Контракт

      Клуб мелькает разноцветными огнями, всполохи которых расползаются под веками яркими кляксами. Я не жалею сил и старательно вытанцовываю всё, что давно болит и не может найти выхода. Глупо и наивно было бы рассчитывать на то, что после вечера премьеры отношения с Арсением изменятся, но я позволила себе эту слабость и понадеялась на лучшее, и этого в итоге не произошло. Теперь я расхлёбываю последствия — Попов подходит ближе лишь в те моменты, когда необходимо позировать для фото или оказаться вместе в чьих-то историях Инстаграма. Я закусываю губы сильнее и изображаю улыбку. Даже в самом начале нашего «сотрудничества» чувствовалось не такое сильное напряжение, сейчас же его практически можно ощутить, нащупать руками.       По сути всё происходит в рамках наших договорённостей, и я не имею права требовать большего от человека, который по документам значится лишь одной из действующих сторон договора. Но я уже знаю, что за этим могло крыться нечто большее, я уже ощутила на себе, как может быть спокойно и счастливо в его объятиях, а теперь я лишь бессильно наблюдаю за тем, как Арсений стремительно отдаляется от меня и закрывается в привычном панцире.              И сейчас мужчина чёрт знает где смеётся чужим шуткам, напевает надоедливую песенку, пьёт пиво и общается со знакомыми знакомых. Счастье его выглядит наигранным и фальшивым, как и моё. Отметки в Инстаграме я стараюсь даже не открывать: на совместных фотографиях мы наверняка выглядим просто ужасно из-за жуткого напряжения. Я даже не помню, чей сегодня день рождения, но именинника мы поздравили вместе; Арсений познакомил меня с товарищем, тот галантно царапнул мою руку щетиной, изображая поцелуй. Десяток неловких улыбок и рукопожатий, и ура — обо мне забыли все, я уничтожаю танцпол, выпив несколько крепких коктейлей. Для гостей снято отдельное помещение, но оно выглядит как детский зал в МакДоналдсе — всё сидят за столом в кругу и разговаривают, только собачек из шариков-сосисок никто не крутит. И клоунов нет, кроме меня. Компания спокойно отпускает необщительную меня в соседний зал танцевать и отдыхать. Никому дела до меня нет. Сегодня это даже мне на руку.              Чтобы избавиться и от этой мысли, я заказываю абсент и вливаю в себя без закуски и особых сомнений, потому что я своё на сегодня отработала. Бармен смотрит не то с сочувствием, не то с пониманием, и предлагает скидку на сет из трёх шотов. Кто я такая, чтобы отказываться? Бросаю купюру на стол и подряд вливаю в себя всё, не разбирая вкуса. Собирая прилипающие к шее и лбу волосы в хвост, двигаю бёдрами и направляюсь ближе к центру танцпола, чтоб раствориться в толпе и музыке. Я делаю глубокую затяжку одноразки, которую мне купил Антон на днях, улыбаюсь, распробовав обещанный вкус, и выдыхаю в потолок. Через облако красиво мелькают зелёные лучи лазера, разрезая пар. Я вспоминаю фильмы про шпионов и усмехаюсь — будь этот проектор на полу, можно было бы поиграть в шпионку.              Пар от кальянов и чужих курилок, алкогольный дух, пульсация битов, десяток потных тел, мерцающий свет, создающий радужные пятна перед глазами — всё, что есть у меня сейчас. Ровно до того момента, как моего плеча касается рука. Она однозначно принадлежит не Арсению, слишком грубо сжимает кожу, почти до синяков. Резкий разворот на пятках, перед моим лицом — перекошенное от улыбки или спазма чужое, совершенно незнакомое лицо с неполным составом зубов и рассечённой когда-то бровью. Чёлка слипшаяся, с неё к карим глазам катятся капли пота. Я стараюсь аккуратно отодвинуться и отойти к барной стойке, но мне не позволяют и крепко держат поблизости.              — Познакомимся, — вещает заплетающийся язык. У его обладателя неприятный голос — прокуренный, пропитый.              — Нет, простите, я здесь не одна, — если откровенно: я совершенно не умею отшивать неприятных мне ухажёров, потому что обычно это славные, но просто не мои люди, которым достаточно моих извинений. В ситуации с подобным элементом я оказываюсь впервые и судорожно пытаюсь сообразить, какой тактики поведения придерживаться, чтоб уйти целой и невредимой.              — Я не спрашивал. Познакомимся. Фёдор, — протягивает мне руку собеседник, вынуждая пожать её. Я не подчиняюсь, лишь коротко киваю и снова стараюсь отстраниться.              — Регина. Простите, мне правда пора.              — Стоять, — жесты уже слишком жёсткие: становится по-настоящему страшно.              — Я сказала, что с мужиком своим тут тусуюсь, чё непонятного? — кто-то когда-то ляпнул, что лучшая защита — это нападение. Оказывается, правило срабатывает не всегда, особенно когда собеседник выше тебя на сантиметров тридцать, а весит раза в два больше. Шкаф два на два метра смотрит непонимающими глазами, которые едва не наливаются кровью от гнева.              — Хамишь, сука? — я неприязненно морщусь. Губы Фёдора слишком близко к моему лицу, пахнет тошнотворно. Зрачки мужчины расширены, он определённо под кайфом, а я потребителей на дух не переношу ни в каком виде.              Я быстро озираюсь в поисках защиты, нахмурившись. В радиусе пары метров рядом только хрупкие девушки, которые из инстинкта самосохранения делают вид, что ничего не замечают, но видно прекрасно: паникуют так же сильно, как и я. У бара лишь один бармен в запаре — болтает шейкером и языком непрерывно. Я впервые искренне жалею, что не ношу в поясной сумке баллончик для самообороны, хотя я бы скорее отравила весь клуб и сама упала в обморок в приступе кашля, чем угомонила это тело. К глазам не вовремя подступают слёзы обиды какой-то дурацкой, я жёстко смахиваю их тыльной стороной ладони. Надеюсь выглядеть уверенной и холодной, чтоб быстрее отвязаться, но пошатнувшееся ощущение безопасности и страх выбивают из колеи.              — Послушай, дядя. Я пришла сюда со своим мужчиной, в знакомствах не нуждаюсь, компания твоя мне отвратительна. Свободен, — я резко разворачиваюсь, пока Федя пытается осознать только что сказанное мной.              Оскорбления злят и распаляют неадекватного мужчину настолько, что реакция оказывается даже слишком жёсткой и быстрой — меня притягивают к себе рывком за ворот футболки, едва я делаю небольшой шаг в сторону барной стойки, в паре метров от которой со скучающим видом дремлет охранник. Я закашливаюсь, на доли секунды оставшись без доступа к кислороду со сжатым горлом. В волосах потные грубые пальцы, вторая рука мужчины, кажется, ползёт по спине вниз, и даже думать не хочется о том, что он планирует сделать. Я стою спиной к мужчине и даже не вижу его, хотя даже неясно, плюс это или минус.              — Ты сегодня уйдёшь со мной, — шёпот мерзкий, с претензией на какую-то, возможно, даже эротичность. Многие мужчины считают, что поведение уверенного самца их красит, на деле же к горлу резко подкатывает тошнота, которую можно ощутить кислотой на корне языка.              — Я буду кричать, — я читала много статей, согласно которым насильники и прочие агрессоры не выбирают тех, кто способен на активное сопротивление. Жаль, что в подобных материалах не написано ничего о наркоманах, которым не то, что море по колено — они весь мир готовы перевернуть, чмокнуть в зад и поставить обратно.              — Кричи, тут все угашенные, а барменам тем более фиолетово.              Я действительно пытаюсь позвать на помощь, голос как в самых плохих кошмарах садится, выходит тихим, а музыка перекрывает все тщетные попытки. К собственному разочарованию и леденящему ужасу осознаю, что Фёдор, чтоб ему пусто было, прав. Контингент в клубе такой, что с первого раза невозможно понять, шутят люди или всерьёз ругаются. Подобные касания могут легко принять за заигрывания. Рука неотвратимо тянется уже к шлёвкам на джинсах, дёргает их вверх, я скулю от отчаяния и невозможности хоть что-то сделать. Хочется выть, но рука с волос перемещается на рот, затыкая. Секунда-другая, и меня обязательно утащат в какой-нибудь грязный туалет и… Не хочется даже думать, что будет дальше.              