Языковой барьер

      — «Тебе сложно себя пересилить», «ты боишься»! Да как он смеет говорить мне такое?! Я доктор наук, лауреат Нобелевской премии! У меня несколько высших образований и бесконечное множество талантов! А этот… этот, — Лосяш смахнул русые пряди, лезущие в глаза, и посмотрел на свое отражение, — грубиян. Я ему покажу. Сначала делает комплименты, а потом говорит такое! Невероятный человек! Угораздило же полюбить такого… — он воздержался от ругательства. — Да что с ним вообще происходит?! Так… Все, пора успокоиться и сосредоточиться на более важных вещах.       Мужчина глубоко вдохнул затхлый воздух комнаты и выдохнул. Проделав так пару раз и постояв с минуту на месте, чтобы удостовериться, что ему стало легче, он отправился к одному из книжных стеллажей, где стояли научные труды по психологии и педагогике. Взяв две первые попавшиеся под руку книги, он быстро просмотрел их содержание и удовлетворено отнес на рабочий стол, присаживаясь на старенький стул и начиная читать.       Если бы Пин знал, сколько раз его друг в молодости вот так сидел за книгами и пытался побороть свою мерзкую фобию, он бы ни за что не посмел говорить ему такие вещи. Ученый перепробовал почти все, но ничего не сработало. Были результаты, он мог свободно говорить на иностранном языке с его носителями, но в какой-то момент колесо Сансары давало новый оборот и все возвращалось на свои места. Словно по щелчку пальца он опять начинал заикаться и стесняться собственных слов. Он всегда был очень застенчивым, но со временем поборол эту неприятную черту характера почти во всем, кроме языков.       В конце концов, жизнь расставила все на свои места и оказалось, что этот талант ему совершенно не нужен. Писать статьи и диссертации он мог, и этого ему вполне хватало для счастья. Конечно, иногда ему хотелось съездить заграницу и поговорить с местной интеллигенцией на равных, но это были лишь минутные желания, когда все совсем надоедало и хотелось какого-то разнообразия. А так ему неплохо жилось и без всех этих путешествий, экзотики, приключений. В их долине часто происходило такое, что потом месяц приходилось отходить, и этого было достаточно.       Лосяш скучающе перелистывал страницы, даже не пытаясь вникнуть в суть написанного, так как все это было либо не тем, что ему нужно, либо он уже это пробовал. Пробежавшись взглядом по очередному абзацу, он закрыл утомившую его книгу и отложил ее в сторону. Возможно, ему следовало искать ответ не в чужих трудах. Однажды он уже воспользовался подсказками и собрал устройство, позволяющее избавляться от фобий, и последствия были не самыми приятными. Ему нужно было придумать что-то свое, что-то, что будет работать как часы, без техники и прочего.       — А ведь мой собственный мозг может помочь мне, пускай изначально проблема именно в нем. Мне просто нужно его перевоспитать, задать ему иную программу! — астроном встал со стула и начал ходить из стороны в сторону, отбрасывая ногами скомканные листы и прочий мусор. — Выработать у себя условный рефлекс, но взять не хлопки, как это делал Карыч, а что-то редко встречающееся в повседневности. Сначала возьму сильный раздражитель, а потом постепенно избавлюсь от него. Это, конечно, займет немного больше времени, чем мы договорились… Но мне, чтобы поставить Пина на место, хватит и семи дней.       Осмотрев комнату в поисках чего-то подходящего, ученый покачал головой. Что он может взять, чтобы это редко встречалось в жизни, было полностью контролируемым и при этом достаточно эффективным? Может, использовать собственное тело? Щелбаны не подходят, их ему может и Копатыч случайно отвесить, царапины — травмоопасно, да и поцарапаться можно где угодно, пощечины? Уже лучше, но все еще не то. Болевые ощущения должны быть достаточно сильными, но не вредящими, мелкими и незаметными, чтобы не вызывать у других беспокойства.       