Я теряюсь в музыке и путаюсь пальцами в тёмных волосах, отчаянно теряя ощущение реальности происходящего. Попов требовательный, то и дело срывается на слишком жёсткие и нетерпеливые касания, как будто что-то внутри запертое вдруг рвётся наружу, и над нами тикает таймер. В моём мире затихает всё, кроме его рваного дыхания. От затылка я перемещаю ладонь к лицу и провожу пальцем по линии нижней челюсти, стараясь вложить в это обещание, объяснение, что это для меня больше, чем просто порыв. Арс замирает и отстраняется, а я по инерции тянусь к его губам, чтоб не разрывать касание.
— Я целовал тебя уже. Ты меня уже целовала
так, — выдаёт Арсений, вмиг протрезвевший. Голос хриплый, едва не дребезжащий. У меня будто землю из-под ног вышибают после поцелуя, внезапное прозрение — добивает окончательно. Я не дышу и не моргаю, лишь наблюдаю за изменениями в лице Арса.
— Ты имеешь в виду то, что мы встречались во снах? — я нелепо пытаюсь отшутиться и отсрочить неизбежное. Взгляд напротив мутнеет от злости, словно Арсений вот-вот разразится нецензурщиной и криками. Страх сковывает, чувство тревоги затапливает всё тело, когда я вижу его таким; на контрасте с нежным и тёплым Арсом это ощущается ночным кошмаром.
— Блять, нет, Регина, — по Арсению видно, что он судорожно думает и пытается вспомнить, при каких обстоятельствах я могла ещё коснуться его так же, как сделала это сейчас — одно неосознанное движение разрушает всё, что было, и я задерживаю дыхание, чтоб не сорваться на хныканье.
— Допустим, — отпираться не выйдет, и я поднимаю белый флаг. Попов буквально задыхается, широко распахнув глаза, и прикрывает рот ладонью. По его лицу пробегается тень узнавания, будто он пытается срастить мой прежний образ с нынешним, но у него получается ещё слишком смутно. Я ёжусь, словно в ожидании удара.
— Ты… Чёрт, ты подстроила всё? Собираешься мстить мне, что-то требовать?.. Это всё продуманный план? Я не могу поверить, — Арсений качает головой и делает от меня один широкий шаг, и мне хочется ухватиться за его плечи, не позволяя уйти.
— Нет, Арсений, боже, нет, со Стасом и Антоном правда совпадение, я клянусь, — говорить приходится на ходу.
Попов быстро накидывает невесть откуда взявшуюся куртку и стремительно покидает помещение. Сперва пятится спиной, ещё глядя на меня, а затем решительным шагом направляется к выходу, разорвав зрительный контакт. Я быстро иду за ним, стараясь понизить голос и не привлекать чужое внимание: ребята по-прежнему танцуют и выпивают, один Шастун провожает нас встревоженным взглядом. Последними я выхватываю из толпы глаза Стаса, и он озабочен не так, как Антон. Если во взгляде Шастуна читалось искреннее беспокойство, глаза Шеминова отображает счётчик потерянных денег. И правда, если я проебусь, всё рухнет с оглушительным треском, но почему я думаю об этом сейчас?
— Таких совпадений на свете не бывает, Регин. Давно? — Арсений останавливается, тяжело вздохнув, и поворачивается ко мне с непроницаемо холодным лицом.
— Очень. В Питере ещё, — я, сгорбив плечи, едва не начинаю всхлипывать, но стараюсь сохранить остатки самообладания и убедить Арсения в том, что всё произошедшее — на самом деле череда абсолютно невероятных, но всё-таки совпадений.
— Блять, ёбанный свет! — Попов всплёскивает руками. — Ты блондинка была, с короткой стрижкой и в очках, да? — Попова будто осеняет, он смотрит на меня ещё внимательнее, будто подмечая то, что прежде оставалось незамеченным, щурится.
Под его пронзительным взглядом я обхватываю себя руками в надежде уменьшиться до размеров точки. Мне холодно, но дело даже не в погоде и отсутствии куртки — взгляд Арса сковывает льдом.
— Да, — я стыдливо опускаю взгляд, — но я не собираюсь тебе мстить, припоминать: я поэтому ничего не стала рассказывать. Это показалось бы тебе странным, да и поверить в это правда может быть сложно, но…
— Я свяжусь с тобой по поводу расторжения контракта в ближайшее время или поручу это Стасу, — ядовито и холодно выплёвывает Попов, подняв ладонь, чтоб я остановилась.
— Арсений, да послушай! — в отчаянии я стараюсь приблизиться, но он отстраняется на приличную дистанцию, как от прокажённой.
Он ещё несколько секунд прожигает меня почти презрительным взглядом, после чего застёгивает куртку и разворачивается. В кромешной тишине я слышу тихий голос Арса, и это мне вместо прощания:
— Иди внутрь, пожалуйста, ты простудишься, — я не слушаюсь совета и пытаюсь пуститься вслед, но я не могу его догнать: я задыхаюсь слишком холодным воздухом и дрожу от холода и эмоций, да и разница в росте играет свою роль. Подгоняемый гневом и разочарованием, Арсений летит со скоростью звука, и я лишь пялюсь на его силуэт, пока он не становится едва различимой точкой.
