— Так, значит, это всё-таки был пирокинез? Ух, чертовски удобно. Почти что ходячая бесконечная зажигалка, не находишь?
Йоана на данную реплику предпочла промолчать. И не только потому, что она вконец охрипла от долгих криков и рыданий. Само сравнение с неодушевлённым предметом вызывало у неё неприятные ассоциации и озноб по всему телу. Гейзенберг же не обратил на эту заминку внимания и продолжил воодушевленно мерить шагами комнату.
— Сколько возможностей! Ты представляешь? А какая мощь! Так много всего можно сделать...
Девушка энтузиазма собеседника не разделяла. Все ещё грязная, раненая и чертовски уставшая, она сидела на краю металлического стола и лишь какими-то космическими усилиями не позволяла себе закрыть глаза. Возможно из-за страха нарваться на негодование Гейзенберга. А может просто не хотела показаться невежливой.
— Итак, куколка, скажи мне, как долго ты здесь? Кто ещё, кроме нашей всеведущей матери знает о твоём существовании? — Карл резко возник перед её лицом, заставляя удивлено вскрикнуть. — Ну-ну, ты должна привыкнуть ко мне. С этих пор я твой благодетель и партнёр по несчастью. А если все сложиться удачно, то верный союзник.
— А если... неудачно? — хрипло спросила девушка, втайне даже не надеясь услышать про удачный исход подобной кампании.
— Не забивай этим свою милую головку, — оскалился мужчина, а затем замолк, внимательно вгляделся в изможденное лицо собеседницы и громко прищёлкнул языком, — Вот же черти, прости мои манеры. В этой глуши гости у меня редко бывают. Живые, по крайней мере.
Йоана не без иронии усмехнулась, посчитав последнее плохой шуткой. Увы, безосновательно.
Гейзенберг отвлёкся, пробормотал что-то себе под нос и, посоветовав девушке сидеть на жопе смирно, ненадолго вышел из комнаты. Отсутсвие собеседника, а значит причины держать сознание на плаву, исчезла, и размякшее тело тут же начало вяло заваливаться на бок. Уже знакомый, приятный холод металла позволял ненадолго притупить боль. Особенно когда все её тело, безрезультатно борясь с неведомой инфекцией, пылало огнём. Кожа, кости, внутренности – все ощущалось одним большим ожогом.
— Твою мать, ты хоть секунду можешь побыть в сознании, а? Давай, шевелись, я тебе не сиделка, — вернувшийся Гейзенберг грубо выдернул девушку из пелены тёплой дрёмы и, не дожидаясь ответа, как тряпичную куклу закинул её себе на плечо и понёс.
Куда именно её тащили, честно, Йоану мало интересовало. Брось он её в какую-нибудь канаву или в бак с машинным маслом, она б даже не дёрнулась. Усталость в данном случае была сильнее здравого смысла.
Но, вопреки самым мрачным прогнозам, ни в какую яму её не бросили. Лишь перенесли в другую комнату, такую же обшарпанную и пыльную, как и другие, поставили на ноги, всучили кусок хозяйственного мыла, рулон чистых бинтов и стопку пахнущего дымом тряпья.
— Как закончишь, по лестнице наверх. Хер у нас выйдет нормальный диалог, пока ты в состоянии замороженной селедки.
Дверь захлопнулась. Перед девушкой осталась стоять наполненная водой старая чугунная ванна. Йоана медленно подошла ближе, осторожно проверяя температуру. Холодная.
Улыбнувшись, она с удовольствием скинула с себя уже практически приросшую к коже одежду и с тихим вздохом погрузилась в долгожданную прохладу. Рядом лежала жесткая металическая мочалка, и Йоана, радостная, словно получила подарок на Рождество, воодушевленно принялась оттирать с себя грязь и копоть.
— О боже... — блаженно закрыв глаза, прошептала девушка, чувствуя, как затихает пылающий жар на коже. Ощущение чистого тела дарило такой неописуемый восторг, что хотелось плакать. Наслаждаясь этим долгожданным спокойствием, она начала внимательно разглядывать своё тело, ища признаки каких-либо масштабных изменений. Чешую, может, или перья. Но, к счастью, кроме шрамов, рубцов и все ещё кровоточащей раны на спине, все было в норме.
— Я жива, — сказала Йоана, стараясь распутать колтуны в волосах. — Это... это самое главное.