От столь активного мыслительного процесса голова начала слегка побаливать и кружиться. Прикрыв глаза и почувствовав, как тело неожиданно начало обмякать, Лосяш ущипнул себя, чтобы вернуться в реальность.       — Ага! — он посмотрел на свои руки и слегка защипнул мягкую кожу предплечья. — Ой! А это хороший вариант! И не сильно больно, ой! Но ощутимо и незаметно! Как раз то, что нужно. Ну что же, друг мой несведущий, скоро Вы узнаете, с кем связались, — мужчина посмотрел на совместную фотографию с Пином и Биби, горделиво улыбаясь.       Снова слегка сдавив кожу на руке, он произнес какую-то незамысловатую фразу на немецком. Она была скомканной и совсем тихой, словно ученый боялся, что кто-то услышит его и засмеет. А может, он боялся самого себя: собственного голоса, произносящего какие-то невнятные слова, и осуждения где-то там, в голове. Взглянув на свое отражение в зеркале, он печально вздохнул. Всегда собранный и такой самоуверенный, а сейчас драматично беспомощный и жалкий, он стоял и испугано озирался по сторонам.       Не будь Лосяш таким гордым, с радостью забыл бы все обиды, лишь бы обнять друга и зарыться лицом в меховой ворот его пилотной куртки, пропахшей машинным маслом и потом. Его всегда успокаивало это, пускай он и считал подобные действия излишне инфантильными и первое время даже раздражался сильнее, когда Пин крепко обнимал его, прерывая споры. Что удивительно, в этот раз он этого не сделал. Почему? Он вообще вел себя как-то странно и неестественно, словно делал и говорил все не по своей воле. Может, что-то случилось и ему не стоило так злиться?       Хотя почему это он не должен был злиться? Ему нагрубили, назвав безвольным лентяем и трусом, а он еще должен разбираться, в чем причина такого хамского поведения? Нет уж, извольте отвечать за свою несдержанность! Извинился бы, что ли… Хотя чего он ждал от человека, который даже не попрощался, когда уходил?       Ученый нахмурился и присел за компьютерный стол, кликая пару раз на нужную иконку и ожидая, когда программа загрузится. Вряд ли в таком подавленном состоянии он сможет сделать что-то толковое. Ему нужно было расслабиться и взяться за работу с улыбкой на лице. А то еще ненароком приучит себя грустить и злиться во время разговора, а этого ему точно не надо.       Как только экран загрузки пропал и на стареньком мониторе появилось меню пуска, все проблемы чудом испарились, словно их и не было, остались лишь азарт и легкая злость из-за заедающей на клавиатуре кнопки. Но все это было мелочами по сравнению с тем удовольствием, которое получал астроном от бесполезной, но такой приятной победы над нарисованным чудовищем.       Игры были его своеобразным хобби, о котором он старался никому не рассказывать, в особенности Крошу и Ёжику. Узнай они, что он не работает, а играет — тут же начали бы доставать его с просьбами уступить место, чего ему очень не хотелось делать. Игровые миры очень часто позволяли ему отвлечься от скучной реальности и отдохнуть от повседневных обязанностей, и это, по одному из законов вселенной, имело свою цену. Получив легкую эйфорию, он отдавал самое ценное, что могло быть у человека — время. А вместе с ним и здоровье.       Когда он дошел до злосчастного уровня, который не мог пройти уже месяц точно, и в очередной раз проиграл, часы показывали без четверти восемь. «Опять просидел за своим глупым копухтером до вечера? Спину-то пожалей!» — прозвучал в голове агрессивно заботливый голос Совуньи. Выгнувшись в пояснице, Лосяш услышал громкий хруст и почувствовал ноющую боль во всем теле. Плечи затекли, часть тела, на которой он сидел, неприятно онемела, а голова и глаза болели, устав от часто мелькающих ярких картинок. Мимолетное удовольствие закончилось и уступило место агонии и сожалению о содеянном.       