Номер пятьсот семнадцать

      — Предатель, — шипела она, бессильно сжимая кулаки.       Это единственное, что было ей позволено.       Гауптвахта «Горгоны» выглядела точно так же, как в академии. Или на «Дуате». Или на «Гоморре». Даже от следственного изолятора, в котором она провела пару дней до начала судебного разбирательства, отличий не было.       Голые стены, решетка, место охранника. Если подумать, она провела в заключении слишком много времени.       Из уважения к ней — а, может, и просто оттого, что Йоргун не хотел говорить с ней при свидетелях — охрана осталась снаружи.       Подавила желание пнуть металлический прут.       Она всегда хочет, как лучше. Она всегда прикладывает все усилия. Она всегда оказывается здесь — за тонкой гранью морали, облаченной в безжалостный холодный металл.       Быть может, как раз здесь ей самое место?       С сердцем, омытым ошибками, и руками, покрытыми кровью.       У нее ведь только начало получаться. Казалось бы — она нашла наконец-то общий язык с командой и Йоргуном, корабль должны были вот-вот восстановить, и даже кошмар «Аматерасу» отступил, отпустил ее как будто. Но она, точно проклятая, не сумела удержать хрупкий мир в своих руках и разрушила его. Глупо. Нелепо.       Весь ее путь — череда оплошностей.       Но в этот раз она была уверена, что все делала правильно. Не могла даже в мыслях допустить, что не удержала контроль и едва не сожгла себя вместе со своим кораблем. Она не могла такое сделать. Такое — нет.       Не могла.       Или?..       Нет!       На кого же ты злишься, Лярша, девочка, когда-то мечтавшая полететь к звездам, женщина, ставшая лишь опальным капитаном опального корабля? На своего старшего помощника или все же на себя?       — В чем мое предательство? — прямо спросил Йоргун, обернувшись.       И его взгляд хлестнул больнее пощечины.       Невольно отшатнулась прочь. Грудь словно пронзила ледяная игла.       Разочарование. Она узнала бы его среди тысяч других чувств. Раз увидев его в глазах Нийса — давным-давно, совсем недавно, в прошлой жизни, — она бы не спутала его ни с чем другим.       Йоргун смотрел на нее с разочарованием.       — В чем мое предательство, Лярша? — повторил он, и его лицо на миг исказили страдание и тоска. — В том, что я поверил, что вы способны быть хорошим капитаном? Или в том, что ради спасения вашей репутации я солгал команде, будто ваше заключение — прихоть госпожи Тьямры? Или в том, что я посмел ошибиться в вас? Ответьте. Моих прегрешений не счесть.       Это действительно было больно.       Чужие боль, разочарование, бессильный гнев ранили не хуже энергопуль или колотых ран. Остро. Обжигающе. Беспощадно.       Протянула руку вперед, но остановилась неловко, опустила ее обратно вниз.       — Йоргун…       Он отвернулся, заложив руки за спину.       — Я нашел остатки сирахи и следы от сигарет на столе. Вы тушили их о него, верно? А затем бросили одну, оставив так. И наверняка этого не помните из-за наркотика и стимуляторов.       Слова бесполезно и слабо зависли в воздухе:       — Я не делала этого.       Он поднял ладонь, останавливая ее. Плечи устало опустились вниз.       — Йоргун… — попыталась она вновь.       Но он оборвал ее:       — Вы действительно всего лишь избалованная адмиральская дочурка.       И сделал последний шаг за дверь.       Она зло пнула решетку.       Она не делала этого! Не делала!       Или все же?..       Память не подчинялась, туманная и непослушная, полная дыр и пробелов. Все было слишком запутано.       Нет!       Почему ее никто никогда не слушает?!       Медленно вдохнула и выдохнула и силой усадила себя на узкую койку. Ей нужна холодная голова. Нужно успокоиться.       