Расскажи свою правду

      Вечер. Закат, чарующий своей красотой. Звуки волн, разбивающихся о пристань. Сергей стоял посреди небольшой площади. Вокруг много народа, однако из всех людей он услышал именно Олега. И именно он оказался в нескольких метрах. Живой. Это безумие какое-то. Таких чудес не бывает, должно быть сейчас он проснется и вновь окажется за решеткой на поролоновом матрасе. Все увиденное останется лишь чудесным сном, единственным светлым воспоминанием за все долгие восемь лет. Разумовский все в ожидании пробуждения. Но его так и не происходит, тогда в дело пошли щипки за ногу. Больно, но даже это не выводило его в реальность. Ситуация начинала сильнее пугать и давала надежду на правдивость происходящего.       Когда наваждение начало говорить, Разумовский готов был провалиться. Это Олег. Живой. Стоял прямо пред ним и смотрел так завороженно. Этот взгляд… Как же давно его не было. Последний раз Олег так смотрел на него еще до армии. А потом случилось столько всего. Их закрутило в водоворот событий и растащило по разным берегам. Волков ушел служить, а Разумовский ушел с головой в программирование. И, вроде, каждый преуспел в своем деле, однако, вот они оба стояли посреди площади, не имея пути назад. Разумовскому хотелось убежать, скрыться подальше и больше никогда не появляться в жизни Олега. Он и так многое наворотил. Больше зла он не причинит.       — …Ты… мы ведь с тобой знакомы?..– начал Волков неуверенно, но по реакции понял, что он не ошибся, и это тот Сережа.       — Олег? Но как ты…       Олег смотрел на Сережу с надеждой, ведь тот был единственной ниточкой, ведущей к прошлой жизни. Глаза Сережи забегали, он абсолютно не знал, что сказать. Единственным вариантом всё-таки был побег. Олег сразу же заметил это, армейские привычки никуда не делись.       — …Постой!.. — Постарался выкрикнуть Олег, но хрипота не дала ему нормально это сделать, он зашелся в сильном и болезненном кашле.       Сережа на мгновение остановился и посмотрел на Волкова. Приступ кашля закончился, и немного побледневший Олег направлялся в его сторону. Сережа сразу заметил, что с голосом Олега что-то не так, он никогда до этого не хрипел. А сейчас постоянно, и это только его вина. Груз вины сильнее лег ему на душу. Чувства накатывали все новой и новой волной, дышать становилось все тяжелее и тяжелее. И Сережа, не найдя иного выхода, ринулся через толпу, стараясь как можно быстрее скрыться из поля зрения Олега. Он хотел исчезнуть.       Олег не мог его упустить, и, несмотря на прожигающую боль, побежал следом. Если бы не ярко-рыжая макушка, сияющая в лучах солнца, он бы упустил парня из виду. Пробираясь сквозь людей, Олег пытался догнать все сильнее удаляющегося Сережу. И, только выбравшись на небольшую улочку, Олег чувствует накатывающую боль в груди, с каждой секундой она становилась все сильнее. Швы сняли совсем недавно. Ему нельзя было бежать, и он прекрасно это осознавал, но не мог отпустить Сережу.       — …Сереж, не убегай! Почему ты бежишь от меня, прошу оста…– сознание плыло, и голос становился все тише и тише. Ноги подкосились, и Олег, чтобы не упасть, оперся всем телом на ближайший дом.       Бегущий впереди Сережа, услышав легкий хлопок, остановился и с ужасом повернулся. На него из-под приоткрытых век смотрел еле держащийся в сознании Олег. Он звал Сережу и пытался что-то сказать. Разумовский не мог оставить его тут, не после всего, через что они прошли вместе. Он мигом подлетел к уже сползшему на землю Олегу.       — Волче, ты дебил несусветный — нервно протараторил себе под нос Сережа, приседая рядом, взял дрожащими руками лицо Олега и попытался легкими похлопываниями привести того в чувство, — ну же. Давай, не смей отключаться. Что мне с тобой делать?       — …лазетто 113… правый карман… — тихим, едва различимых хрипом раздалось в ответ на тираду Сережи.       — Повтори еще раз, — не расслышав полного названия, он тихим, более спокойным тоном попросил повторить, однако напряжение не ушло. Руки все еще не слушались и неустанно дрожали. Он попытался найти сердцебиение, но ничего не выходило, — пожалуйста, не отключайся. Господи, давай я тебе скорую вызову? Что мне делать?       — …Палазетто 113, телефон, ключ — правый карман… — Собрав все силы, просипел Олег. Он поднял свою руку и положил поверх Сережиной, — Тише, все нормально…       Сережа вздрогнул от теплого касания. Его руки всегда были холодными, на контрасте с ними Олег казался очень горячим. Под его рукой тремор начал сходить на нет, и Разумовский начал различать пульс. Все было лучше, чем он ожидал, это радовало. Он полез в указанный карман и выудил оттуда телефон и ключ с небольшой биркой. Надо найти, где находится Палазетто 113. И Сережа надеялся, что это недалеко. Олег был больше его, Сережа просто не дотащит. Сняв телефон с блокировки, он быстро нашел местоположение и построил маршрут, чтоб примерно понимать, как и куда идти. Устройство показало: 3 минуты, 220 метров. Со стороны Сережи раздался вздох облегчения. Могло быть и хуже.       — Так, давай, можешь встать? — пытаясь поудобней подхватить, проговорил Разумовский. И, найдя более-менее удобное положение, приподнял Олега, на что тот зажмурился.       — …Да, я смогу идти, ты только придержи. Иначе никак, — с помощью Сережи он смог подняться и держаться на ногах. Олег повернул голову и слегка улыбнулся Сереже.       Они медленно двинулись обратно в сторону площади, иногда останавливались передохнуть, и в такие моменты Сережа жалел, что за время пребывания в тюрьме, он растерял былую сноровку, а ведь раньше мужика и побольше таскал.       Прошло где-то около получаса. Они стояли напротив указанного Олегом места. Это оказалось небольшое четырехэтажное здание, как и все в округе. Разумовский достал ключи, на них был написан номер. Чутье подсказывало, что первое число на бирке от ключа было этажом, а вот уже последующие два окончательным номером комнаты. Сережа очень надеялся на свою неправоту. Медленным шагом они подошли к калитке, впускающей внутрь двора. Олег, не издавая ни звука, заглянул в глаза Сереже и рукой указал на дверь, а затем выставил три пальца, указывая наверх. Со стороны Разумовского раздался тяжкий вздох. Всё-таки Сережа был прав, им предстояло подняться на третий этаж. Еще рано расслабляться. Руки уже порядком затекли. Он перехватил Олега удобнее, стараясь не причинить боли, и направился в сторону двери.       С горем пополам оказавшись на нужном этаже, Разумовский сразу принялся искать дверь. Не было времени на отдых, Олегу становилось хуже. Уже даже через достаточно толстую кофту ощущалась поднимающаяся температура, надо было как можно скорее добраться до квартиры. Разумовский почти сразу нашел нужную дверь и подрагивающей от напряжения рукой выудил из кармана ключ. Он с Олегом наперевес ввалился в небольшую квартирку. На улице уже темнело, естественного освещения не хватало. Сережа, нащупав переключатель, зажег тускло горящую люстру.       Квартира была небольшой, и найти спальню не оказалось большой проблемой. Сережа распахнул заправленное одеяло и аккуратно уложил Волкова, на что тот издал тихий стон боли.       — И что же мне с тобой делать, Волче? — тихим полушепотом бурчал себе под нос Разумовский, который направился в поисках хоть каких-нибудь лекарств, — А ведь чует моя жопа, что ты даже не помнишь, что это я сделал с тобой…       За время с Птицей, который как некстати куда-то исчез, Сергею было привычней проговаривать мысли в слух, чтобы точно различать свои мысли и мысли Птицы. Хотя в последнее время с ним все пошло на лад, удивительно. И под свои причитания-мысли Сережа всё-таки нашел в одном из шкафов у прихожей небольшую аптечку, и подхватив ее и сунув в подмышку, он направился обратно к Олегу.       В спальне Разумовский присел на край небольшой кровати и начал выискивать нужные препараты. За время, проведенное в детском доме и общаге, Сережа научился лечить Олега, и сейчас тому в первую очередь требовался отдых и жаропонижающие. Однако с лекарствами дела обстояли плохо. Все названия были на итальянском. Если итальянской речью он хоть как-то владел, то писать на нем, как и читать, он не мог. Оставалось надеяться на переводчик или интернет, скорее второе. Вбив несколько названий в поисковик, он нашел среди них нужное. Вспомнив, что таблетку как-то надо запить, он пошел искать кухню. Вернулся Сережа быстро с стеклянным графином в одной руке и двумя стаканами в другой. Он вновь присел на кровать, но уже ближе к изголовью. Аккуратно приложил запястье ко лбу. Горячий.       — Теперь моя очередь спасать тебя, может, хоть так я заглажу свою вину… — опять сказал себе под нос Разумовский, параллельно изучая инструкцию и выдавливая таблетку из блистера, — Олеж, приподнимись, пожалуйста.       — …Гхм… — в ответ раздался неясный звук. Олег немного заворочался, сминая в руках простынь.       