Крис
Как шумно, кошмар. Как трясёт. Как же душно. Автобус стал моей пыткой. Не вспомню, когда последний раз я передвигалась за город на каком-либо другом транспорте, кроме машины. За рулём всегда был или Эдриан, или я сама, что редкость, если любимый был дома. Однако поездку в лагерь на общем автобусе я недооценила, хотя Фиона предлагала, чтобы мы поехали на своей машине. Но, во-первых, ещё в первый раз, навещая дочку, я и Эдриан договорились с Германом и Жаклин, что вместе поедем на общем автобусе, одной компанией. А во-вторых, я не получила разрешение от лагеря на въезд на территорию на своём транспорте. Мы уже проехали первый пост на въезде в лес, и там бы нас и остановили без пропуска. Но как же меня тошнило. Автобус делал несколько остановок, и я брала от них максимум: выходила на остановку подышать, проветриться и попить воды. Приближался июль — самая жара лета. Я ощущала это всем телом. Джексон и Герман сидели перед нами, а я с Жаклин и Фионой заняли местечко перед окном, чему я была так рада. Иначе меня бы стошнило без свежего воздуха. За почти два часа поездки я два раза отдёрнула себя, когда рука сама по себе потянулась к низу живота. Ещё не прошли сутки, как я узнала о беременности, но счастье и желание касаться живота были вне моего контроля. Меня распирало от радости. Хотелось заметить уже какие-нибудь изменения в теле, подтверждающие моё положение. Перед выходом из дома, в спальне я простояла перед зеркалом полчаса, разглядывая себя, наглаживая совсем ещё не появившийся живот. Девять недель, но ничего во внешнем виде не изменилось, кроме слабости в движениях, хотя очень хотелось обычный присутствующий женский животик — так называемую выпуклость внизу живота — принять за растущего малыша. Но это не так, я же знаю. Ещё рано. Может, будь я худее, не такая высокая и другого телосложения, животик внизу показался бы хоть чуть-чуть. Фиона переживала за меня, откормила перед отъездом, почти заставила выпить назначенные таблетки по курсу отравления — оно ведь было для всех причиной моего нездорового состояния. Но я увильнула от приёма таблетки, сунув её, — пока Фиона не видела, — за воротник, а после выбросила. По-прежнему я не собиралась кому-либо рассказывать, пока Эдриан не узнает, но обстоятельства уже меня утомляли. Каждый в нашей компании переживал за меня, учитывая, что недавний стресс довёл меня до больницы. Наблюдение старшей сестры стало ещё более строгим. — Ты как? — обратилась ко Фиона, укладывая руку мне на колено, пока я отвлеклась на мысли, как мне дальше справляться со своей тайной. Теребя ушко игрушки-белочки от Эдриана, которую я держала в руках для дочери, я подняла взгляд к сестре. — Нормально, сейчас легче. Зря я это сказала, — приближаясь к лагерю, дорога становилась только хуже. Нас часто потряхивало, что с каждым вскакиванием отзывался мой желудок, поднимая желчь к горлу. Забор мелькал среди высоких деревьев, огородив территорию. Мы на месте. На посту простояли от силы две минуты и двинулись дальше, пока в окнах мелькали столбы, украшенные тематическими флажками и изображениями герба лагеря. Автобус остановился позже, чем мы услышали открытие последних ворот и детские звонкие голоса. Моё материнское сердце отправилось в пляс, как только, клянусь, среди этих радостных криков я услышала голосок моей девочки. Я точно его слышала. Спокойным строем мы начали выходить, мужчины пропустили женщин, а за счёт того, что мы сели впереди, я выходила одной и первых. Свою сумочку я пихнула Фионе вместе с игрушкой и вышла. Моя девочка уже увидела меня до этого в окне, потому выбежала из их построения и понеслась в мои раскрытые объятия, как и другие дети — к своим родителям. Я раскрыла руки, как только вышла из автобуса, только бы поскорее обнять доченьку. Как же я по ней соскучилась. Всё время в автобусе я думала о малыше во мне, что ещё сильнее заставляло тревожиться и тосковать в пути, отделяющем меня от дочери с каждой секундой всё меньше и меньше. Но как только заехали на территорию, я отложила мысли о малыше в дальний ящик, отдавая с той минуты всю себя на времяпровождение с Ненси. — Мама! Мамочка!.. Вокруг