дай мне минуточку
перед моей старостью
по вечерним камушкам
поскакать в сладость
— И мне снилось в общем… — Игорь ворочается, укладывает голову удобнее на острые колени. Олег водит пальцами по лицу несмело — вот эта рельефная переносица, вот эти шрамы от оспинок на щеке, вот жесткие волосы колют запястье, вот губы — изгибаются, прихватывая сигарету, чуть влажные, — снилось, что я в лесу, типа как у нас тут, за прудом…только я не я, я на руки смотрю, — Игорь поднимает руку, вертит ладонью, — а она старая, то есть прям — я, получается, дед…
— Красивый? — перебивает Сережа. Его Игоревы сны смешат каждый раз. Но Олег слушает сосредоточенно. Ему самому почти не снится ничего, а когда бывает — пугает. Олег откуда-то из детства ко снам трепетно суеверен, еще со времен сережиных ночных кошмаров.
— Бля, я откуда знаю?! Не перебивай, — Гром затягивается глубоко, и губы разрезают струи дыма. Сережа по-прежнему пренебрежителен и, конечно, как и всегда теперь — очень занят. Ведь впереди экзамены, поступление — сидит на полу с кучей тетрадей —
да, мне так удобно, нет, не отвлекает — бросает взгляды, улыбки, слова, а потом в одно мгновение снова отключается, не поднимая головы.
По этажу бродит сквозняк. Надымили в спальне. Сережа в огромном бесформенном зеленом свитере, под ним еще кофта, и выскальзывающие иногда до запястий из рукавов руки кажутся совсем тонкими. Но это иллюзия. Олег теперь уже точно знает. В Разумовском столько силы, что эти руки и улыбки эти, и белизна ключиц — это все иллюзия, как в сказках морок. За ними зверь — и он тебя сожрет.
Сережа, словно чувствуя, что думают сейчас о нем, тут же ластится к ногам, придвигаясь, отбросив тетради. Просится под ладонь. Игорь недовольно поворачивается на коленях, лица теперь в упор:
— Занято! — бодается головой, но потом все же уступает. — Левое мое, правое твое. — И продолжает, снова повернувшись в потолок, сверху иногда порхают пальцы Олега, периодически перекрывая свет от лампы. — …и потом мне кажется, как будто что-то есть вокруг, но я это не вижу. Прям дышит на меня, в спину.
— И что это? — у Олега голос мягкий.
Когда они вот так все — близко, соприкасаются попеременно, передавая тепло, Волкову все еще странно, он учит себя быть внимательным и пока что ждать. Но на коленях теперь два зверя — один обманчиво ласковый, тычется в руку сухим носом, но не подставляет шею, кусает за ребро ладони, тянет —
посмотри на меня тоже — короткими острыми когтями водит по икрам. Второй — вальяжно нежится, как бы говорит — я тебя не заманиваю, я тебя не боюсь, я просто вот такой — вот моя шея, мои глаза, мой рот, мои волосы, потрогай меня везде, где хочется, но не затягивай, потом я буду брыкаться, не дамся.
У Олега еще чуть-чуть — и будет сенсорная перегрузка. Когда Сережа поглаживающие по скуле пальцы пытается поймать языком, Волков удивлен и чуть подзатыльник не дает — ты охренел? дослушай хоть.
— Это ты, — вдруг отвечает на заданный вопрос Игорь, выпуская дым.
— Я? — глупо переспрашивает Олег.
— Ага. Там стоял потом… — Гром снова неопределенно водит рукой в воздухе. — В деревьях.
— А я? — Сережа отстраняется от поглаживающей руки, тянется к лицу Игоря поближе. — Я там был?
— Бля, затуши где-нибудь, — Гром вместо ответа протягивает скуренную до середины сигарету. Сережа ее вкладывает себе в губы — больше из самого жеста, чем от желания курить.
Сегодня впервые на даче без Федора Ивановича. Тот лишь качает головой на странный вопрос в четверг:
— И на кой вам эта дача далась сейчас: Съездили бы на двадцать третье, по-нормальному.