Надеяться на то, что некогда пышная шевелюра до лопаток сможет принять свой первозданный вид без вмешательства профессионального парикмахера, было глупо, и Йоана сдалась, оставив их уродливым комком висеть на затылке.
Вылезать не хотелось, но от ледяной воды уже начинали неметь ноги, а губы мелко дрожать от холода. Кое-как переместив своё бренное тело из ванны, девушка, обтеревшись какой-то старой тряпицей, скептически глянула на предложенную хозяином фабрики одежду. Могло быть хуже, на самом деле. Огромная грязно-желтая кофта была поношенной, но, по крайней мере, чистой. То же можно было сказать и про растянутые брюки, мешком висевшие на узких бёдрах.
Кое-как перевязав бинтами спину, ноги и руки, где все ещё багровели следы ран и укусов, Йоана в растерянности замерла посреди комнаты, запоздало анализируя своё положение. Она помнила многое, но больше в плане ощущений, нежели фактов. Помнила своё имя, родной город, бывший университет и работу. А вот все, что происходило после того, как она въехала на территорию этого проклятого места, оставалось неясным, как в тумане.
Она, задумавшись, по наитию прошлась рукой по выпирающей линии позвоночника. Кости неприятно ныли, но были целы. Лишь у крестьца, где, просачиваясь сквозь бинты, все ещё текла кровь, болью полыхал глубокий ожог.
Неожиданная мысль, парализующая до ужаса, стрельнула её в виски.
А что, если...
— Если через пять минут твоей тощей задницы не будет наверху, я пущу в комнату газ. Лучше молись, чтоб в твоём роду не было евреев.
Йоана дёрнулась, рванула к двери, запнулась в широких штанинах, но кое-как доковыляла до лестницы, добравшись до небольшой комнатки, чём-то напоминающей то ли кабинет, то ли медицинскую палату.
Карл вальяжно сидел на железном стуле, внимательно изучая стопки бумаг. При появлении Йоаны он медленно отложил их в сторону и, елейно улыбнувшись, пригласил гостью сесть напротив.
— Итак, куколка, время официального представления. У нас здесь, конечно, не столица, но это ведь не повод игнорировать хорошие манеры? — мужчина слегка приподнял шляпу, наклонив голову в знак приветствия. — Мое имя Карл Гейзенберг. Все это место и те прелестные зверюшки, рыскающие по округе, находятся под моим непосредственным контролем, так что советую подумать дважды, если вдруг решишься сунуться наружу без моего ведома.
Йоана, съежившись под чужим пронизывающим взглядом, вздрогнула и нервно улыбнулась, ясно и без возражений принимая условия своего текущего положения.
— По воле злого рока и жестокой судьбы, ты и я оказались здесь, запертые в этом милом шизоидном мирке одной ебанутой наглухо суки. И если в твоей маленькой головке есть хоть крупица мозгов, то ты уже давно догадалась, что контингент здесь... немного лишён человечности. А ещё такта, манер, умения держать язык за зубами и не бесить меня, нахуй, при какой встрече... ! — явно сместившись с темы разговора, вдруг взъелся Гейзенберг, но, заметив как испуганно вжалась в спинку стула его гостья, неловко прочистил горло. — Да, извини, сейчас не об этом. Так вот. Ты, дорогуша, находишься в огромной заднице и мне искренне интересно, как именно это произошло.
Девушка к этому времени уже более-менее сумела упорядочить свои мысли и в хронологическом порядке соотнести произошедшие с ней события.
— Меня зовут Йоана Райку...
— Райку? — спросил Карл. — Румынская фамилия. Так ты откуда-то из окрестностей?
— Ох, нет, но мой прадедушка родом из Румынии, из этих мест, — взволнованно уточнила девушка, — В пятидесятые он с семьей мигрировал в Америку, сохранив родовую фамилию. Я изучала европейскую историю в университете, а после выпуска осталась работать на кафедре. Мне хотелось узнать больше о культуре юго-восточной Европы, фольклоре, ещё существующих местных традициях, хотела собственными глазами увидеть места, где когда-то жили мои предки, но...
Острая боль кольнула куда-то в район затылка. Йоана дернулась, чувствуя, как все резко поплыло перед глазами. Сознание явно противилось озвучиванию вслух следующих воспоминаний.
— Я ехала на машине, по серпантину, был уже вечер. Кто-то из города подсказал мне как найти эту деревню, я помню, прадедушка говорил, что она закрыта от людей извне, но мне дали карту и... тогда стало так темно, и я...
