𝕬𝖓𝖔𝖙𝖍𝖊𝖗 𝖍𝖔𝖑𝖊 𝖎𝖓 𝖙𝖍𝖊 𝖜𝖆𝖑𝖑 𝖔𝖋 𝖒𝖞 𝖎𝖓𝖓𝖊𝖗 𝖉𝖊𝖋𝖊𝖓𝖘𝖊𝖘 𝕷𝖊𝖆𝖛𝖎𝖓𝖌 𝖒𝖊 𝖇𝖗𝖊𝖆𝖙𝖍𝖑𝖊𝖘𝖘, 𝖙𝖍𝖊 𝖗𝖊𝖆𝖘𝖔𝖓 𝕴 𝖐𝖓𝖔𝖜 𝕿𝖍𝖆𝖙 𝕴 𝖆𝖒 𝖘𝖙𝖗𝖎𝖈𝖐𝖊𝖓 𝖆𝖓𝖉 𝖈𝖆𝖓'𝖙 𝖑𝖊𝖙 𝖞𝖔𝖚 𝖌𝖔 𝖂𝖍𝖊𝖓 𝖙𝖍𝖊 𝖍𝖊𝖆𝖗𝖙 𝖎𝖘 𝖈𝖔𝖑𝖉, 𝖙𝖍𝖊𝖗𝖊'𝖘 𝖓𝖔 𝖍𝖔𝖕𝖊, 𝖆𝖓𝖉 𝖜𝖊 𝖐𝖓𝖔𝖜
𝕿𝖍𝖆𝖙 𝕴 𝖆𝖒 𝖈𝖗𝖎𝖕𝖕𝖑𝖊𝖉 𝖇𝖞 𝖆𝖑𝖑 𝖙𝖍𝖆𝖙 𝖞𝖔𝖚'𝖛𝖊 𝖉𝖔𝖓𝖊 𝕴𝖓𝖙𝖔 𝖙𝖍𝖊 𝖆𝖇𝖞𝖘𝖘 𝖜𝖎𝖑𝖑 𝕴 𝖗𝖚𝖓 © Disturbed — Stricken
Этот далёкий мир на самой границе обитаемого Империума был приведён к Согласию не так давно, дикая природа ещё пребывала в почти первозданном виде. Хвойный лес, застывший в лазурной дымке, длинный и узкий вулканический пляж — поначалу казалось, что здесь не ступала нога человека. Но в спокойный пейзаж прекрасно вписывалось нагромождение каменных блоков на холме, замыкавшем бухту. Застава невесть какой эпохи, служившая не то крепостью, не то береговой батареей, была давно и безнадёжно заброшена и представляла собой хорошее укрытие. Там и окопались. Тащить дроппод с дальней отмели, куда их завели работавшие на пределе бортовые системы, смысла не было. Он стоически выдержал полёт, но теперь походил на помятую жизнью консервную банку. Часть аппаратуры нуждалась в серьёзном ремонте, всё, что ещё на что-нибудь годилось, уже было пристроено на новой базе. Долохов в который раз перебрал остатки системы связи. Выругался, опять упустив неподатливую микроскопическую гайку. В прошлый раз умудрился проглядеть динамик — хотя тот выглядел почти как новый. Из остального ненужного хлама уже удалось собрать вполне рабочий звукосниматель под свои руки. За дверью, получившей на ещё целых участках два дополнительных окна кривовато-округлой формы, плескалось море. Приближался полуденный прилив, пора было возвращаться — по негласной договорённости они собирались на обед как раз в это время. Злосчастный аппарат был аккуратно оторван вместе с куском стенной панели. То, что обычный человек раскручивал за ничтожные минуты, требовало от них долгой и кропотливой работы, притом не всегда удачной. Большая часть тонкой электроники в генноусовершенствованных ладонях космодесантников грозила отдать душу Омниссии. Им бы очень пригодился механик с руками поменьше. Остальные уже собрались вокруг задорно трещавшего костра. Никакой разумной жизни вокруг не было замечено — а незамеченная и решившая стать обнаруженной при виде тонкого столбика дыма для начала должна была преодолеть обновлённые и подлатанные укрепления. Скабиор что-то помешал в котелке, Макнейр перебирал их скромные запасы. — Сменные пижамы, куча индивидуальных рационов, инструменты, полезная бытовая мелочь, — тот осторожно взвесил на руке небольшой снаряд, — и ебучая экспериментальная бомба с вирусом облитератора. Когда-нибудь я пойму, чем ты руководствовался, выбирая эти предметы. — Я не очень-то думал, но… — замялся Петтигрю. Он и сам плохо помнил, что толкнуло его прорубиться в дальний отсек оружейной. Скорее всего, вошёл в раж и пытался спасти всё хоть сколько-нибудь полезное. — Ты молодец, Питер, — Долохов мягко поставил точку в обсуждениях. Тот просиял. — Погоди, бомба с обли-чем? — переспросил Скабиор. — Болезнью, вызывающей сращивание живой плоти с металлом и оружием, — коротко объяснил Макнейр, — оно имеет варповое происхождение, насколько я знаю. — Мерзость, — тот нахмурился, — кто в нашем Легионе вообще мог разрабатывать такое? — Примарху виднее. Я об этом услышал от Снейпа и очень отрывочно, но не думал, что образцы были и на нашем корабле. Хорошо ещё, что Реддлу не вручили «пожирателя жизни». — Я бы не сказал, что это колдовство, — Долохов задумчиво проводил взглядом смертельное оружие, осторожно запрятанное в самый дальний из сохранившихся ящиков, — в основе своей ведь очередное заболевание, которое можно использовать против врагов. — Ну, не знаю. Если уж совсем ничего другого не осталось, — Скабиор немного смягчился и пожал плечами, — или если такую же варповую заразу надо истребить. Реддла, например. — Просто пока не трогайте её лишний раз, — хохотнул Макнейр. Петтигрю попробовал варево, задумывавшееся супом из оленя. Получилось недурно, не зря он прежде у сервиторов-поваров работу отнимал. Разлил благодарным сослуживцам по импровизированным из чего попало тарелкам и осторожно спросил: — Как там со станцией? — Как и вчера, — Уолден коротко вздохнул за всех, — ничего. Уже который день они пытались выйти на связь, перепробовали всю уцелевшую аппаратуру и теперь собрали стационарный усилитель сигнала. Но в ответ в эфире по-прежнему было лишь молчание, холодное, как межзвёздные бездны. Сделали всё, от них зависевшее — теперь вынужденное безделье давило на нервы. Сонное оцепенение этой дальней галактической периферии располагало разве что без устали тренироваться и запасаться перед новым броском. — Что нам делать? — снова начал Петтигрю. Разговор вернулся на прежний круг. Как и вчера, позавчера, позапозавчера и даже в давний день их вынужденной аварийной посадки. — Ждать, пока бедственные сигналы поймает какой-нибудь