многие дети уже влетели в объятия своих родителей, Ненси бежала ко мне со всех ног… И я заметила её смятение, как только она увидела, что за мной из автобуса не вышел Эдриан. Я была одна, скрывая волнение от скорых объяснений его отсутствия. Если я выдам свои переживания, то Ненси мигом подхватит моё настроение. Само её лицо было поначалу не таким весёлым, как я ожидала, она то и дело поглядывала на свою подружку Лолу, которая заплакавшая пробежала мимо меня к своим родителям. Всё же дочка ускорилась, я присела, поправляя подол сарафана, тепло её тела коснулось меня, и было ещё ближе прижато руками, сцепившимися за её спиной. — Здравствуй, моя девочка… Я очень хотела её поднять на руки, но больше не могла рисковать. На самом деле я уже чувствовала себя будто фарфоровой куклой, учитывая беременность и недавний стресс, что угас только на долю. Выкидыш станет моим худшим кошмаром, если я не поберегу себя. Даже до беременности Эдриан запрещал мне поднимать Ненси на руки. Она уже не та малышка: сто двадцать сантиметров роста и двадцать пять килограммов. Но, не подняв её на руки, я компенсировала это поцелуями. Дочка хихикала, пряча своё личико, всё так же крепко обвивала мою шею, прижимаясь ко мне со всей силой. Обменявшись последними поцелуями, мы чуть отпустили друг друга, и я смогла наконец-то разглядеть Ненси. Боже! Я отдавала чистенькую, аккуратно одетую дочку, а теперь передо мной стояла… Даже не знаю, как это описать! Всё же здесь им делали красивые причёски, но творческую направленность можно увидеть по моей дочери сразу, в особенности по её рукам. Под немного отросшим свободным краем ногтя были куски невымытой краски, ладони тоже немного окрашены голубым, будто так и не получилось вымыть с первого раза краску с недавнего урока. На её майке я заметила пару пятен зелёного цвета и уже была уверена, что такими пятнами украшена половина вещей, которые она взяла собой. На одном колене красовался синяк, наполовину скрытый пластырем. Упала, наверное, содрала колено. И кожа приобрела золотистый оттенок, что очевидно, ведь сейчас лето, а они каждый день на природе. Вот он, детский летний лагерь. Я тихо хмыкнула, щёки уже побаливали от улыбки — она красовалась на моём лице, стоило выйти из автобуса. Ладонь огладила щёчку дочки, что примкнула к ней со всей взаимностью, ласкаясь. Но глаза всё равно не остановились на мне, поднимаясь к автобусу. Я тоже обернулась, увидев сестру и Джексона. Они остановились там, наблюдая за нами и остальными родителями со стороны. Как только Ненси энергично замахала, они двинулись к нам. Джексон со смехом поднял её на руки, Фиона поцеловала Ненси в щёку, а я проследила направление за плечо Джексона взгляда, теряющего надежду. Ненси смотрела на закрывшиеся двери автобуса, все его покинули. И Эдриан так и не вышел. Его здесь и нет. Мысли о том, как объясняться перед Ненси ползли за мной с Оштена, но так и не собрались в должное оправдание. Я надеялась, что в письме, которое передал Эдриан, он сам объяснится перед Ненси. Оставалось только выведать от самой дочки, что он там написал, и поддержать его объяснение, будто я тоже в курсе. А я ведь ничего не знала до сих пор. Но пока что Ненси не задала ни единого вопроса о нём, чему я была рада. Хотелось провести время весело, а разговор об отсутствии Эдриана точно добавит этому яркому дню серых красок. Ненси опустила голову, мы вышли из шумной толпы, что уже разбрелась по территории, начиная несколько часов для времяпровождения детей с родителями. Доча хоть и встретила меня с улыбкой, чистой радостью, но ничего путёвого мне с начала встречи не сказала. Я держала её за руку, она вела меня по территории, но на каждый вопрос отвечала так сухо, что сначала показалось, что она мне не рада. Только дала рисунок с бабочками, сказав, что он не вышел таким, как она задумывала. Мне он очень понравился, я похвалила её, отметив, насколько он был красочным. Но Ненси даже не объяснила мне, почему он ей так не нравился. Моя дочка выглядела такой уставшей… Совсем не своя, что меня очень беспокоило. Не могла не спросить, что же случилось, но она промолчала. Это ударило меня