С каждым произнесенным словом девушка ощущала, как кровь стремительно отливает от лица. Её плечи начали мелко подрагивать, а жар вновь стал распаляться где-то внизу позвоночника, вызывая на коже горячую испарину. Йоана запнулась, в онемении и непонимании уставившись на свои руки, словно бы видела их впервые.
А Гейзенберг уже явно догадался о том, что случилось после. И даже не постеснялся это озвучить.
— Авария, верно? И некий благодетель, всеведущий спаситель, что оказывается рядом в столь трудный час, призванный спасти твою жизнь...
— Нет... — почти беззвучно прошептала Йоана, глазами, полными ужаса, смотря на Карла, — Я не могла выжить. Машина упала с обрыва, она... взорвалась.
Жар стал невыносимым. На девушку накатила новая волна истерики, только в этот раз её разрывало изнутри не от страха, а от неописуемой, дикой ненависти. Та авария не была случайной. Вся её жизнь полетела к чертям в одно мгновение по велению чьего-то эгоистичного желания.
— Так, легче, — предупредительно выставив руки вперёд, сказал Гейзенберг, — Твою мать, девчонка, я сказал тебе успокоиться!
Но Йоана его не слушала. Стены, обитые металлом, начали накаливаться и исходить жаром. Вся комната за пару секунд превратилось в парилку.
Она сидела на стуле, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в собственные колени и до крови кусала губы, лишь бы не завыть от боли, как дикий зверь. Слёзы текли по лицу сплошным потоком, и Йоана не могла видеть, что ещё чуть-чуть, и помещение вокруг неё охватил бы огонь.
— Вот же сука! — Карл же, прекрасно осознавая последствия, дёрнулся в сторону раскиданных по столу медицинских инструментов и так быстро, насколько возможно, отыскал в многочисленных склянках и бутылочках шприц и небольшой сосуд с болотисто-чёрной жидкостью.
— Клянусь, блять, богом, если ты спалишь мои записи, я лично сооружу и запру тебя нахер в железной деве, — чертыхаясь, бросил мужчина и, не церемонясь, вогнал иглу прямо в плечо вскрикнувшей девушки. — Приди в себя, черт бы тебя побрал, контролируй это!
Йоана закатила глаза и безвольно обмякла на стуле. Истеричное сердцебиение начало потихоньку приходить в норму, но пульс, однако, падал слишком быстро.
Гейзенберг, все ещё держа шприц в руках, внимательно следил за девушкой и был готов в любой момент влепить ей ещё одну дозу транквилизатора. По обыкновению он использовал эту хрень для усмирения своих не самых удачных экспериментов, поэтому был не до конца уверен, какая именно доза была приемлемой для его новой знакомой.
Смотря на её бледное тело, развалившейся на полу, Гейзенбергу вдруг вспомнились те жуткие, стремные куклы Донны, и от подобного сравнения он неприятно поёжился.
Мужчина недоверчиво перевёл взгляд на ампулу со шприцем, затем на Йоану, и, не без иронии усмехнувшись, подумал о внезапной остановке сердца. Доза-то лошадиной была, на самом деле.
— Эй, шизоидная, жива? Вставай давай, мы не договорили. — Карл не особо деликатно пнул ногу Йоаны краем ботинка, но никакой ответной реакции не последовало.
Он наклонился к ней и коснулся рукой шеи, стараясь нащупать пульс.
— Вот же... ебать.
***
В их квартире всегда было спокойно. Сколько Йоана себя помнила, даже телевизор пятничными вечерами у них в доме звучал так тихо, что она могла спокойно делать уроки, сидя прямо напротив экрана. Родители никогда не ругались, не повышали на неё голос, не кричали. Они не были безразличными или аморфными, нет, просто предпочитали решать проблемы через диалог – взвешенный и мирный.
Раньше эта тишина была нежной, трепетной, как ранее утро в нетронутом лоне природы, но теперь она напоминала скорее молчание похоронной процессии. Тяжёлое и мрачное. Невыносимое.
— Милая, ты точно уверена, что хочешь поехать? — осторожно спросила женщина, нервно протирая посуду. — Это же очень далеко и... у меня нехорошее предчувствие.
