Они успели вернуться в Умм эль-Джимал до прихода бури. Свет померк, превратившись в сплошную мутную оранжевую пелену. Ветер, усиливаясь, гнал по руинам пыльные вихри. Управляющий и ассистенты уже уехали, заперев офис и оградив здание, чтобы уберечь его от приближающегося шторма.
Леви еле слышно матерился. Эрвин не понимал ни единого слова, но чувствовал его сильное раздражение.
— Тут поблизости есть еще какая-нибудь деревня, в которой мы можем переждать? — осторожно спросил он Леви.
— Ни одной, до которой бы успели доехать.
Сидя за рулем лендровера, Леви хмурился, глядя, как буря неумолимо приближается к ним. Он не выглядел обеспокоенным — лишь раздраженным, и Эрвину очень хотелось быть таким же невозмутимым. Огромная туча песка вырастала из-за горизонта, и Эрвин совершенно не представлял, чего ждать дальше.
Будто бы прочитав мысли Эрвина, Леви вдруг начал действовать. Перегнувшись через сиденье, он начал собирать коробки и мешки.
— Хорошо, — спокойно сказал он, — останемся здесь. У меня есть ключи от подсобки. Переночевать сможем. Так, возьми-ка вот это…
— Думаешь, она продлится всю ночь? — спросил Эрвин, принимая из его рук большой вещевой мешок.
Поморщившись, Леви косо взглянул по сторонам. Наклонив голову, он выглянул, пытаясь рассмотреть надвигающуюся тучу.
— Да. А, может, и нет, — ответил он, пожав плечами. — Давай, пошли. И вот это еще возьми, — сказал он, стаскивая свою куфию и передавая ее Эрвину. — Замотай лицо, а то песок сильно хуярит.
— А ты что… — начал Эрвин, но Леви выскочил из машины, захлопнув дверцу еще до того, как он закончил говорить.
Выйдя из лендровера, Эрвин ощутил, как загустел от песка воздух. Даже сквозь ткань пыль забивалась в рот и нос. Пройдя всего несколько шагов до подсобки, он ощутил, как слезятся глаза.
— В порядке? — спросил его Леви, когда он вошёл вовнутрь.
— Да. Думаю, все нормально, — кашляя, ответил Эрвин.
— Хорошо. Будь здесь.
Леви вышел, оставив его, трущего глаза из-за попавшего в них песка, подготавливать место для ночевки. Подсобка была простой, сложенной из шлакоблоков, с одним окном. Несмотря на всю незамысловатость, она была хорошо защищена от непогоды. У одной стены были сложены инструменты, у другой — ящики с образцами находок. В углу обнаружилась грязная раковина: судя по всему, в ней мыли кофейник. Еще был стол, заваленный планами и обрывками миллиметровки, да одинокий стул. Эрвин щелкнул выключателем, зажигая тусклую лампочку, свисавшую с потолка.
Буря, догнав, теперь шумела прямо за стеной. Выглянув в окошко, Эрвин едва рассмотрел машину, руины же полностью скрылись в плотном вращающемся потоке песка. Ветер яростно ревел, превращая оранжевую пыль в густой темный туман.
Леви не было всего несколько минут, и Эрвин уже начал волноваться, когда тот весь в пыли вдруг вернулся, таща на себе пару рюкзаков и канистру с водой. Он слегка приоткрыл дверь — немного, только чтобы проскользнуть внутрь, — впуская глухой рев ветра.
— Все хорошо, — заявил он. Это не было вопросом, но Эрвин все равно кивнул.
Сложив рюкзаки и канистру в углу, Леви направился к раковине.
— Здесь можно умыться. Воду из-под крана не пей, она грязная, — сказал он, останавливаясь около раковины. Поморщившись, он смотрел на нее с явным раздражением.
— Тц. Фу, блядь. Сколько раз я говорил этому немытому отродью…
Следующие пять минут Леви, яростно бормоча что-то на арабском себе под нос, оттирал раковину от грязи. Эрвин с интересом наблюдал за ним, размышляя, что это за «немытое отродье». Он подозревал, что это нелестное прозвище относится к практикантам и рабочим-волонтерам. Однако, кем бы они ни были, Эрвин не хотел бы оказаться на их месте при следующей встрече с Леви.
