В юном месяце апреле

было смешно, потом замолчали одновременно и не единого слова, словно замолкло все во вселенной только не танцуй с другими

В тот день изменилось все. Казалось, сердце сейчас выпрыгнет из груди. Было жарко, пьяно, громко. Олег чувствовал, как сталкивается с чужими телами под оглушающие басы и вопли. Впереди то появляются, то вновь тонут в плотной толпе руки Сережи, узнать возможно лишь по плетеным браслетам на правой в огромном количестве. Во вспышке света Олег видит, как Игорь пытается протиснуться вперед — идет на иллюзию этих рук как на маяк. Еще через несколько мгновений сквозь плотные жаркие тела выталкивается Сережа. Голова кружится, все, что рассматривает Олег — Разумовский весь блестит, волосы выбились из хвоста и липнут ко лбу. Игорь выныривает следом. Начинается припев — танцпол взрывается новым воплем. Можно не двигаться — тиски людей вокруг так вибрируют, что ноги начинают дрожать сами, подбрасывая разгоряченное тело. Олег чувствует, как пот течет по спине, по груди. Еще немного и как будто закончится кислород. Тяжелая рука хватает за шею, скользко, поэтому крепко. Игорь прижимается обжигающим лбом. — З пр ы гв й! И мни ник! — он что-то орет прямо в лицо, но у Олега в голове кровь шумит, он смотрит на блестящие губы, мелькают голубые в неоне острые зубы. Когда он понимает, что Игорь опускается куда-то вниз, хватает его под колени, пытается закинуть себе на спину, то пьяный смех заливает все. Он на мгновение подлетает над толпой, хватаясь за игоревы плечи, и наконец-то видит сцену целиком — это кажется, Глеб Самойлов, так далеко не разобрать, но он охуительный! И тут же падает вперед, почти на какого-то парня, отступившего в последний момент. Бьется плечом об пол. Снизу все совсем нереальное. Какая-то девушка в ту же секунду, запинаясь, летит сверху. Падает, больно упираясь в его грудь, смеется прямо в лицо. — Прости! Олег не успевает ответить, Игорь вздергивает девчонку вверх, она тут же переключается — улыбается ему небезопасно пьяно для самой себя, но получает прохладный отворот. Поднявшись, Олег понимает, что все. Ориентироваться в пространстве становится почти невозможно, Сережу уже нигде не видно. Начинается «Гетеросексуалист», Игорь рядом орет во все горло. На улице невозможно отдышаться, схватили куртки и вылетели, не одевшись. Ноябрьский холод окатывает, но не трезвит. Олег смотрит, как горячий пар льется у Игоря изо рта, тот стоит как взъерошенный пес — мокрый, красный, еще немного и высунет язык, дайте ему миску с водой. Несколько секунд они осматривают друг друга и людей вокруг. Затем пробивает на пьяный смех. — Пиздееец, — Игорь опускается на корточки, шатаясь. Запрокидывает голову, смотрит в черные глаза. — Где? Звезда-то наша, блять? — и ржет. У Олега от «нашей» странно схватывает в груди. Пьяный мозг генерирует самые странные картинки. Игорь с широкой улыбкой красивый, такой возбужденный. Когда пили первый раз, было почти так же. В ночной комнате было душно, слишком жарко. Нельзя открывать окно — январь, цветы замерзнут! Олег стягивает футболку и бросает куда-то на пол. Сидят на разложенном, но все равно узком диване. Игорь улыбчивый, разговорчивый, в лучшем из своих настроений. У Сережи на шее расползаются красные пятна, подбирающиеся к скулам. Он постоянно убирает волосы с одного плеча на другое. Тоже жарко. — Раздевайся, — выдает Олег раньше, чем думает. Игорь чуть не давится своим «коктейлем». Пьют самопальный фруктовый ликер — игорева добыча через сеть сложных связей. После нескольких глотков Гром важно выдает — не берет. И идет за отцовской водкой. Зато теперь от адской смеси взяло всех. — Чего? — Сережа странно улыбается, прижимая стакан ближе к груди. — Ну, жарко же, — Олег чувствует, что говорит странные вещи, но удержаться не может. — Игорь вон весь сырой, набадяжил хуйни, может, мы все умираем теперь? — Хуйни! — тут же врывается Гром в диалог, чуть не выплескивая содержимое стакана от возмущенного взмаха руками. — Сам тогда бадяжь, бармен! Но Олег его, на удивление, игнорирует, упираясь взглядом в вызывающе подавшегося вперед Сережу. — И теперь это твое последнее желание? — Разумовский смотрит ему в глаза вдруг как-то слишком трезво, вызывающе улыбаясь, откидываясь от спинки, напирая. — Нет, — с усмешкой отвечает Олег и переводит взгляд на Игоря. — Че за игры пошли пидорские? Невозмутимо, даже улыбаясь, задавая свой риторический вопрос, Игорь Гром не представлял, насколько попал. Сразу во все. Ему тогда не ответили. Все стало ясно позже. Сейчас. Стоя у дверей в Юбилейный, из которых без конца выходили пьяные, жаркие люди, Игорь Гром больше всего хотел раздеться и упасть в холодную кровать, утягивая своих друзей за собой. Сережа вывалился через минут пятнадцать, Олег даже продышаться успел, сердце начинало успокаиваться. Он шел полураздетый, в одной футболке, с курткой в руках и странными людьми вокруг. Высокий парень в