в материнское сердце и больное место в последнее время — дочка всё реже подходила ко мне за советом, желая оставить свои мысли при себе. Что я за мама, если дочка мне так не доверяла? Что я сделала не так? Что упустила? Самые короткие ответы последовали за моими вопросами о жизни в лагере, хотя в прошлый раз Ненси всё говорила и говорила об их расписании, как им здесь нравится, насколько много всего она узнала, и каким забитым делами был их режим. Рассказывала нам истории, что бывало за неделю, показывала свои любимые места и свои творения. А теперь… она почти молчала. Только я за эти часы ей рассказывала, как дела дома. Неужели отсутствие Эдриана на неё так повлияло, что даже мой приезд и Вилсон её не радовал? Это я и собиралась узнать, но как только мы присели, а Ненси уложила голову мне на грудь, она… заплакала, так сильно, перепугав меня. — Ненси! Ну что случилось? Расскажешь… Тебя кто-то обидел? — Мама… — Подняла она на меня взгляд, похныкивая и еле выговаривая от силы нахлынувших слёз: — Хочу к па… Хочу к Эд… — Она снова опустила голову, срываясь ещё сильнее. — Хочу к… Чудо, К-капризу. Хочу к котикам… Я хочу домой!.. — Если ты правда хочешь, мы заберём тебя, доченька! Боже, только не плачь…***
Как мы обошли территорию прогулочным шагом, а после Ненси заплакала у меня на руках, прошло два часа, а я напуганная сразу повела её к вожатой Айде. Ненси в моих руках охватил такой сильный плач, вызывая во мне практически желание кого-нибудь убить, если этот человек виновен в слезах моей дочери. Джексон и Фиона остались в родительском домике. Айда сама перепугалась, когда я подошла к ней с похныкивающей Ненси, спрашивая, что случилось и информируя, что хочу забрать дочь в этот же день и как можно скорее. Я сама была вне себя от тревоги, но пыталась сохранить лицо, чтобы не сорваться, пока одной рукой утирала слёзы Ненси, и рассказывала всё вожатой. Ненси подуспокоилась, когда ещё по пути я её заверила, что обязательно заберу, если она этого так хочет. А слёзы окончательно прекратились, как только к ней подошла Айда. Нас отвели в кабинет старшего вожатого, куда пришла и управляющая. По соседству был кабинет детского психолога, меня и Ненси разделяло одно окошко между этими кабинетами. Пока управляющая вела со мной беседу, я поглядывала за дочерью в окошке и была рада, как хорошо здесь ладили и находили язык вожатые с детьми. Сначала я не хотела отпускать Ненси, но меня заверили, что всё будет хорошо и намного лучше, если беседу с ребёнком проведут вожатая и психолог. Айда почти за минуту смогла успокоить Ненси, пока я разговаривала с управляющей. Подала ей водички, дала время, держа за руку и поглаживая по тыльной стороне ладони. Они разговаривали, я слышала их, но не могла разобрать, в чём дело. Управляющая пыталась меня заверить, что мне не стоит так сильно переживать, но я настояла — если моя дочь в слезах начала меня искренне просить забрать её, то я это сделаю, независимо от того, что это могла быть детская чрезмерная эмоциональность. Всё же у неё должна быть причина, раз она так сорвалась от внутренних переживаний, а значит, у меня есть повод волноваться и забрать дочь. Спустя время Айда оставила Ненси наедине с психологом, что я снова увидела в окошке, пока управляющая готовила для меня бумаги. А через пару минут Айда зашла вместе с Лолой, родителей завели ко мне, и для меня всё сразу стало понятно, что подтвердили мне Жаклин с Германом. Оказалось, девочки сильно поругались накануне нашего приезда к ним. По этой же причине Лола со слезами бежала к своим родителям, а Ненси была крайне уставшая на вид. Мою дочку вымотала ссора и её причина. Лола сразу же рассказала родителям ещё около автобуса, сказала, что они с Ненси сильно поругались, но причину скрыла, признавшись, что ей очень стыдно перед Ненси. А после на прогулке их нашла Айда, после того, как в кабинете и Ненси ей призналась о произошедшей ссоре. И теперь, пока я сидела с Жаклин и Германом, из окошка мы наблюдали, как девочки говорили в присутствии психолога и своей вожатой. Они обе заплакали, говорили по очереди, педагоги их внимательно слушали и поддерживали. В