Отчистив, наконец, раковину, Леви стянул через голову рубашку и принялся мыться. Эрвин ощутил, как его интерес сменился каким-то новым чувством. От вида склонившегося над умывальником Леви, от того, как перекатывались мышцы у него на спине, у Эрвина пересохло во рту. Тело Леви было небольшим, компактным, жилистым и мускулистым с широкими плечами и узкими бедрами. Он наблюдал за тем, как Леви смывал грязь с лица и шеи, как откидывал назад голову, плеская в лицо воду из пригоршней. Пальцы Эрвина невольно дернулись. Он почувствовал, как кровь отлила от головы, устремляясь несколько ниже, к другой части тела. Леви в последний раз плеснул водой в лицо и, наполнив раковину, опустил в умывальник всю голову, вымывая песок из волос. Выпрямившись, он потряс головой, словно собака, разбрызгивая вокруг себя капли. Вода падала с его волос, стекая вниз по спине, оставляя мокрые дорожки на покрытом попавшей под одежду пылью теле. Слив грязную воду, Леви принялся отмывать тело, старательно оттирая руки и плечи и даже каким-то образом умудряясь стирать дорожки грязи, змейками спускавшиеся по его спине. Эрвин понимал, что откровенно пялится на него, но был не в силах отвести взгляд. Ему казалось, что он окаменел, все мысли о буре разом ушли из головы. Он был настолько увлечен, что не отвел взгляд даже после того, как Леви, выключив воду, подошел и вдруг опустился у ног Эрвина на колени. Эрвин отшатнулся, запоздало понимая, что Леви попросту копался в одном из рюкзаков, принесенных из машины.
— Твоя очередь, — сказал Леви, доставая чистую рубашку.
Эрвин неподвижно стоял, наблюдая, как вода стекает с волос Леви, прокладывая дорожки вниз по шее к ямочкам у ключиц.
— Что? — переспросил он. Дыхание перехватило, он едва мог говорить.
Взгляд и выражение лица Леви намекали, что он разговаривает с идиотом.
— Мыться, — терпеливо пояснил он. — Ты весь в грязи. Вы же моетесь там, у себя на родине?
— Ой, да. Извини.
Уже не в первый раз Эрвин отметил про себя способность Леви смотреть на него сверху вниз, даже не смотря на то, что он был на добрую голову ниже Эрвина, да и вообще прямо сейчас стоял перед ним на коленях. Эта мысль помогла ему выйти из оцепенения.
Подойдя к маленькому умывальнику, Эрвин ощутил смущение, но Леви, занимавшийся распаковкой вещей, упорно его игнорировал. У Эрвина не было с собой сменной одежды, поэтому единственное, что ему оставалось — это вытряхнуть песок из своей уже поношенной рубашки. Смывая пыль и пот с тела, он ощущал, как холодная вода возвращает ему самообладание.
К тому моменту, когда Эрвин, насколько это было возможно, смог отмыться, буря уже немного затихла. Кромешная тьма сменилась тусклым оранжевым сиянием, но внешний мир за окном подсобки все еще был окутан клубящейся завесой пыли и песка. Леви разжег маленькую газовую горелку в углу комнаты и теперь, сидя у стены, ждал, когда закипит чайник. Рядом с горелкой были аккуратно разложены разнообразные консервные банки, а у стены лежало что-то, напоминающее свернутый спальный мешок.
— Ты хорошо подготовился. Это все было в машине? — спросил Эрвин, удивленно вскинув брови.
— Да, — ответил Леви, — в ней я храню всё снаряжение.
Не обращая внимания на происходящее вокруг, Леви продолжал возиться с горелкой, еле слышно мурлыкая что-то себе под нос. Время от времени до Эрвина долетали обрывки его слов.
— Помочь тебе? — предложил он, но Леви отрицательно помотал головой.
Присев у стены, Эрвин наблюдал, как умело и практично Леви готовил простой ужин. По выражению лица Леви было тяжело понять, как он отнёсся к их незапланированной ночевке — так хорошо он скрывал свои эмоции. Эрвин же чувствовал что-то странно успокаивающее и обнадеживающее в присутствии этого человека.