Вдруг рук на лице и заднице нет, и я вырываюсь, распихиваю толпу, плевать уже, замешкался он или оттащили, главное — бежать. У женского туалета неизменная очередь, в мужском пусто и полутемно. Я захлопываю за собой кабинку и молюсь, чтоб дверь выдержала натиск подобного тела, если вдруг преследователь рванёт за мной следом. Я сползаю по стене и пытаюсь дышать, но неизменно срываюсь на всхлипы, которые просто не могу остановить от паники. В шутливом контексте Антон когда-то говорил, что я — магнит для хуйни. Больше не смешно. Желудок скручивает от отвращения и ужаса, меня рвёт.              — Регина, — дёрнувшись от страха, я ударяюсь о стенку и сношу держатель для туалетной бумаги. Меня догнали и нашли. Голос мужской и незнакомый, и дальше бежать уже просто некуда.              — Бля, Ром, иди отсюда. Рен, Рена, это Арс, — звучит уже знакомый, почти родной голос. Я вновь вздрагиваю, но уже не так резко, и тянусь к хлипкой задвижке.              Я распахиваю дверь и буквально падаю на заплетающихся ногах в вовремя подхватившие руки. Попов куда-то ведёт, вытаскивает на воздух и заставляет поднять голову, мягко взяв меня за подбородок пальцами. На плечах оказывается моя куртка. Я прячу испуганный взгляд и заплаканные глаза. На улицу вскоре выходит ещё кто-то, я инстинктивно дёргаюсь в сторону — меня придерживает Арсений и забирает у подошедшего человека стакан с водой.              — Пей.              — Извини, что испортила тебе вечер, я всегда притягиваю всякий разный пиздец. Наверное, следовало бы предупредить тебя заранее, перед подписанием контракта. Я знаю, что ты жалеешь о своём выборе, я постараюсь исправить ситуацию впредь, потому что мне бы очень не хотелось терять тебя и наше взаимодействие, в смысле, контракт, в смысле, деньги, то есть нет, всё-таки тебя, — я тараторю почти на одном дыхании, запивая горечь сказанного водой. По щекам катятся слёзы, а Арс забирает из моих рук стакан и ставит его на асфальт. Обнимает крепко, стойко выдерживая всхлипы и шмыганье носом.              — Ни о чём я не жалею, успокойся. Всё хорошо. Я рядом, ничего не бойся, — Попов гладит меня по волосам, этот жест всегда действует на меня почти магически — я в последний раз шмыгаю носом и постепенно затихаю.              — Обещаешь? — глупый вопрос. Я не хочу этих обещаний на самом деле, но под действием эмоций всё, что мне необходимо услышать — это положительный ответ. Пусть даже он будет ложью.              — Обещаю, — ровно и уверенно. Как будто по-настоящему. Истинный актёр. Я удовлетворённо киваю и зарываюсь лицом в тёплую толстовку, прочно впитавшую запах Арсения. Мужчина не спешит отстраняться, терпеливо продолжает гладить мои волосы и иногда оставляет поцелуи на макушке и за ушами.              — Что теперь? Где… он?              — Я разберусь, забудь это всё, как страшный сон. Сейчас я позвоню Шастуну, останешься для своего и моего спокойствия у него на ночь. А я пока учиню скандал этому заведению и закрою их всех нахер, зачем на входе вообще стоит фейс-контроль, если в итоге всё заканчивается домогательствами, тьфу, уебаны.              — Полицию вызвали? Показания мои нужны будут? — я вновь невольно начинаю плакать, от одной только мысли, что всё необходимо будет вспомнить и проговорить, бьёт крупной дрожью.              — Тихо-тихо, — шёпотом говорит Арсений, — записей с камер будет достаточно. Ты можешь спокойно отдыхать. У Шаста есть твой чай?              — Мой чай? — я хмыкаю. Хотелось, чтоб это вышло с налётом иронии, а выходит с налётом чего-то ужасно жалкого. Я звучу отвратительно и уже набираю в грудь воздух, чтоб откашляться и исправить положение.              — Не придирайся к словам, хорошо, девочка? — такому сложно противостоять. Я киваю и слабо улыбаюсь.              — У Шаста нет моего чая, — смиренно отвечаю я.              — Я тебя понял, — одна рука Арсения продолжает крепко держать меня, второй он лезет в карман, видимо, за телефоном. Не хочется, чтоб мужчина отпускал меня — ни сейчас, ни когда-нибудь потом. Я отгоняю эти мысли, тряхнув головой. Слышу обеспокоенное: «Ты чего?». Арсений даже прячет телефон обратно в толстовку. Я мотаю головой и лишь снова утыкаюсь носом Попову в грудь, выравнивая дыхание.              