Сережа понял, что внятного ответа и реакции на его просьбу не последует. Значит, надо брать дело в свои руки. Он приподнял разгоряченного Олега, вложил тому таблетку в рот и заставил проглотить с водой.       Положив его голову обратно на подушку, Сережа взглянул на Олега, а тот все ещё оставался в кофте и ботинках. Хоть ботинки надо бы снять и нормально уложить, а не как его завалил Сережа. Обувь снять было проще простого. Снимать штаны Сережа не осмелился. Решил, пусть в них останется, однако кофту нужно было обязательно стянуть. Руки Разумовского потянулись к ней и, когда он уже наполовину снял кофту, его взору открылось тело Олега, покрытое пластырями. Смотреть на это было невыносимо, к горлу подкатывал ком. Сережа не хотел этого видеть. Он не должен прикасаться к Олегу, после всего случившегося. Чувство вины накатило на Сережу. Он продолжил стягивать кофту, стараясь не смотреть на пластыри, разбросанные по всему телу.       Закончив с одеждой, Сережа еще раз проверил температуру и укрыл Олега. Температура была все еще высокой, но по виду Волкову понемногу становилось лучше. Это хорошо. Сережа медленно стянул с себя ботинки и ветровку, оставаясь в штанах и футболке. С мыслью о том, что надо бы все отнести в прихожую и развесить, Разумовский собрал свои вещи и Олега. Перед уходом он оглянулся на, вроде бы, спящего Волкова, тому на вид становилось лучше. Его лицо больше не было бледным, на щеках проступил румянец. Дыхание выровнялось. Все было хорошо, не считая белых пластырей и того, что под ними было скрыто. Они до сих пор стояли перед глазами Сережи.       Пока Сережа наблюдал за Олегом, он не заметил, как в тени что-то зашевелилось и, когда оно окончательно вышло и подало голос, оказалось это был кто-то. Птица. Вовремя. Он подошел ближе к кровати и присел прямо напротив изголовья кровати. Лишь тогда Сережа заметил его. Он вздрогнул. Было все еще непривычно не бороться с Птицей, однако договор есть договор. Разумовский попытается.       «И почему же тебе он так важен? Ты готов жертвовать всем ради него…» — тон Птицы был грустно обиженным. Закончив мысль на полуслове, он потянулся когтистой рукой к Олегу.       «Не смей! Не трогай его! — мысленно рявкнул Разумовский. Птица резко отдернул ладонь. Он ошарашенно злыми глазами смотрел на Сережу, — Я не позволю тебе его касаться, хоть ты и галлюцинация, но нет. Я помню, чем все это закончилось. Я видел.»       Разумовский развернулся, прикрывая за собой дверь в комнату с Олегом, чтоб не мешать его сну. Почти дойдя до кухни, через которую был проход в прихожую, перед Сережей выскочил Птица. Он напугал его, как и до этого, когда он изводил Сережу. Доверие трещало по швам.       «У нас, вроде как, договор. Не забыл, голубок? Или твой оживший парень все меняет? — глаза Птицы горели желтым, а на губах играла саркастичная улыбка — Не забывай, мы одно целое. И если ты не хочешь жить мирно, делить все пополам, то смею напомнить — я превращу твою жизнь в сущий ад!»       «Да, мы одно целое. Я помню, я помню это каждую секунду. Незачем напоминать об этом постоянно. Про договор я тоже помню, — спокойно проговорил Разумовский, стараясь даже мысленно не терять самообладания. Тяжело выдохнув, он продолжил, — Мы делим все. Но Олега не трожь. Ни за что не позволю.»       «Ну посмотрим, голубчик. А если твой парень сам захочет меня «тронуть»? — Птица многозначительно поиграл бровями. Прищуренные глаза и улыбка не говорили ни о чем хорошем, — помни, все мои желания — это твои желания тоже. Так что я на милость тебе тружусь.»       «Прекрати, — немного обиженно подумал Сережа, проходя мимо Птицы, идя в сторону прихожей. Вещи, всё-таки, стоило повесить. — Хватит, не парень он мне. Олег — семья.»       «Хм, ну, зачастую парни превращаются в семью. У вас все не как у людей.» — опять с усмешкой хмыкнул Птица.       «Он не такой!»       «Он не такой? Сереженька, он ни черта не помнит, но тебя узнал по прическе? Серьезно? — Птица неустанно жестикулировал, а Сережа просто не успевал следить за его руками. — Господи, вы знаете друг друга с детства. И скажи мне, пожалуйста, вот ты слепой?»       «Эмм… вроде нет, — такой бурной реакцией Птицы, Сережа был озадачен, слишком неожиданно, — Ну, вот он меня и узнал, потому что мы знакомы уже очень давно. Да и…»       «…я был влюблен в него всю юность, — пародируя Сережу, произнес Птица, — Ну же! Давай, признайся хоть мне.»       «Прекращай», — Птица наседал и давил на больное, Сережу это начинало раздражать, а Птицу веселило.       «Голубчик ты мой, я в твоей голове, и я всё знаю, — нахально протянул Птица и взял Разумовского за узкий подбородок, притягивая ближе и продолжая полушепотом, — …я знаю наш маленький грязный секрет…»       — Замолчи, — твердо и резко сказал Сережа, теряя самообладание. Он смотрел абсолютно серьезно прямо в нахальные желтые глаза.       «Хорошо, хорошо, голубчик», — Птица отпустил Сережу и присел на кухонный стол, выставляя руки пред собой.       «И перестань меня называть «голубчик,» — Сережа показал кавычки пальцами и постарался воспроизвести интонацию Птицы, но, судя по раскатистому смеху, у него плохо получалось. Сережа направился в сторону спальни, где все это время лежал Олег.       «Хорошо, Голубчик.» — донеслось вслед Сереже, когда он уже прошел в другую комнату.       Зайдя в комнату, Разумовский пропустил слова, брошенные Птицей, мимо ушей и прямиком направился в сторону Олега. Подойдя поближе, Сережа заметил, что спал Олег не спокойно. Он вертелся, зажимал в кулаках то штанину, то одеяло, то простынь, в общем, первое, что попадалось под руку.       Сережа сразу же пошел проверять температуру Волкова. Он решил, что Олега опять бросило жар. Однако дотронувшись до его головы, Сережа не ощутил повышенной температуры. На всякий случай он проверил себе температуру таким же способом, а затем вновь Олегу. Сравнивая оба раза, он удостоверился, что температуры нет, и Волкова просто мучают кошмары.       Сережа знал каково жить с кошмарами, он слишком долго не расставался с ними, и сейчас он просто не мог бросить Олега с ними наедине. Он присел поближе к изголовью и погладил Олега по волосам. На удивление те оказались безумно мягкими и шелковистыми, Сережины волосы такими не были. Он продолжал гладить и негромко напевал песню из прошлого. Олег любил те вечера, когда они садились и пели песни под старенькую гитару. Правда у Сережи никогда не получалось так хорошо, как у Олега. И, вроде, с того времени прошло очень много лет, но он до сих пор помнит наизусть тексты, даже если бы ему в руки дали гитару, он бы, может, сумел воспроизвести пару аккордов, но не более. Сережа все помнил и очень скучал по тем временам, когда все было в разы проще, и единственными проблемами в жизни были любовь, сессия и внезапная армия. Разумовский временами жалел, что перед отъездом Олега так ничего тому и не сказал. И сейчас, оказавшись посреди Венеции, гладя эти мягкие волосы и напевая любимую Олегом «Арию», он безумно сожалел.       Волков перестал метаться по кровати и немного успокоился, присутствие Сережи помогало. Ранее преследовавший его кошмар растворялся в новых образах, гораздо более светлых. Кроваво-красные оттенки приобретали золотые отблески и растворялись в свету. Темнота, пронизывающая своим холодом, начинала греть, и уже не хотелось сбежать подальше, становилось теплее. Демонические образы растворялись в этом свете и теплоте, рождая что-то новое. Или забытое старое. Бесформенное нечто начинало обретать силуэт, и вот уже перед ним стоял тот самый мужчина, которого Олег встретил сегодня. Его волосы в разы длиннее, а глаза счастливей. Чудесная картина: песни под гитару, гомон и заливистый смех. Потом картина сменяется другой, более мрачной, но в ней опять же присутствует тот парень. Однако теперь тот расстроен и ругается, во сне до Олега доходит небольшие отрывки разговора. Армия, будущее, мы. Кто же этот человек для него? Почему все в его жизни связано с ним? Олег уже находится на периферии сознания, когда песня прекращается. С нею заканчивается и те видения-воспоминания, он приоткрывает глаза и видит, как Сережа встает с постели. Он опечален, и от этого Олегу тоже грустно. Он не хочет, чтобы Сережа уходил.       — …Останься… — прохрипел Волков, беря Сережу за руку, он открывает глаза и смотрит на стоящего напротив, –… не уходи…       — Хорошо, но ты спи, — немного переждав, спокойным тоном говорит Сережа. Он присаживается обратно к Олегу.       — …Договорились, — поспешно кивает Олег, и немного опосля добавляет, — а ты не мог бы ещё спеть? Ты очень красиво поешь.       — Да, а ты спи, — после слов Сережи, Олег вновь закрыл глаза.       Разумовский вновь запел, и снова «Арию», другие песни в голову просто не приходили. Вся молодость прошла под их песни. Сейчас он вместе с Олегом вспоминал те подростковые и студенческие годы. Правда каждый по-своему.