Расположившись на полу, они поужинали рисом, бобами, оливками и оставшимися с обеда лепешками, запивая всё горячим сладким мятным чаем. Буря снаружи почти затихла, но песок все еще залетал в щель под дверью, веером рассыпаясь по полу комнаты. Они ужинали в тишине, нарушенной лишь раз словами благодарности Эрвина. Когда с ужином было покончено, странное оранжевое сияние снаружи превратилось в обычную, такую знакомую темноту надвигающихся сумерек.
Распаковав спальный мешок, Леви расстелил его у стены и присел на один край. Эрвин в нерешительности замер у заваленного бумагами стола. Ему почему-то казалось неправильным занимать единственный стул, пока Леви сидел на полу. Но и сесть около него на расстеленный спальный мешок он стеснялся — даже не смотря на то, что только что они ужинали, сидя рядом на голом полу. Леви же, казалось, было абсолютно плевать на такие мелочи.
— Сядь, не маячь, — сказал Леви, похлопав ладонью по свободному краю спального мешка.
Уняв опасения, Эрвин присел рядом с ним. Его колени громко хрустнули.
— Тебе сколько лет, старик? — не скрывая насмешки, спросил его Леви.
— Тридцать восемь, — с сожалением ответил Эрвин, потирая колени, — извини, я не привык сидеть на полу.
— Тц, — цокнул языком Леви. — Слишком много сидишь в кабинете. Тебе стоит чаще выбираться на улицу.
Эрвин хотел было запротестовать, но вовремя осознал, что Леви, вообще-то, прав. Несмотря на на всю усталость и боль в мышцах, проведя день на ногах, он снова чувствовал себя по-настоящему живым. Это ощущение не посещало его последние несколько месяцев. Эрвин не совсем понимал, в чём же причина: в столь радикальной смене обстановки или в его спутнике?..
— Да, ты прав, — покорно согласился Эрвин, — мне нужно больше двигаться. Выбраться сюда было хорошей идеей, и я рад, что согласился.
Наклонившись, Леви перетащил небольшой рюкзак себе на колени и достал из него бутылку арака. Взяв маленькие чашки, из которых они пили чай, он плеснул в них немного воды и долил сверху алкоголь. Острый запах аниса наполнил комнату.
— На, — сказал он, протягивая Эрвину чашку. — Для твоих старых костей.
— Я не настолько старый, — надувшись, отозвался Эрвин, с сомнением глядя на странную молочно-белую жидкость в чашке. Отпив глоток, он закашлялся от остроты аниса, растекшейся по его горлу. Напиток не был противным, и уже следующий глоток принес Эрвину удовольствие, теплом разливаясь по всему телу.
— А тебе сколько лет? — спросил Эрвин, пытаясь нащупать оборвавшуюся нить разговора. Его очень интересовал этот вопрос. На первый взгляд Леви могло быть сколько угодно: от слегка за двадцать до хорошо за тридцать. Резкие черты лица и маленькая фигура делали его обманчиво молодым, но глубокие тени, залегшие под глазами, говорили о том, что он значительно старше, чем могло показаться.
— Ну, я не такой старый, как ты, — ухмыльнувшись над чашкой, отозвался Леви.
Этот ответ лишь распалил интерес Эрвина, и он решил зайти с другой стороны:
— Откуда ты?
— В смысле? — Леви, казалось, был искренне озадачен этим вопросом.
— Где ты родился? — пояснил Эрвин.
— А это важно? — ответил Леви, слегка нахмурившись. — Там, где я есть сейчас.
Их разговор то затихал, то вновь разгорался. Леви не собирался делиться деталями своего прошлого. На вопросы он отвечал односложно, порой и вовсе переадресовывая их обратно Эрвину. Леви искусно вытягивал из него информацию, и к моменту, когда Эрвин допивал вторую порцию арака, Леви уже знал, где Эрвин родился и вырос, что его отец погиб, когда Эрвин был еще ребенком, что у него нет братьев и сестер, что он всегда хотел собаку, но разрешили ему только золотую рыбку, в каком университете он учился, что сначала он изучал химию, но потом заинтересовался археологией, что он был помолвлен, но разорвал отношения, что жил один и что у него был старенький автомобиль, отказывавшийся заводиться в холода.