корабль. Или хоть кто-то на планете, — Долохов сразу притормозил его, явно услышав беспокойство в голосе. — Реддл сговорился с демонами, неизвестно, что он уже успел натворить! Мы должны предупредить командование! — Питер, успокойся! — уже резче, но по-прежнему примирительно ответил Макнейр. — Космопорта здесь нет, и единственное, на что мы можем рассчитывать, — появление имперского корабля. Которое пока не происходит. — Вот именно, — встрял Скабиор, до того молча перебиравший свой болтер, — мы можем только провести время с пользой. Петтигрю с размаху сел и вернулся к еде. Вновь возникшая мысль проверить запутанные и заброшенные коридоры под их базой для успокоения души была взята на заметку. Один схрон, по виду брошенный космическими пиратами ещё несколько столетий назад, они уже приспособили для пользы дела. — Знаете, я не буду скучать по Реддлу, — Уолден отложил пустую тарелку и решил занять всех более мирным разговором: — Но настучать по поганой роже не откажусь. — Пусть прячется в варпе, мы его всё равно найдём. Когда уберёмся отсюда, — Скабиор охотно поддержал его, не скрывая неприязни к бывшему командиру. — Надеюсь, когда нас подберут, то дадут нормального офицера, — Долохов рассеянно разгладил заметно подросшие усы. — Да, тебе-то наконец раздолье, никто бриться не заставляет, — тот усмехнулся, — погоди, а сколько нарядов ты от него успел получить за это? — Сбился на втором десятке. Легендарное противостояние востроянских традиций и командирских придирок успело прочно вписаться в славный ряд баек их отряда. Реддл, прекрасно осведомлённый о том, что отсутствие растительности на лице среди востроянцев квалифицируется не иначе как женоподобность и слабость, нарыл в недрах устава соответствующие указания. Его не смущала ни их явная древность, ни откровенное пренебрежение ими вышестоящих чинов и Гвардейцев из других отделений. Почти каждое утро, свободное от боевых вылетов, начиналось с проверки внешнего вида бойцов. Реддл шёл вдоль строя, доходил до Долохова, задавал один и тот же вопрос — и получал ответы разной степени приемлемости. Командир выдавал очередной язвительный пассаж, рядовой отправлялся в наряд. Так продолжалось до тех пор, пока Том не решил затребовать смотр своих войск сразу после масштабной недельной операции. Космодесантники сражались в протравленном насквозь мире смерти без сна и отдыха, а Долохов и Макнейр удостоились похвалы от самого командора роты. Такое Реддл стерпеть не мог. Общее построение, проверка внешнего вида, раздача обоснованных оскорблений. В ответ на которую он получил вульгарное предложение сходить по дальнему востроянскому адресу. За словом командир в карман тоже не полез — просто побрил наглого рядового самолично. И влепил очередной наряд. — Я не долбоёб необучаемый, но Реддл докапывался до моей щетины не из-за устава — вспомни бороду того же старшего апотекария, который к нам как-то заезжал, — а из-за того, что я с Вострои. Так что это был вопрос принципа. — Знаешь, если бы я не знал, откуда ты, то сказал бы, что с Барбаруса, — Скабиор резко посмотрел ему в глаза, — таких упрямцев, как мы, в Галактике ещё поискать надо. Янтарный взгляд скромно вернулся к костру. Они видели в нём надёжного лидера, он не мог их подвести. Перспективы проверять на прочность долголетие космодесанта в этой Императором забытой дыре отнюдь не радовали. Каждый понимал, но никто не хотел говорить вслух — скорее всего, их здесь никогда и не найдут. А над человечеством тем временем сгущаются новые угрозы. С каждым уходящим в пустоту днём ясное лазурное небо планеты, обещавшей стать их общей могилой, казалось всё тяжелее.*
Счёт упущенного времени уже приближался к нескольким месяцам. Восстановленные укрепления обживались, установленный распорядок вышел на накатанные рельсы. Ничто не предвещало, что тот день хоть чем-то отличится от всех предыдущих. Скабиор, молча взявший на себя всё касавшееся охоты, тогда ушёл на долгую вылазку и очень далеко — последние сутки ограничивался короткими рапортами по общему каналу. Сообщения слал исправно и примерно в одно и то же время. Так что сигнал, неожиданно встряхнувший мёртвую тишину эфира, говорил о чём-то из ряда вон выходящем. — Есть новости. Я гонялся за оленем, сами понимаете, патроны лучше поберечь, так что пришлось побегать. Связь на мгновение прервалась, голос зазвучал не на шутку встревоженно: — С другой стороны леса есть город. Сейчас пришлю координаты… В том небольшом поселении что-то происходило — они опоздали. Грязно-серый столб дыма поднимался в ясном голубом небе как отчаянный тревожный сигнал. Троица космодесантников, встретившихся на тихой лесной опушке, теперь кралась по пасторальному пригороду, стараясь не привлекать к себе внимания. Здраво рассудив, что угроза может оказаться вполне серьёзной, Питера оставили на базе — чтобы хоть кто-то точно