Мир вокруг ускоряется, кружится каруселью и вмиг замирает. Вселенная схлопывается, погружаясь в звенящую тишину. Мне возвращаться в клуб не хочется до тупого, до истерики, но там куртка и возможность надраться до зелёных чертей, и это кажется единственным выходом теперь, когда слушать меня Попов совсем не хочет. Руки ледяные, но на это — плевать, я думаю лишь только о том, сколько всего потеряла в один миг, лишь повторив один-единственный жест нежности: потеряла Арса, контракт и возможность выбраться из дерьма благодаря деньгам. Сейчас неясно, какое из обстоятельств огорчает меня сильнее.
В голове бегущей строчкой проносятся все предстоящие проблемы: выплата неустойки или просто возврат части денег, которых у меня давно нет? Суд? Драка? Разборки и объяснения с Шеминовым? Долгий и трудный разговор с Антоном? Поиск нового источника дохода? Морозный воздух не помогает найти ответы, лишь обжигает щёки и щиплет за нос. Глаза на мокром месте, но это я старательно игнорирую в надежде притвориться прежней в зале, чтоб уцепиться за спасительный стакан с чем-нибудь крепким и заглушить мысли в шуме музыки и болтовни.
Ребята и правда продолжают танцевать, это видно в проёме приоткрытой двери, только рядом со входом с моей курткой в руках стоит Антон и что-то говорит обеспокоенной Ире. Они синхронно поднимают на меня глаза и умолкают, лишь взглядами интересуясь, что произошло. Я подзываю Шаста жестом и коротко извиняюсь перед Ирой, которая только порывисто обнимает меня, всучив стакан с «отвёрткой», и уходит в помещение. Она всегда была безумно проницательной и понимающей, и сейчас за это хочется сказать искреннее «Спасибо», но сил во мне едва ли хватит на вдох.
— Арсений вспомнил, — выдаю я после нескольких минут молчания, забирая у Антона его пачку сигарет: те крепче моих, то, что нужно сейчас. Друг заботливо накидывает мне на плечи куртку, придерживает её, пока я просовываю руки в рукава, зажав сигарету между губ.
— Что вспомнил?
— Блять, не тупи, ради всего святого, Шастун! — голос почти переходит на писк, Шаст жмурится и вдруг распахивает глаза. Я опрокидываю в себя водку с соком, глубоко затягиваюсь и жду реакции друга.
— Вспомнил, что ты с ним спала тысячу лет назад? А ты ему не рассказывала, когда вы начали встречаться? — на последнем слове хочется поморщиться, но я сдерживаюсь.
— Он бы решил, что я ёбнутая совсем. Маньячка и озабоченная фанатка, — я ещё стараюсь жить внутри легенды, которая идёт трещинами с каждой секундой всё сильнее. Антон неоднозначно пожимает плечами и задумывается, будто ставя себя на место Арсения.
— И почему он вдруг вспомнил?
— Поцеловал меня и вспомнил, — бездумно отвечаю я.
— Ну, вы же не первый раз целуетесь, — у Антона совсем потерянный вид. Я понимаю, что ляпнула, и со стоном отчаяния сжимаю челюсти.
— Первый, Антон. Нет никаких отношений у нас, всё липовое. Жизнь моя, блять, липовая, — голос срывается, я мгновенно отворачиваюсь, пряча слёзы. Сдерживать их долго не получилось, от этого ещё обиднее. В злости на себя плачу только хлеще прежнего, и плечи содрогаются.
Не знаю, чего больше во взгляде и молчании Шастуна: удивления, злости или сочувствия ко мне. Вопросов у него наверняка меньше не стало после моего признания, но задавать их он больше не хочет. С тем же гремящим по ушам молчанием друг уходит, не прощаясь. Смотрю в спину неотрывно, провожаю до самых дверей — силуэт плывёт от слёз. Из двери выглядывает Ира, которую Антон дёргает за локоть, вынуждая вернуться обратно. Я вызываю такси, приложение предлагает мне адрес Попова, по которому я часто ездила в последнее время: не сдерживаясь, я вслух посылаю приложение нахуй, и эхо ещё долго отражается от стен.
***
В замке кто-то ковыряется ключом. Понятно, что запасной комплект есть только у Антона, но я не спешу встречать его: страшно даже двигаться, потому что голову разрывает на части. Дома, перед тем, как провалиться в тревожный и неглубокий сон, я опустошила купленную в качестве подарка подруге бутылку вермута, и это было самым худшим решением в моей жизни. Почти самым худшим. Голова раскалывается, но что ещё противнее — по голове гуляют воспоминания о том, как за один вечер меня дважды оставили на ветру в одиночестве и смятении.