кожанке закинул руку на острые плечи, девчонка слева жалась слишком близко, нашептывая и смеясь. Игорь с Олегом переглянулись уже напряженно — ну, кто бы, блять, сомневался. Сережа пьяно пытался убрать с лица волосы и осмотреться — Олег его убьет, если он проебется окончательно. — Поехали с нами! — у нее были рыжие короткие волосы. Руки хватались за предплечье. — Скажи ему! Никит! Никита, высокий, темноволосый, убитый чем-то крепче водки, повернулся на Сережу, и тот столкнулся с тяжелым черным взглядом раскрасневшихся глаз. Он, кажется, первый прижался к Сереже где-то у сцены со спины, потом орал на ухо — извини, думал, какая-то рыжая красотка, люблю рыжих! — Да погнали, угостим, — смеется мерзко и подмигивает, уже не так весело, как это было на темном танцполе. Там все казалось ярким, вкусным, на морозе в ровном свете — пугающим. Сережа не успевает отказаться от предложения, как за плечо хватает злая рука, он чувствует напряжение в пальцах, уперевшихся в ключицу. — Извините, ребят. — Игорь Гром перехватывает запястье из руки девчонки, окидывая ту убийственным взглядом. — Бывайте! Через несколько метров Сережа упирается прямо в Олега Волкова. Тот смотрит хмуро, хоть и старается не подавать виду, что от накатившей ревности хочет порвать тут всех на куски. И что это за хуйня была? Вопрос невольно озвучивается вслух. Сереже стыдно, но объяснить, что там произошло в этом зале сложно — просто музыка, водка, танцы…но у Олега день рождения. — Прости, Олег...не злись, — Разумовский подается вперед, упираясь в широкие плечи, заглядывая в глаза, — и ты не злись, — он оборачивается, тыча пальцем Игорю в щеку. На чердаке уже не такие пьяные, продышавшиеся на морозе в долгом почти ночном пути, раскуривают последние сигареты. Медленно, с наслаждением. Сережа падает на плечо к Олегу, нежно касается носом щетинистой щеки. От этого прикосновения пробивает насквозь через самое сердце, Волков напряженно косится на Грома напротив, но тот смотрит только на Сережу, следит за его медленными движениями. Это все странно. Олегу неловко, стыдно от знания о собственном неуместном, мгновенно накатывающем возбуждении, от Сережи так двусмысленно жмущегося справа, от внимательного изучающего Игоря, чувство между ревностью — к кому из? и желанием отдать все — давай, давай, посмотри на меня тоже, оба посмотрите. Налетают свежие воспоминания — какой Разумовский охуенный на танцполе, какой пьяный, красный, как будто бесстыдный, Игорь горячий, как будто даже страстный, и этот его острозубый блестящий рот… Олег закрывает глаза, затягиваясь. Все это надо выгонять из своей головы. У Игоря внутри все пылает, сердце сейчас выскочит из груди. Пиздец. Сережа обхватывает губами фильтр, а когда убирает сигарету изо рта и выдыхает, мелькает влажный язык. Гром чувствует, что Олег смотрит на него, чего-то ждет от него, но не хочет сталкиваться с его взглядом. Ему хватило там, на концерте. Когда горячий Олег налетал на него, хватал руки, плечи. Игорь понимает — все, попал. И выдает, наблюдая как Сережа уже водит носом по чужой шее, не ожидая от самого себя такой тупой пьяной хуйни: — Ну засоси его еще. У Олега кровь приливает к лицу, и он даже возмутиться не может от ощущения разоблачения, сука ты, Игорь Гром. Сережа рядом поднимается, подается вперед. — Так хочешь на это посмотреть? — он улыбается, заглядывая Игорю в глаза, видно, все еще пьянее остальных. Тот молчит. Сигарета тлеет в замеревшей руке. Самое время сказать — ха-ха, нет, мол, жить хочу, не губи таким зрелищем. Но Игорь не говорит, потому что не хочет. Потому что ожидание, скопившееся с того дня, как они уснули прижавшись плечами, как рассказывали секреты, как пели, гуляли, пили, как Олег Волков выходил из его ванной, как Сережа Разумовский поправлял свои, блять, ведьминские, волосы и облизывался от тающего мороженого...бесконечное как летит перед глазами, — со всех этих дней копилось невыразимое желание, такое ненормальное, вырвавшееся вот так нелепо, грубо. Да, я хочу, и у меня живот сводит судорогами от мысли, что можно не только смотреть. Сережа, чуть отодвинувшись, снова затягивается, и Олегу кажется, что все как будто вот-вот растает — развеется странное нависшее возбуждение, напряжение, они забудут это все, посмеются, заговорят о прошедшем концерте, вспомнят, что… Когда холодная рука разворачивает Олега за подбородок, он сталкивается с блестящим взглядом Сережи. Через мгновение к его губам жмутся горячие, потрескавшиеся, со вкусом сигарет. Оцепеневшему от накативших чувств Олегу кажется, что сейчас сердце пробьет грудную клетку, он хватается рукой за сережину куртку и приоткрывает рот, ощущая, как его заполняет дым. Это что, тот самый первый поцелуй? Но Разумовский отстраняется почти сразу, Олег даже не успевает втянуть и проглотить, все разлетается из приоткрытых губ. Игорь хрипит, не отрывая взгляда от красного, тяжело дышащего Олега: — Можно я следующий?