донёс вести о случившемся с их отрядом. Перестраховались — в городе шастали только четвероногие ящероподобные ксеносы в каком-то странном подобии брони из хитина. Для них — далеко не самый страшный противник. Всё, что только было здесь человеческого, — изуродовано и разрушено. Сияние далёкой блёклой звезды — насмешка. Долохов, недолго думая, пошёл в атаку первым. Вспомогательные системы шлема ускользают из внимания, под нож и болтер попадёт всё, что шевелится. Мерцавшую в солнечном мареве улицу заливает удушливая багровая тьма. Но только для него — он хорошо знал это ощущение. Боевая эффективность бьёт все пределы, рефлексы уходят за границы сверхчеловеческого. Ему даже не нужны сознательные импульсы, чтобы заносить нож. Не нужен короткий забег мысли от мозга к кисти, чтобы пристрелить попавшую в поле зрения цель. Только один нерушимый приказ способен ограничить ярость берсерка — людей не трогать. Цвета распадаются до белого и тёмно-алого, его ярость кипит в самой крови. Удар за ударом — хитин изрублен в фарш. Долохов не глядя оторвал рептилоиду хвост вместе с куском позвоночника и со всей силы зарядил по другому импровизированной булавой. Фиолетовые мозги заляпали тротуар уродливым пятном. Наступавшие ксеносы замешкались. Опустевший переулок кишит противоестественной подвижной серостью. Повсюду разрытая земля, вздыбившийся асфальт — нападение началось из-под поверхности. Где-то на краю сознания слышны выстрелы союзников, мерный лязг силовой косы. Враг наскоро перегруппировался и выступил почти что строем. Космодесантник несётся навстречу, окровавленный траншейный нож задорно сверкает на алом солнце. Оттолкнулся от треснувшего бордюра, резво приземлился на неудачливую рептилию. Один череп расколот прямым попаданием сабатона, другой — пинком. Макнейр что-то кричит по вокс-связи, бросается следом — страховать. Неуправляемый и неустрашимый пехотинец рубится уже в самой гуще стаи. Укусы бесполезны, длинные острые клыки беспомощно высекают искры из серого керамита. Нож и стальной кулак покорят даже самые дальние рубежи Галактики. Удар — рывок, латная перчатка сомкнулась на горле чудовища. Одной рукой сломал шею, отшвырнул прочь. — Нам хоть оставь! — голос боевого брата разогнал звенящую пустоту. Долохов не сразу понял, кто его окликнул. Часть врагов человечества перебита. Пора двигаться дальше — яростный красный распался на два естественных оттенка. Лужи крови ксеносов на свету отливают фиолетовым. А другие широкие полосы, багровые, слишком знакомы. Город оказался совсем небольшим — как раз по свежеколонизированному миру, в котором ещё даже не началась индустриализация. — Что за дерьмо… — Скабиор схватился за болтер. Кровавый след привёл их к уродливому сооружению из человеческих тел. Планетарная оборона, гражданские — разобрать хоть что-то в горе полусъеденных трупов было невозможно. От осквернённой площади разбегались в стороны три улицы. Тепловизор моргнул предупреждающими рунами — в обвалившемся доме по левой стороне притаилось что-то живое. Долохов перебросил информацию Макнейру — тот кивнул и направился дальше. Внутри здания догорала мебель, горький дым застилал обзор. Гвардеец больше по привычке включил систему фильтрации воздуха и прошагал вглубь низкой гостиной. Вид горящего здания всколыхнул в душе давнюю тревогу, но не более. Мерзкий рептилоподобный ксенос пригнулся к полу и, не медля ни мгновения, бросился в атаку. Быстрый и юркий, первый выстрел лишь зацепил лёгкую сероватую броню. Космодесантник отвесил пару тяжёлых пинков бронированным ботинком, последний, наконец, попал в цель. Монстр сдавленно зашипел и перекрутился, попытавшись прокусить сочленение доспеха под левым коленом. Резкий вертикальный удар ножа решил его судьбу. Безупречно отточенное лезвие вспороло шею, взметнув фонтан густой тёмной крови. Хвост ящера, бившегося в агонии, задел примитивный масляный светильник, по потёртым доскам побежали задорные языки пламени. Но острый слух, отточенный за годы войны, уловил в потрескивании огня шорох чешуи. Удар, крик — на втором этаже кто-то сражался за свою жизнь. Старая, старая боль — огненное пятно пожарища в родном рабочем квартале, навсегда разделившее его прежнюю жизнь на «до» и «после». Долохов в два прыжка одолел лестничный пролёт. Молодая девушка отбивалась от двоих ксеносов куском железного прута. Её сил хватало лишь на то, чтобы неуклюже махать им перед мордами чудовищ, не позволяя ещё сильнее ранить себя — из глубоких царапин на руках и ногах сочилась кровь. Рептилии играли с добычей, прежде чем разорвать на куски. Космодесантник моментально оценил обстановку, перевёрнутую мебель и обвалившиеся стены. Первый выстрел болтера пропахал по задней ноге ксеноса и превратил его живот в фонтан крови и кусков внутренностей. Другой монстр метнулся прочь, по секретеру и обугленным обоям — Долохов развернулся