— И жены у тебя нет, — добавил Леви, остановив на Эрвине пристальный взгляд серых глаз.
— Нет, — медленно подтвердил тот.
Эрвин не стал задавать встречный вопрос. Ему не хотелось получить ответ. Но тот факт, что Леви запомнил эту деталь из их предыдущего разговора, отозвался щемящим чувством в груди.
Неловкая пауза в разговоре затянулась. Резко встав, Леви мягкими шагами пересек комнату и взял что-то в пригоршню с пола. Вернувшись к Эрвину, он присел перед ним и протянул вперед руку. Сначала Эрвину показалось, что на его ладони лежал листочек оливы, но тот вдруг дернулся, расправляя лапки и шевеля усиками. Это был богомол, похожий на крошечного инопланетного монстра из дешевых фильмов ужасов пятидесятых, приземлившегося на ладонь Леви.
— Дай сюда руку.
Эрвин протянул ладонь, и Леви бережно посадил крошечное существо ему на ладонь.
— Богомол! — с искренним восторгом воскликнул Эрвин. — Я никогда не видел их вживую.
— Фарас ун-наби, — пояснил Леви, — лошадь пророка.
— Откуда такое название? — спросил Эрвин, с интересом переводя взгляд с насекомого на Леви, все еще сидевшего перед ним и наблюдавшего за неподдельным восторгом Эрвина.
— Ну, я не уверен в происхождении названия, — нахмурившись, начал Леви. Опустив палец на ладонь Эрвина, он позволил богомолу вскарабкаться на его руку. — Это как-то связано с аль-Исра ва-ль-Ми‘радж, ночным путешествием пророка Мохаммеда. Думаю, название пошло от того, что крылатый конь вознес его на небеса. Говорят, этот конь был похож на молящегося богомола. Но это все легенды.
Он приподнял богомола на уровень глаз Эрвина, медленно поворачивая руку, чтобы тот мог лучше рассмотреть. Зеленая головка насекомого вращалась, будто бы на шарнире, а глазки неотрывно глядели на Эрвина. Они продолжали рассматривать его, бережно передавая друг другу, пока Леви, аккуратно взяв богомола с ладони Эрвина, не отнес его обратно.
— Какое красивое создание, — улыбнулся Эрвин. Он знал, что это смешно, но то, как нежно Леви обращался с насекомым, очаровало его.
Вымыв руки, Леви вернулся к нему.
— Уже поздно. Пора спать, — объявил он.
— Да, не помешало бы, — согласился Эрвин, с трудом сохраняя спокойствие. Он изо всех сил пытался не обращать внимание на трепетное чувство где-то внутри себя. У них был всего один спальный мешок, и если они оба в него заберутся, то ни о каком личном пространстве не может быть и речи.
— Можешь спать там, — Леви кивком указал на спальник.
— А ты где будешь? — попытался возразить Эрвин, не сдержав легкого вздоха разочарования.
— Разберусь, — отрезал Леви, доставая какой-то огромный сверток из своих рюкзаков со снаряжением. Сначала Эрвину показалось, что это огромная овечья шкура, но когда Леви развернул ее, показались два рукава. Леви перевернул ее, и на другой стороне обнаружилась бурая шерсть, обрамленная по краям вышивкой и витыми черными шнурками.
— Что это? — с интересом спросил Эрвин.
— Накидка пастуха, — ответил Леви. — Пастухи надевают их, когда приходится ночевать со стадом в пустыне. Ночью там холодно. Эти накидки уже мало где делают, но их все еще можно найти в эль-Мафраке.
Он вывернул свою странную накидку шерстью наружу, просунул руки в рукава и обернул ее вокруг себя, практически полностью скрывшись внутри. Эффект был поразительным.
— Красиво, — сказал Эрвин, осторожно протягивая руку и пробегая пальцами по искусной вышивке.
— Жаль ты не видел, что носят козы, — отозвался Леви.
— Извини, что? — переспросил Эрвин, задержав ладонь на кромке накидки.
