***
Прошла неделя. Леви почти смог убедить себя, что все забыл, когда на его почту вдруг пришел имейл от Эрвина Смита. Первым его порывом было удалить письмо, но оно было подписано как «Рекалибровка датировок», а значит, это по работе, и игнорировать это письмо нельзя. Ненавидя себя за странное чувство в животе, Леви открыл письмо. От укола разочарования его ненависть к себе разгорелась еще сильнее: письмо было адресовано руководителю и переслано всем исследователям, работающим над проектом. Сообщение было лаконичным и деловым: Дорогие коллеги, Пожалуйста, ознакомьтесь с прилагаемой пересмотренной последовательностью датировки находок позднего набатейского периода. Если у вас есть какие-либо вопросы, я буду рад обсудить, как рекалибровка повлияет на типологию керамики Умм эль-Джимала либо иные аспекты проекта. С благодарностью Л. Аккерману за указание на первоначальную ошибку. С уважением, Эрвин Смит Какое-то противное чувство поднялось в груди Леви, превращаясь в волну гнева, хотя он знал, что это нелогично и несправедливо. Эрвину не стоило упоминать его имя. Другие сотрудники были готовы на все, чтобы заслужить упоминание от старшего научного сотрудника из престижного американского университета. Однако в нейтральном рабочем тоне письма было что-то, разозлившее Леви. Щелкнув по приложенному документу, он просмотрел переработанные данные. Понимая, что это глупо, Леви, в глубине души, надеялся найти там еще одну ошибку. Он знал, что Эрвин не допустит одну и ту же погрешность дважды. Естественно, Леви ничего не обнаружил. Осознание собственной глупости только усилило его гнев. Сохранив файл на рабочий стол, Леви захлопнул ноутбук. Чувство злобы сжигало Леви даже когда он вернулся домой. Сдавшись, сам не зная почему, он решил прослушать голосовое сообщение от Эрвина. Возможно, ему хотелось подлить масла в огонь своей ярости. А может, он просто трус, который не может признаться самому себе, что сильно облажался. Открывая сообщение, Леви был готов злиться, сожалеть, раскаиваться — только не задохнуться, услышав голос Эрвина. «Леви… Это Эрвин». Леви заставлял себя дышать. «Я просто звоню, чтобы сказать, что вернулся домой и… ну… потому что я сказал, что позвоню. Я обещал» Голос Эрвина звучал устало и нерешительно. «В общем, я просто хотел сказать… эм… спасибо и…» Сообщение резко оборвалось. Леви продолжал глядеть в экран телефона, ощущая, как сердце колотилось в груди. Медленно опустившись на пол, он прислонил голову к стене и закрыл глаза.***
Следующая неделя прошла в тумане сражений с чувством сожаления, и Леви в ней не побеждал. Он был не из тех, кто сожалеет. Кенни научил его обходиться без этого. Разберись с этим дерьмом и иди дальше, это все, что ты должен делать. И Леви всегда так поступал. Оставлял прошлое в прошлом и двигался вперед. Но сейчас его пожирало сожаление. Он сожалел, что сразу не удалил сообщение Эрвина. Он сожалел, что проявил слабость и прослушал его. Он сожалел, что раз за разом переслушивал это сообщение — лишь бы слышать, как голос Эрвина повторяет его имя. Он сожалел о той горечи, том гневе, что поселились внутри него. Он сожалел, что вообще встретил Эрвина Смита. Он сожалел, что уже слишком поздно отвечать. Но больше всего он сожалел о том, что ему некого винить, кроме самого себя.***
Две недели спустя Эрвин написал Леви. Тот работал в кафе, когда его телефон внезапно зазвенел, и на экране выскочило уведомление о сообщении. Привет, Леви, как ты? Скажи, не могли бы мы поговорить о петрографическом анализе? Эрвин Замерев на мгновение, Леви ощутил, как искра гнева вновь разгорается в груди. Петрографический анализ? Какого хера? Кем, черт бы его подрал, Эрвин Смит себя возомнил? Блядь, если ему так хочется поговорить об петрографическом анализе, так пусть пишет на университетскую почту, как все остальные. А если хочет сказать еще что-то, то пусть, сука, наберется смелости и скажет. Поборов ярость, Леви отключил телефон трясущимися пальцами, сунул его в карман и вернулся к клиентам, раздраженно вздыхавшим у барной стойки. Из кафе Леви ушел около полуночи. Он все еще был зол, но теперь его злость была направлена не на Эрвина, а на самого себя. Он был взбешен и смущен безумным желанием получить еще одно сообщение от Эрвина. Но только не такое. Он не желал говорить с ним о работе. Леви хотел знать, думает ли еще о нем Эрвин, скучает ли, помнит ли прикосновение губ на своей шее. Не стал ли Леви для него лишь сожалением о содеянном. Проходя по темным улицам, Леви позволил ногам нести себя дальше, мимо дома, по запутанным улочкам аль-Баляда, шумным даже в столь поздний час. Он пересек Хашимитскую площадь и обошел Римский амфитеатр. Леви знал, что здесь он сможет отвлечься. В прошлом, когда его одиночество и жажда общения становились невыносимыми, он часто здесь бывал. Мимо прошло двое мужчин. Они тихо разговаривали и держались за руки. Днем такое не увидишь. Поздней ночью сюда приходят лишь с одним намерением. Леви шел, сунув руки в карманы и опустив голову. Высокий мужчина с густыми усами цокнул языком ему вслед, но Леви, не оборачиваясь, прошел