***

      За окном раздавалось пение птиц, и лучи солнца начали попадать прямо на лицо Сережи, заставляя того проснуться. Ночью, под песни, он так и не понял, как уснул. Как оказалось, спал он на руке Олега и, по всей видимости, тому это вообще не мешало. Он осторожно выбрался с руки Волкова, стараясь не разбудить того. Сергей поспешил к выходу из спальни и тихим шагом пошел к холодильнику. За вчерашний день у него во рту ничего не было кроме воды, и сейчас безумно хотелось есть. Не важно что. Разумовский с нетерпением открыл холодильник и начал по-хозяйски рыться в поисках съестного. Увиденное в холодильнике на секунду повергло Сережу в шок. Там лежало несколько свертков с сыром и мясом, а под ними хлеб. Точнее небольшие булочки, но не это важно. Олег держал хлеб в холодильнике, немыслимо. Даже такого психа, как Разумовский, это вводило в ступор. Он осмотрел холодильник на наличия еще каких-нибудь диковинок, однако дальше хлеба не зашло. В холодильнике было не густо. Быстро определившись, Сережа выудил маленькую булочку, а к ней пару ломтиков сыра. Сделал из этого бутерброд. Параллельно Сережа думал, как бы побыстрее отсюда уйти, пока Олег не проснулся.       Положив булку в рот, он пошел в прихожую. Сережа достал свою куртку и пока он ее надевал, его начала съедать изнутри совесть. Он не мог просто так уйти, ничего не сказав. Было принято решение оставить записку, но вставал тогда вопрос — на чем? Бумаги под боком он не видел нигде.       Осмотр начался с прихожей, и тут ничего даже близко похожего на бумагу не было. Тогда Разумовский перешел сразу на кухню, заходить в комнату к Олегу не очень хотелось. Ему и так не хотелось вновь расставаться, но Сережа понимал, что сейчас Олег не помнит ничего. Но когда воспоминания вернутся, то он, скорее всего, не сможет простить Сережу, не в этот раз. Тут простым «Прости» не отделаешься.       Ручку и кучку пустых листочков Разумовский, на удивление, обнаружил на обеденном столе. Он уселся за него же и, доедая бутерброд, принялся сочинять записку, раздумывая, что писать. Первая записка полетела в сторону урны уже через пять минут, если быть точным минуты три с половиной. Она Сереже показалась слишком сентиментальной и откровенной. Так нельзя. Вторая вскоре тоже оказалась в помойке, как и третья, и четвертая. Листы заканчивались. Разумовский решил писать по существу. Примерно уже под конец, когда небольшая записка почти была дописана, Сережа поднял голову и обнаружил напротив Птицу. Тот с интересом читал, как будто не зная ее содержания.       «Хмм, лиричненько, — многозначительно выдал он, — всё-таки просто поговорить не наш конек, как я понимаю.»       «Хватит паясничать, сиди спокойно.»       И Птица, на удивление, реально замолчал. Сережа продолжил писать и на последней строчке его вновь прервали.       — …Хмм, а сказать в лицо не думал?..       Над ухом позади вновь раздался звук, Сережа посмотрел перед собой, но Птицы там не оказалось. И тогда до Разумовского дошло. Голос не тот. Не было той саркастичности, звонкости. Был хрип. Осознавая это, он медленно повернул голову, ища пути для отхода. Проследив за взглядом Сережи, Олег поставил обе руки на стол так, что Разумовский оказался зажатый между самим Олегом, его руками и столом. Волков смотрел пронзительным взглядом своих темно-карих глаз прямо на Сережу и нависал над ним.       Все это завораживало и пробуждало то щекочущее чувство, о котором Сергей уже давно позабыл.       Разумовский попал.       — …Теперь-то ты никуда не убежишь. Сереж, рассказывай…       Окончательно попал.