Шелест шагов: охранник вернулся.       Не стала поднимать на него взгляд.       Она совсем потеряла связь с реальностью. «Аматерасу» будто выдернула ее в иной мир, тот, что был вокруг нее семь зим назад. Но она больше не вчерашняя курсантка, она, о, безмолвные звезды, капитан. Она не имела права на слабость. Она все испортила.       Йоргун правильно сделал, отстранив ее от командования. И отчитал ее, будто девчонку — потому что как девчонка она себя и вела.       Проклятье.       Ведь все еще существовала целая звездная система с неизвестной планетой, и все еще существовал вцепившийся в них зубами и когтями вражеский корабль, который наверняка их искал, все еще не восстановлен до конца двигатель погружения, все еще было столько всего, где она была нужна. И она все испортила. Разрушила хрупкое доверие, которое начало зарождаться к ней. Растоптала его собственными ногами, смяла, будто докуренную сигарету. Проклятье. Будь проклята ее самоуверенность.       Пора взрослеть, Лярша.       Давно уже пора.       Она же… она же даже толком не выяснила, как идут дела на корабле. Все, что она делала — это ругалась и скандалила, так незрело и глупо. Твердила о своей невиновности, будто больше всех стремилась убедить в этом саму себя. Но что толку. Йоргун поступил верно. Она опасна и непредсказуема, как неразорвавшийся снаряд. В изоляции, за решеткой ей самое место.       Капитаном она не стала. Хорошим, настоящим — нет.       На такую малость она оказалась неспособна.       Ей нужно прийти в себя. Замедлить дыхание и мысли. Проснуться. Вернуться в этот промежуток времени.       Вдох.       Выдох.       Подняла голову.       — Тейун?.. — спросила удивленно, увидев знакомое лицо.       Штурмовик, отвлекшись от экрана терминала, приветственно взмахнул металлической рукой.       — Капитан.       Обескуражено моргнула.       — У вас же смена в другое время, — сорвалось с языка прежде, чем она остановила себя.       Тейун усмехнулся, откладывая терминал в сторону.       — Я сам попросился. Мне показалось, что вам захочется видеть кого-то, кого вы знаете.       Она никогда к этому не привыкнет.       Точно волна поднялась изнутри, согревая и обжигая одновременно. Тепло и отчего-то горько. Обычная бытовая забота — разве она была достойна ее?       Улыбнулась краем рта.       — Спасибо.       — Парни тянут жребий на то, кто будет дежурить следующим, чтобы не переругаться, — Тейун придвинул жесткий стул ближе к решетке. — Вся команда злится на Тьямру.       Мысли тянулись медленно, замороженные.       — Почему?       Тейун нахмурился так, словно ответ был очевиден.       — Вы наш капитан.       Так, словно это объясняло все.       Вот только она все равно ничего не понимала.       — Вы пятьсот семнадцатая. Вы одна из нас, — Тейун взмахнул металлической рукой. — Вы вместе с нами сражались и вместе с нами делили поминальную трапезу. Мы тоже дети Йистейе. Почему вы думаете, что для нас это ничего не значит?       «Вы одна из нас».       Слова стали лишь новым камнем в общем грузе усталости.       Упали в пруд ее сознания и породили волны.       Ее любили. О, Создатель, о, безмолвные звезды, кажется, ее команда и правда любила ее. Все это время она даже не задумывалась об этом. Пролитая кровь, отсветы вспышек трассеров в глазах, работы над ремонтом корабля — и все равно она отчего-то не верила до самого конца, что может быть действительно важна. И привязаться в ответ боялась невозможно сильно.       Только бояться, должно быть, уже слишком поздно.       Пролитая вместе кровь, да, но она поступала раз от раза неверно и безответственно, бросая корабль на произвол судьбы, перекладывая бремя на плечи Йоргуна. Так какой же путь был правильнее? Холодная отчужденность, познанная на «Аматерасу», или все же горячее сердце?       