— Съездим!
Игорь весело отмахивается. Но Игорю не нужно по-нормальному. Игорю нужно по-ненормальному. Он так скучал.
танцы вдвоем
странные танцы
день переждем
не будем прощаться
Растянуться втроем на одной постели — непередаваемо. На такой большой. Не то, что все эти диваны, углы, чердаки. Играет Технология.
Олег долго рылся в пластинках, вытаскивая на голосование беспощадного зала — аквариум? нет было следующий. продиджи? не уснем а кто то собирался спать следующий. дорс? травы нет следующий. гроб? ходит дурачок по лесууу это другой альбом тогда дальше.
После гуляющего целый день сквозняка трудно согреться, Игорь чувствует ледяные сережины ступни. Носки что ли идти искать? За окном кружится снег.
а ночью начнем
странные танцы
танцуй под дождем
в переходах
подземных
станций
— Вдвоем это не странные, — тянет Сережа лениво, катается по постели, — странные — это втроем.
Игорь хмыкает неопределенно — то ли в знак отказа от назревающего, витающего вокруг них уже
кучу летмесяц разговора, то ли наоборот, ободряюще и одобрительно. Олег молчит. Разумовский выпутывается из одеяла.
У Сережи странно все скребется на душе последние дни — как будто времени осталось совсем мало, как будто скоро заканчивается глава, и хочется читать оставшиеся страницы медленно, растягивая удовольствие, но ты не можешь, потому что подходит срок сдачи, и в этой библиотеке нельзя взять отсрочку. Он забирается сверху, седлает Игорю колени. Пробивает холодом, дует от окна. Все еще включен ночник на стене — Разумовский до последнего листает сборник олимпиадных задач от СпбГУ, Игорь нашел у знакомого знакомого, как и почти любую вещь, — конечно, не совсем то, надо искать варианты ДВИ от МГУ, но для разогрева неплохо, тем более, от присутствия рядом Олега и Игоря и впервые за долгое время нахождения в одном спальном пространстве вновь мозги работают на половину мощности, вторая занимается неотрывной слежкой.
Сережа водит взглядом ревностно по длинным олеговым пальцам. Он ласкает лениво, почти родственно Игоря весь вечер — касается плеча, лица, колена, руки. Привыкает? Пробует? Готовится? По его мало что выражающему лицу трудно сказать, по Грому — еще сложнее. Все как будто делают вид, что ничего не замечают. И Сереже это не нравится.
Там, в узкой душевой кабинке Волков сам ему шепчет — и про Игоря, и про трахаться, и про представление, про фантазии. Потом еще долго дрожат руки, Сережа одевается еле-еле и почему-то ужасно стыдится, он на все это отвечал охотно, со всем соглашался, и, действительно, чего только не представлял, пока Олег дышал ему в рот, поскуливая. Но теперь сковала какая-то неловкость. До комнаты шли молча. И больше так не делали.
Теперь, когда Игорь так близко, спать совсем не хотелось. Настроение было странное, взвинченное, шальное, хотя все вокруг казались спокойными.
— Я хочу есть, — Сережа поерзал у Игоря на ногах.
Гром с Олегом переглянулись безразлично, но страдательно, тут же засмеявшись от выражения лиц друг друга. Ну и что тут можно сделать?
— Эээ, — Игорь зависает перед открытым холодильником. Сережа жмет под себя ноги, на первом этаже еще холоднее, и Олег опускает руку на холодную ступню. Надень ты уже носки. Но тот лишь прижимается ближе. — Есть яйца. Шпроты. Горчица. И сало… — Игорь растерянно оборачивается. — Еще хлеб? Подходит? Или типа…о, вафли должны быть!
— Я хочу рисовую кашу, — Сережа чувствует, что входит во вкус и поддразнивать такими вот бредовыми желаниями становится весело. Каша первая приходит на ум. Она обычно всегда на завтрак. Придумывать для Игоря что-то поизящнее было лень.
