Священное животное

Вода в море была странная — непривычно светлая, чистая, у берега без труда просматривались камни и ракушки. Реми сидел и смотрел на них, раскачиваясь, как умалишенный во время приступа, голова его раскалывалась и трещала изнутри, как гнилой грецкий орех, на который наступили каблуком. — Я — Лоу Нуа, сын Ари, Ее Величества, правительницы народа, который вы называете сиренами. Ты — Раймонд Хольдин, правая рука местного самопровозглашенного правителя земель, граничащих с Некроземлями. Пока это главное, остальное ты вспомнишь сам. — Меня зовут Реми. Я возвращался домой из командировки, когда самолет упал. Где остальные? Раскосые глаза не моргали. Реми наконец присмотрелся и понял, почему они кажутся странными — ресницы были длинными, очень густыми, но белыми, как волосы. — Нет других. Есть только ты. Я сам призвал тебя, как мы и договаривались, и со временем ты вспомнишь все. А сейчас я расскажу тебе, что нужно сделать для того, чтобы поймать меня, потому что я уже слышу вдалеке, как тебя зовут. Лоу Нуа — морской змей, его нельзя убить или сковать магией, когда он в своем истинном облике. Когда Лоу Нуа человек, его можно обмануть и побороть, его сердце беззащитно, только когда открыто. Потому, Раймонд, ты расскажешь всем, что в тебя влюбился Лоу Нуа. Попроси колдуна в замке соорудить заклятые оковы — их ты наденешь на меня завтра при встрече, — Лоу Нуа оглянулся, и Реми тоже услышал лай собак вдалеке за скалой. — Слушай же дальше. Я хочу закончить эту войну. Чуть позже, уже после всего, Реми понял, что это было внушение. Слов он так и не вспомнил, знал только четкое указание — к кому идти, что говорить, что делать. И когда Лоу Нуа поднялся и бросился к воде, Реми от суеверного, древнего ужаса испытал озноб во всем теле — в волнах мелькнула серебристая чешуя и бок чего-то большого и длинного, с острым плавником. К Реми сначала подбежали собаки, а затем люди в необычных, точно спертых из музея средневековья нарядах. Помогли ему подняться, и он снова уставился на свои ноги в сапогах с пряжками. Совершенно дурацкие сапоги. — Господин, мы думали, вас уже чайки заклевали! — воскликнул мальчишка в берете с пестрым пером. — Как вы себя чувствуете? Вы можете идти? — Да, вполне, — произнес Реми, делая пару шагов на пробу. — Вы упали с лодки, а потом вас что-то утянуло к скалам, как мы все перепугались! Я говорю, что это было течение, водоворот, а Гульц говорит, что сирены, хотя какие сирены могут быть днем, правда же? О, Богиня, какое счастье, что вы не утопли! Реми шагал, облепленный со всех сторон мокрой одеждой и окруженный людьми, орущими, как голодные бакланы, — или бакланы не умеют орать? — а в голове вертелось «…статистических данных возможности наступления и периодичности возникновения опасностей, следствием проявления которых может быть страховой случай… Магические символы, нанесенные кровью хозяина на ошейник из мягкой кожи… Степень вероятности наступления страхового случая служит основой для установки страховых тарифов, ставок премии, скидок и надбавок к ним и, следовательно, влияет на устойчивость операций страховой компании и ее финансовую стабильность… Зола из жженых костей и молочных зубов, смешанная на воде из болота…» Упав на колени, Реми сжал виски пальцами и застонал. Люди засуетились, подхватили его под локти и проволокли к видневшемуся впереди замку за каменной стеной. Тут он потерял сознание повторно, и в бессознанке ему снова, как тогда, в детстве, привиделся закуток в грязном и темном передвижном вагончике, как он потом называл этот дом на колесах. Вагончик был разделен на две половины ширмой с нехилыми такими, отвратительными дырами, которые кто-то большой и взрослый иногда штопал. Кто — этого он не помнил. Но это место он любил — тут было уютно, тут никто их не трогал. Их было пятеро — он сам, две девчонки постарше, сестры-двойняшки, совсем маленький мальчик, лет четырех, вечно голодный и больной, и светловолосый мальчишка, которого Реми почему-то постоянно гладил по голове. От него пахло чем-то тоскливым, родным. Как… морем. — Очнулись? — деловито поднял брови старикан в черном балахоне, затем прислонил к груди Реми смешную дудку. — Дышите. Не дышите. Дышите. Вы здоровы. — Какие у вас, однако, прогрессивные методы исследования, — хмыкнул Реми. — Ничего не понял, что вы сказали, — признался «доктор». — Вы нахлебались воды, повредились головой. Вам надо побыть в постели до конца дня, выпить вина с водой и отужинать нежирной пищей. Я прикажу приготовить вам рыбу с овощами. Обязательно рассосите кулюбисов, они приведут вас в чувство. — Я по