Круги расходились по воде, и ясность терялась, ускользая сквозь пальцы.       Потом. Все потом.       Сперва — корабль.       — Тейун, у меня есть просьба.       — Капитан?       — Позовите мне лейтенанта Рьеха или Хето, когда закончится смена. Если, — она хмыкнула, покосившись на решетку, — такую опасную преступницу разрешено посещать.       Но Рьех пришел сам.       Едва только завершилась смена, и офицерский состав смог покинуть мостик, он заявился на гауптвахту. Застыл на секунду на пороге, окинул ее изучающим взглядом, фыркнул устало:       — Скажи, где я должен удивиться?       Закатила глаза.       — Даже не начинай.       — Ты неисправима.       Тейун незаметно скрылся за дверями, чтобы дать им спокойно поговорить. Рьех уселся на его место, тут же сцепив в замок беспокойные пальцы.       — Приятно знать, что хоть что-то в этом мире остается константой. Даже если это ты на гауптвахте. Такая милая академическая традиция.       — Пользуешься тем, что я временно не твой капитан?       — Почему пользуюсь? Наслаждаюсь.       — Рьех.       Он замолчал. Нога отбивала по полу дробный нервный ритм. Оставаться неподвижным для него, казалось, было подобно смерти.       — Рьех, насчет академии…       Он поднял ладонь.       — Да знаю я, что ты по моим файлам рылась. Ты следы за собой подчищать не умеешь вообще. «Аматерасу»?       — Да. Ты…       Он вздохнул, на секунду слишком сильно заломив пальцы. Болезненно громко хрустнули костяшки.       — Я не злюсь. Я догадывался, что ты это сделаешь. Не первый год знакомы. И как?       Откинулась назад, прислонившись к стене. Холодная.       Голова не соображала.       — Йоро. И остальные.       Руку кольнула резкая боль. Нахмурившись, закатала рукав кителя, но ничего подозрительного не увидела. Странно. Болело как раз там, где ей бы ставили капельницу.       Потерла лицо:       — Сигарет не осталось?       — Сам последнюю берегу, вместо пули.       — Обхохочешься.       — Необходимость. Представляешь, как здорово? — он поджал губы, пытаясь изобразить улыбку, но она, дрогнув, пропала. — Ведут меня на расстрел, а я курю. Ты-то точно должна оценить.       Семь зим.       Быть в порядке — это очень сложно?       От стены, казалось, медленно промерзало все тело. Руку кололо.       — Что с кораблем?       Рьех закинул ногу на ногу. Пальцы крутили одну из мелких белых косичек.       — Ну, тебя заперли, самая главная опасность устранена.       — Не смешно.       — Да кто ж тут смеется. Ладно, не смотри так, — он поменял ноги местами. Кожа на мысу черного форменного сапога, которым он покачивал в воздухе, была содрана. — Ремонт «Вендиго» завершен. Обшивку нашей рыбки восстановили, теперь Инуш возится с двигателем погружения. Ругается страшно.       Улыбнулась, больше следуя привычке:       — Я бы удивилась, будь все иначе. Его в этом деле переплюнет только Юрса.       — Доктор Юрса вне конкуренции, — Рьех негромко рассмеялся, заметно расслабившись. — Про планету эту проклятую даже не спрашивай. Это забота «Вендиго».       И больше ничего.       Рьех непознанным был сыт по горло, и требовать от него что-то кроме рассказа о самой «Горгоне» не имело смысла. Он бы не смог рассказать о том, о чем не знал.       Они говорили, пока не закончилась смена Тейуна, и на его место не заступил другой штурмовик. Из тех, кто был с ней на станции. Он недовольно ругался, что Тьямра никак не желает покинуть корабль, и гордо заявлял, что Йоргун ни за что не передаст гражданской командование. И от его уверенных речей становилось только хуже.       Стены давили, будто пытались похоронить ее здесь.       