и впечатался головой в потолок, выхватил нож. Раненый ксенос взревел и прыгнул, целя в дыхательные решётки. Почти не глядя ударил того рукояткой болтера, но лишь оглушил. Подоспела девчонка со своей железкой — рептилия рухнула с проломленным черепом. За обвалившейся наружной стеной застыла в светлом мареве истреблённая улица. Больше ни одного человека. Крупные капли фиолетово-пурпурной крови на лезвии, срываются и падают совсем беззвучно. Она стояла перед ним, не отводя взгляда. Предположительно — в состоянии психологического шока. Лицо покрыто копотью, ясными были только глаза. Большие и карие, их заволокло слезами от удушающего дыма. Окровавленная арматура выпала из ослабевшей руки и с тяжёлым звоном покатилась по просевшему полу. В глубине дома со страшным треском обвалилась лестница, огонь неумолимо поднимался вверх. Девчонка едва держалась на ногах, уже сполна надышалась угарным газом. Долохов убрал нож за пояс, одной рукой поднял единственного найденного в городе гражданского и шагнул на свежий воздух со второго этажа. Прошло едва ли больше пары секунд, но они показались ему бесконечно долгими. Не мог чувствовать через слой керамита, но догадывался — её била крупная дрожь. А ещё она отчаянно цеплялась за воротник его брони. В глухом и пыльном дворе они не одни. Эти ксеносы представляли собой что-то вроде огневой поддержки — более быстрые и манёвренные, обладавшие дополнительной парой конечностей, которые использовали на манер рук. Четверо, двое вооружены лазганами бывшей Планетарной обороны. Долохов резко развернулся, подставив под опаляющую вспышку спину. Сражаться, отбросив привычные тактики, намеренно избегать ближнего боя — это одновременно и захватывало, и заставляло думать предельно сдержанно. В его руках была человеческая жизнь, он не мог поступить иначе. Обернулся, бросил пару ответных выстрелов на шевеление за горой щебня и обломков. Фонтан фиолетовой крови — значит, попал. Просвистевшая над самым шлемом алая вспышка едва не лишила остатков самоконтроля. Утонуть в яростной пелене — быстрое уничтожение всех врагов и смертельная опасность для той, кого он должен был защитить. Со стороны переулка раздались тяжёлые шаги, и он машинально вскинул свободную руку с болтером. Макнейр помахал косой. — Я зачистил оставшуюся улицу, у Скабиора тоже всё тихо, — практически отрапортовал и осёкся, заметив ношу в руках того, — она ещё живая? — При мне ксеноса арматурой забила, выкарабкается, — Долохов придирчиво осмотрел девушку, бегло проверяя жизненные показатели. Угроз, кроме слабости и потери сознания, не было. — Что с ней делать? Тут больше никого не осталось. — А какие есть варианты? — ответил тот, рассеянно убрав спутанные каштановые кудри подальше от зазубренного скола на нагруднике. — Заодно про здешнюю систему расскажет.*
Её звали Гермиона. Как удалось добиться — была из семьи врачей, осталась сиротой в результате такого же вторжения. Пережила нынешнее потому, что хорошо пряталась — пока её не выкурили из убежища. Других поселений на планете практически нет, как и крупного космопорта — только станция для сообщения с соседними по системе. В которой есть (или, по крайней мере, раньше был) ещё один обитаемый мир, считающийся опорным пунктом Империума. Субсектор тут вообще не очень-то населённый. Не зря Питеру в первый же вечер не понравились редкие и тусклые светила на здешнем небосводе. Из варпа их вынесло прямиком к границе Вурдалачьих Звёзд. Ждать пролетающих мимо имперских войск предстояло очень и очень долго. Гвардейцы не теряли присутствия духа, но все разговоры о будущем, как и о событиях, приведших их к нынешнему безнадёжному положению, гасли сами собой. Оставалось только укреплять аванпост и поддерживать свою боевую эффективность. И раз за разом отправлять в забытую Императором пустоту сигнал бедствия. Почему не отвечает главная планета системы, Гермиона не знала. Несмотря на то, что для жительницы феодального мира она демонстрировала прекрасную эрудицию. «Я об этом читала» — её ответ почти на любой вопрос. Девчонка отнюдь не собиралась быть нахлебницей. Осилила починку генератора под чутким контролем своего спасителя — даже довольно занудная работа по инструкциям вызывала неподдельный энтузиазм. Как и любая работа вместе с ним. Других вариантов провести профилактику энергосистем силовой брони в любом случае не было. Гермиона аккуратно распутала указанный клубок проводов, дождалась одобрительного кивка хозяина доспеха и принялась перематывать самые обтрепавшиеся. Вечер выдался ясный, они работали на свежем воздухе. — Почему тебя в основном зовут по фамилии? — Выделяется, — Долохов рассеянно почесал металлический сенсор около плеча, — по меркам Легиона я не местный. — А откуда ты? — ей будто было интересно всё в этом мире. — Представляешь, где находится Око Ужаса? Ответное озадаченное молчание говорило