Йоана, сидевшая за столом, нехотя отвлеклась от своих заметок, задумчиво прикусив крышку шариковой ручки. Карты, буклеты, выписки из книг, очерки и старые дневники в сплошном беспорядке валялись перед ней, и для простого наблюдателя представляли из себя просто бесполезную кучу макулатуры. Но для Йоаны они были настоящим сокровищем. Она подняла взгляд на собеседницу, немного подумала и рассеянно фыркнула, вновь утыкаясь взглядом в бумаги.
— Я тебя умоляю. А как же мои командировки? Это далеко не первый раз.
— Но то были поездки максимум в другой штат, — запротестовала мать, — Подумай, куда именно ты едешь, кто тебя там встретит? Ты отправляешься на другой континент только ради старых бредней твоего прадедушки?
Девушка, встрепенувшись, будто ей влепили пощёчину, раздраженно свела брови. Руки рефлекторно потянулись к записям, словно в попытке защитить написанное.
— Это не бредни. Это история.
Его история, а значит и моя. Он жил в удивительном месте, там, где до сих пор чтят традиции и все ещё помнят древние обычаи. Это сокровище, нетронутая колыбель культуры...
— Это все
сказки! — её мать, по обыкновению спокойная и сдержанная женщина, неожиданно повысила голос, со звоном бросив тарелку в раковину. — Ты ведь прекрасно знаешь, чем являются подобные «колыбели культуры»? Грязной, истлевшей дырой, полной сумасшедших сектантов. Твой прадедушка с моим отцом приложили немало усилили, чтобы сбежать из этого места, а ты теперь по собственной воле хочешь туда вернуться? И ради чего? Твоих научных работ? Признания коллег? Или что, ты настолько веришь в эти глупости про чудотворный гриб, что все ещё надеешься спасти Джеймса? Ты уже не ребёнок, Йоана. Ремиссия не наступит!
Девушка вздрогнула и сильно сжала губы, опустив голову, чтобы не видеть болезненно бледного лица своей матери. Йоана невидящим взглядом уперлась в пол, сдерживаясь, чтобы не заплакать. Она вообще много плакала в последнее время. Даже слишком.
— Может ты уже и отказалась от папы, но я – нет, — её голос звучал холодно и отстранённо, на деле почти срываясь на хрип от ставшего поперёк горла кома.
Она резко поднялась с места, с затаенной печалью и неприкрытыми разочарованием смотря на мать.
— Даже если в итоге все будет бесполезно, то, по крайней мере, в конце я буду знать, что сделала все, что могла.
***
Следующий вздох, жадный и отчаянный, сопровождался тупой болью в районе диафрагмы, словно по груди несколько раз прошлись железной битой. Потом начали ныть рёбра и пылать легкие, отчаянно перегоняя по телу кислород.
Йоана в полной дезориентации смотрела перед собой, в расфокусе различая лишь серый потолок и кирпичные стены. А вот склонившуюся над ней фигуру разглядеть было проблематично.
— К-Карл... ? — хрипло прошептала девушка, стараясь прочитать эмоции на его лице.
Что, впрочем, оказалось не обязательным. По одному только голосу стало понятно, какие именно он сейчас испытывал чувства.
— Для того, кто ещё недавно отчаянно хотел жить, ты удивительно упорно стремишься отъехать в мир иной! Просто ебануться можно, с каких пор я твоим ангелом-хранителем стал, а?
Йоана несколько раз непонимающе моргнула, стараясь согнать с глаз мутную пелену. Выходило не очень.
— Сука, никогда в жизни я ещё не прилагал столько усилий, чтобы откачать кого-то, — Гейзенберг, сидя на полу, раздраженно смахнул выступивший пот со лба, — А ведь для достижения противоположного результата достаточно лишь пары секунд. Как же непрактично.
Все ещё не до конца вернув контроль над своим телом, Йоана постаралась осторожно поднять корпус, помогая себе локтями. Попытка вышла слабой и жалкой, о чем красноречиво свидетельствовал ехидный смешок Гейзенберга.
— Мне даже лестно. Если так подумать, те твари несколько дней не могли тебя убить, а со мной ты уже дважды чуть не откинулась. Неужто в комплекте с тобой надо было докупать дефибриллятор?
Шутка была не смешной, но нервный хохот все равно вырвался из пересохшего горла. Йоана лишь сейчас в полной мере осознала, что мужчина был прав. Она действительно была одной ногой в могиле.
— Смейся, пока можешь, малышка, но ты уже охуенно много мне задолжала, — с кровожадным оскалом сказал Карл, одним резким движением поднимая девушку на ноги, — Как собираешься отрабатывать?