Тишина была не лучше пустой болтовни. Ее слишком быстро оставили в покое, и это не радовало, это неожиданно и неправильно пугало — будто могло произойти что-то страшное и непоправимое. Будто стены и впрямь сомкнутся. Что случится, когда она закроет глаза?       От череды событий голова шла кругом.       Место укола болело.       Видимо, ей все-таки ставили капельницу.       Внутренний метроном отсчитывал секунды падающими на голову каплями. Одна, другая, третья. Четвертая замерла и так и не сорвалась вниз.       Укол болел.       Время остановилось.       Тварь глядела на нее мертвыми слепыми глазами. Из глаз сочились слезы, синие, будто кровь из открытой раны.       Кого она оплакивала?       Протянутые вперед руки, облезшая плоть. Огонь, распустившийся обжигающим цветком взрыва. Золотой пепел.       Корабль падал в звездную пустоту.       Время закручивалось спиралью, непокорной плетью вырываясь из пальцев.       Куда оно, неуправляемое, заведет ее?       Голова ощущалась такой же горячей, как и пламя, объявшее тварь. Ладони были столь же ледяными, что и оставшийся от нее золотой прах.       Золотой, как металл масок и крыл.       Это глаза?       Это камеры?       Могут ли машины скорбеть?       Коридоры «Аматерасу» тонули в крови синей, как пролитые слезы.       Она открыла глаза. Все вокруг заволокла тьма. Под опущенными веками бил свет.       Под ногами не было опоры.       Это хуже, чем самое сильное опьянение. Это хуже, чем недели без сна на одних стимуляторах.       Красная планета, не отображавшаяся ни на одних сканерах.       Разрушенный город, оплетенный мертвой травой. Фрески на стенах истлевшего храма. Твари, глядящие с них. Твари на фресках храма «Горгоны».       Всепрощающие глаза Создателя.       Ледяная белая планета. Небеса ее чисты и черны, и звездная река по ним текла, ослепительная в своей яркости. Ветер, пронзающий до самых костей. Лодыжки, оплетенные поземкой.       Йистейе?       — Лярша.       Синяя слеза расцвела на снегу кровавым цветком.       Корабль падал в пустоту.       — Лярша.       Пустой темный зал. Продирающий внутренности мороз. Золотые маски, вплавленные в стены, стены, выплавленные из масок и сложенные из костей. Звезды за смотровым иллюминатором.       Саркофаг посреди зала.       Что в нем?       Кто в нем?       Слезы в глазах твари.       Кого она оплакивала?       Саркофаг посреди зала — для кого он?       Залитые кровью коридоры «Аматерасу».       — Лярша.       По коленям ударило твердым.       В такой позе находится молящийся.       Болело место укола.       — Йоро?       Он стоял над ней в штурмовом доспехе, и его лицо было до серости бледным. Пробитая насквозь нагрудная пластина влажно блестела.       — Лярша. Твои руки в крови.       Звездная пустота озарялась взрывами.       Пришла в себя, задыхаясь.       Голова горела.       Скрючившись на узкой койке, пальцами впилась в тонкое одеяло. Под ногтями, казалось, остался золотой пепел — совсем как тот, что испачкал ее штурмовой доспех на «Цейнаре». Никакой крови. Крови не было.       Йоро…       Койка раскачивалась. Резко зажала ладонью рот, давя рвотный позыв.       Вокруг стояла тьма, и из тьмы на нее глядела тварь.       Йоро и «Аматерасу». Почему… почему снова они?       Она в кресле второго пилота, и летный шлем то и дело сползал на нос. В глазах Крайша рядом светилась гордость: она сама вывела старенькую железную птицу на орбиту. Сколько зим ей было? Сколько зим ей было, когда она тянула руку к далеким звездам, клянясь мысленно, что однажды дотянется?       Почему так трудно сделать вдох?       Каюта горела.       