— Бля, издеваешься?! — Гром возмущенно оборачивается, хлопая холодильником. — Час ночи!
— Ну и что? Свари.
От такого тона Олег не может сдержать усмешку. Игорь так и остается непонимающе стоять посреди кухни. Бля, какая рисовая каша? Вот Разумовский к нему на колени садился, чтоб рисовую кашу просить?
— Игорь, ты же хозяин, а я твой гость, — Сережа расплывается на Олеге совсем как желе. Гром от такого аргумента впадает в растерянность — ну, вроде как, да…тут не поспоришь. — Неужели это сложно? — Разумовский не унимается.
Гром переводит взгляд на Олега, пытаясь найти поддержки, но тот непроницаемо молчит. Сережа продолжает.
— Позвал гостей…а условия…ну, одна звезда, да, Олеж? — Сереже так весело становится, что он хочет включить в игру всех.
И Волков это считывает насмешливо.
— Согласен, — и, встретив непередаваемый взгляд Игоря, добавляет, — накинем все-таки еще одну за нашего джентльмена в дополнение к номеру.
Сережа смотрит лениво, оценивающе. У Игоря чуть отросшие волосы смешно торчат, немного волнистые на затылке. И весь он — ночной, нелепый, милый, майка висит на сухом, подтянутом теле. Разумовский весь продрог в кофте, а Игорь вот — жаркий. Начинает щуриться, осознавая:
— Сууучки, а, — Игорь тянет, посмеиваясь. Вот черти. Он уже растерянно подумал, придется за молоком идти к Степанычу. Он еще наверху из окна заметил, что у того все еще свет горит.
— Да расслабься, — Олег улыбается, встает, потягиваясь. — Всегда можно отработать натурой.
Смеются, понимая, что это почти не шутка.
Сережа жует вафли, запивая кипятком, уже на второй понимая, что больше так нельзя — Олег Игоря снова трогает, даже как будто неосознанно, про его ледяные ноги забыл, хотя Сережа к нему и так, и этак, а теперь вот — сидят-пиздят, хватаются, сплетаются. Когда Игорь падает головой на стол в ожидании, когда уже гость изволит закончить трапезу, Олег, вертевший в руках кубик-рубик старше их в три раза, поддающийся со скрипом, вдруг откладывает его и гладит короткие чуть волнистые волосы. Сережа так поражен, что вафля в горло не лезет. До этого момента такое только сережиным было.
Улегся строго между. Олег тут же поворачивается, закидывает ногу, колко трется об плечо. Игорь вдруг как будто смущается от чужой нежности, стараясь не выдавать себя — минимум звуков и движений. Замер справа и словно не дышит. Сережа под одеялом подбирается к теплым пальцам, короткими острыми ногтями вверх по предплечью, по груди — и чувствует, как Игорь вздрагивает.
Целоваться — уже не так странно. Но все еще достаточно странно, чтобы стать нормой. Сережа ощущает легкий ступор, от разрыва между желаемым и действительным стягивает в мышцах — то есть, он…он что-то должен сказать? Или все замерли вокруг, потому что не нужно ничего говорить? Желание, азарт и скребущееся чувство, что все ускользает, подводят к этому сами — Сережа поворачивается к Олегу, быстро касается губами теплого лба. И, не дав себе мгновения на сомнение, тянется к Игорю.
У Грома все внутри напряжено до предела — между этими двумя теперь все еще больше, еще таинственнее, Игорь животным чутьем ощущает, что его куда-то еще не посвятили, он как будто сидит в зале ожидания, и ложиться в эту постель втроем после стольких событий и времени было тревожно-предвосхищающе. Когда он видит боковым зрением, как Олег притирается где-то у сережиного плеча — все внутри возгорает от негодования, стресса и ужасно давящей недосказанности. Может…может они
по-настоящему вместе? или как это называется? то есть, может, теперь они вместе без Игоря? или теперь они вместе друг с другом больше, чем с Игорем?
Разумовский вдруг наваливается справа, вдавливая в мягкий матрас и, дав всего секунду, чтобы посмотреть друг другу в глаза, целует.