итоге девочки обнялись и со слезами на глазах немного посмеялись. По лицу Айды, что встретилась со мной взглядами в окошке, я поняла, что конфликт девочек решён. Только теперь меня волновали две вещи: по какой причине Ненси не рассказала мне сразу, почему она настолько опечалена, и что всё-таки послужило поводом для ссоры двух лучших подруг. К тому времени, как я подписала бумаги, Айда вывела девочек к нам. Лола подошла к своим родителям. Я сразу же поймала Ненси в свои крепкие объятия, как только она подбежала ко мне. — Моя девочка, как ты? — Огладила я её макушку, немного отстранилась, чтобы заглянуть в лицо. — Всё хорошо? Ты в порядке? — Угу… Теперь всё хорошо. — Закивала Ненси, я знала, что она говорит правду по одному лишь тону и выражению лица. Но могла понять, что ещё на что-то она не решалась. — Расскажешь, что случилось?..***
Нам не разрешалось без вожатых ходить по территории ближе к главному зданию, но при родительском доме было несколько беседок, в одной из которых мы и сели. — Доченька, — со всей нежностью произнесла я, касаясь её щеки и поднимая лицо к моему, пока Ненси свесила ноги со скамейки и опустила глаза на движения ног вперёд-назад. — Что-то случилось за эту неделю? Или сегодня? — Мам, а где мой папа? — тут же спросила она. — Почему он не приехал? Слова застряли где-то в горле, не находя выхода. Сердце почти треснуло посередине от того взгляда, которым глядела на меня дочь. С надеждой. — Мой папа, мама, где он? Почему он сегодня не приехал? — снова спросила Ненси. Но что я ей отвечу? Её отец мёртв, она это знает. Конечно, я подозревала, что когда-нибудь с возрастом её интерес к отцу всё же появится. Она начнёт спрашивать о других своих родственниках по отцовской линии, может пожелает с ними познакомиться, как хотела узнать свою бабушку, мою маму, побыть на могиле дедушки. Но я не была готова сейчас с ней говорить о Ливерпуле, для этого не было ни одного повода. Я бы заметила медленно появляющуюся заинтересованность Ненси в этом вопросе. Неужели она снова предпочла умолчать, не рассказать мне о том, что её тревожит, потому я даже не подозревала? Неужели я на самом деле всё хуже справляюсь с материнством? Как только я открыла рот, чтобы хоть что-нибудь сказать, Ненси опустила голову и выдохнула, снова качая ноги. — Лола обиделась на меня за то, что я не называю Эдриана папой… Подумала, что так я её стыжу. Всегда она переживала, а правильно ли, что она называет своего папу папой. И то, что я так Эдриана не называю, её обижало. Но я не хотела её обижать, честно! Я не называла Эдриана папой, потому что… Папа… Ненси снова запнулась на этом слове. В тот же момент, как у меня защемило в груди, не дав вдохнуть. Я мечтала об этом. Чтобы Ненси назвала Эдриана папой. Мы все этого так ждали. Шли к этому очень долго, разговаривали с Эдрианом. Он сам был так терпелив, никогда не давил на Ненси. Помню ещё первые месяцы… Да что там! В первые дни наших отношений Эдриан говорил, что очень хотел бы быть для Ненси папой во всех смыслах! Это была его мечта все эти годы. Для неё самой по-настоящему стать папой, потому что для него она давно стала дочкой. Но когда Ненси впервые употребила слово «папа» в одном предложении вместе с именем «Эдриан», обращаясь ко мне, он этого не услышал. Мне говорили, что Ненси представляет Эдриана папой своим ровесникам, ибо так уже проще стало, как только мы переехали в наш дом. Но чтобы при нас, при мне назвать Эдриана папой именно в таком смысле — никогда. Мне нужно было поддержать дочку в этот момент. Я обязана, потому вернула всё своё самообладание. Не переживать, или хотя бы не показывать своего волнения. — Почему, малыш? — приободрила я её, обнимая и оглаживая плечо. — Почему ты не называла Эдриана папой? — Он же знает, кто мой папа. Мой папа — плохой человек… — А после Ненси сглотнула, со всей печалью говоря: — Как бы я хотела, чтобы моим папой был Эдриан… — Но он твой папа, — тут же в протест, хоть и ласковым материнским голосом вырвалось у меня. Если до этого мы сидели плечо к плечу, то теперь я встала и присела перед её ногами, укладывая на них свои ладони и глядя дочери в