Глаза Йоргуна полны разочарования. Он ведь прав. Он правильно сделал, закрыв ее здесь. Она незрелая, безответственная. Она не могла управиться даже с самой собой, что говорить о корабле? Что было бы, увидь Тьямра тварь, что смотрела на нее из тьмы?       Пусть тварь перестанет смотреть.       Тонкое одеяло кололось.       Место укола болело.       Саркофаг — для кого он?       Чувствуя, как ее мутит, перевернулась на спину. Ее отравили? Она отравилась?       Отвесила себе звонкую пощечину. В глазах загорелись звезды.       Проклятье.       Проклятье!       Тварь смотрела, и кровь капала на пол, отсчитывая секунду за секундой. И это было все равно, что проваливаться в черную дыру, падать в гравитационный колодец — неотвратимо и страшно. Она потеряла управление. Маневровые двигатели ее сознания вышли из строя.       Отрава… Это отрава?       Откуда? Еда? Питье? Воздух?       Место укола болело.       Или пресловутый нервный срыв, которым ее так запугивали?       Очередной рвотный позыв прервал панические мысли. Перевернувшись набок, она свалилась с койки.       — Капитан! — всполошился дежуривший штурмовик. Его лицо расплывалось.       — Позови Юрсу, — неразборчиво прохрипела она, стараясь не смотреть туда, откуда на нее глядела тварь.       Мертвые глаза проронили последнюю кровавую слезу.       Кап.       — Синяя тревога, — возвестил над головой бездушный голос компьютера.       Моргнул аварийный ультрамариновый свет.       Тварь пропала.       — Боевая готовность.       Опираясь о койку, поднялась на негнущихся ногах. Что… Что…       Компьютер повторял какую-то бессмыслицу. Мигал свет, болью отдаваясь в висках.       — Я... — штурмовик бросил быстрый взгляд на дверь и порывисто вскочил. — Простите!       Свет бил по оголенным нервам.       Двери с шипением разошлись и вновь сошлись.       Ее стошнило.       И дурманящие видения будто вынули когти из ее тела, оставив рваные раны.       — Синяя тревога, — контрольным выстрелом прозвучал компьютерный голос.       Ее качнуло вперед, и она едва успела ухватиться за прутья решетки.       Что… Нет! О, Создатель!       Ее корабль!       — Эй! Выпустите меня! — что было сил закричала она. Но голос подвел ее, сорвавшись на сип. Крик оказался пропитан желчью и кровавыми слезами твари.       Не громче шепота.       — Боевая готовность.       Что могло произойти?! Все же было в порядке!       — Выпустите меня!       Ее корабль!       Она кинулась к одной стене, к другой, вновь бросилась на решетку — выпустите, выпустите, выпустите ее, она должна быть там, должна быть на мостике! Свет издевательски мигал кровавым ультрамарином. Что могло произойти? Что случилось?!       Она снова была не там.       Где угодно, но только не со своей командой.       — Выпустите меня!       Кулак жгло болью.       Она билась, бросалась на решетку, кричала исступленно.       Но все ее крики перекрывало равнодушное:       — Синяя тревога. Боевая готовность.       Корабль резко вздрогнул. Она едва не упала в лужу собственной рвоты.       В них стреляли?       В них попали?!       — Синяя тревога. Боевая готовность.       Бессилие душило, заставляя изнывать от агонии. Самая страшная, самая жестокая пытка: аварийный ультрамариновый свет и полная неизвестность. Она прислонилась лбом к прутьям, не то рыдая, не то задыхаясь от крика. Корабль. Ее корабль.       Новый толчок.       Она ничего не могла сделать.       Она так бесполезна.       Черные цифры на стене в ее каюте — они изменятся сегодня? Придется ли ей отскребать их, будто корку со свежих ран, чтобы начертать на их месте новые?       Она не справилась.       