В юном месяце апреле

— Сереж, — Олег медленно плелся в сумерках зимнего леса, слушая, как скрипит снег, следя тяжелым взглядом за Разумовским, который шел по узкой тропинке впереди. — Что? — Сережа чуть обернулся через плечо, у него нос красный — совсем замерз. Каникулы подходят к концу и все — вроде как впереди только несколько месяцев учебы, выпуск, экзамены, лето. Об этом Олег старался не думать — тут же схватывали какая-то незнакомая тревога и страх. О том, как жить не вот так — идя по вечерам до серого унылого здания в комнату к таким же унылым соседям — Волков не имел представлений. В сердце было беспокойство. — Помнишь, ты… — вопрос, который хотел задать Олег, был таким наивным, жалким, что стыд уже подкрадывался, — …ты мне сказал как-то на лестнице, — Волкову казалось, что шаг впереди стал тише, как будто боялся скрипом снега заглушить его тревожную речь, — сказалчтолюбишьменя, — выпалил он на одном выдохе, водя взглядом по проползающим вдали соснам. Сережа остановился, повернулся и смотрел хмуро и взволнованно. Рыжие пряди выбились из-под шапки и уже застыли как иглы, покрывшись ледяной корочкой на концах. — Помню, — он сделал шаг, приближаясь. Сердце участило удары, как будто Олег сейчас скажет что-то плохое. Скажет, что вот это вот все — это не то, чего он хотел и что ему нужно. Назовет все глупостью. Бросит его? — Если меня ты любишь, — Волков ощутил, как стало жарко, хотелось расстегнуть куртку, пылали скулы, — то Игоря…ты что? — А ты? — Разумовский выпалил раньше, чем подумал и почувствовал, что эта нечуткость Олега обидела, и тот словно мгновенно закрылся, забирая обратно внутрь себя так и не случившийся разговор. Волков посмотрел своим особым тяжелым взглядом и прошел вперед, обходя Сережу, чуть задевая плечом. А что он Игоря? Олег и сам не знал. Он, конечно, его любил, как-то по-своему. Игорь Гром во всем казался…подходящим. Он подошел как универсальный пазлик, как отличный соперник, собеседник, друг, брат…может, даже как…любовник? Олег от этой мысли испытывал странный трепет, как будто стоял перед чертой, которую хотелось перейти, но почему, и самое волнующее — что за ней, неизвестно. Все эти поцелуи…были странным дополнением, и Олег никак не мог увидеть у Игоря в глазах — он играет? он пробует? он, может, вообще не чувствует ничего? Когда день назад Игорь Гром целует его на пустом стадионе, пачкая кровью от разбитого носа, — быстро и гневно, как будто говоря — я ставлю здесь правила, Олегу не нравится. Но, когда уже ночью, лежа в кровати и без конца прокручивая ощущение распластавшегося под ним на снегу Игоря, Волков чувствует собственное возбуждение, приходят странные образы… Сережа несколькими часами ранее шепчет у самой двери в спальню, хватая за руку: — Поцелуй меня. Олег оглядывается — пусто, поздно, все либо по комнатам, либо уже не придут сегодня — и быстро касается чужих губ, и сразу пробивает где-то внутри, в животе, в сердце — это другое. Вот это любить. Сережа сжимает руку, притягивая ближе: — Как думаешь, как теперь будет? — Что? Сережа молчит, улыбаясь. Разговор в лесу заканчивается ничем. Олегу стыдно, что он вообще заговорил о люблю. Сережа смотрит исподтишка немного виновато, как будто думая, что его пытались в чем-то обвинить, и молчит. Ночью, ворочаясь в постели, Волков не может уснуть, вспоминает все, что было в последние дни, пытаясь услышать в себе себя настоящего, а не того, который не знает как, но поддается этим двум бесам попеременно. Олег думает, как действительно теперь будет? Вот так — будут думать, что они обыгрывают Игоря Грома в этой игре без правил, когда на самом деле уже попались? будут думать, что заманили на дополнительный уровень, развели? Или, может, это лишь иллюзия, что есть какие-то «‎мы»‎, что они отдельно от него? Если есть мы, неужели у Сережи не схватило в горле, в голове, в сердце, когда он смотрел на то, как Игорь кусал олегов рот, а потом властно так, будто имея право, отодвинул, прихлопнув по плечу, смеясь. Все смешалось, и Олег почувствовал, как давит и скручивает внизу живота, перед глазами смесь воспоминаний, желаний, искушений — вот Сережа целует его, длинные непослушные волосы лезут в рот, пальцы гладят тело, касаются ключиц — Олег провел рукой по собственной груди — да, касаются груди, спускаются вниз…и этого как будто мало, как будто вот он, Игорь, сейчас прижмется со спины своим мощным телом, оближет где-то у шеи и потянется вперед, как