Встав с нагретого места и сделав пару шагов, мужчина тихо взвыл, чувствуя в ногах непередаваемые ощущения, похожие на шум в барахлящем телевизоре. Он попытался сделать легкую разминку, желая избавиться от последствий необдуманного решения, но быстро закончил. Лучше бы он прилег и почитал. Или поел, на худой конец. Кстати, он ведь пропустил ужин, а этого ни в коем случае нельзя было делать.       Так, нет, ему нужно заняться делами, а не наедаться перед сном!       — Reiß sich zusammen (Возьми себя в руки), — очень тихо и с запинками сказал он самому себе и слегка ущипнул за запястье. — Ой! — посмотрев на покрасневшую кожу, ученый снова сделал щепок и невнятно произнес что-то на немецком. — Н-да… Результат пока оставляет желать лучшего. Но я ведь только начал! У меня впереди еще целая неделя. Важно не забывать об этом.       Последние слова были сказаны его собственному отражению, которое, как ему показалось, кивнуло в ответ. Астроном аж отшатнулся от зеркала, а после пары секунд ступора нерешительно приблизился к нему, проверяя, повторяются ли его действия. Вроде все было нормально. Наверное, ему пора готовиться ко сну, а то начинало мерещиться всякое после стресса… Так можно и в дурдом попасть.       Сняв с себя повседневную одежду и аккуратно повесив ее на спинку старого кресла, он переоделся в пижаму и пошел умываться. Холодная вода тонкой струйкой лилась из крана, приятно журча, словно он был не дома, а у тонкого ручейка, бравшего свое начало в горах. Выдавив мятную пасту на щетку, Лосяш начал чистить зубы, не жалея на это времени и сил. Полость рта обдало холодом, от которого в ту же секунду онемели язык, десны и даже губы. К этим ощущениям нельзя было привыкнуть, даже если ты чистил зубы каждый день.       Через минуту он выплюнул белую пену и улыбнулся своему отражению, рассматривая чистые зубы. Может, они были не совсем идеальными, но точно здоровыми и вполне себе красивыми, как, в принципе, все его части тела. Поставив щетку в прозрачный стакан, мужчина взял лежащую на небольшой полочке расческу и стал распутывать непослушные, слегка вьющиеся волосы, которые он опять решил отрастить на свою голову.       Как-то раз Копатыч увидел весь этот марафет друга и пошутил, что он ведет себя как девица, которой нечем заняться, кроме как прихорашиваться. Ученый лишь посмеялся над этим, отвечая, что ему просто нравится выглядеть опрятно и ухожено, не важно, что он при этом запланировал: идти в гости, ловить бабочек, помочь на огороде, заняться исследованиями или посидеть дома и почитать книгу. Признаться, ему нравился и сам процесс ухода за собой, не говоря уже о восхищенных взглядах друзей. И не важно, что тот же Карыч всегда хвалил его с явным сарказмом, после уточняя, на сколько минут и секунд он опоздал, а Пин редко замечал все его старания.       — Raus aus meinem Kopf! (Убирайся из моей головы!) — попытался громко и четко сказать он и ущипнул себя. Безрезультатно, все так же тихо и с заиканиями.       Астроном тяжко вздохнул и отправился к кровати, попутно выключая свет. Старый жесткий матрац прогнулся под его весом и жалобно скрипнул. Взбив пуховую подушку и вытащив из нее пару колючих перьев, он лег и накрылся теплым одеялом, закрывая глаза и громко зевая. Ему предстояла очень интересная и сложная неделя, но перед тем как она начнется, он должен был хорошенько выспаться. Может, во сне к нему придет гениальная идея о том, как ускорить процесс избавления от фобии. Или что-то еще… Наверное, он даже не вспомнит об этом, и это даже к лучшему.       Сон пришел быстро, но был необычно беспокойным. Несколько раз Лосяш вставал, чтобы закрыть окно и не впускать в свой дом наглых комаров, но через некоторое время в помещение становилось невыносимо душно и окно приходилось снова открывать, и так несколько раз за ночь. В какой-то момент он проснулся от звука капающей воды — то был кран, неожиданно решивший поиграть на нервах хозяина. Когда и эта проблема была решена, на него неожиданно напал «ночной дожор», как это любила называть Совунья, а игнорировать урчащий живот он никак не мог, поэтому пришлось сделать перекус и немного почитать.       