вполне ясно. — Ну вот север Империума, варп-шторм, — он подхватил валявшийся неподалёку кусок трубы и прочертил закруглённую трапецию на пыльной земле, условно изображавшую сегментум. Поставил точку и указал в сторону от неё: — От него дальше на северо-восток. Востроя примерно здесь. — Там, наверное, жутко холодно. — Не везде, но по большей части так и есть. Общий ужин уже традиционно проводили у костра. Подземным рептилиям не было дела до дыма, а все казематы под крепостью теперь были накрепко завалены каменными глыбами. Подходы к их холму — щедро заминированы самодельными боеприпасами. Ценного в древних схронах не оказалось, вынесли только какого-то не то полностью механизированного и давно нерабочего сервитора, не то подвижную скульптуру. Раз Петтигрю, едва увидев это нечто, сказал, что оно пригодится — то так и есть. — Вы все пехотинцы? — Гермиона с благодарностью принялась за свою порцию. Всё, что касалось устава и порядков Гвардии Смерти (и, конечно же, не было засекречено), неизменно вызывало у неё самый искренний и вежливый интерес. — Да, кроме Тохи, — усмехнулся Макнейр, поддев того локтем, — он у нас берсерк. — Я никогда о таком не слышала, — девушка задумчиво наклонила голову, — это какой-то отдельный вид космодесанта? — Нет, просто некоторые ребята разгоняются быстрее прочих. Боевой раж, перевозбуждённое состояние, всё такое… Тормозить потом только кулаком в жбан, — он на мгновение задумался, будто что-то вспомнив, — погоди, ты не рассказывал ей про пулемётчика? — Надо было загасить гнездо, иначе СПОшников наших выкосили бы, — Долохов начал не без некоторой скромности, — и я не придумал ничего лучше, чем попереть на него с ножом. Пока не добежал, не понял, почему стрелять перестали. А там пулемётчик, как сидел, так и умер. Сердце не выдержало. Её тёмные глаза искрились от восхищения. Лёгкий-лёгкий румянец, неловко сложенные руки на коленях, будто она не могла найти им места — чтобы заметить это, сверхчеловеческое зрение не требовалось. — Обычное дело, те пули даже не могли повредить наши доспехи. Макнейр поборол ненавязчивое желание хлопнуть себя ладонью по лбу. Их командир не мог не сложить два и два обычного человеческого поведения. Но почему-то не спешил пользоваться положением — раз уж выпала такая возможность. — У тебя очень необычный цвет глаз, — она говорила осторожно, будто пытаясь сгладить собственную дерзость. — Я вырос рядом с химическим заводом, в этом нет ничего удивительного, — Долохов ловко уклонился от открытого комплимента, — с отцом в цеху работал один дед, у него вообще третья рука была из-за мутаций. Он находил общение с ней приятным, правда, не все причины этой приятности поддавались связи причины и следствия. Лишь пожал плечами и отвёл взгляд, предпочтя заняться новой поделкой. Как справедливо заметил Скабиор, времени у них было много, а оружия мало. Неожиданно нашлись все условия для того, чтобы попробовать соорудить и проверить на практике то, что смутно приходило в голову ещё давным-давно. — Тебе нравится музыка? — Гермиона заинтересованно наблюдала за тем, как он установил блестящий винт, служивший импровизированным колком. Тусклый отсвет костра скользнул по тяжёлой металлической гитаре, собранной из останков дроппода специально под руки космодесантника. — Да, пожалуй… Я немного умел играть, когда был мальчишкой, — Долохов вдумчиво перебрал готовые струны. Пара уверенных гулких нот сорвалась с них, закружилась и растаяла в тёплом ночном воздухе, едва его всколыхнув: — Звуковые волны организованного строя могут стать грозным оружием, но пока не представляю, как это осуществить. Гермиона улыбнулась. Гвардия Смерти в своём репертуаре. — Куда будешь ставить усилитель? — Сразу на неё, — он легко постучал пальцами по корпусу, — лишь бы не нарушало резонанс. — Понадобится что-то вроде раструба, чтобы ограничить волны для целенаправленных атак, — в карих глазах горел неподдельный интерес. Девчонка была весьма и весьма эрудирована, её уже можно было бы принять в подмастерья младших механиков. Или хотя бы рядом поставить — где-то в почти изжившихся обычаях терранцев мелькала должность денщика. — Согласен. Но это больше для акустической пушки, — взял простенький аккорд, нахмурился и, не позволив нотам даже отзвучать до конца, заглушил струны и подкрутил один из колков. Нечеловечески острый слух снова поймал диссонанс среди стройной последовательности, это раздражало. — Тогда, раз воздействие идёт всем звуком сразу… Может, какие-то части вынести на броню? — Дополнительные колонки. Сам не заметил, как легко и органично её идее нашлось продолжение. Лучше болтера и ножа во всём Империуме пока ничего не придумали. Ну, может быть, цепные мечи. Или силовые косы. Или то, первый образец чего он держал в руках. Родной востроянский мотив, оттенённый совершенно неопределимыми синтетическими отзвуками и механическим лязгом, никого не оставил равнодушным. Человеческого в них было много, в конце концов, именно это и делало их теми, кто они есть. Весь героизм, вся стойкость и решимость… Сухой логический расчёт такого никогда бы не дал. И только это могло привести их к падению.*