мимо. Здесь нет того, что он хочет. Единственное, чего Леви сейчас желал, находилось на другом конце света. Эрвин Смит был не первым иностранцем, запавшим на него. На протяжении долгих лет к нему пытался приставать не один иностранец. На международных археологических проектах таких историй предостаточно. Если бы ему платили по доллару за каждого покровительственно-наивного мудака с ученой степенью и комплексом Лоуренса Аравийского, видевшего в нем своего личного Дахума, Леви бы уже несколько раз смог финансировать свою докторскую диссертацию. Однако он никогда и не думал соответствовать чьим-либо представлениям об экзотическом арабском мальчике, вследствие чего был вынужден недвусмысленно разъяснять свою позицию этим самовлюбленным идиотам, упорно не замечавшим его враждебность и похуизм в отношении к ним. Но вот Эрвин… Эрвин был другим. Определенно, он положил глаз на Леви. Его открытость и честность застали Леви врасплох. Да, он мог быть старшим преподавателем в крутом американском университете, но в нем абсолютно не было никакого притворства. Эрвин не отрицал, что смотрит на Леви с определенной долей любопытства, но то был интерес другого рода: Эрвин хотел слушать его, хотел учиться у него. Как будто бы Эрвин действительно уважал Леви, видел в нем другого человека, а не сраный ходячий стереотип. Конечно, Леви видел желание в глазах Эрвина, но там было что-то еще — что-то, ужасно похожее на надежду. Эрвин не хотел брать, не хотел владеть — но желал отдавать. Леви взял — и теперь расплачивался. Развернувшись, он направился прочь, с недоверием вспоминая те три коротких дня. Как он позволил этому случиться? Почему был таким дураком? Вернувшись домой, Леви включил телефон и обнаружил еще одно сообщение от Эрвина. был бы очень очень рад услышать тебя, леви Здесь было то, о чем не говорилось в первом. Леви получил все, что хотел знать и что боялся услышать. Его сердце замерло. Леви задыхался от чувства сожаления.***
Неделю спустя департамент предложил Леви отправиться на изучение наскальных изображений, обнаруженных на южной границе Аврана. Наскальная живопись не особо интересовала Леви, но он тут же согласился, надеясь, что работа на раскопках поможет ему отвлечься от неприятных мыслей. Но пока Леви ехал прочь из города навстречу серому отблеску сумерек, образ Эрвина неотступно следовал за ним по пятам. Вот Эрвин, широко улыбаясь, сидит в кузове пикапа, и пыльный ветер наводит беспорядок в его растрепанных волосах. Вот он с восторгом и благоговением глядит по сторонам на въезде в Умм эль-Джимал. Вот с трудом пытается скрыть свою обеспокоенность надвигающейся бурей. А вот его рука, сжимающая ладонь Леви, пока они ехали по бесконечно долгой пустыне. Никогда еще до этого момента Леви не ощущал себя столь одиноким в пустыне. Ему потребовалось несколько дней, чтобы разыскать пастуха-бедуина, сообщившего о наскальных рисунках. Большая часть недели ушла на то, чтобы, основываясь на его размытых указаниях, найти нужное место. В конце концов Леви нашел его на высоком утесе, нависающем над пересохшим руслом реки. Как это часто бывает, разыскиваемая наскальная живопись оказалась обычной природной эрозией. На всякий случай Леви осмотрел место и записал его точные координаты, после чего отправился в долгий обратный путь к брошенному посреди пустыни лендроверу. Когда он добрался до машины, солнце уже потонуло за горизонтом. Леви решил заночевать в поле, а не возвращаться в Амман на ночь глядя. В душе Леви всегда был городским жителем, но это не мешало ему любить то чувство уединения, что приходило к нему лишь в пустыне. Бесконечный горизонт и безбрежное небо помогали ему собраться с мыслями. Порой, глядя в ночное небо, нависшее над пустыней, он ощущал странное головокружение — будто бы земля уходила из-под ног и он парил среди звезд. Эта абсолютная пустота напоминала ему о его собственной незначительности. Его жизнь представлялась крошечной, мимолетно вспыхнувшей искоркой в этом титанически огромном мироздании. Все его беды, все призраки прошлого и неопределенности будущего становились сиюминутными и эфемерными. Леви изо всех сил пытался выразить это чувство словами. Но сейчас пустыня не давала ему необходимого умиротворения. Даже здесь его преследовал взгляд синих глаз Эрвина, очертания его ключиц, тепло его неуверенных поцелуев. Эти мысли бесили Леви. Он понимал, что не может больше их игнорировать. Он знал, что если продолжит бездействовать, то будет сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь.***
На восходе солнца следующим утром Леви все еще был за рулем. Его телефон лежал перед ним на приборной панели. Как только связь вновь появилась, Леви притормозил на обочине. Набрав короткое сообщение, он глубоко вздохнул и нажал кнопку «Отправить». Здорово. Какой у тебя Скайп? Л. Ответ пришел практически моментально. Рад, что ты ответил! Как ты? Давай перейдем в Скайп. Я erwin.smith Не удержавшись, Леви расплылся в улыбке и, забравшись обратно в лендровер, завел мотор. Оставшуюся часть пути его сожаления таяли, как туман под лучами утреннего солнца.