Границы счастливых сказок

      Сначала ветер свистел в ушах, задувал под одежду, а потом был сильный удар, и он погрузился в холодную воду – тело будто тут же сковало ледяными иглами. Вокруг не было ничего, лишь бездонная чернота: она охотно принимала его в свои объятия. Зеркальная граница поверхности, где святили огни фонарей моста, все отдалялась. Одежда намокла и тянула на дно, а воздуха становилось все меньше. В какой-то момент находиться под водой стало невыносимо: уши заложило, носом и ртом шли пузыри воздуха – легкие норовили вот-вот разорваться, но он упорно не желал всплывать на поверхность, чтобы глотнуть спасительного кислорода. И уже на границе сознания он увидел, как зеркальную гладь разрезали чьи-то руки, и темная вода впустила в свои владения еще одного человека. Потом для него настала темнота.       Он по-прежнему ощущал свое тело – ему казалось, что он все еще находится в воде. Она черной субстанцией медленно поглощала его, и парень не имел никакого желания препятствовать ей. Вокруг была лишь чернота, и больше здесь не было никого. «Интересно, отец тоже видел это? – отстраненно подумал он, чувствуя, как колыхается под ним водная гладь. – Или все люди попадают в разные места?..» С головой погрузившись в эту жидкость, он снова увидел зеркальную границу с поверхностью. Его отражение смотрело на него пристально, и парень закрыл глаза, желая побыстрее забыться.       «А может, я зря сделал это? Может, моя жизнь еще могла наладиться?.. – вдруг подумалось ему, но едва вспомнив всю свою повседневность, он прогнал подобные мысли. – Нет, это была отвратительная жизнь. И не было у меня никакой надежды на светлое будущее…»       «Какой же ты слабак, – вдруг послышался совсем рядом чей-то голос. Парень открыл глаза, обернувшись по сторонам: вокруг по-прежнему была лишь чернота той бездны, в которой он тонул. Собственное отражение смотрело прямо на него как будто бы зло, и он провел перед собой рукой, чтобы смазать его. Но голос раздался снова. – Слабак. Испугался сложной жизни и предпочел умереть. А теперь смерти испугался и захотел жить. Ты ни на что не годен. Убирайся».       «Кто ты такой? Откуда ты взялся в этом месте? Ты Бог? Так ты все-таки существуешь?» – на эти его слова голос рассмеялся до боли знакомым смехом.       «Если бы я был Богом! Но увы, я всего лишь ты».       «Что?.. Что ты говоришь? Я здесь один! Я не знаю, кто ты такой! Ты просто не можешь быть мной! Я умер!»       «Замолкни, чертов слабак! Я был бы только счастлив, если б ты подох! Но, к сожалению, ты жив. Мы оба живы».       «Что?..»       «Да, поэтому заткнись. Если не хочешь жить, уступи мне. Я не дам тебе все загубить только потому, что ты испугался жизни в одиночестве, жалкое ничтожество. Даже умереть не сумел нормально! Открывай глаза! Хватит прикидываться мертвым!»       Чернота постепенно рассеивалась, и его будто что-то настойчиво тянуло назад на поверхность. Вода расступалась, а потом и вовсе отпустила его, позволив сделать глоток воздуха. Таким сладким он еще никогда ему не казался. Парень попробовал шевельнуть пальцами рук – они двигались. Слизистую носа неприятно щипало – водой он надышался вдоволь. Морща нос и поджимая губы, юноша попытался разлепить веки, казавшиеся невероятно тяжелыми. И вместе с резанувшим глаза светом раздался обеспокоенный женский голос.       – Папа! Папочка, он очнулся! Скорее иди сюда! – Хакуджи поморщился, чувствуя, как болят его уши от этого восклицания. Когда он проморгался с непривычки и окружающий мир обрел четкость, парень увидел перед собой миловидное круглое личико девочки, смотревшей на него взволнованно. Она вдруг счастливо улыбнулась и наклонилась к нему ниже. – Слава Богу, ты пришел в себя! Мы так испугались! Как ты себя чувствуешь? Болит что-нибудь?       Ее участливость раздражала. Он видел ее впервые в жизни, а она уже волновалась за него так, будто парень был ей родным человеком. «Даже умереть спокойно не дали! – зло подумал Хакуджи, нахмурив тонкие брови, чем вызвал изумление на миловидном лице напротив. – И чего теперь спрашивает, как я себя чувствую? Разумеется, хуже всех, черт побери!»       – Какого черта вы меня спасли?! – вдруг сорвался на хриплый крик он, привстав с кровати – в теле все еще чувствовалась слабость, словно каждая его конечность налилась свинцом и весела под центнер. В глазах на мгновенье помутилось, и он упал обратно на мягкую подушку, в бессилии зажмурившись. Девочка, испуганно вскрикнув, прикоснулась ладонью к его лбу.       – Что с тобой? Тебе плохо? Прошу, не делай резких движений, от этого станет только хуже! Потерпи, пожалуйста! Папочка, ну где ты? Кажется, ему плохо! – запричитала она, и Хакуджи, стиснув зубы, снова открыл глаза, зло зыркнув на нее.       – Не плохо мне, дура! По сравнению с тем, что я пережил, это просто полная хрень! Зачем вы вообще меня спасли?! Я что, кричал «помогите»?! Моя жизнь – это полнейшее дерьмо! Я каждый гребанный день начинаю в участке! Мой отец повесился у меня на глазах, а ты со своим папашей живешь себе преспокойно и теперь еще и спрашиваешь, плохо ли мне?! Да, мать твою, плохо! Плохо, потому что вы спасли меня! Какого черта вы вообще там оказались! – не переставал кричать на девочку Хакуджи, но испуг в ее глазах с каждой последующей его фразой постепенно пропадал. Она смотрела на него опечаленно, но взгляд ее был отстраненным, словно девочка мысленно была совсем не здесь. И тогда парень наконец-то замолчал, уставившись на нее.       – Ты прав, моя жизнь, наверняка, не похожа на твою, – тихо заговорила она, прижав дрожащие руки к груди, – мы с отцом живем вдвоем уже много лет. И каждый год в этот день мы с ним прогуливаемся по тому самому мосту, с которого ты спрыгнул. Я с детства была слабым ребенком и часто болела. Врачи говорили, что мне осталось недолго. Когда мне было семь лет, моя мать сбросилась с того самого моста – она больше не могла видеть, как я мучаюсь и угасаю день ото дня. Она устала и не смогла так жить дальше. А через несколько лет после ее смерти я выздоровела. С тех самых пор в день маминой смерти мы с папой приходим на этот мост, чтобы помолиться за ее душу. Когда папа вдруг увидел тебя, он очень испугался и, не раздумывая, прыгнул в воду. Потому что он не смог спасти маму. И он хотел спасти тебя.       Закончив свой рассказ, она замолчала, опустив погрустневший взгляд в пол. А Хакуджи не мог вымолвить ни слова, пораженный сказанным. Желание нагрубить этой странной девочке пропало, никакие колкости не шли ему на язык. В груди лишь что-то больно кольнуло. «Она устала и не смогла так жить дальше», – эти слова эхом отозвались в его голове.       «Я не могу так больше жить, Хакуджи… Прости меня», – так сказал его отец перед тем, как уронить под собой табурет, и сколько Хакуджи не надрывал горло, хватаясь за дергавшиеся в судорогах ноги, все было без толку. Он никогда так не плакал, как в тот день. А соседи, устав от его срывающихся на хрип рыданий, вызвали полицию, чтобы «этого дьяволенка забрали куда следует».       Внезапно в комнату вошел мужчина, крепкого, даже спортивного телосложения, держа в руках поднос с едой и стаканом воды. Он на минуту замер в дверях, обменявшись с Хакуджи взглядами, а потом прошел и сел на стул возле постели, на которой лежал парень. Тот сразу насупился, но виновато отвел глаза, чувствуя неловкость за то, что он так позорно накричал на дочку этого человека. Но никакого порицания или ругательств Хакуджи не услышал.       – Эй, боец, как себя чувствуешь? – по-доброму улыбнувшись, мягко спросил у него мужчина, поставив перед ним поднос.       – Нормально, – буркнул в ответ парень, недовольно, но с плохо скрываемым аппетитом глянув на еду.       – А как тебя звать?       – Хакуджи.       – Хакуджи, значит? Как комаину? Выходит, ты и правда боец, – рассмеялся этот человек, а затем вдруг ласково потрепал его по волосам, посмотрев как-то уж совсем по-отечески заботливо. – Хакуджи, будешь жить в этом доме? Если тебе некуда больше идти, ты можешь остаться здесь. Коюки всегда мечтала, чтобы у нее был брат. Что скажешь? Будешь защищать этот дом и нашу семью как настоящий комаину?       – Можешь подниматься, Аказа-кун! – приторно протянул противный голос со стороны, и парень открыл глаза, поднимаясь с кушетки. Голова тяжелая – в последнее время он чувствовал себя усталым, словно каждый день пахал как проклятый. Его раздражала каждая мелочь, даже привычные споры Даки и Гютаро. Он совсем перестал ездить домой, потому что боялся сорваться на старика Кейзо за его вечный оптимизм и дурацкие шуточки. И самое главное, что это его состояние заставляло волноваться Коюки. Старшеклассник громко цокнул языком и свесил ноги с кушетки, находя ими оставленную на полу обувь. Сидящий к нему спиной мужчина весело напевал какую-то мелодию, туда-сюда переставляя всякие пробирки. Это тоже ужасно раздражало. Будто почувствовав на себе чужой взгляд, мужчина обернулся, широко улыбаясь. – Ну что скажешь, Аказа-кун? Как твое самочувствие? Тебе лучше?       – Не знаю, – отрывисто бросил в ответ парень, раздраженно отворачиваясь, отчего улыбка собеседника стала еще шире, – башка трещит все время. И еще слышу его. Чаще… Приходит постоянно, а я ничего не запоминаю из того, что он делает. С друзьями он более-менее нормальный, а на чужаков бросается. Раздражает…       – Даже не знаю, с чем это можно было бы связать… – мужчина как будто намеренно растягивал каждую гласную, чем бесил старшеклассника еще больше, заставляя того волком смотреть в свою сторону. – Что-нибудь еще, Аказа-кун?       – Я… стал часто видеть сны про свое прошлое. Про тот день, когда я… – он отвернулся к двери, чтобы собеседник не мог увидеть выражение его лица. Вспоминать свое прошлое для Хакуджи всегда было тяжело, более того – если бы представилась возможность разом потерять все воспоминания, он бы, не раздумывая, согласился бы на это. Мужчина только насмешливо растянул губы, скрывая улыбку за папкой с личным делом. – Я ненавижу вспоминать этот день! Какого хрена память как назло подбрасывает мне именно его?!       – Быть может, ты неосознанно все еще думаешь о чем-то, что произошло тогда, – отстраненно начал мужчина, глядя куда-то в потолок, а потом перевел хитрый взгляд на своего пациента, – о чем-то, что не отпускает тебя до сих пор. Какое-то неудовлетворенное желание, например. Ты ведь помнишь, чего ты хотел в тот день?       – Разумеется! Как это забудешь!.. – резко вскочил на ноги парень, хватая школьную сумку. – Всё! У меня башка сейчас треснет уже! Я пошел! Спасибо за заботу, Доума-сенсей!       – Будь осторожен, Аказа-кун! Не забудь вовремя принимать таблетки и непременно приходи, когда закончатся те, которые я тебе уже дал! – вдогонку бросил ему улыбчивый мужчина, театрально махая вслед рукой. Дверь в кабинет после ухода Хакуджи как обычно хлопнула чересчур громко – юноша был слишком раздражительным и имел привычку вымещать свой гнев на окружающих его предметах. Спустя несколько минут Доума задорно рассмеялся, машинально пролистав личное дело старшеклассника, после чего отбросил документ на стол. – Бедный, бедный Аказа-кун! Парнишка-феномен! Пожалуй, стоит еще немного понаблюдать за ним.       В дверь негромко постучали, и он, кинув приторное «войдите», расслабленно откинулся в своем кресле. В полумрак кабинета, где единственным источником света были подсвеченные шкафы и стойки с разными пробирками и колбами, вошли несколько молодых людей, боязливо озираясь по сторонам.       – Доума-сенсей, вы вызывали? – тихо произнес один из них дрожащим голосом, отчего мужчина снова разулыбался во все тридцать два.       – Да! Молодцы, что пришли. От меня минут пять назад вышел Хакуджи Аказа-кун, третьегодка. Вы же его знаете? – после его слов о Хакуджи лица школьников тут же сделались грубыми: они недобро переглянулись между собой, а потом активно закивали преподавателю. Тот неожиданно весело хлопнул в ладоши. – Вот и замечательно! Проводите его до школьного двора – боюсь, что ему может стать плохо.       Головная боль не хотела затихать – виски как начали пульсировать во время приема у Доумы-сенсея, так и не переставали до сих пор. Таблетки, полученные от преподавателя, в этот раз остались в комнате: принимать их он должен был несколько раз на дню по рекомендациям Доумы и дополнительно, если вдруг случались особенно сильные приступы неконтролируемого гнева. Но никаких улучшений не происходило, и Хакуджи казалось, что ему не способно было помочь уже ничто. Когда они с Коюки ходили в обычную школу в городе, у него были частые консультации с психологами, а вот после перевода сюда было принято решение наблюдаться у специалистов другого профиля, а также начать медикаментозное лечение. Из близких и друзей о диагнозе Аказы знали только члены семьи, Кейзо и Коюки, а также одноклассники Даки и Гютаро: они были научены, как себя вести в случае внезапных приступов, и уже полностью успели привыкнуть к психологическим особенностям парня. И за то, что никто из них не акцентировал на этом внимание, Хакуджи был бесконечно им благодарен.       