этим же вечером смыты лица все целую в губы первого встречного люби меня встречный любовью вечной гори мне звездочка волшебной свечкой этим же вечером за пазухой за печкой господь укроет своего человечка
Игорь поправляет твидовую кепку, наконец-то стала сидеть нормально, хоть уши и будут мерзнуть. Федор Иванович довольно похлопывает по плечу, улыбаясь в зеркало, и тут же, словно опомнившись, хлопает себя по лбу. — Забыл, — Прокопенко подходит к вешалкам, быстро перебирая тяжелые куртки, достает кошелек, — на! Цветы купи! Игорь тяжело вздыхает: — Да не надо… — Как не надо? Купи, купи! Только не лилии, воняют — страх… — Федь, да отстань от него, сам разберется, — тетя Лена ободряюще улыбается, высовываясь из столовой, — лет-то сколько уже? Не лезь. Игорь выскальзывает за дверь раньше, чем Прокопенко успевает сунуть купюру. Не нужны Саше цветы. Подарок — нормально, а цветы… Гром резво перепрыгивает ступени, и так уже опаздывает. Приглашение на день рождения Игорь получает внезапно во всех смыслах. Во-первых, Саша его вроде как игнорировала весь год. Во-вторых, когда она ухватывает его за локоть у столовой, последнее, чего ожидает Гром это неуверенного и улыбчивого — приходи послезавтра, приглашаю! — и даже не сразу понимает, куда его там пригласили. На следующем уроке Леша Капустин, выслушав проблему, многозначительно и возбужденно шепчет: — Хочет тебя вернуть! Гром закатывает глаза. Эти фантомные «отношения» так и тянутся за ним с девятого класса. — Вот ты как че скажешь…лучше молчи, Лех. — А чего? Зачем ты там ей сдался? Меня она почему-то не позвала! — А ты ей там зачем? Разговор заканчивается ничем. Игорь хмуро рассматривает уравнения в тетради — сдать бы на проходной, за остальное можно быть спокойным. Он посматривает на Сашу — у нее теперь волосы длинные, спускаются до талии, перетянутой широким разноцветным ремнем. Она во всем немного не такая как другие девчонки — слишком высокая, слишком громкая, слишком быстрая на физре, слишком умная на физике, слишком…настойчивая. И Игорь ей почему-то не может отказать. Когда она жмется к нему в темном коридоре квартиры первый раз, почти два года назад — так холодно давай чай это вася не бойся куртку сюда — Игорь чувствует что-то странное — это приятно, но не так. Все получается глупо и зря. Саша водит его за собой, не давая времени для ответа, строит вокруг какие-то нелепые прогулки, провожания, приглашения, ухаживания, спрашивает всякое едко и хитро. Сначала невинное — ты умеешь целоваться? что за вопросы? хаха не бойся! — прижимается мягкими губами, и Игорь чувствует вязкий блеск, вкус баблгама. Потом странное, как будто «серьезное» — можно? какой у тебя пресс! нравится вот так? скажи как любишь! Игорю стыдно, неловко, жарко. У сознания с телом рассинхронизация — от теплой неумелой ладони рождаются странные образы, как будто хочется не здесь, не так, не с той — все вспыхивает под веками калейдоскопом — три дня назад Олег ему руку на живот положил, пока спал, схватил за край трусов, отпустил тут же, ворочаясь, Гром утром просыпается как от судорог — белье все мокрое, боже, блять, снился бред — как будто слышал чужие поцелуи, звуки скользящих рук. От легко девичьего выдоха рушится все. Распахнув глаза, он смотрит в упор в улыбающееся лицо — ну как? Вечером февральской пятницы Игорь звонит торопливо отцу на рабочий в темноте коридора, надеясь, что тот задержится, надеясь, что сейчас произойдет что-то особенное, сейчас он что-то новое наконец узнает о себе. Опустошает ум, запрещает себе фантазию, говорит себе — только чувствовать. Отец не приходит и утром. Саша наспех собирает вещи, говорит без конца, чтобы скрыть неловкость. У нее худая спина, маленькие, немного несуразно выглядящие по сравнению с его, ладони, острые плечи. Когда она оборачивается, Гром смотрит на осыпавшиеся черные точки туши. В пустой голове проносится — почти как веснушки — и Игоря передергивает от наплывшего сравнения. Вдвоем на диване лежать было странно — нетепло, нетерпко, невесело. Она рядом как невесомая — без вкуса, без запаха, во всем бесцветная. Сразу после первого пробившего мозги оргазма от себя самого становится мерзко — от всех этих мыслей, это ведь важно, это единственный раз в жизни, неужели Саша теперь заслуживает того, чтобы хотелось ее переложить подальше, убрать от себя? В коридоре Игорь напряженно молчит, наблюдая как вжикает молния на сапогах, у двери даже не догадывается предложить проводить, поцелуй отзывается каким-то отвращением. Все внутри скребется, словно он сделал что-то стыдное, что-то себе противоречащее. Отец не приходит сутки. Через несколько дней на морозе Сережа Разумовский будет целовать игоревы щеки, лоб, глаза. Он ластится под шершавые, потрескавшиеся губы. Все сжимается в сердце судорогой вины. Саша навсегда оседает в душе вот так — той, ради которой Игорь с надеждой держал в мыслях может сегодня усиление может вызов может не придет, выкручивая жужжащий диск с цифрами. Наступают странные месяцы - Игорь Гром остается один. Игорь Гром внимательно слушает себя и ищет вокруг — где оно? А потом, касаясь однажды, совсем не в первый раз, щекой непослушных рыжих волос, золотящихся на солнце, замирает — может, здесь? Олег напротив смотрит прямо в глаза, янтарно, май ему к лицу, пробегает взглядом по Сереже, склонившему голову на плечо Грому. Что-то между этими двумя есть неопределимое, и дело здесь не во влюбленностях, как в сашмашнаташ, даже пусть мишмаксовпеть, здесь что-то сильно отличное, глубокое и, что звучит совсем уж страшно, навсегдашнее какое-то, без выбора. Фатальное. — Чего ты? — Олег спрашивает ласково. Игорь лишь пожимает плечами. Он ничего. Он о себе ничего не знает. Через день курят около 207ой. У Сережи олимпиада, обещал за час. Олег молчит, вертит в руках молодую зеленую и цветущую веточку сирени. Игорю так хочется ему все рассказать, Олег как будто все точно поймет своими этими глазами, руками, своей тишиной. Притянуть, не отпуская, зашептать, выдать как на духу: я хочу не один, я даже как будто с вами хочу, мне невкусно с другими, мне плохо, мне теперь одному не спится. Но вместо этого Игорь вдыхает поглубже, подбадривает сам себя: — Счастливая есть? — кивает на веточку. Олег задумчиво осматривает. — Да, пять, — и отрывает маленький цветочек. — Съешь и загадывай! — Давай ты, — в олеговых грубых пальцах сиреневые лепестки кажутся почти сказочными, какими-то волшебными. Игорь, выдыхая последний дым, забирает и быстро жует, растирая на языке немного горчащий вкус. — Пять, кстати, не на желание, — ехидно улыбается Олег. — Охуел? У нас всегда на желание было! Я ж уже загадал! Но Волков насмешливо качает головой и отворачивается, затягиваясь. — Это на любовь, — Игорь видит как улыбка оголяет острые выступающие клыки. — Ну все! — Гром забрасывает на плечо другу тяжелую руку. — Считай, нашел! Два в одном! — Ага, — неопределенно кивает Олег, словно прослушав подъеб-подкат, и тушит окурок об чугунную перекладину забора, — пошли, — и кивает на крыльцо. Там Сережа уже растерянно озирается. Боль потом проходит, пустота в сердце затягивается как-то неровно — шероховатый шрам теперь тянет изредка, словно и неясно отчего. Поправляя перед выходом в зеркале отцовскую кепку, Игорь даже ухмыляется уголками губ — как иронично вышло, идет вот, вечерний, парадный, Сашу с днем рождения поздравлять. Почти два года. В маленькой квартире много людей, дверь открывает Люба. Вокруг мелькают знакомые лица, кивающие, приветствуя. — Пришел? — пьяная уже. Гром косится на настенные часы, реально опоздал. — Саш! Саша выходит красивая — открыты острые плечи, блестят глаза. Забирает подарок из рук раньше, чем начинает здороваться, тянется целовать в щеки, пахнет вином. — Там…от снега промокло немного, — Игорь расстегивает куртку. — Я потом посмотрю? Когда одна буду. — Ага… — надеется увидеть что-то личное? Гром сокрушенно вспоминает упакованные в нежно голубую бумагу духи. Сережа выбирал, важно нюхал все в доступной ценовой категории, потом всю дорогу тыкал запястьями Игорю в лицо — какой все-таки вкуснее? Олег пренебрежительно фыркал — воняет, просто жесть. За столом шумно, толком уже никто и не сидит. Люба тянется с левого края к Игорю, зовет к себе пьяным смешным жестом. — Иди поздравь нормально! — Чего? — Люба звучит одновременно смешно и раздражающе, Гром улыбается как будто доброжелательно, продолжая жевать салат, и та понимает его по-своему. — Она тебя ждала весь вечер! — Савина, ты бы не лезла, куда не просят. Люба Савина театрально вздыхает, прикладывая руки к пышной груди, но через мгновение говорит уже без ужимок: — А я ей говорила, что ты — херовая идея. Еще тогда. Леша Капустин был прав. Ну ты, Гром, просто идиот, будущий, блять, полковник милиции, лучший следователь города Санкт-Петербурга. Игорь перемещается в пространстве еще несколько часов, сталкиваясь с именинницей взглядом, играет в бутылочку, чмокает раз даже в губы, пьет на спор. И уходит — дома ждут, извини, с днем рождения. Домой Игорь Гром проскальзывает на цыпочках, умывается, как-то особенно старательно чистит зубы, садится за стол в своей комнате, включает настольную лампу, долго роется в ящиках, пока не находит то самое — мятый конверт со сложенным внутри листом. Он тогда, десять дней назад куражится перед Сережей — все я знаю, что ты там понаписал. Но на самом деле — нет, конечно. Не догадывается, но надеется. Острое чувство узнать именно сегодня, сейчас пробило еще там, в игре, когда горлышко бутылочки повернуло на Семена, он возмущенно отнекивался, предлагал жать руки, все смеются, мол, и мальчики целуются тоже. Мальчики целуются тоже — думает Игорь всю дорогу до дома. Мальчики целуются не только тоже, но и просто — сами по себе, без сравнений, без тоже, без других.«— Если хочешь, чтобы у тебя был друг, приручи меня! — А что для этого надо делать? — спросил Маленький принц. — Надо запастись терпением, — ответил Лис. — Сперва сядь вон там, поодаль, на траву. Вот так. Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты молчи. Но с каждым днем садись немного ближе… это из маленького принца. экзюпери. она у тебя стояла в шкафу, может, найдешь в книгах. он там еще пишет про любовь: «ничего не стыдно, ничего не страшно, тебя не подведут, не предадут, верят». мне страшно верить, но я так хочу. боже, когда дочитаешь, просто скажи мне спасибо и улыбнись, я не выдержу ничего другого. с. целую.»