— Что на этот раз? — Скабиор с явным интересом принюхался к противню, заполненному миниатюрными печеньками. Кусок внутренней перегородки дроппода, очищенный от всякой электроники и изоляции, теперь был прекрасно приспособлен для готовки. — Одна из древнетерранских сладостей, — Петтигрю отставил миску из-под простого теста и отряхнул ладони, — на, возьми готовую. Космодесантник охотно принялся за угощение — ровные хрустящие круги внутри оказались неожиданно мягкими. Бережно собранное продовольствие было однозначно использовано с максимальной эффективностью. — Мама всегда говорила, что нужна ореховая мука, но у нас была только костная, — Питер присоединился к снятию проб с готовки, разлил рекаф по кружкам, — я нашёл тут что-то вроде миндального дерева и решил попробовать. — Кем они были? — неожиданно спросил тот. Они все покинули свои родные миры очень, очень давно. — Рабочие метро. А твои? — Крестьяне, у нас даже своей фамилии не было. Отец решил меня Скабиором назвать после того, как я какой-то заразой переболел. Мелкий был совсем, думали, не выживу. Его собеседник понимающе кивнул. Отставил кружку и понизил голос: — Эта девчонка повсюду за ним таскается. Сплетничать не хотелось, но он искренне беспокоился за своего нового начальника. И друга. Скабиор нахмурился, задумчиво проводил взглядом Долохова, раздававшего указания их новому механику. Приспособленный под общую комнату, низкий и глухой зал был слишком просторен, чтобы их услышали. — Когда наш командир последний раз выходил из берегов не по делу? — скептически ответил за него Макнейр, до того полировавший лезвие своей силовой косы. В каждой цистерне заглушка — но боевой дух коллектива поддерживал отлично. Петтигрю промолчал. Как ни крути, каким-то немыслимым образом само присутствие Гермионы сказывалось на буйном нраве того в лучшую сторону. — Вот именно, — продолжил он, — она в первую очередь видит в нём мужчину, а уже потом космодесантника. Ещё успеет разбить свои мечты о скучную реальность. Если, конечно, Долохов не перестанет прикидываться прикладом от лазгана. — Он-то как раз и не прикидывается, — проворчал Скабиор, — только не говори, что ты прогуливал гипнообработку! — Не скажу. Но я на своём веку не видел в этой галактике ничего, что нельзя было бы превозмочь, — тот доверительно подмигнул ему. — Я рад за него, но она меня всё равно немного настораживает. Или мне уже просто кажется. — Почему? — пережив под командованием Реддла не один полный набор личного состава, Макнейр не мог не приобрести чуть более лёгкого отношения к жизни. — Слишком много совпадений, — задумчивый светлый взгляд Скабиора вновь выхватил из полумрака каменного зала изящную фигурку, занятую починкой какого-то очередного прибора, — и то, что он её именно на пожаре встретил, и вообще всё… Как по нотам. — Будет тебе. Пошли лучше сыграем, это бездействие само по себе в тоску вгоняет. Впрочем, Гермиона вполне вписалась в команду потерпевших крушение. Идти ей было всё равно некуда — а затраты припасов на себя возмещала сполна. Электроника теперь была в надёжных и пусть не слишком опытных, но легкообучаемых руках. — Эй, командир! — Скабиор помахал тому и подбросил небольшой мяч из сыромятной кожи. — Не хочешь присоединиться? — В следующий раз, — Долохов дружелюбно усмехнулся и оглянуся, потеряв из виду свою уже неизменную спутницу. Идея добавить к ежедневным продолжительным тренировкам ещё и плавание с волейболом всем пришлась по душе. Тихий вулканический пляж располагал — вот и теперь между невысокой сосной и воткнутой в аспидно-чёрный песок косой Макнейра были протянуты два длинных шнура, изображавших сетку. Прыжок, удар, передача — даже без брони они ретро рек превосходному кооперировались, почти не сговариваясь. Сверхчеловеческие рефлексы работали быстрее любой машины, Гермиона издалека не успевала следить не то что за счётом, даже за местонахождением мяча. — Прогуляемся? Он кивнул. Даже без брони, колоссальная разница в комплекции буквально парила между ними неловкостью. Долохов давно привык к людишкам, мельтешащим где-то на уровне его нижних рёбер, но обычно ничей взгляд на нём не задерживался дольше необходимого. А её же… Не настораживал, но определённо вызывал какое-то смутное напряжение. Как внимание противника на поле боя. — Ты не успеваешь за мной. Всего лишь констатация факта. Гермиона постаралась скрыть сбившееся дыхание, но извилистая лесная тропинка пошла круто вверх и давалась ей уже не столь легко. — Давай-ка лучше так, — он остановился и подсадил её на сгиб локтя. Такой смешной вес даже не требовал от него