Старый будильник показывал три часа ночи, когда ученый наконец смог со спокойной совестью уснуть.       Утро началось с головной боли и желания провалиться под землю, а не радостной улыбки. Он проспал от силы часов шесть, и это было не так уж плохо, но недостаточно, чтобы вечно работающий мозг успел хоть немного отдохнуть и подготовиться к новому дню. Добрых полчаса ученый заставлял себя хотя бы встать с кровати, а на обычные утренние действия, по типу приготовления завтрака и умывания, ушло еще больше времени. Когда он закончил, у него было лишь одно желание — лечь обратно в кровать и доспать три-четыре часа, которые он потерял из-за бессонницы.       Однако ему пора было браться за работу.       Кое-как взбодрив себя холодным душем и чашкой крепкого ароматного кофе, мужчина сел в любимое кресло и начал читать первую попавшуюся под руку книгу. Прочитав несколько страниц, он проговоривал последнюю написанную фразу, переводя ее на немецкий, и щипал себя. После энной строчки ему стало немного проще произносить слова, голос стал громче, а дрожь в теле поутихла, что позволило говорить без запинок. Способ действительно был рабочим и хорошим, но печалило то, что на него уходило много времени. Чтобы начать спокойно говорить с самим собой на иностранном языке, стоя перед зеркалом, ему пришлось потратить пару драгоценных дней, и то, он все равно иногда заикался и сильно смущался, но это было уже не так заметно.       На третий день тренировок Лосяш решил попробовать поговорить не с отражением, а с кем-то живым и понимающим его. Собравшись с духом, он направился к домику Карыча: тот как раз недавно приглашал его побеседовать и послушать замечательную игру на рояле, а тут и важный повод нашелся.       Умиротворяющая музыка и приятная компания настолько расслабили его, что он чуть ли не забыл о своей первоначальной цели. Когда пожилой музыкант в очередной раз задал ему какой-то вопрос, астроном слегка сжал кожу на запястье и ответил ему. Ответил на немецком! После этого его еще долго трясло то ли от страха, то ли от гордости. Друг предлагал ему выпить успокоительного, но он отказывался, говоря, что чувствует себя просто отлично. И это действительно было так. У него получилось! За столь короткий срок! Да, ему все еще было не по себе, он говорил очень тихо и от стресса готов был упасть в обморок, но не упал же! И этим результатом уже было не стыдно похвастаться.       Остаток недели пролетел невероятно быстро и был достаточно плодотворным. Кар-Карыч с радостью согласился помочь ученому с преодолением фобии, каждый день слушая его скомканные рассказы на немецком. Он плохо знал этот язык — мог поздороваться и что-то спросить, не больше, — но несколько месяцев пребывания в одном германском городке позволили ему научиться понимать жителей тех мест даже без особых знаний их речи. «Человек мог приспособиться ко всему, если очень сильно хотел этого и делал все возможное», — так он всегда говорил, когда заканчивал пересказ этой истории.       Утро воскресенья было решающим. После недели усердных тренировок астроном в последний раз шел в гости к старому путешественнику, чтобы убедиться, что готов. Как и до этого, они сидели и болтали ни о чем, наслаждаясь старыми записями классических произведений и попивая чай. Через некоторое время темы для разговоров закончились, граммофон затих, и он понял, что время пришло. Защипнув кожу на запястье, он начал говорить на иностранном языке, смотря на внимательно слушающего его друга.       