Адмиралы послали ее сюда, чтобы она, неудобная, неконтролируемая, сдохла. Сгинула навсегда. Утащила за собой к безмолвным звездам такой же неудобный пятьсот семнадцатый корабль. Но она гордо вскидывала голову, ухмылялась упрямо, бахвалясь: не на ту напали. Ха! Глядите все, я капитан, самый молодой капитан флота! Глядите все, вот мой корабль, и я буду лучшим капитаном, чем все те, кого я встречала до этого!       Глядите все.       Вот сигнал боевой тревоги, а вот я за решеткой. Побежденная собственной безответственной глупостью.       Глядите, вот мой корабль, вздрагивающий, будто дикий зверь, и мои амбиции, вся моя гордость, ставшие пылью под ногами реальности.       Пульсировал аварийный свет в такт ударам сердца.       Что, если все это время она была лишь помехой?       Что, если все это время она делала именно то, что хотело от нее Адмиралтейство — вела всех к гибели?       Глядите.       Я едва не учинила пожар на собственном корабле. Я бросала команду раз от раза, потакая собственным желаниям. Я считала себя умнее, отважнее, лучше, чем все остальные, но в итоге лишь вынудила собственного старшего помощника отправить меня на гауптвахту. Я мечтала спасти всех. Я всех подвела.       И как самонадеянно считать, что без нее на мостике никто не справится.       — Синяя тревога. Боевая готовность.       Дедушка, Крайш, мама, думали ли вы, что однажды я окажусь здесь — за решеткой, озаренная светом цвета крови, бессильная что-либо сделать? Вы так гордились мною. Когда я клеила свои первые модельки истребителей, когда сама подняла в воздух железную птицу, когда начала собирать собственную из старых деталей, когда поступила в академию — вы так гордились. Вы все еще гордитесь?       Она звала, и никто не пришел. Никто не пришел, потому что они могли справиться без нее.       Как самовлюбленно было думать об обратном.       Пожалуйста, пусть они справятся.       Мигающий свет больно бил по глазам.       — Синяя тревога. Боевая готовность.       Двери отворились.       — Капитан!       Рывком вскинула голову. Сердце замерло и тут же забилось бешено и зло.       На гауптвахту ворвался командир летного крыла — взъерошенный, встревоженный, выглядящий так, будто мир рушился.       — Цирих!       Он задыхался от быстрого бега.       — Цирих, что происходит?!       Летный костюм сидел на нем криво: собирался в спешке.       — Люди! — выдохнул он, подбежав к решетке. — Тот корабль, он вернулся!       По ней точно выпустили очередь. Она почти видела мертвый блеск глаз расстрельной бригады.       Ледяные пальцы впились в прутья.       — Что?!       — Они нашли нас, — пытаясь восстановить дыхание, быстро рассказывал он. Летный шлем едва не выскальзывал из его рук. — «Вендиго» подбили! Наши двигатели все еще не работают!       Корабль тряхнуло сильнее, чем раньше.       Свет моргнул, и компьютер запнулся, не сумев повторить объявление тревоги.       — Пусть уходит! — с волнением покосившись на громкоговоритель, моментально ответила она. — Отпустите часть истребителей с ним, пусть «Горгона» задержит людей!       Цирих кивнул.       Его дыхание выровнялось. Летный шлем твердо лежал в руках. Он словно что-то решил для себя, и эта молчаливая решимость заставила ее похолодеть. Ничем хорошим она не была.       Цирих рывком сорвал с плеча нашивку.       — «Горгона» будет биться до последнего. Я вряд ли вернусь, — он вложил нашивку в ее безвольную ладонь. — Если доберетесь до Земли, передайте это моей семье, ладно?       Она разжала кулак, уже зная, что увидит. Кусок ткани, на котором летчики сами вышивали личный номер и позывной. У нее была такая же когда-то.       Горло сдавило тисками.       Цирих бросился обратно к двери.       — Цирих! — крикнула она ему в след. — Буран!..       Он обернулся и отдал честь.       — Пожелайте нам удачи, Снежный-пять!       