глаза. Поглаживала пластырь на колене со всей материнской лаской, будто она правда залечит раны моей дочери. И физические и душевные. — Он твой папа, Ненси, независимо, кто твой биологический отец. Он был бы безумно счастлив, если бы ты его назвала папой! — Правда? — Снова надежда засияла в глазах моей дочери, направленных к моему лицу. — Конечно. Он очень сильно любит тебя и всегда об этом говорил. Всем об этом говорил, что ты его любименькая Ненси. Ты же тоже называешь его папой при всех. Чёрт, я хотела найти хоть какой-то аргумент в сторону своей мысли, что пыталась донести до дочери, но Ненси сразу смутилась, опуская голову. Это был её секрет, наверняка она сама не хотела, чтобы я узнала, как она представляет остальным Эдриана. — Прости… — прошептала она, опуская голову, но я тут же её взяла за щёки. — Нет-нет! Ты всё делала правильно. Если ты считаешь Эдриана своим папой, то имеешь полное право так говорить! Он твой папа, это именно так. Это же он научил тебя завязывать шнурки, это именно он начал учить тебя читать, когда ты не понимала на занятиях в подготовительной школе. Это он сидел с тобой за уроками, лечил, когда ты заболевала. Это он утирал твои слёзы и хранил секреты. Это он всегда обнимал тебя, читал книжки на ночь и целовал перед сном. Он радовался с тобой успехам, гордился тобой всегда-всегда. Это же твой Эдриан, Ненси, это твой папа, даже если твой биологический отец не он. Но именно Эдриан твой папа, понимаешь о чём я? Ненси закивала и уверенно выдала: — Я тоже всегда об этом думала, просто… Не знаю, мамочка. Я боюсь, если Эдриан расстроится. Я боюсь, что он сам будет этому не рад, что он обидится. — Эдриан бы никогда не обиделся, не рассердился, если бы ты назвала его папой. Ты же знаешь, сама слышала, что он всем говорит, что ты его дочка. Это правда, как и Ненси всем представляет Эдриана папой, так и Эдриан говорил всем, что Ненси его дочь. Даже когда к нам первый раз приехала Европа и Грант, и они знали, что Ненси не его биологическая дочь, он представил её нашей дочкой. В те моменты, когда у Ненси кто-то в общей компании на праздниках спрашивал о её папочке, она поглядывала на Эдриана, сама, наверное, того не осознавая. Но мы всегда замечали, с самого начала, что подсознательно Эдриан уже стал ей папой. И Эдриан вместе со мной ждал, когда такое обращение сорвётся с её губ… — Он считает тебя своей дочкой, так и называет при всех. — Значит, я могу его так называть? Я могу называть его не просто Эдрианом, а папой, и он будет рад? — Конечно, малыш, — ахнула я, поддавшись вперёд и целуя её в щёку. — Конечно можешь, и он будет рад, очень сильно будет рад. Почему же ты не рассказывала мне, что тебя это так волнует и что ты так боялась? — Прости меня, мамочка. — Пожала плечами Ненси. — Просто ты с начала этого года очень много переживаешь, работаешь. — Подняла на меня свои зелёные глазки, в которых не было ни капли счастья. Только растерянность и несчастье. — Ты устаёшь, я не хотела, чтобы ты и из-за меня переживала. Я хочу чтобы ты только улыбалась, а не грустила из-за меня. Ты ужасная мать. Ты ужасная мать. Ты ужасная мать. Ты ужасная мать. Ты самая плохая мать, Крис. ТЫ НЕ СПРАВИЛАСЬ! Сидя перед Ненси, я почти зажмурилась, лишь бы не дать воли слезам. Даже не подозревала, что Ненси обращала внимание на то, насколько забит наш режим с зимы. Эдриан часто пропадал, я переживала, открывала цветочную лавочку. Я старалась уделять всё своё свободное время дочке, лишь бы она ничего не заметила. Она же ещё ребёнок. Я правда старалась, чтобы она не заметила моих переживаний. Но Ненси всё видела, что бы я ни делала. Моя дочка, хоть ещё и такая маленькая, но уже очень умная. Она всё прекрасно понимает. Дети всё понимают, чувствуют. Теперь и я сложила всё детали в единое целое. Ненси часто больше разговаривала с Эдрианом, чем со мной, что он наверняка поддерживал. Эдриан тогда сам, наверное, говорил Ненси приходить к нему, если она не хочет волновать меня, ведь он тоже переживал обо мне и усталости, что накатывала на меня с начала года. До этого, когда переживания Ненси были связаны с ним, она еле-еле решилась рассказать