Судя по каким-то латинским названиям, проскакивающим в его монологе, он рассказывал о чем-то научном, может, о химических элементах или законах физики. О, как бы Карыч смеялся, если бы узнал, что на сам деле Лосяш рассказывал ему о бабочках: их видах, различиях, чем они питаются и как живут. В какой-то момент он так увлекся собственным рассказом, что даже забыл о страхе, преследовавшем его всю сознательную жизнь. Ему уже не нужны были щипки и передышка, он все говорил и говорил, закрыв глаза и представляя тысячи великолепных созданий, парящих над цветами. И среди них был он, такой же прекрасный и свободный…       Его полет фантазий прервал громкий храп товарища, который, видимо, совсем утомился слушать всю эту абракадабру. Улыбнувшись, мужчина встал с места, осторожно поднял с пола упавший плед и накрыл им старика, тихо прощаясь с ним и на цыпочках выходя из дома.       На улице стояла прекрасная погода, но в воздухе пахло надвигающимся дождем. С севера летели свинцового цвета тучи, поглощая ясное небо и приближаясь к Солнцу с невероятной скоростью. Это было довольно странно, ведь по его прогнозам следующая неделя обещала быть солнечной. Впрочем, в расчеты могла закрасться какая-то маленькая ошибка… Все же природа капризна и не всегда предсказуема. Да, так он и скажет Копатычу, если не удастся проскочить мимо его огорода незамеченным. Сегодня он не намерен тратить время на всякую ерунду, у него есть дела поважнее.       Пока астроном медленно шел по пыльной тропинке, не смея отвлекаться на прекрасный вид маленьких холмиков, усыпанных ромашками, в его голову закрались нехорошие мысли. Может, ему стоит принять поражение и попрактиковаться еще немного? Все же неделя — слишком маленький срок для выработки рефлекса. Будет как-то обидно, если он вот так глупо опозорится перед Пином из-за своего упрямства. Нет, он не боится насмешек, его друг не способен на столь низкие эмоции, просто… Действительно ли он готов к столь серьезному шагу? Неужели этот спор смог так сильно на него повлиять? Верилось в это с трудом.       — Лосяш! Ло-сяш! — услышав знакомый голос, он осмотрелся по сторонам, замечая, что находится совсем рядом с домиком Копатыча, который так старательно пытался обойти. Сам Копатыч стоял за невысоким заборчиком и смотрел прямо на него. — Да укуси тебя пчела, ты шо, оглох?! Айда сюда! А то шо-то давно я не видел тебя.       — А, это Вы, друг мой шумный, — ученый приветливо улыбнулся и свернул с тропинки, подходя к товарищу. — Огородничаете?       — Пытаюся вот. Мне ж один очень умный друг сказал, шо дождей в ближайшее время не будет. А оно вона че! — мужчина указал на потемневшее небо.       — Ну, растениям полезна влага…       — Ага, в определенных количествах она им полезна, Лосяшик. У меня ж все тут потопит! Вот шо мне делать тада? А если не успею выкопать канавы? Шо мы, зимой голодать будем?       — Ой, ну не надо так нагнетать! В век современных технологий есть много способов спасти Ваш огород от переувлажнения. И вообще, чего Вы на меня-то все это сваливаете? Я, по-вашему, Господь, чтобы точно все знать? Погода — переменчивая вещь, иногда сложно понять, чего от нее ждать, — Лосяш насупился. — Вы меня вот отвлекли от важных размышлений своими глупостями, и я все забыл.       — Тьфу! О чем же ты таком важном там думал, шо тебя будущее наше не волнует? — огородник поправил сползшую на глаза шляпу и вернулся к работе, выкапывая небольшие углубления в земле.       — Ну, на самом деле, я даже не знаю, как Вам объяснить все. Понимаете, неделю тому назад я поспорил…       — Как неожиданно. Да ты дышишь реже, чем споришь!       — Да подождите Вы! Вы не знаете всю деликатность проблемы, друг мой бестактный. Поспорил я с Пином, уже интересно, правда?       — Тю… Все же получилось! — Копатыч словил на себе подозрительный взгляд и поспешил исправиться. — Ну, я в плане, это ж у тебя наконец получилось довести его, шоб он спорить начал. Пин же у нас божий одуванчик в конфликтах!       — Это не я его довел, а он меня! Начал мне гадости говорить, давить на больное. А я что, должен был терпеть? Нет уж, позвольте, я терпеть хамства не буду!       — От оно как. М-да… А из-за чего хоть поспорили? Из-за железяки какой-нибудь?       