усилий, тем более ей нравилось. Наверное, из-за того, что чувствовала себя в безопасности. Вот и теперь совершенно по-хозяйски устроилась на его груди, пусть и слегка порозовев. Очевидно, она видела в нём защитника. Может, воспринимала выполнение им своего долга чуть более лично, но он и сам проявил к ней гораздо больше интереса, чем к простому человеку — Гермиона была сообразительна и весьма полезна их отряду. Именно поэтому. Особенно ему пригодился свежий взгляд со стороны на прототипы акустического оружия. Буквально то, в чём он нуждался в сложившихся обстоятельствах. Но вряд ли это можно было назвать чем-то личным. В редком перелеске, тянувшемся вдоль отмели, не слышно птиц. Шелест ветра в хвойных ветвях где-то совсем далеко — внимание вновь и вновь возвращается к гулу прибоя, остальные звуки покорно меркнут. Взять с собой? Немыслимо. Нет необходимой подготовки, нет ни одной причины, по которой она вообще имела бы право взойти на имперский военный корабль. Взгляд сам собой вернулся к скромной солнечной улыбке. Крепче многих, но всё равно недостаточно. Он не хотел оставлять её, он не хотел тащить её за собой в родной мрак галактической войны. Самый справедливый вариант — переправить на ближайший обитаемый мир и там оставить — в упор не рассматривался. — Когда в вашей системе окажется любой корабль космодесанта, нас подберут. И больше ты обо мне никогда не услышишь, — жёстко, но честно. Гермиона помедлила, её улыбка будто бы увяла. Отсвет обагрившего море заката мелькнул насыщенным алым, почти фиолетовым. — Но пока мы с тобой всё ещё здесь. Оспаривать нет смысла. Шорох низких волн скрадывал паузу в разговоре. — Я не буду тебя беспокоить? — Гермиона обернулась, морской ветер уже порывался снять её лёгкое одеяние. — Нет, — и он в который раз за этот вечер сказал только половину правды. — Здесь есть красивое место, плыви за мной. Должно быть, когда-то это был церемониальный комплекс. Циклопические колонны из светлого пористого камня уходили вниз и терялись в чёрном песке. Из воды выступали портики и галереи, какие ещё оставались в целости. Он преследовал её среди колонн и изъеденных временем кариатид, он гнался за ней над затопленными улицами. Местные витые водоросли сине-зелёного цвета на свету приобретали какой-то странный фиолетовый отлив. Она исчезала среди белоснежных руин, появлялась вновь на мгновение лишь для того, чтобы заманить его в лабиринт ещё дальше. В её красоте было что-то беспокоящее, тревожное. Ничего не стоило прекратить погоню одним рывком, но была в той своя смутная привлекательность. Это будоражило сильнее, чем ярость боя. Гермиона подплыла к какому-то цилиндрическому возвышению и подтянулась. Последний закатный луч преломился в десятке капель воды на её изящной спине, рассыпался игривыми золотистыми искрами. Каждое дуновение ветра, шелест каждой набегающей волны, он чувствовал абсолютно всё. — Ты права, здесь очень красиво. Она улыбнулась и, пользуясь положением, начала издалека: — Расскажи, что тебя гнетёт. — Я это понимаю, остальные тоже. Нас не найдут. Даже сигнал принять некому. Не хочу сгнить здесь, не принеся никакой пользы. Коротко и честно выговаривался морской дали. Одна из причин его расположения — их взаимное понимание, насколько оно вообще было возможно между человеком разумным и человеком генноусовершенствованным. — Но ещё не хочу оставлять тебя. Ты полезна, да и обучить дальше на механика найдём как, — он обернулся, опалив её взглядом, — всё равно ведь одна погибнешь. — Не хочешь, чтобы это случилось? Подловила — вокруг него умерло слишком много людей и сверхлюдей, чтобы осталась хотя бы сама возможность придавать значение таким вещам. Разве что при одном условии — что он наконец испытал то, от чего его так старательно оберегала гипнообработка. — Нет. Неслышные ноты летят одна за другой, складываются в стройную последовательность. Прижжённые к самой памяти доктрины и установки приходят в движение. Оставалось только слегка подтолкнуть, заронить одно-единственное сомнение. Положить монетку на рельсы перед разогнавшимся поездом. В её тёмных глазах отражались первые звёзды, холодные и чужие. — Ты ведь исправленный, как все космодесантники. Не должен чувствовать привязанностей, не знаешь любви в обычном смысле, — она прекрасно понимала, что сказать дальше и как вести разговор. Не попытка задеть, лишь безразличная данность. Начальные условия, которые уже давно нарушены. — Я больше не знаю, что правильно, — признался первым, — я должен вытащить нас отсюда и согласен на любой способ. Раз был Реддл, то есть и другие предатели. Знакомая теория рассыпается в прах. Каждый из них медлит, не боится откровенности, но разговор ускользает в другую сторону. Гермиона отбросила прежнюю стратегию и решила заходить иначе: — Даже если ради этого придётся встать на путь, который никогда бы не одобрили те, кто