Священное животное

Давным-давно, во времена первых рыцарей, драконов и большой воды, когда реки были шире и еще не обмельчали, за море перебралась из края болот и топей семья некромагов, но не совсем обычных — магией они не занимались и мертвых не воскрешали. Жили тем, что пошлет земля и море, ходили в лес, обменивали сыр, молоко и масло на крупы и соль — в общем, неплохо жили. До поры, пока не пришел в те земли Омин Венценосный и не построил крепость у берега, защищенную скалами, и не случилась беда, не сорвалась с тех скал его жена, носящая во чреве наследника. Омин Венценосный чтил Богиню, воздавал ей подаяния, но Богиня не могла вернуть умерших, а вот кое-кто, живущий у леса, мог, только не возжелал. — Мы поклялись на своей крови не беспокоить царство вечного сна, — пояснил ему глава семейства. — Отступники мы. Не жди помощи. Как ни прельщал его Омин дарами, как ни обещал безбедную жизнь до старости и почет в поколениях, но не смог убедить его, и тогда, рассвирепев, приказал убить всех и сжечь дом. Было их шестеро — мать, отец, старуха-бабка, две сестры и брат, который ушел на охоту из отчего дома, а вернулся к пепелищу. И воззвал он темному богу, и тот откликнулся: — Докажи, что хочешь быть во тьме, и я дам тебе забвение. В ту ночь город поразил страшный мор и язвы, но это было еще не все — бог обещал ему не только забвение, но и исполнение мести: предки и потомки Омина должны были страдать до седьмого колена, только нужно было дождаться, когда вернется на небо звезда, проходящая по нему раз в сотни лет и принесет на хвосте силу всех мертвых, что отдали душу в ее появление. И тогда приказал он похоронить себя под землей и не будить до того мига, пока не загорится звезда — спать ему предстояло долго.

