой ливень. Ты чего там стоишь как отчитанный? Я тебя даже не сразу заметил.       Никак не ответив ему, Камадо опустил голову и под два недоумевающих взгляда стремительно покинул раздевалку. Нужно было привести себя в порядок и настроиться хотя бы на тренировку – Кёджуро никогда не пропускает занятия в клубе, и он будет сегодня здесь. Оттого Тандзиро не знал, как себя вести: ведь он даже наедине с собой не мог справиться с эмоциями. А что будет, когда он снова увидит старшеклассника… Ему отчаянно хотелось потеряться где-нибудь.       Он твердил себе о том, что является старшим сыном, что с детства приучен терпеть, сдерживаться, молчать. Чтобы не смотреть в сторону Ренгоку, Тандзиро прикладывал просто титанические усилия – ну неужели старшему было абсолютно все равно на произошедшее? Хотелось увидеть, какое у него выражение лица, узнать, о чем он думает, но мальчик не смел поднять на Кёджуро глаза. Ему казалось, что все вокруг знают о его нелепом признании, что косо смотрят на него – дескать, позарился на святое, позволил себе мечтать о том, что кто-то, вроде Кёджуро Ренгоку, может оказаться его парой. Подобные мысли давили младшего огромной каменной плитой.       На спарринг с Сабито Камадо выходил будто на деревянных ногах: он уже успел мысленно посетовать на себя за то, что вообще пришел в этот день на тренировку. Мэн, защищающий голову от ударов, словно бы отгородил его от всего остального мира, и только это и спасало Тандзиро, который уже до крови искусал губы, силясь не дать волю слезам. Было ощущение, будто в глаза ему насыпали песка. Отбивая чужие удары, мыслями парень был совершенно не в поединке. Почему он решился на этот треклятый поцелуй? Почему испортил мнение Ренгоку-сана о себе и самолично вытоптал росток их возможной дружбы? Пальцы на цукагаве сжимались все крепче, а действия становились решительнее – он и сам не заметил, как перешел в наступление, начав теснить Сабито к краю татами. Нет! Его вины нет в том, что он так наивно полюбил Ренгоку-сана! И даже если Ренгоку-сан не считал это судьбой, отказываться от своих чувств так просто было бы слабостью. Плотно стиснув зубы, Тандзиро рванулся вперед – обида переполняла его, заставляла руки наливаться силой. Сколько можно было винить себя в произошедшем? Ведь он не сделал ничего ужасного, он просто проговорился о своих чувствах. Кровь в висках стучала все сильнее: в один прыжок Камадо оказался возле Сабито – тело само по себе начало исполнять натренированный до автоматизма прием.       – Дыхание Воды! Первая ката, – в воздухе фонтаном переливающихся брызг вдруг блеснула вода – несколько человек из наблюдавших за поединком, стремительно подскочили на ноги, неверящими взглядами следя за движениями Камадо. – «Рассекающая водная гладь!»       Когда мэн, скрывавший лицо Сабито, разлетелся на части, Тандзиро вздрогнул так, словно очнулся от глубокого сна. Испуганные глаза рыжеволосого смотрели на него как на восьмое чудо света. Не только Урокодаки – практически все присутствующие глядели так же: простым синаем с тупым наконечником Тандзиро умудрился ровно разрезать мэн, расколов все металлические прутья на нем. Более того – он использовал Дыхание. Синай Сабито глухо упал на татами, а сам старшеклассник не двигался с места, осознавая, что только что он чуть было не получил новый шрам на все лицо.       – Камадо Тандзиро-сан! Использовать Дыхание в обычном поединке не разрешается! – разрушил звенящую тишину обеспокоенный голос Химеджимы-сенсея, который тут же оказался рядом с ошарашенным Урокодаки, осматривая его на предмет повреждений.       – Т-Тандзиро, – наконец-то пришел в себя рыжеволосый, однако все еще еле ворочал языком, – ты когда успел Дыханием овладеть?..       – П-простите, я… – на это первогодка и сам не знал, что ответить. Он не понимал, как умудрился до конца провести прием, которому учил его Сабито: в момент исполнения он почувствовал внезапный прилив сил и не успел остановиться вовремя. Вода вдруг появилась из неоткуда – это действительно было Дыхание. Получалась, что…       – Это невозможно!       Все присутствующие невольно обернулись на это заявление, сказанное так громогласно, что у многих аж мороз по коже пошел. Тандзиро набрал полную грудь воздуха, чувствуя, что обида снова плещется в нем с новой силой. В груди все еще больно щемило от звуков этого голоса.       – Как это могло произойти? Я ничего не почувствовал! Если ты овладел Дыханием, почему им не овладел я? – непонимающе нахмурившись и смерив старшего Камадо строгим взглядом, Кёджуро вышел вперед, встав между ним и Сабито. Его скулы полыхали жаром, на лбу проступили вены – Тандзиро никогда не видел его таким взвинченным. Было страшно. Страшно от того, что Ренгоку-сан смотрел на него суровым коршуном. Однако уступать ему Камадо не собирался: он сжал кулаки и упрямо поднял глаза на оппонента. – Как ты смог пробудить Дыхание? Или ты за это время успел войти в слияние с кем-то другим?       – Перестаньте так говорить! Я целовался только с вами и ни с кем больше! И я уже сказал о своих чувствах к вам! Но если вы хотите, чтобы я был лжецом, тогда я скажу, что вошел в слияние не с вами, Ренгоку-сан! – твердо заявил Тандзиро, успев заметить перед тем, как развернуться и уйти, что и без того огромные глаза Кёджуро широко распахнулись от удивления.