Олег смотрит выжидающе и пораженно — потрясающе выглядит. Словно можно заказать идеальный фильм с любимыми лицами. Сережины волосы падают Игорю на лицо и тот, боже, да, подцепляет их, заводя руку к затылку, впивается пальцами, Олег видит, как у него локоть подрагивает.
Во рту вкусно, еще остался запах пасты, немного сладко от лимонных вафель, Игорь ошалело втягивает воздух носом — это как пробежать стометровку за 12,5, как получить в солнечное сплетение с ноги, как обжечься или наоборот, прыгнуть в прорубь — все зашкаливает. Игорь распахивает глаза на последних касаниях — язык скользит по распахнутым губам, косится и видит Олега. Тот смотрит остро, и взгляд прочитать невозможно, вроде бы говорит — давай, я смотрю и хочу еще, а вроде бы — еще одно мгновение и чувство удара станет реальным.
Сережа отрывается, пошло причмокнув, у него рот блестит, прилипла пара волосков.
Думай, Игорь. Не будь бревном.
— А это… — он слышит собственный хриплый голос, — это типа как…приглашение?
Сережа смотрит весело, шалость удается, он с первого прикосновения чувствует, как Игорь хотел.
— Куда? — игриво, лишь чтобы послушать больше, пусть выговаривает это вслух и смущается, Разумовского эта игорева потерянность как будто возбуждает сильнее. Он кладет руку на теплую вздымающуюся грудь.
— Не знаю… — Гром поворачивается на Олега. — У вас тут закрытый клуб или что? Нужно пидорское резюме? Поцелуй дружбы? Секс-клятва? — Игорь от накатившего волнения и ощущения, что его окружили, пытается уколоть, понимая, что звучит как идиот. Просто возьми. Какие пидоры и сексы? Ты же обожаешь их — вот и все условия.
Олег распахивает одеяло и подползает к самому лицу, он сам не понял, как подключился ко всему этому, Сережа его так завел одним этим поцелуем, не то ревностью, не то вызовом, всей этой игрой с передачей Игоря из губ в губы. Так и есть, Волков поднимает на Сережу взгляд — тот улыбается, вскидывая брови — давай, Олег, давай! — его снова верно поняли, ты молодец.
— Ничего не нужно. Просто перестань думать, что происходит что-то ненормальное.
Олег впервые целует вот так — Игорь растерянно пробует сигаретную слюну, шалфей от леденца на языке, гладкие клыки, и через мгновение что-то бьет в голове — ну нет, не получится. У тебя, Олег, не получится. Я не Сережа. Игорь притягивает сам, скидывает замершего в ногах Разумовского, рывком наваливается сверху — вот так — вбивает колено между разведенных ног, чувствует, что Волков больше поддается, чем сопротивляется, и это злит, оскорбляет как будто —
я тебе поддамся, чтобы ты поверил, что можешь. Слюна стекает с уголка губ, Олег чувствует еще сережин запах от игорева рта и понимает, что возбуждение уже подбирается к скулам, охватывает жаром грудь, он хватается за стальные перенапряженные плечи, соскальзывает по груди, касается нежных сосков. Игорь отрывается от горячих губ с тяжелым выдохом, почти стоном, или уже кажется от напряжения.
— Ну как?
Олег смотрит, тяжело дыша, и молчит.
— Перестал я думать, что происходит что-то ненормальное? — Игорь оборачивается на Сережу. У того красные пятна ползут по щекам, по шее. Глаза отблескивают по-новому. — Или мне еще нужна терапия?
— Еще нужна. — Разумовский тихий и не отводит взгляда. — Смотри, как надо.
Когда на глазах у Игоря чужой поцелуй переплетается с чем-то большим, и он видит, как руки спускаются по животу, прямо под белье, он чувствует, как капля пота скользит по виску и жалеет, что закрыл окна на ночь.
может быть голубушка и не встретимся
но на прощание подарю тебе деревце
сложно любить будет это деревце
но ты не бойся — оно молодое