Такси подъезжает быстро, за это время Арсений успевает послать к Дьяволу вышедшего менеджера заведения и уверить своего друга в том, что он справится со мной сам. Подошедший мужчина, видимо, Рома, неловко извиняется — я поднимаю на него взгляд и убеждаю, что всё будет хорошо, и я скоро оправлюсь. Извиняюсь в ответ. Он машет рукой и виновато смотрит на меня, уходя в помещение. Я испортила кому-то день рождения, просто супер.              — Если ты думаешь о том, что в чём-то виновата, я тебя прибью, ясно? — я хихикаю сквозь вновь полившиеся слёзы. Арсений щёлкает меня в лоб и смотрит на подъехавшую машину. — Чуть что, сразу звони или пиши, пожалуйста. Постарайся поспать, утром я тебя заберу и пока отменю ближайшие встречи и выходы в свет, ладно?              Я растерянно киваю, Арс меня передаёт в объятия до чёртиков перепуганного, сонного и растерянного Шаста. У того растрёпанная чёлка, разные носки и пижамные штаны в полосочку. Антон почти безостановочно трёт глаза и аккуратно берёт меня за руку, переплетая пальцы, я прячу большой палец между ладонями. Арсений говорит что-то на ухо Шастуну и отходит в сторону дверей, я на прощание машу тому рукой. Мужчина слабо улыбается и уверенной походкой уходит в клуб: он и правда выглядит так, будто намерен устроить «сладкую» жизнь всем причастным к случившемуся. Я вздыхаю, устраивая голову на плече друга.              — Ты расскажешь мне, что случилось, или лучше спросить потом? — голос у Шаста тихий и вкрадчивый, он растерянно гладит мою ладонь и притопывает носком кроссовка по резиновому коврику. Таксист понимающе делает музыку громче и делает вид, что погружается в композицию и увлекается рассматриванием дороги.              — Арсений не рассказывал?              — Сказал, что на тебя напал какой-то псих и пытался приставать.              — Больше этого я не расскажу, Тошка, — я зажмуриваюсь, не позволяя себе вновь заплакать, в глазах и так уже будто килограмм сухого песка.              — Горе моё луковое. Мне пришла доставка с твоим любимым чаем и каким-то шоколадом перед выездом, Арсений заказал.              — Сумасшедший, — смущенно хихикаю я, чувствуя, как к лицу приливает румянец.              — Я бы сказал, что влюблённый, если бы не подписывал бумаги. Хотя… одно другому не мешает.              — Не рви мне душу, Антон, — отрезаю я и делаю вид, что засыпаю, скрестив руки на груди. Шастун требовательно берёт мою руку и заставляет переплести пальцы вновь. Я подчиняюсь, но действительно стараюсь подремать до приезда.              За ночь я несколько раз слышу, как Шаст разговаривает по телефону с Арсением, прикрывая дверь в комнату, где постелил для меня, плотнее. «Вроде, — говорит, — спит». Я, конечно, не сплю, всю ночь пялюсь в потолок и уже утром, когда Антон затихает и наверняка засыпает, выхожу на кухню, чтоб заварить этот несчастный чай и уничтожить весь купленный Поповым шоколад. После чаепития роюсь по шкафчикам в поисках снотворного, но ничего подобного не нахожу. У друга из личного снотворного лишь работа на износ. Антон выходит из своей комнаты в трусах и футболке, жмурясь от яркого света лампочки.              — Ты чего? Кошмары, истерика, болит что-то? Арса позвать? Он минут двадцать назад писал, что разобрался и наконец освободился, — Шаст внимательно рассматривает меня на предмет видимых повреждений.              — Пусть отдохнёт от меня. Посидишь со мной? Если тебе не сложно.              — Пошли в гостиную, — с теплом в голосе говорит Антон, совершенно не злясь на то, что этой ночью ему совсем не удаётся нормально поспать.              В гостиной мы сидим на ковре под мерный бубнёж телевизора, кажется, показывают «Всегда говори да», я невпопад хихикаю, пока не засыпаю, положив голову на острые колени друга. Судя по жужжанию телефона Шастуна, этой ночью Арсений так и не заснул.