Астроном отрицательно покачал головой, скрещивая на груди руки и смотря на серое небо. Ему следовало поторопиться, иначе к Пину он попадет уже мокрым. Впрочем, какая разница, взмокнет он от дождя или от льющегося ручьем пота, когда будет пытаться говорить на немецком.       — Поспорили мы из-за глупости, как по мне. Он сказал, что я безвольный и просто ищу отговорки, чтобы не бороться со своим страхом говорить на иностранных языках, представляешь?!       — Ого! Никогда бы не подумал, шо Пин может такое сказать, тем более тебе. И чево, ты теперь к нему идешь доказывать обратное?       — Да. И я докажу, поверьте! Ждите громкое кукареканье на всю округу, друг мой. Обязательно похлопайте после сотого и попросите повторить на бис! — последние слова ученый чуть ли не выкрикивал, вернувшись на тропу и направляясь в сторону моря.       — Конечно, дружище! Удачи! — Копатыч помахал ему шляпой и усмехнулся. — Ишь как взбаламутился.       Воткнув лопату в землю, огородник зашел в дом, чтобы выпить чаю и немного передохнуть. Когда он закрыл за собой дверь, на улице полыхнула молния и послышался гром. Начался дождь.

***

      Пин сидел за столом и рассеянно рассматривал собственный чертеж, изредка делая какие-то пометки. На самом деле ему совершенно не хотелось работать и вообще думать, в чем, возможно, была виновата испортившаяся погода. Хотя он прекрасно знал причину своей рассредоточенности, и это был не дождь, совсем недавно начавший стучать по крыше ангара. Ученый не появлялся у него уже целую неделю, хотя обычно захаживал раз в два дня, чтобы поиграть в шахматы, найти какие-то запчасти на свалке или просто поболтать.       Он всегда засиживался у него до позднего вечера, все говорил и говорил о чем-то отдаленном от привычной изобретателю реальности. Одной из любимых тем у него был космос. Вероятность жизни на других планетах, смерть и рождение звезд, пояса астероидов и состав комет — обо всем этом Лосяш говорил с каким-то благоговением, мечтательно закрыв глаза. Он всегда рассказывал о чем-то разном, никогда не повторяясь, от чего слушать хотелось лишь сильнее. Чтобы не забыть. Чтобы это отпечаталось в памяти и осталось там навсегда. И эти дни он действительно запоминал до мельчайших подробностей.       Сейчас ему очень не хватало этих научных теорий и фактов, всегда заглушавших всякие глупые мысли. Сильно ли обиделся на него астроном? Придет ли сегодня, чтобы доказать, что был прав? Что этот невменяемый успел с собой сделать за эту неделю? Жив ли он вообще?! Так, нет, нужно думать о чем-то позитивном и не впадать в истерию. Например, о новом изобретении, ради которого он тащил тяжеленные детали со свалки.       Погрузившись в расчеты, он не заметил, что в закрытые двери ангара кто-то громко стучался, заглушая даже барабанящий по железу дождь. Услышал он это лишь после того, как его позвали по имени и проклянули. У неизвестного был очень знакомый голос, который немец не мог спутать ни с каким другим. Он поспешил ко входу, убирая заржавевший засов с петель и впуская заждавшегося друга в душное помещение.       Промокший до нитки астроном хмуро уставился на него, выжимая из свитера дождевую воду.       — Ты выбирайт не самый удачный время, чтобы заглянуть, — начал Пин и улыбнулся, тут же получая в лицо брызги. — Gut, я понял, ты все еще злиться на меня.       — Что? — мужчина прекратил трясти промокшей головой и посмотрел на зажмурившегося друга. — Ой, простите! Впрочем, это Вы виноваты, что я простоял под ливнем так долго, так что будем считать, что это расплата, — он тихо засмеялся и осмотрел заваленный деталями ангар. — Все работаете?       — Пробую. Но не сказайт, что у меня сильно получайтся это. А ты…       — Я пришел напомнить Вам о пари. А то вдруг Вы забыли, что мы поспорили при не очень приятных обстоятельствах.       — Слушай, я… Хотеть извиниться.       — Испугались? — Лосяш заулыбался, скрещивая руки на груди. — Я уже давно Вас простил, друг мой беспокойный, но если Вы думаете, что это спасет Вас от условия проигрыша, то даже не надейтесь. Уговор есть уговор.       — А ты найти способ побороть свой фобия? — изобретатель с заметно наигранным интересом посмотрел на товарища. Он не верил, что в столь короткий срок возможно справиться с многолетним страхом, даже если ты очень упорный гений (или безумный дурак).       — Слышу в Вашей речи нотки скептицизма. Ничего, сейчас они испарятся!       Ученый самоуверенно улыбнулся, уже представляя, как Пин забирается на крышу своего дома и громко кукарекает на всю округу. Сладкий вкус победы и восстановление гордости стоили всех мучений, через которые он прошел всего за семь дней.       Щепок, непривычно сильная боль и… Ничего. Он не смог выдавить из себя ни слова, хотя совсем недавно воодущевленно рассказывал Карычу о различиях дневных и ночных бабочек. Неужели это проигрыш? Не может быть, что бы он, потратив столько сил, просто взял и всухую продул! Может, мозг не уловил сигнал, так как тот был слишком слабым? Сдавив кожу на запястье посильнее, астроном скривился от боли и еще раз попытался что-то сказать, но вышло то же, что и в первый раз.       — Зараза… — злобно проговорил он и нахмурился. Закатив рукав свитера, ученый сделал еще несколько щипков. — Ай! У меня же все получалось. Ай! Почему сейчас не работает? В чем разница?!       — Лосяш… Прекращайт немедленно! Лосяш! — поняв, что его не слышат, Пин схватил друга за руки и хорошенько встряхнул. — Ты меня понимайт? Я говорийт хва-тит!       — Оставьте меня в покое! Почему именно перед Вами я не могу ничего сказать?! Это что, какая-то шутка? — он вырвал левую руку из крепкой хватки немца. — Пустите меня!       — Was ist… Почему у тебя синяки? Что ты делайт с собой все это время?       — Ой, какие еще синяки? Что Вы придумываете?! — высвободив и правую руку, астроном посмотрел на нее. Нежная кожа действительно была усыпана маленькими синяками, которые неприятно болели. — Их же не было. Я… Я клянусь Вам, их не было!       — Gut, я верить. Давай мы успокоиться, ладно? Я сделайт чай, починяйт твой рука.       — Дайте мне попробовать еще раз. Это должно сработать!       — Nein, все! Ты проиграл. И нечего на меня так смотреть! Я не позволяйт тебе калечить себя еще сильнее, ясно?       Лосяш уже собирался сказать что-то очень грубое и неприятное, но вовремя сдержался, демонстративно разворачиваясь и уходя вглубь ангара, к рабочему столу. Он по-хозяйски присел на скрипучий стул с давно оторванной спинкой и случайно заглянул в какой-то незавершенный чертеж, тут же замечая несколько ошибок. Руки так и чесались сделать пару мелких исправлений, а заодно и провести расчеты, которые наверняка ускорили бы другу работу. Бросив взгляд на копошащегося в куче хлама изобретателя и убедившись, что тот не наблюдает, он схватил красный карандаш и начал что-то писать на потрепанной бумаге.       Когда Пин наконец добрался до заваленного деталями стеллажа и взял с него старенький примус и покрытый ржавчиной чайник, ученый закончил с правками, довольно улыбаясь и, кажется, совсем забывая о недавнем казусе. Даже такая простенькая работа могла отвлечь его от проблем и доставить ему удовольствие, особенно если он исправлял чужие ошибки, а не свои собственные. К сожалению, мало кто ценил этот труд. Либо просто не замечали исправлений, думая, что так все и было, либо злились, когда их поправляли, видимо, желая жить в собственном мирке, где у них все всегда идеально.       Сам он, кстати, был из второй категории, хотя всячески это и отрицал, утверждая, что для него критика — толчок для развития.       Посмотрев на подошедшего друга, который поставил на стол примус и установил на него уже наполненный водой чайник, астроном тяжело вздохнул. Все же ему было немного обидно из-за проигрыша, хотя он уже успел понять, почему все пошло не по плану. Ему нужно было сразу практиковаться с носителем языка, а не ходить к Карычу, который просто делал вид, что понимал его, тогда бы эффект был гораздо лучше. Но ничего уже не изменить, так что оставалось лишь ждать своей участи.       — Да что Вы бегаете? Нашли же уже все, — подперев рукой голову, Лосяш хмуро рассматривал покрытое синяками предплечье. И как он мог не заметить их?       — Аптечка ищу. Я же сказал, что починяйт твой рука, — немец подпрыгнул перед одним из стеллажей, высматривая на верхней полке то, что ему было нужно. — О! — подпрыгнув еще раз, он схватил маленький контейнер, с опаской смотря на покачнувшуюся полку.       — Дорогой мой, Вы себя, главное, не сломайте!       — Все gut, обо мне можешь не волновайтся, — хрипло засмеявшись, Пин присел перед другом на колени и открыл старую аптечку, находя темный бутылек и ватную палочку. — Давай рука, дурашка.       Ученый было хотел возмутиться, но так и не смог, лишь слегка краснея и вытягивая искалеченную руку. Кончик ватной палочки приятно защекотал нежную кожу, вызывая несдержанные смешки. Прикрыв свободной рукой рот, он зажмурился, пытаясь скрыть эти нелепые эмоции, присущие маленьким детям, которых специально веселили таким способом, чтобы им не было страшно.       Наблюдая за товарищем, изобретатель заулыбался, нарочно делая мазки как можно медленнее и нежнее и получая ожидаемую реакцию в виде тихого хихиканья. Все это, конечно, было глупым ребячеством, и они не должны заниматься таким, но, с другой стороны, кто им мог запретить? Да, они два взрослых человека, гениальные математики и физики, но неужели из-за этого им нельзя подурачиться в хмурый дождливый день? Вряд ли такой закон где-то существовал, и уж точно его не было в их свободной от всего суетного долине.       Астроном уже даже не пытался сдерживать смех, поняв, что его просто мучают. Приоткрыв слезящиеся глаза, он взял со стола лишнюю ватную палочку и окунул ее в йод, тут же вытаскивая и поднося к лицу друга. Он вырисовывал что-то на его щеках с особой осторожностью, боясь попасть в глаза или рот, слушая наигранные возмущения на немецком и хриплый смех.       — А я даже рад, что Вы напомнили мне о моей фобии, любезный, — Лосяш насыпал в чашку четвертую ложку сахара и отпил, довольно улыбаясь. На правой руке у него красовались красивые бабочки и цветы, нарисованные йодом, а на обеих щеках были нарисованы незаметные среди веснушек звезды.       — Ja? И почему? — заинтересованно спросил немец. Все его лицо было изрисовано пушистыми облаками и маленькими птицами-галочками, летящими в неизвестном направлении. На правой щеке была неудачная попытка нарисовать самолет, который в результате превратился в воздушный шар, а на левой светило солнышко.       — Во-первых, я уже давно не испытывал столь ярого рвения кому-то что-то доказать, а тут Вы меня прям зажгли! Знали бы Вы, как мне хотелось, простите, врезать Вам, когда Вы начали мне говорить, что я просто боюсь что-то менять.       — Es tut mir leid (Извини). Я немного погорячиться.       — Ничего-ничего! Я же говорю, мне даже понравилось. Ну, а во-вторых, — ученый сделал паузу, прислушиваясь к затихающему на улице дождю, — на самом деле, Вы в чем-то были правы. Я действительно просто избегал этой проблемы, успокаивая себя тем, что иностранные языки мне никогда не понадобятся. А как оказалось, они мне очень даже нужны. Вот, хотя бы с Вами на родину слетать! Ну чем не повод побороть фобию.       — Ты все же думайт попытаться еще раз? — Пин взял со стола полупустую кружку и отпил из нее.       — Ну, мне все равно пока что нечем заняться, вот я и подумал, что…       — Только давай без самоповреждения, gut? И это не просьба, это часть уговор. Ты ведь все же проиграть.       — Конечно, друг мой заботливый! В этот раз я буду искать способ борьбы не один, а с Вами, если Вы, конечно, согласны. Ну, так и быстрее будет, и безопаснее.       Изобретатель утвердительно кивнул, улыбаясь другу и поднимая вверх кружку с чаем:       — За сотрудничейство, коллега?       — Хе-хе… J-j-ja, — тихо проговорил Лосяш и тоже поднял кружку, чокаясь.