***

У Реми не было в планах становиться кротом или землеройкой, но ему пришлось отгребать — руками! — кучу земли, что мешала пройти ему дальше по тоннелю. Он не знал, что будет делать, когда разгребет, потому что протискиваться по ходу без факела тоже не собирался, но рыл с упорством чешского кротика Кртечека, который мог все — и ходы копать, и «видак» включить, и роды принять. Если мог Кртечек, то Реми уж тем более, и вскоре убедился, что сможет пройти в лаз, если пригнуться. Можно было дождаться помощи, но в нем вдруг взыграло любопытство. Если там, дальше, что-то было, и раз уж он оказался так близко, почему бы не посмотреть,  что именно там прячется? Вряд ли что-то опасное, иначе бы Лоу Нуа не стал оставлять его одного. Да и сам он не королевская доченька нежного возраста, а взрослый и сильный мужик, постоять за себя точно сможет. — Прикольно, — произнес он, когда от стены рядом отлепился зеленый огонек и замелькал впереди, то забегая далеко и давая понять, что там еще одно помещение, то возвращаясь и ожидая, пока человек наконец решится идти за ним. Реми сделал несколько шагов, принюхался — пахло застоявшимся воздухом и старой, горькой плесенью, но каменное ложе, обнаруженное им в центре помещения, было сухим и не тронутым сыростью. На нем, сложив руки на груди, одетый во все черное, лежал мужчина, и если бы не слой пыли на одежде, то сложно было представить, что лежит он давно — кожа белая, чистая, губы не бескровные и длинные седые волосы — или, быть может, темного пепельного оттенка, что трудно было рассмотреть в мерцающем свете светляка, — тоже смотрелись вполне живыми. Насчет глаз нельзя было ничего сказать — на них была повязка, плотная черная лента. Составляя дневник с указаниями для собственных потомков и давая дельные советы по части правовых отношений, Реми выделил бы целый десяток страниц с просьбами не лезть туда, куда трудно попасть и уж тем более не трогать спящих на каменном ложе незнакомцев. Но сейчас, заметив в ладони мужчины сложенную бумажку, он потянул за ее край. — «Произнеся это вслух, ты только что разбудил меня», — проговорил он шепотом и вскинул голову, замечая, как дергается мизинец на руке с чернеными перстнями. Следом шевельнулась рука, с одежды осыпалась пеплом пыль, и мужчина, медленно сев, как в черно-белых фильмах садились в гробах носферату, повел плечами, разминая их и безошибочно поворачивая голову в сторону отошедшего к стене Реми. — Звезда уже взошла? — прозвучал в тишине сиплый, надломанный, как свернутая в ком колючая проволока, голос. — Еще даже не стемнело, — собравшись с духом, ответил Реми. — Или вы про какую-то определенную звезду? Мужчина, сложив пальцы в замок, хрустнул ими, затем настала очередь шейных позвонков, а потом он поднялся, и выяснилось, что роста в нем столько, что высокий и крепкий Реми казался рядом подростком. Проснувшийся был худым, но способность занимать собой пространство имел завидную — как паук-сенокосец. — Годы идут, а малоумных и убогих меньше не становится, — вздохнул он, и Реми показалось, что сквозь повязку проступают красные точки — зрачки. — Кто ты? — Раймонд Хольдин, — Реми замялся, понимая вдруг, что забыл свой титул. — Аристократ. — Аристократ, — повторили в ответ задумчиво. — Хоть в чем-то повезло. Рад знакомству, Раймонд. Мое имя Ярл. Реми повезло, что Лоу Нуа привел подмогу довольно скоро, иначе долго молчание и застывшую на лице полуулыбку Джоконды своего визави он бы не выдержал. Когда им помогли выбраться, вся королевская свита окружила его, как гончие кролика, требуя подробностей «столь опасного и занимательного приключения», и Реми бубнил что-то, оглядываясь на Ярла, который, стоя в стороне, крутил головой, поворачивая лицо к солнцу. На свету седые волосы оказались действительно пепельными. Седина такой быть не могла. Дамы держались от него на расстоянии, шарахаясь, как от чумы, пока не прискакал Его Величество и не попросил дать объяснение, что тут происходит. — Меня зовут Ярлига, — протягивая руку, размеренно произнес разбуженный. — Я помню, что болел — у меня была сонная болезнь, и лекарь предупреждал, что я могу однажды уснуть на несколько лет и меня могут посчитать умершим. — Сонная болезнь, у него сонная болезнь! — испуганно и восхищенно зашептались дамы, и Омину пришлось цыкнуть, чтобы вставить свое слово: — Но это очень старые склепы, любезный! Сколько же лет вы спали? И почему тогда не состарились? — Я из рода магов, — ответил Ярл, смотря в упор на Лоу Нуа — смотрел бы, если бы не повязка. — Кое-что умею, в том числе секрет молодости храню и оберегаю, как кованый ларец на семи замках, а ключей нет, ключи обронены в топях, где живут одни мавки и кикиморы, что пьют кровь младенцев по ночам и сосут молоко у коров. Но если выйти в полночь в поле да собрать вечернюю росу… Реми очнулся от морока, когда они уже ехали обратно к замку, и Ярл, сидя в седле с головорезом из охраны Омина, продолжал что-то рассказывать тому тем же убаюкивающим, мерным тоном. — Что это было? — спросил Реми у Лоу Нуа, растирая ладонью слипающийся от дремоты сначала правый, затем левый глаз. Лоу Нуа усмехнулся: — Это был Ярл. Он еще не то умеет. Как видишь, никто даже не вспомнил легенду о мертвецах, а Его Величество еще и пригласил его «погостить», раз уж так вышло. Своего дома-то у него точно теперь нет. — Что за легенда? Лоу Нуа скосил глаза на едущего слишком близко придворного пажа: — Расскажу тебе вечером. Про Ярла ему рассказывали еще в детстве, мать любила пугать его историями о том, что если он будет ходить к людям, то проснется тот, кто не спит, и вернет к жизни всех тех, кто жил в его время — всех, кого забрал погост, степные снега и море. Даже обглоданные рыбами киты и чудовища со дна, которые иногда отрывают головы акулам. Для Лоу Нуа эти истории были реальностью, но познакомившись с людьми, он узнал, что они считают это все страшными байками, что так любят рассказывать темными ночами у костра. Склепы на земле Омина были забыты, к ним ходили только некромаги из местных, чтоб напитать силой предметы и вызвать фамильяра для гнусной работенки, но и они не верили в глубине души в то, что под их ногами находится могила с живым покойником. Когда в одну из них провалился Раймонд, фраза Лоу Нуа была шуткой — и кто же знал, насколько прав он окажется. Потом уже, сидя за ужином, он подумал, что это все не случайности — то, что они отправились на охоту именно в этот день, в это место, а Раймонду еще и приспичило создать себе проблемы на ровном месте. Всему королевству создать. Свои опасения по поводу предстоящего Лоу Нуа высказал Раймонду лично, как и обещал: — Он должен был проснуться, когда вернется звезда, что горела над полем битвы на месте, где еще не было Гредагона. Когда она вернется, он заберет ее силу, чтобы поднять всех мертвых, что жили при нем, и вместе с ними восстанут предки нашего короля и больше не найдут покоя. Они будут жить вечно, испытывая страдания и желая вернуться в могилу, но не смогут. Представляешь, сколько их? Это больше, чем все мы, ныне живущие на землях Омина. — Так я же его, получается, раньше разбудил, — произнес Раймонд, расстегивая пряжки на ботинках и с удовольствием отбрасывая их. — Мало ли, когда там эта звезда нагрянет, может, лет через двести. — Согласно предсказаниям — через тридцать четыре дня. — Мда… Ну ладно, допустим, так оно все и произойдет и мертвые восстанут. Ну что ужасного? Будут шляться по улицам, ходить туда-сюда, максимум, всех раздражать. И все. — Мертвые ужасны тем, что ненавидят живых, — Лоу Нуа поднялся с кресла, в котором сидел, чтобы поднять с пола отлетевшую пряжку. — Они озлоблены и опасны, потому что сами никогда уже… Наклонился он вместе с Раймондом, потому они стукнулись лбами, да так больно, что звук получился громким, а в голове зазвенело. Лоу Нуа схватился за лоб, а Раймонд почему-то расхохотался: — Видел бы ты свое лицо! Зачем полез? — Чтоб не наступить и не воткнуть иглу в ногу! Ты бы все равно забыл про нее! Раймонд, взяв его за плечи, развернул к себе, присмотрелся к проявляющемуся синяку, щурясь, а к Лоу Нуа снова вернулось недавнее ощущение — хотелось растечься у него на руках, как карамель на солнце. — Можем попросить у Торы мазь, если болит, — сказал Раймонд, и Лоу Нуа поспешно отступил к двери, поясняя, что ему пора к себе в комнату. Он быстро шагал по коридору, сжимая в руке край плаща, и вспоминал слова матери о том, что земные мужчины особенные — рядом с ними всегда жарко, не то, что вечно холодные сирены, которым жажда чужого тепла была неведома. Лоу Нуа всегда был близок к людям именно тем, что хотел этого тепла, но только начинал понимать, сколько тревоги это может принести.