Двери вновь отрезали ее от остального мира.       Нашивка лежала в руке неподъемной тяжестью.       — Удачи, — едва слышно уронила она в пустоту.       Свет бесшумно продолжал моргать.       Она спрятала нашивку во внутренний карман кителя.       Не может быть. Этого не может быть.       Люди их нашли. Все усилия оказались напрасны — спрятаться все-таки не вышло. И теперь там, где-то снаружи, шел бой, и она не могла сделать даже лучшее из того, что умела: запрыгнуть в истребитель и давить на гашетку до упора. Могла только молиться. Но кому? Создателю? Едва ли.       Безмолвные звезды, будьте милосердны к ним сегодня.       Корабль вздрогнул и затрясся так сильно, что она не удержалась на ногах и упала. Затылок отозвался резкой болью.       В глазах потемнело.       Тварь вернулась.       Если бы она поступала иначе, они бы все равно оказались здесь? Или все бы пошло по-другому?       — Лярша. Твои руки в крови.       — Убирайся, Йоро, — хрипло прорычала она, предприняв неловкую попытку подняться.       Следующий толчок заставил ее закатиться под койку.       Вокруг летали золотые искры, и тварь роняла слезы, что синими цветами распускались на снегу.       Древний город, оплетенный травами.       Фрески на стенах.       Корабль, падающий в звездную тьму.       Динамики зашипели, закашлялись и заговорили незнакомым голосом с сильным акцентом:       — Говорит Дин Берн, капитан корабля Объединенной Земли «Змееносец». Ради спасения ваших же жизней призываю вас сдаться. Мы не хотим ничьих смертей.       На затылке взбухала свежая шишка.       Зло прошипела, выбираясь из-под койки:       — И ты убирайся, Дин Берн. Катитесь все к безмолвным звездам!       Тварь безмолвно исчезла со следующей вспышкой света.       «Горгона» билась в агонии. И все, чем она могла помочь ей — это прислонить ладони к переборке, будто надеясь, что сможет поделиться с кораблем хоть капелькой своих сил.       Люди.       Если они предлагали им сдаться, значит, настолько уверены в своей победе?       Станет ли «Горгона» сегодня их общей гробницей?       И никто не проводит их к безмолвным звездам. Никто не почтит их память. Да и не вспомнит о них никто — разве что Адмиралтейство спустя положенные полгода поднимет файлы «Горгоны» да закроет их личные дела. Что скажет Крайш? Будет ли скучать по ней мама?       Дедушка… это разобьет ему сердце. Это точно его убьет.       Она надеялась, что если смерть и настигнет ее, то в кабине истребителя. Не так. Не за прутьями решетки на корабле, которым она совсем недавно командовала. Не проигравшей самой себе. Но что теперь она способна изменить? Разве что покаяться. Было бы, перед кем.       Нашивка Цириха жгла сквозь внутренний карман.       И это тоже нужно записать на собственный счет?       Насколько он велик?       «Горгона» под ее руками исходила судорогами.       Не знала, сколько времени прошло. Не считала, сколько жизней она провела, считывая пульс могучего зверя из прочнейшего металла.       Двери вновь разошлись, и на гауптвахту стремительно вошел Йоргун.       — Йоргун! Что…       — У нас мало времени, — бросил он, быстро вбивая на панели код.       Она толкнула решетку. Та послушно отошла в сторону.       «Горгону» лихорадило.       Йоргун сунул ей большой сверток, который принес с собой.       — Возьмите, — его обычно собранные в строгую косу волосы растрепались, а на лице застыло напряженное выражение. — Нам нужно торопиться.       И, не говоря больше ни слова, взял ее за запястье и потащил за собой на выход.       Пол плясал под ногами.       Голова, все еще мутная, до сих пор кружилась. Сил не было даже на то, чтобы вырвать руку или остановить Йоргуна.       