огромный толстый кот через плечо, к Сереже, и Олег видит, как друг друга касаются чужие языки, ему слюна капает на кожу. Пиздец. У Олега от нахлынувших фантазий пересыхает во рту, он встает, стараясь не создавать шума, но стоит ступням коснуться пола, пружины матраса жалобно скрипят. Сережа на соседней кровати немного ворочается. Блять, Олег ждет, пока тот успокоится, и ощущает как жарко — горит даже грудь. Он уходит в туалет быстро, молясь, чтобы не встретить никого, расхаживая по коридору со стояком посреди ночи. В кабинке Олег жмется лбом к холодному кафелю. Возбуждение лишь нарастает, становится даже больно, начинает тянуть и покалывать, каждое новое движение увеличивает желание. Все смешивается — теперь даже злость берет от этого всего, он их как будто ненавидит, его мучают эти лица, эти рты, руки. Напряжение не спадает, Волков слышит собственное тяжелое, громкое дыхание. Голова немного кружится, может, от яркого белого света, от хождения посреди ночи, от, блять, бесконечно мерцающих перед глазами фантазий об оргиях. Олег останавливается, выдыхает. Он слишком эмоционально распален, мозг не может расслабиться. Сейчас… Плетясь по коридору к спальне, Олегу Волкову омерзительно. Отвращение ко всему и к себе заполняет его, немного колет в сердце. В раздумьях и тоске Олег почти налетает на фигуру в темноте поворота. — Бля! — выпаливает он, отскакивая от сонного, похожего на привидение, Разумовского. — Чего ты тут?! — Ты ушел… — у него хриплый голос ото сна. — Я ждал, тебя долго не было… — Блять, в туалет сходить нельзя посреди ночи? — Можно, — флегматично тянет Сережа, разворачиваясь в сторону комнат, и добавляет, зевая, — чего орешь-то… Олег смотрит на узкую спину. Разумовский обхватывает руками сам себя. Шаркает тощими голыми ногами в растрепанных кроссах. Олегу так стыдно. — Сереж, — от себя просто тошнит. Вот он Сережа — такой родной, славный, теплый, сонный. — М? В коридоре целуются нежно и совсем уж по-глупому бесстрашно — конечно, ночь, но если вдруг кто… Олег водит руками под тонкой тканью футболки, впервые вот так — по голой коже, по груди, касаясь твердых сосков, ложбинки на животе. Наверно, оргазм разморил, сознание все еще спутанное. Сережа поскуливает в поцелуй, плавится, хватается руками за его плечо, гладит шею, пропускает короткие волосы сквозь пальцы. Он не смог тогда сказать Олегу всего — не сказал, что Игорь Гром уже водил по его телу своими руками, хватая за бока, да, накуренный, пьяный, но он это делал, и все равно — Волков и его жаркие ладони как будто первые. Когда Сережа смелеет и соскальзывает ртом к напряженной шее, Олегу кажется, что если он хоть на мгновение ослабит контроль над собственным телом, то его стон услышат все в этом месте. — Стой, — Олег выдыхает хрипло, чувствует тут же прохладу на влажной коже. Сережа отстраняется и смотрит опьяняюще…преданно. Таким просящим взглядом. — Тебе не нравится? — выпаливает Разумовский. — Нравится…просто… — Олега пробивает на нежность, на какую-то вину. Это все последствия перевозбуждения, еще никогда не приходилось так остервенело дрочить. Волков злится на собственное тело, но продолжает. — Прости, что сегодня спросил про Игоря. Я не должен…ревновать. Сережа улыбается, как тогда, когда спрашивал «теперь как?». — Знал бы ты, Олег Волков, — он прижимается губами к самому уху, — как я ревную. — И отстраняется. Олег смотрит непонимающе, пытается высмотреть насмешку или понять шутку. — Игорь Гром тебя хочет, — Сережа ухмыляется. Звучит как будто обыкновенно, но Олег вдруг ощущает смущение. — А тебя? — Ты лучше скажи — а ты его? — Разумовский притягивает Олега к себе, не давая ответить. — Я представляю вас. Вместе. Это нормально? — он хочет говорить уверенно, но Волков слышит, каким напряженным становится голос, понижаясь совсем до шепота. — Конечно, нет, — также глухо отвечает Олег. Этот разговор как будто возвращает его в состояние возбуждения. — Почему? Нельзя ревновать и хотеть того, к чему ревнуешь? — Ты не выглядишь, как ревнивец, — хмыкает Волков, начиная улыбаться. Внутри становится...легче? Значит, Сережа не просто смотрел на них, Сережа тоже чувствует. — Зато ты выглядишь. Поубавь свой пыл, — Разумовский ведет пальцем по щеке к раскрытым еще влажным губам, — а то мне кажется, Игорю это слишком нравится, — он откровенно смеется, дразнит Олега, проводит пальцем меж губ, задевает зубы, — ну, знаешь… — и завершает, блеснув глазами, — соперничество.