— Арс мне всё объяснил, — будничным тоном сообщает Шастун, оказавшись в моей комнате. Усаживается в кресло напротив моей кровати и смотрит выжидающе.
— Прости меня. Мне больше нечего сказать, просто прости.
— Ради какой-то там проблемы ты решилась на… блять, эскорт? — в голосе друга сквозит презрение, вызывая новый приступ боли и отвращения к себе. Помимо этого, высказывание Антона ещё и злит: я думала, он готов поддержать меня в чём угодно.
Забыв о головной боли, я резко подрываюсь и иду в ванную комнату, захлопывая дверь. Это, конечно, не поможет мне спрятаться: шпингалет отвалился тысячу лет назад, а прикручивать новый смысла не было. Теперь есть, а времени и возможности — нет. Я по-детски прячусь за шторкой, потому что Антон знает, это — моя безопасная зона, ни при каких обстоятельствах за неё заглядывать нельзя. И дело даже не в том, что за ней я чаще всего обнажённая, мне просто всегда нужен «домик», как в дворовых играх. У Шаста дома тоже есть его безопасное место, это нерушимое правило, и, надеюсь, сегодня никто не станет его нарушать. Я включаю воду, наплевав на пижаму, чтоб заглушить звук собственных всхлипов и не слышать, как Антон тихонько скребётся в дверь, после чего всё-таки входит и по привычке садится на стиралку.
— Эта «какая-то» проблема может стоить мне жизни. Поэтому рекомендую помыть рот с мылом, Антон, это низко с твоей стороны. Думаешь, мне легко это далось? Думаешь, я всю жизнь мечтала стать куклой для красивого дяди? Думаешь, я в восторге от себя? Думаешь, я не ненавижу себя за враньё каждый ёбаный день? — внутри будто слетает какой-то блок, который прежде не позволял мне быть честной, и всё утаённое рвётся наружу с рыданиями.
— Рен, — голос у Шастуна мягкий и извиняющийся; он всегда быстро осознаёт, если где-то не прав, и готов извиняться первым, но сегодня я не хочу его слушать.
— Приёмные часы окончены, Антон Андреевич. Никого нет дома, — я выкручиваю воду посильнее и утыкаюсь подбородком в согнутые колени.
Входная дверь хлопает через пару минут протяжных вздохов Шаста и попыток заговорить вновь, которые я жёстко пресекаю. Голова безбожно ноет, и в ней перекатывается пренебрежительное «эскорт», брошенное в сердцах Антоном. Хочется не то, что смыть с себя грязь этих слов — содрать с себя кожу. Выплакать всё, выкричать, выжечь и выплавить. Но не выходит, сколько ни кричи.
Арс, 18:22
Пока я не буду расторгать контракт, но так близко тебя больше не подпущу
Стас, 19:40
Позвони как будет возможность, я всё знаю. Решим
/flashback
— К тебе или ко мне? — с игривым выражением лица спрашиваю я, изучая подёрнутый похотью взгляд синих глаз.
— А у тебя есть еда? — неясно, шутка это или нет: с Поповым всегда так.
— Ты напрашиваешься не просто на секс, но ещё и на ужин? Если это свидание, с тебя — цветы, — я смеюсь, запрокинув голову. Арсений без сомнений припадает к шее короткими нежными поцелуями, вышибая из головы все вопросы и ответы.
Целует требовательно. Упивается стонами. Касается правильно, необходимо, трепетно. Выдыхает так, что каждый выдох остаётся под моей кожей, пробегает по венам разрядами тока, копится внутри и превращается в гематомы. Подчиняет, кусается, упивается собственным торжеством, ощущениями. Не чувствами — только ощущениями, и это правильно.
Я поддаюсь. Заранее проиграв в этой игре, сдаюсь снова и снова его рукам. Вкладываю максимум ласки в каждое прикосновение, вожу кончиками пальцев по лицу, провожу по линии нижней челюсти. Сменяю милость на гнев, вырываю из самой груди рычание укусами, снова становлюсь нежной. Целую многочисленные родинки на плечах. По глазам вижу — поддаётся тоже. Принимает правила. Плавится под нежностью.
От нахлынувшего и вдруг отпустившего хочется то ли хохотать в голос, то ли тихо плакать. Это желание длится до смешного недолго, потом приходит темнота и тишина. Терпкий запах, тёплая кожа, мягкие руки и глаза, ставшие спокойными из безумных, ровный стук сердца.
Цветы и еда остаются забытыми до утра. Ужин превращается в завтрак, я с улыбкой наливаю Арсу кофе: он жмурится от солнца и подбирает под себя ноги. Вместо прощаний с мягкой улыбкой говорит: «Ты же ни на что большее не рассчитывала?». С такой же улыбкой мотаю головой, он целует в лоб, и я закрываю за Поповым дверь насовсем, даже не думая, что он вернётся в мою жизнь. В голове нет ни единой мысли о том, что он будет мне нужен. Так нужен.
/flashback