Что-то зловеще проскрежетало в недрах корабля.       Они пересекали коридоры палубы, словно до смерти боялись куда-то опоздать.       — Да что происходит?!       Йоргун быстро обернулся. Но сказать ничего не успел: проводка над ними заискрила. Они пригнулись, и, прикрывая головы, побежали быстрее.       Едва не спотыкалась о собственные ноги.       Сверток оттягивал руку.       — Йоргун!       Корабль словно вымер: они не встретили ни одного члена команды. И это до боли, до ужаса царапало сердце, но ее старший помощник молчал, отказываясь давать ответы.       С грохотом перед ними рухнули перекрытия.       Йоргун выругался, задыхаясь от бега и держась свободной рукой за грудь.       — Ладно, пойдем другим путем.       — Йоргун!       Его лицо было до серости бледным. Как у мертвеца.       И его слова стали приговором:       — Мы эвакуируемся. Корабль не спасти.       Ноги подкосились.       — Нет!       Йоргун не смотрел на нее, ища глазами выход.       — Туда! — потянул ее он.       Голова кружилась все сильнее.       — А как же… — от попытки вдохнуть закололо легкие. По полу прошла вибрация: где-то еще упали перекрытия. — А как же «Вендиго»?       — Уничтожен.       Она будто оглохла.       Губы непослушно шевельнулись:       — Что?.. Кто сейчас управляет кораблем?       Но впереди уже показался отсек со спаскапсулами. Разрушения его пока не затронули.       — Инуш. Мы с ним останемся. Воздух на планете пригоден для дыхания, — отрывисто продолжил Йоргун, повернувшись к ней. В морщине меж заломленных бровей пряталась глубокая боль. — Мы это выяснили. Найдите команду. Вы нужны им.       Что-то было отчетливо неправильно в том, как он это говорил.       — Что значит, вы с ним останетесь?       Она обернулась к спаскапсулам. Осталась только одна. Не собирался же он…       Но она не успела ничего спросить.       Йоргун толкнул ее внутрь и запечатал люк.       Нет!       Осознание схватило ее за шею, сдавив трахею.       Проклятый безумец!       Она замолотила кулаком по люку.       — Йоргун! Йоргун, откройте!       Но он, конечно же, не слышал.       Он всего лишь молча улыбался. Из уголка глаза быстро скатилась слеза.       Кап.       — Йоргун!       И ее старший помощник поднял руку, чтобы активировать спусковой механизм.       — Удачи, Лярша, — прочитала она по его губам.       Кулак отнялся от боли.       — Йоргун! — продолжала звать она. До рези в горле. До сорванных голосовых связок.       Бесполезно.       Капсула покинула «Горгону».       Она едва не ослепла.       Под ней простиралась огромная алая планета. Повсюду летали обломки, и капсулу трясло, когда та сталкивалась с ними. Она все-таки пристегнулась, чтобы не разбиться о стенки. И, когда подняла глаза через секунду, увидела его.       Человеческий корабль.       Тот самый, что преследовал их от самой «Цейнаре».       Огромный, в два раза больше ее малышки «Горгоны», он обстреливал их рыбку изо всех орудий. «Вендиго» нигде не было. Как и истребителей.       Они больше не существовали.       Они просто больше не существовали.       Звездная пустота озарялась взрывами.       «Горгона» развернулась и устремилась к кораблю.       Капсула летела прямо к планете. Но у нее еще было время.       И — вот. «Горгона», хищная подледная рыба гварти-суу, один из самых страшных хищников ледяных вод Йистейе, подняла свой боевой гребень. И беззвучно взрезалась в человеческий корабль, пропоров его насквозь.       Но прежде, чем закрыть глаза, спасаясь от вспышки взрыва, она успела заметить, как от «Горгоны» отделились две крохотные точки.       Корабль падал.       Мертвой хваткой вцепившись во врага, «Горгона» падала вниз.       Капсула вошла в атмосферу.

Конец второй части