тебя создал? Понял, куда она клонит. Их Легиону не привыкать быть отверженными. Всего лишь ещё одно спорное оружие, ещё одно спорное использование доступной обстановки. Какое им всем дело, если благодаря этому человечество будет спасено? — При условии, что отвечать за последствия буду только я. Другого ответа и быть не могло. — Ты говоришь о колдовстве, верно? — Долохов продолжил за неё. — Не совсем. Всего лишь об использовании варпа для борьбы с варпом. Практически его же собственные слова, которые она не могла слышать. Незарегистрированный псайкер, значит. Но в том не было её вины — кто полетит искать колдунов в такую даль? К тому же, вряд ли Гермиона сама знала опасность собственных способностей. — Оскверняться, так полностью. — Тебя уже осквернили. Раз она невольно подслушивала даже мысли, то и смутные чувства, преследовавшие его с самого момента её появления в лагере, таить не было смысла. Первоочередной была перспектива отправки астропатического сообщения. В конце концов, от своего Примарха они все до единого унаследовали неугомонное стремление бороться с любыми проявлениями тирании. Оставался последний довод, апеллирующий по благодатной почве рассуждений к самому подсознательному. Она сократила ещё остававшееся между ними расстояние и коснулась пальцами его лба: — Что чувствуешь теперь? Будто всю жизнь блуждал совсем рядом — и только сейчас заметил. Доступный чувственный опыт значительно превосходил возможности обычного человека, но он никогда не испытывал ничего подобного и хоть сколько-нибудь сравнимого. Если только очень давно, пока ещё не стал космодесантником. Пожалуй, ему стоило подумать, что сталось с результатами гипнообработки, которой его подвергали в ходе обучения, и какая сила для того потребовалась. Но до причуд псайкерских искусств не было дела — вся эта магия легко расшибалась о непоколебимую силу воли или, в крайнем случае, удар сабатона. После столетий намеренного подавления, теперь уже пресной серости — сразу всё. Крик морской птицы в сотнях метров от них. Тепло руин исчезнувшей цивилизации. Мельчайшие оттенки ультрамаринового, кораллового, далёкой пастельной дымки. И её красота. Не гармония пропорций фигуры в пространстве, которую можно оценить объективно, — красота женщины. То настоящее и естественное, во всей полноте человеческое, от чего его из прихоти отсекли. — Зачем меня лишили этого?! — сам не заметил, как повысил голос. Честно, не боясь отвратить резкостью. Огромная грубая ладонь прошлась по щеке со всей нежностью, на которую он только был способен. Её карие глаза в полумраке были темнее самой ночи, темнее варпа. Беспокойные мысли роились в голове. Начало рассуждений было вполне оправданным — он почти бессмертен, даже удачная привязанность (не отвлекающая его от службы, конечно же) с самого своего зарождения обречена. И ради чего? Всё равно нельзя даже предположить, что родится от обладателя десятка управляемых мутаций. Но будь человечество рациональным, оно бы так и осталось в лесах Терры с камнями и палками. Это по-прежнему оставалось не усовершенствованием, а насилием над самой природой. Это была самая отвратительная форма подавления из всех возможных. — Наверное, рассчитывали избавить вас от лишних терзаний, — Гермиона говорила негромко и осторожно, но каждое её слово точно попадало в цель, — всё равно, так поступить с мужчиной — очень жестоко. — Это хуже любой тирании… Всего лишь мысль, прозвучавшая вслух, но она прекрасно его поняла. Тёмный взгляд сверкнул опаляющим торжеством. Лиловый закат догорел над спокойной морской гладью, бесконечное звёздное небо раскинулось над руинами. И без того нечеловечески острые чувства уводили прочь. Её до одури мелодичный голос, нежный ночной ветер, доносивший запахи смолы, соли и хвои… И первые робкие прикосновения. — Уверена? — он мягко перехватил её руку, сделал последнюю и весьма неубедительную попытку отказаться, — пришибу ещё… Она улыбнулась и с трудом удержалась от того, чтобы воспользоваться своими истинными возможностями — занятое ей тело с большой натяжкой подходило для таких утех. Но время пока не пришло. Ещё ни один смертный не заботился о ней так… Так трогательно. Этот космодесантник точно не превратится в жалкое, одержимое похотью создание при виде её настоящей. Отчего-то захотелось, чтобы спонтанное задание, оказавшееся неожиданно приятным и увлекательным, не заканчивалось. Оттянуть бы уже ставший неизбежным финал и побыть ещё на этой умиротворенной планете, застывшей в безвременном спокойствии — сильные эмоции всегда были хорошим служением. Последним, что осталось в его памяти, прежде чем всё истаяло в обжигающей и такой знакомой багровой дымке, были её влажные волосы, разметавшиеся по барельефу. Огромный алтарь под ними был бесконечно древним, и почти всё стёр неугомонный прибой. Кроме огненного колеса с восемью перекладинами.