Выйдя из здания главного корпуса, где находился кабинет его психотерапевта и по совместительству преподавателя химии Доумы-сенсея, на улицу, старшеклассник устало поднял глаза к серому небу, грозящему обрушиться на землю дождем. Сколько подобное должно было продолжаться, он не знал. Ему хотелось жить нормальной, спокойной жизнью, не страдать от каких-то непонятных припадков, не выжирать каждый день чуть ли не по целому пузырьку таблеток. А еще не видеть сочувственных взглядов сестры и опекуна. Он ненавидел эту жалость, окружавшую его, и от этого становился еще озлобленнее. Почему его жизнь так упорно не хотела налаживаться? Чем таким он провинился и когда это произошло? И неужели он был обречен на это скудное существование с самого своего рождения?..       Голова его как будто начинала наполняться непроглядным туманом, происходящее вокруг воспринималось с трудом, и он опять не знал, что было тому причиной. Отдаленно послышись чьи-то шаги, голоса, однако Хакуджи не мог даже сделать усилие, чтобы прислушаться – как будто сознание стремительно покидало его.       – Эй ты! Аказа! – недружелюбно раздалось со спины. Четверо второгодок спортивного телосложения, плотно сомкнув свои ряды, зло смотрели на него, демонстративно разминая мышцы и щелкая костяшками пальцев. – Ты на прошлой неделе нашего семпая избил, придурок!       – Думаешь, самый сильный здесь?       – Пора бы уже знать свое место, чертов ублюдок!       – А за свои действия зассал отвечать, слабак?       Парень стоял к ним спиной неподвижно, словно и вовсе не слышал всего, что ему было адресовано. Второгодки, посжимав кулаки, чувствуя все-таки превосходство в виде численного перевеса, решились подойти к нему ближе, а один даже отважился схватить старшеклассника за плечо, грубо развернув. В этот самый момент в лицо смельчаку прилетел стремительный удар – кровь из разбитого носа тут же закапала на землю. Трое других парней испуганно отшатнулись назад.       – Слабак? Вы сказали «слабак»? – широко улыбаясь, демонстрируя им свои природные клыки, Аказа издевательски изогнул тонкие брови, поочередно оглядывая второгодок насмешливым взглядом. В голубых глазах проглядывалось какое-то странное веселье, больше похожее на безумие – это был совсем не тот грубый и неприветливый Хакуджи, которого они видели день ото дня. Он вел себя вызывающе, даже напыщенно, как будто насмехался над всем вокруг. – Если я слабак, то кто тогда вы? Предлагаю это выяснить! Нападайте, бесполезные идиоты! Я с удовольствием выбью из вас всю вашу «смелость»!       Чувствовать под своими кулаками не бетон стены, а живую плоть, было ощущением непередаваемым – он наслаждался каждой минутой этого какого-никакого боя. Увлеченно, с ожесточением продолжая пинать ногами скрючившегося на земле второгодку, который говорил с ним особенно дерзко, парень ощущал, как по всему телу гуляет сладкая дрожь, словно подливающая масло в огонь его ненормального веселья. Школьная рубашка, брюки и носки обуви были в чужой крови. Даже лицо оказалось заляпано ею: зарвавшиеся парни безуспешно пытались постоять за себя. Заключительным, особенно тяжелым ударом выбив из лежащего на земле сорванное на хрип и слезы «я не хотел», Аказа отошел в сторону и, оглядев корчившихся от боли парней, остался доволен своей работой. Равнодушно хмыкнув, он уже хотел развернуться и идти, как вдруг услышал где-то позади какой-то тихий, практически мимолетный писк или стон, раздавшийся из-за угла здания, за которым он сцепился со второгодками. Однако, оглянувшись, парень никого не заметил – очевидно, невольный свидетель его жестокости, быстро ретировался отсюда, испугавшись увиденного. На эти мысли Аказа лишь насмешливо улыбнулся и пошел прочь.       – И тогда я его спросил: «Как ты приведешь меня в чувства, если я во сне со второго яруса навернусь?» Мол, давай я на постоянку к тебе на нижний перееду! – активно жестикулируя руками, иногда чуть ли не заезжая по лбу сидящим рядом, Сабито продолжал громко вещать, позабыв про собственный обед. За столом в столовой с некоторых пор у них собиралась большая и дружная компания. Камадо, кормивший Ренгоку со своих палочек, успевал увлеченно слушать то, что рассказывал рыжеволосый; Кёджуро, с аппетитом уплетающий обед, улыбался от уха до уха; Тенген, которому Урокодаки постоянно норовил зарядить по лбу, недовольно поджимал губы, иногда стреляя игривыми взглядами в сторону Агацумы, сидевшего возле Тандзиро; Томиока молча пережевывал пищу, пытаясь игнорировать рассказы Сабито об их совместной жизни. Но рыжеволосый ни капли не стеснялся посвящать в подробности своих друзей. – А он мне, представляете, такой говорит: «Чтобы привести тебя в чувства, я самостоятельно затащу тебя на второй ярус и сброшу оттуда снова».       – Ха-ха! Вот это метод, Томиока! – громко рассмеялся Ренгоку с набитым ртом, отчего недожеванный рис полетел прямо на стол. Тенген скривился в отвращении, махнув на него рукой – всегда соблюдающий идеальный порядок в вещах Кёджуро культурой за столом никогда не отличался. Взволнованный Тандзиро, причитающий о том, чтобы его любимый ел осторожнее, под рукой оказавшейся салфеткой собрал все остатки еды, упавшие на стол.       – Тандзиро, ты чего с ним как с дитем возишься?.. – еле слышно спросил у него Зенитсу, прикрывая рот ладонью, чтобы сидевший рядом старшеклассник ненароком не услышал, о чем они говорят. Окрыленный счастьем старший Камадо только лучезарно улыбнулся на это, пожав плечами.       – Но ведь это Ренгоку-сан – я люблю его любого! Даже если он разговаривает с набитым ртом!       – Вот это мой мальчик! – Кёджуро неожиданно крепко прижал его к себе, губами касаясь запунцовевшей щеки. Заметив, как нервничает от действий старшего мальчишка Камадо, остальные присутствующие тактично промолчали, сделав вид, что не заметили такого очевидного жеста проявления любви со стороны Ренгоку. Памятуя о том, как огненноволосый парень относился к Камадо раньше, друзья готовы были закрывать глаза и не только на прелюдные поцелуи, лишь бы у этих двоих все было хорошо. Теперь все было по-другому: Кёджуро не отпускал от себя своего мальчика никуда, окружая его своей постоянной защитой, в то время как Камадо обхаживал старшего, как заботливая жена. Даже почти переехал в общую комнату Узуи и Ренгоку.       – Вот же ж! Гию, а почему я до сих пор не получил свою порцию любви и поцелуев на сегодня? – обиженно протянул Сабито, надеясь привлечь внимание Томиоки, однако тот почему-то смотрел совершенно в другую сторону. Отставив от себя еду, брюнет упорно вглядывался в кого-то, не слушая того, что говорил ему партнер. Урокодаки недовольно поджал губы. – Эй, Гию!       Внезапно тот и вовсе поднялся со своего места, выйдя из-за стола – друзья недоуменно покосились на него, ожидая дальнейших действий. Нервничающий Томиока неловко преградил путь идущему мимо их компании парню, заставив остальных пораскрывать от изумления рты. Сабито чуть со скамейки не упал от произошедшего. Даже старшеклассник, которого задержал Гию, смотрел на брюнета ошеломленно. Однако с явным раздражением.       – Аказа Хакуджи-сан, – негромко произнес Томиока, поднимая на собеседника решительный взгляд, – я хотел предупредить тебя кое о чем: я думаю, что тебе угрожает опасность. Возможно, ты заметил какие-либо изменения в своем состоянии в последнее время?       – Че сказал? – Хакуджи склонил голову набок, скривив лицо в пренебрежительной гримасе. Восприняв его вопрос абсолютно ни как риторический, Гию послушно принялся вежливо повторять сказанное, не принимая во внимание грубость своего собеседника.       – Боюсь, что тебе может угрожать опасность. Я хочу помочь тебе, потому что сам пострадал от…       – Закройся нахер, патлатый придурок, пока я ногой по морде твоей не съездил! – прервал все его дальнейшие речи Аказа, угрожающе надвинувшись на брюнета, удивленно смотрящего на него во все глаза. Не только за столом, где сидели друзья Томиоки, но и во всей столовой, казалось, застыла полная тишина. Все внимание было приковано к ним двоим. И в этой оглушительной тишине вдруг раздался громкий удар кулака по столу: зазвенела посуда, на пол полетели переломанные палочки.       – Повтори, что ты только что сказал, мать твою?.. – угрожающим тоном спросил поднявшийся из-за стола Сабито, подходя и вставая между ними, загораживая собой изумленного Томиоку. Тенген с Кёджуро обменялись взволнованными взглядами, как бы молча спрашивая друг друга о том, нужно ли им вмешаться. Меж тем Урокодаки, поравнявшись с Аказой, неприязненно вздернул подбородок, прожигая его гневным взглядом. – Я ослышался или ты что-то вякнул в сторону Томиоки?       – Слух проверь, ржавый выродок! Если надо, еще раз повторю! Заткни рот этому уроду патлатому и вали куда подаль… – слушать этого Сабито больше не стал и, недолго думая, с размаху съездил ему кулаком по лицу, заставив Хакуджи попятиться назад и чуть не упасть на чей-то стол, некстати оказавшийся у него за спиной. Однако практически в следующее же мгновенье рыжеволосый и сам схлопотал удар в челюсть. Как только Сабито покачнулся в его сторону, Томиока, беззвучно вскрикнув, бросился к нему, не позволяя осесть на пол. Со своих мест повскакивали не только друзья сцепившихся парней, но и другие ученики.       – Сабито! Сабито, пожалуйста, не надо! Меня совсем не задели его слова, мне вовсе не обидно! – взволнованно тараторил Гию, глядя на то, как его партнер морщиться от боли и не может прикоснуться к поврежденному месту. Аказа, выглядевший после удара Урокодаки как взъерошенный зверь, был готов уже броситься на оппонента снова, но того быстро окружили другие старшеклассники – Тенген и Кёджуро заслонили друга своими спинами, сурово уставившись на Хакуджи. Тот оглядел их таким взглядом, будто оценивал свои шансы на успех в лобовой схватке со всеми тремя.       – Эй, парни! Это мое дело! Не лезьте! Этот придурок Гию оскорбил – видимо, думает, что бессмертный! – не унимался рыжеволосый, вырываясь из заботливых рук Томиоки, причитающего что-то о спокойствии и прощении. – Дайте мне его хотя бы еще пару раз приложить!       – Сабито, уже ярко борщишь! Ударил разок и будет! – развернувшись полубоком к Урокодаки, но все еще держась настороже близ раздраженного Аказы, Узуи попытался переубедить друга.       – Согласен! Он не стоит этого! – вторил блондину Кёджуро, но буквально в этот же момент, наперекор всем их словам, Сабито, растолкав их в стороны, вновь бросился к голубоглазому парню, смотрящему на него волком. Они сцепились, хватая друг друга за одежду, нанося удары вслепую, привлекая к своей потасовке все больше и больше зевак. Гию, прижимающий дрожащие руки к груди, всякий раз сильно прикусывал губу и отводил глаза, когда Сабито прилетало особенно сильно. Даже со стороны было прекрасно видно, что этот самый Хакуджи Аказа физической мощью обделен не был. И в тот момент, когда Сабито упал на колени, а его противник с размаху приложил его лицом об столешницу, их наконец-то бросились разнимать насильно. Тенген и Кёджуро оттащили сбивчиво ругающегося сквозь зубы Сабито, а какой-то неприятный на вид парень с коротким темным хвостиком и родимым пятном на пол-лица скрутил руки Аказе. Между конфликтующими быстро возникла какая-то старшеклассница с длинной серебристой гривой.       – Но-но-но! Не лезьте к нашему Хакуджи, и мы даже смотреть в вашу сторону не будем! – надменно вздернув подбородок кверху, произнесла она. Позади нее с криками «братик» к Хакуджи бросилась другая девушка, сходу начиная осматривать его повреждения. Больше стороны предпочли не обмениваться никакими репликами и разошлись, продолжая настороженно оглядываться друг на друга, очевидно все-таки опасаясь какого-нибудь «удара в спину».       