— Козы, — повторил Леви, садясь на пол напротив Эрвина, — они носят лифчики.
— Что? — Эрвину показалось, что крепкий арак уже хорошенько затуманил ему голову.
— Пастухи надевают на коз лифчики.
Теперь Эрвин окончательно был уверен, что напился. Или, может, это запоздалый эффект от долгого пребывания на солнце?
— Что ты вообще несёшь? — изумился он.
— Они доят коз, — объяснил Леви, складывая из своей куфии жесткую подушку, — и чтобы козлята не сосали молоко, надевают на коз лифчики.
— Ты же шутишь, да? — недоверчиво усмехнулся Эрвин, приходя к выводу, что не так уж и пьян, и Леви попросту над ним издевается.
— Думаешь, я эту херню сам придумал? — с притворным негодованием возмутился Леви. — Я тебе что, идиот?
— Серьезно? — переспросил Эрвин, пропуская последнюю реплику мимо ушей.
— Серьезно, блядь. Абсолютно серьезно.
— Ну, — с легким недоверием рассмеялся Эрвин, — похоже, здесь каждый день узнаешь что-то новое.
— Тогда тебе еще многое предстоит узнать, — сухо отозвался Леви. — Теперь спать. Выключи свет.
Щелкнув выключателем, Эрвин вернулся к спальному мешку и, не раздеваясь, забрался внутрь. В комнате стояла такая глубокая темнота, что даже лежащий в паре шагов от него Леви угадывался лишь по смутному очертанию спины.
— Спокойной ночи, — сказал Эрвин.
— Тасбах ала хейр, — пробормотал Леви в ответ.
Замерев, Эрвин в тишине наблюдал, как легко вздымается и опадает в такт дыханию плечо Леви.
— Леви… — начал Эрвин, не до конца понимая, что же хочет сказать. — Спасибо. Я очень ценю… ну… всё это.
Он протянул руку. Его пальцы нерешительно замерли в паре сантиметров от спины Леви.
Леви не ответил. Эрвин не коснулся.
Его слух уловил легкий вздох в темноте.
***
Вздрогнув, Эрвин проснулся. Буря уже улеглась, песок за окном осел. Небо было чистым, яркая луна освещала комнату сквозь окно, мерцая в легкой вуали красной пыли. Было холодно, гораздо холоднее, чем Эрвин мог себе представить.
Леви спал, повернувшись к нему во сне. Его протянутая рука была всего в паре сантиметров от Эрвина. Леви глубоко забрался в свою накидку, и теперь его лицо выглядывало из бурого меха и черных шнурков. Эрвин тихо лежал, наблюдая, как тот дышит, как черные волосы прядями спадают на брови, нахмуренные даже во сне. Его рот был слегка приоткрыт, и Эрвин ощущал на своем запястье легчайшее касание его дыхания.
Эрвин отчаянно, безумно желал прикоснуться к Леви. Желание было таким ошеломляюще сильным, что у Эрвина не находилось сил противиться ему. Ощущая себя абсолютно беспомощным, он был полностью в его власти. Не двигаясь и не дыша, он легонько провел кончиком пальца по руке Леви.
Эрвин все так же не двигался и не дышал, когда темные ресницы Леви распахнулись, и взгляд серых глаз сфокусировался в мутном свете, проникающем в комнату сквозь окно. Они молча лежали, неподвижные, в свете луны. Палец Эрвина покоился на руке Леви, взгляд Леви остановился на его лице.
Эрвин не двигался и не дышал, когда Леви, перевернув руку, сжал его пальцы в своей ладони.
— У тебя руки холодные, — сказал он.
Взгляд Леви скользнул с лица Эрвина на их едва соединенные руки. Большим пальцем он легонько обвел костяшки пальцев Эрвина, спускаясь в ложбинки ямочек и поднимаясь на хребты косточек, будто бы составляя карту местности.
И Эрвин не двигался и не дышал, когда Леви, притянув к губам его руку, поцеловал по очереди каждый палец, медленно прошелся по каждой косточке, легонько щекоча кончиком носа запястье Эрвина. Повернув голову, Леви на мгновение прижался щекой к его руке, после чего опустил ее на смятое покрывало между ними. Он глядел на руку Эрвина, нахмурив узкие брови, будто бы размышляя, решаясь на что-то.