девочкам, извините, можно только рыбу? — Ох, Раймонд, все время забываю, какой вы шутник. Хорошо, значит, только рыбу. Чуть позже я пришлю прислугу с обтираниями. Его Высочество навестят вас перед сном. Как только старикан вышел, Реми вскочил и приблизился к зеркалу в углу комнаты. И все происходящее тянуло бы на дурацкий розыгрыш, если бы не то, что он увидел в отражении — там, в одних белых кальсонах, в которые его переодели, стоял мужчина, которому было за тридцать, хотя самому Реми было меньше. И глаза у него были не светлые, и волосы не русые, и родинки у носа не было. И тело не такое крепкое, и плечи не такие широкие. В зеркале точно был не Реми. Он похлопал себя по щекам, ущипнул за шею, куснул кулак, но отражение не исчезло, только скривилось от боли. Реми метнулся к узкому окну, свесился из него по пояс и охнул — внизу, на расстоянии нескольких этажей, располагался двор со снующими туда-сюда людьми, чуть левее виднелся сад, какие-то строения явно хозяйственного назначения, конюшня — оттуда выводили двух лошадей, справа — тоже строения, уже жилые, а за ними темной полосой — море. Реми сделал несколько шагов назад, споткнулся, упал на кровать. Что там говорил этот белобрысый? Как назвал его — Раймонд Хольдин? Имя, произнесенное вслух, сработало, как подобранный к замку шифр, и воспоминания единой глыбой навалились на него, вынуждая скулить от адской головной боли, но вскоре их удалось кое-как разложить по порядку. Раймонд Хольдин — лучший друг, правая рука, почти брат Омину Второму. Был женат, убил жену, задушив ее во сне, потому что приревновал к кому-то из гостей. Похоронил в родовом склепе, но любит ее до сих пор, хотя слухи о том, что с Раймондом лучше не ложиться в одну постель, если не хочешь синяков и выбитых зубов, ходят по всем ближайшим городам, включая, разумеется, тот, в котором он сейчас жил. Охота, пьянки, бабы, охота, пьянки, люди, люди, люди… В Реми точно впихивали хронометраж чьей-то жизни как тающее мороженое из огромной банки, и проглотить еще нужно было невообразимо много, учитывая, что воспоминания о своей, настоящей жизни никуда не исчезали, только утрамбовывались новыми. Сидя у кровати и обхватив голову руками, Реми плакал, как маленький — так у него болела голова, и он боялся, что еще чуть-чуть, и сойдет с ума. Он вспомнил ту жизнь, которую прожило это тело, во всех подробностях, но не прочувствовал — как фильм посмотрел. Он теперь знал, где искать колдуна, знал, что должен делать и зачем: между жителями города и сиренами не первый год шла война. Как именно она началась, он пока не понял, но ночью никто не выходил из домов, потому что по городу свободно бродили морские твари, называемые сиренами, и поджидали добычу. Днем твари не высовывались из воды, а вот ночами здесь, особенно в первый год, творилась настоящая бойня. Люди пытались с ними биться, но как побороть змея в броне из чешуи, которую не брало никакое оружие? Маги ненадолго остановили набеги, но после того, как передохло много тварей, — их находили потом на берегу — сделалось только хуже. И ухудшалось с каждым днем, поскольку начали страдать рыбаки, которых утаскивали в воду и посреди дня. Раймонд по поручению Его Величества и отправился в море затем, чтобы убедиться в этом лично и доложить обо всем, что происходит, но пострадал сам. Не дожидаясь, когда Его Высочество явятся с визитом-допросом, Реми направился к колдуну. Впендюренная в его голову информация давала понять то, что в этом мире, где он очутился, местная знать, владелец любого крупного клочка земли мог провозгласить себя королем, что и сделал Омин Первый, ныне покойный отец Омина Второго. Мир был незнаком, неуютен, пугающ, но сказанные напоследок слова белобрысого держали его сейчас на плаву: «Сделай, как я велю, и тогда вернешься домой». В ситуации, когда не знаешь, что делать, но есть четкое указание, как именно следует действовать, Реми даже не искал других путей — все это должно было закончиться, как ночной кошмар, и поскорее, чтобы он потом вспоминал с усмешкой, в каком диком ужасе метался по путанным коридорам замка, разыскивая обиталище колдуна. Когда же ему наконец это удалось, Реми вошел, осмотрелся и произнес, глядя в неожиданно молодое лицо девушки в простом темном платье: — Мне нужны оковы, способные… Подчинять. Которые не дают использовать магию. — Блядский ты мудак! — вдруг обратилась к нему девушка. — Ты что, забыл, как от меня по морде получал? В мозгах что-то щелкало, готовое выдать новое воспоминание, но пока его не возникало, и Реми щурился болезненно и жалобно. Поскорее бы это все закончилось. Поскорее бы проснуться.