Стоявший у входа в столовую в окружении других младшеклассников, трясущийся всем телом Сенджуро не сводил глаз с парня, ударившего Сабито. Сердце его испуганно колотилось в груди, а мысли были одна хуже другой. Вокруг его сверстники, тыча пальцами в подравшихся юношей, шептали друг другу что-то навроде «смотрите, снова Хакуджи Аказа дерется с кем-то» или «третьегодка Аказа не может и дня спокойно прожить, не избив кого-нибудь». Его звали Хакуджи Аказа. Того, кто так грубо обошелся с лучшим другом его старшего брата, звали Хакуджи Аказа. Того, о ком он думал, не переставая, в последние несколько недель, звали Хакуджи Аказа. Глядя на то, с каким ожесточенным видом этот старшеклассник покидал место драки, Сенджуро нервно заламывал руки, поджимая дрожащие губы. Почему этот человек был так озлоблен на всех? Почему выглядел таким взбешенным?.. Мальчик никак не думал, что его партнер, который был уготовлен ему судьбой, окажется настолько грубым и вспыльчивым. Сенджуро был в растерянности.       Все еще влажные листья деревьев блестели под солнцем, трава была мокрой, поэтому мало, кто в этот день отдыхал на газоне перед школой. Голубое небо прорезалось через легкие серые облака – дождливое утро должно было смениться солнечным днем. Младший Ренгоку с друзьями после происшествия в столовой, поспешил ретироваться на улицу. Незуко, сидя на мраморе бортиков фонтана, рукой баламутила застоявшуюся воду, пытаясь обрызгать статуи женщин, поддерживающих лилию фонтана, а задумчиво глядящий на небо Муичиро как обычно был молчалив и пребывал словно бы вовсе не здесь.       – Так ты думаешь, что этот человек и есть твоя пара? – обернувшись на Сенджуро, девочка свесила ноги с бортика и села к другу поближе, обеспокоенное вглядываясь в его опечаленное лицо. Тот в ответ на это робко кивнул, не поднимая глаз. Образ грубого старшеклассника никак не шел у него из головы. – Тогда, может, ты попробуешь подойти к нему и познакомиться? Может, он совсем не такой, каким кажется. Братик рассказывал, что Сабито-сан, конечно, очень добрый и веселый, но тоже может иногда сказать резкое слово.       – Я т-так боюсь подойти к нему. Может, только я один что-то почувствовал, когда мы встретились... А если он разозлится на меня?..       – Ты слишком много обо всем думаешь, – отстраненно проговорил Муичиро, по-прежнему глядя на рассеивающиеся облака. Незуко и Сенджуро практически одновременно повернулись к нему, удивленно раскрыв рты. Тот не обратил на это никакого внимания. – Чем больше думаешь, тем больше возникает сомнений.       – Да... Наверное, ты прав, Муичиро-кун, – согласился младший сын семьи Ренгоку, постаравшись слабо улыбнуться на слова друга. Он был безмерно благодарен им двоим за поддержку, особенно сейчас, когда с головой был погружен в семейные проблемы и в поиски своего партнера. И Незуко, и Муичиро были прекрасно осведомлены о непростых отношениях Сенджуро с его отцом, и поэтому старались лишний раз не напоминать об этом. Впервые у младшего Ренгоку появились друзья – тоска, которая навалилась на него в первые дни обучения здесь, прошла: он был счастлив, что перевелся в эту школу.       – Я вот еще тоже не встретила свою пару, – протянула Незуко, мило улыбнувшись янтарноволосому мальчику, – поэтому не переживай, Сенджуро-кун. Все обязательно наладится! Так же, как все наладилось у наших братиков!       – Да, ваши «братики» просто прелесть, – раздался со стороны недовольный голос. Муичиро медленно закрыл глаза, шумно вздыхая, а потом обернулся на подошедшего. Его родная копия смотрела на него с откровенной враждебностью. Всё опять начиналось с начала. – Чужие старшие братья вокруг самые лучшие, а вот тебе, Муичиро, достался я. Уж прости за это. Что, опять ведете свои бесполезные разговоры о партнерах и слиянии?       – Эм… здравствуйте, Юичиро-сан, – тихо поздоровался с подростком Ренгоку, избегая его колючего взгляда, стараясь смотреть куда угодно, но не на подошедшего.       – Доброе утро, Юичиро-сан, – вторила ему девочка. – Вы правы, мы именно об этом и говорили…       – Да вы только о таком и думаете – какая мерзость. А ты почему с ними это обсуждаешь? – обратился старший Токито к брату, сидевшему с помрачневшим лицом и смотрящему ему прямо в глаза. – У тебя уже есть партнер. Тебе нужен кто-то еще? Хочешь себе нового брата? Считаешь, что заслуживаешь большего?       – Прекрати. Я не хочу говорить об этом. Сенджуро, Незуко, встретимся как-нибудь потом, – он поднялся с мраморного борта и, стремительно обойдя стороной брата, направился в восточное крыло школы, не желая даже оборачиваться назад. Юичиро, стиснувший кулаки, лишь зло цокнул языком и быстро покинул двор, игнорируя удивленные взгляды младших Камадо и Ренгоку. Когда они остались у фонтана вдвоем, Незуко судорожно выдохнула, как будто бы все это время, пока здесь был старший брат их друга, она боялась даже сделать вдох.       – Почему Юичиро-сан так плохо относится к Муичиро-куну? Разве их связь не должна быть самой сильной? Ведь они оказались парой и даже уже пробудили Дыхание…       – Не знаю… Но я очень надеюсь, что Юичиро-сан все-таки любит Муичиро-куна. По-другому просто не может быть, – тихо проронил Сенджуро, глядя вслед ушедшему старшему из братьев Токито.       После окончания учебных часов Сенджуро, даже не занося сумки с тетрадями в комнату, направился к выходу с пришкольной территории. Старинное здание христианского храма с уцелевшим алтарем по-прежнему манило его своей возвышенностью. Это место было невероятно духовным, пронизанным верой, и мальчик наслаждался временем, проведенным там. После того, как Кёджуро и Тандзиро уничтожили демона, живущего в тайном помещении под школой, опасность вроде бы рассеялась, и мальчик стал безбоязненно приходить в это место. Конечно, тайный ход после всего было решено все-таки вновь закрыть плитой во избежание проникновения в него ищущих приключений учеников.       Когда Сенджуро узнал от старшего брата о его битве с демоном, он долго не мог прийти в себя от охватившего его волнения. Ведь подумать только! Кёджуро был на волосок от верной смерти, и если бы не Тандзиро-сан с его чутьем, то точно не выбрался бы из-под земли живым. Мальчик как мог благодарил смущенного Камадо за спасение Кёджуро и каждый день молился за их благополучие. У брата все налаживалось, и Сенджуро был невероятно счастлив – тот словно в один миг прозрел и увидел, как глубоко он заблуждался, ставя крест на собственной любви.       По местами раскрошившейся каменной лестнице он поднялся на паперть, на всякий случай оглядываясь по сторонам. Хоть и при свете солнца, а осторожность, учитывая минувшие события, не помешала. Деревья, пышными кронами скрывающие храм от чужих глаз, стояли молчаливо, пропитанные дождевой влагой. Лес дышал свежестью и местами золотился на солнце. Природа всегда приносила покой в душу Сенджуро. Он, улыбнувшись самому себе, осторожно толкнул тяжелую дверь, входя внутрь здания. Старые петли громко скрипнули, и мальчик застыл на пороге как изваяние, во все глаза уставившись вперед. Там, под апсидой, на каменном алтарном столе, освещенном светом из высоких окон, удобно свесив одну ногу с резной крышки, сидел человек, и в нем Сенджуро тут же узнал того самого старшеклассника – Хакуджи Аказу. Он бы ни с кем не посмел его спутать. Хмурый взгляд был устремлен на вошедшего, словно мальчик помешал его одиночеству в этом тихом уединенном месте. Младший Ренгоку содрогнулся от этого взгляда, но не позволил себе развернуться и убежать – сама судьба сводила их вместе, чтобы он, Сенджуро, наконец, сделал первый шаг. Вдохнув полную грудь воздуха, желая унять волнение, мальчик открыл было рот, чтобы заговорить со старшеклассником, но тот опередил его.       – Что встал? – тонкие брови насмешливо изогнулись, а на лице юноши заиграла сардоническая улыбка. Он, вальяжно сидя на древнем алтаре, смотрел на Сенджуро так, будто высмеивал его взглядом. При этом в глазах его точно плясали искорки какого-то безумия. От этого коленки младшеклассника задрожали. – Проваливай отсюда, пока я тебя сам не вышвырнул!       Выбежав на улицу и чуть ли не кубарем скатившись с паперти, больно ударившись коленями и содрав кожу на ладонях, младший сын семьи Ренгоку бросился назад к школе, позабыв обо всем на свете. Прежняя робость и страх обуяли его с головой, сердце в груди колотилось как сумасшедшее. Все его опасения подтвердились – его появление отчего-то сильно разозлило Хакуджи Аказу, и теперь Сенджуро не представлял, что ему делать. Какая-то невидимая сила неизменно влекла его к этому грубому старшекласснику, однако преодолеть пропасть, разделяющую их, не представлялось для младшего Ренгоку возможным.