Эрвин не двигался и не дышал. Он просто ждал, наблюдал, желал оказаться ближе.
Стряхнув с себя шерстяную накидку, Леви приподнялся на локте, наклоняясь над Эрвином, глядя на него сверху вниз. Он все еще хмурился, волосы спадали ему на глаза, но уголки губ уже смягчились. Эрвин был так сосредоточен на его лице, на суровых серых глазах, что вздрогнул, прерывисто вздохнув, когда рука Леви коснулась его щеки. Эрвину послышался слабый шорох щетины под его ладонью.
— Тебе бы побриться, — нахмурился Леви.
— Знаю. Извини, — хриплым со сна голосом извинился Эрвин.
Большой палец Леви нашел его губы и медленно, нежно обвел их. Его кожа была грубой и шершавой, но прикосновение оказалось таким чувственным, что Эрвин, не удержавшись, вздохнул. Это будто бы развеселило Леви, и он, издав короткий резкий смешок, вдруг наклонился к Эрвину, касаясь губами его губ. Замерев на секунду, Эрвин ответил на поцелуй — сладкий, нежный, длящийся лишь мгновение. Леви отстранился, глядя на него сверху вниз, заломив бровь в беззвучном вопросе. Ощутив комок в горле, Эрвин сглотнул.
— Прошу, — с трудом произнес он.
Леви вновь склонился над ним. На этот раз поцелуй был дольше, глубже, мягче, нежнее — и вместе с тем решительнее, отчего у Эрвина перехватило дыхание. Губы Леви были мягкими, теплыми, и Эрвин не мог от них оторваться.
Он ощущал вкус аниса.
Запустив руку в волосы Леви, он ощутил, что они гораздо мягче, чем ему казалось. Пряди скользили по его пальцам будто вода, а на коже все еще ощущался песок.
Леви отклонился, продолжая целовать. Его губы спустились ниже, задержавшись на нежной коже за ухом, медленно прошлись по шее, скользнули за ворот рубашки, добираясь до ключиц, и там остановились. Леви опустил голову на плечо Эрвина, легонько касаясь губами его шеи.
Убедившись, что Леви улегся и не собирается продолжать, Эрвин аккуратно обнял его, положив ладонь на затылок. Его тело было твердым, тяжелым и горячим. Наклонив голову, Эрвин поцеловал Леви в макушку.
— Тебе там удобно? — спросил он.
— Будет, если ты, блядь, перестанешь вертеться, — промурчал Леви.
Эрвин улыбнулся в темноту. Несмотря на жар и тяжесть, давящую ему на колени, он не шевелился.
***
Проснувшись еще до рассвета, Эрвин ощутил тяжесть головы Леви на своем плече и ноющую боль где-то в груди.
Они отправились обратно с восходом солнца, бросавшего длинные тени на руины древнего города. Когда раскоп остался позади, а перед ними до самого горизонта распростерлась пустыня, Леви, внимательно посмотрев на Эрвина, положил руку на свободное сиденье между ними. Приглашение было очевидным. Эрвин, улыбнувшись, кивнул и положил свою ладонь рядом, переплетая их пальцы. Это был невинный жест, но близость, заключавшаяся в нем, удивила Эрвина — близость, нараставшая с каждым проеханным километром. Они так и ехали, держась за руки. Лишь проезжая через деревни или встречая другие автомобили, Леви убирал свою ладонь, помещая ее обратно на руль. Всю дорогу до города они держались и отпускали руки друг друга.
В следующие два дня боль в груди Эрвина лишь росла, и когда Леви подвез его в аэропорт на обратный рейс, он едва мог дышать.
— Я позвоню, — с трудом произнес Эрвин перед выходом на посадку.
— Нет, не позвонишь, — просто ответил Леви, отводя взгляд от Эрвина.
— Обещаю, — возразил Эрвин, безумно желая коснуться его.
— Не надо.
— Не надо звонить?
— Не надо обещать.
Эрвин протянул руку, незаметно касаясь запястья Леви.
— Позвоню.
Резко вздохнув, Леви развернулся и ушёл.