мне. Держала в себе до последнего. А сегодня ничего и не хотела говорить, пока не заплакала от того, что её тревожило внутри. Ненси переживала за меня всё это время, не хотела расстраивать. — Ненси, — выдохнула я, держа её за плечи. — Тебе не надо за меня переживать. Всё хорошо. Да, с начала года у меня очень много дел, но это не значит, что свои проблемы — проблемы моей любимой доченьки, моего самого главного счастья — ты не можешь мне рассказать. Я твоя мама, я всегда тебя поддержу, всегда выслушаю, всегда помогу. Я отложу любые свои дела, всё что угодно, чтобы помочь тебе. В глазах Ненси снова заблестели слёзы, я поддалась вперёд, крепко-крепко её обнимая. — Ты моя дочка. И твои переживания никогда не стояли для меня на последнем месте. Только на первом, всегда. Абсолютно всегда. Всегда тебя выслушаю и всегда буду полна сил для этого. Я всегда буду на твоей стороне. Хорошо? — Да, — закивала в моё плечо она. — Никогда не скрывай от меня свои проблемы. Никогда. Поняла? — Хорошо, поняла. Больше не буду. Я мысленно выдохнула от решения одной из главных проблем, вставших тучей над нами. Но Ненси не стала веселей. Едва ли на её лице появилось облегчение, как она вновь стала такой печальной… И снова задала мне свой первый вопрос: — И где тогда мой папа? Он не приехал с тобой… Будто надеялась, что я не скажу об отъезде Эдриана. Как же она ненавидела, когда он уезжал. Особенно, когда сам Эдриан этого не контролировал. Если ему и надо было уехать, у Эдриана была парочка дней, чтобы побыть с нами. А тут я сама была шокирована его тем неожиданным отъездом, Эдриан явно недоговаривал, хотя что-то знал. И с Ненси он так и не увиделся. Пришло время объясняться, чего я так не хотела и оттягивала весь день. Мы вернулись в родительский дом, нашли Фиону и Джексона. — Ну что? — Они стояли на террасе, разглядывая виды. Фиона улыбалась мне, сразу начиная: — Тут так хорошо! Робин вырастет, мы тоже его сюда отправ… — Фиона, не сейчас, — шикнула я, подходя к ней и протягивая руку. — Где моя сумка и игрушка от Эдриана? Джексон убрал руку со спины жены и глянул на скамейку рядом. Там лежал кардиган Фионы и сумочки. Свою и игрушку я подняла. Мы с Ненси вышли из здания и сели рядом в тени под деревом. — Это от Эдриана. Четыре дня назад он уехал, неожиданно, — отдала я ей игрушку и вытянула письмо, отдав ей. — Но передал тебе игрушку и письмо. Ненси просияла, впервые с автобуса улыбнувшись. С интересом оглядела игрушку, посадив на свои колени и потеребив орешек между её лапок. — Белочка! Как из рассказа! Взяла письмо и сразу же начала аккуратно разрывать краешек. Вместе с ней улыбнулась и я, наблюдая за ней со стороны и переглянувшись с сестрой, что стояла на террасе над нами. Но как только взгляд вернулся к дочери, улыбка погасла вместе с её медленно опустившимися уголками губ. Удивление пронзило меня одновременно с тревогой — письмо было очень маленьким, благодаря солнцу, просвечивающему листок, я увидела только один небольшой абзац посередине листочка. Раньше я никогда не читала письма, адресованные дочери от Эдриана, но проходя мимо, пока она снова и снова перечитывала их на диване в нашей гостиной, видела, что они были длинными, в несколько абзацев и порой выходили и на оборотную часть. А теперь… один небольшой абзац. Ненси пробежалась по нему со всей внимательностью, научилась читать только полгода назад, но хватило ей минуты. И ещё одной, чтобы перечитать, осознать. Листок опустился в её руках, взгляд поднялся в пространство перед собой. — Что он написал? — не стерпела я, спросив в лоб, а не выведывая как раньше иными вопросами. Ненси без былой радости опустила листок мне на колени. Я прочитала.«Моя дорогая Ненси.
Мне очень жаль, что вместо моего присутствия тебе приходится читать это скудное письмо. Единственное, чем я могу тебя порадовать, это та самая белочка. Я побродил по магазинам Кайласа, по счастливой случайности нашёл её, вспомнив с первой секунды рассказ «В поле белочка». Помнишь, мы его читали?
Прошу, прости меня, моё сокровище.
Прости меня.
Прости меня.
Так получилось».
«И всё?» — вопрос, появившийся в моей голове сразу же, как я пробежалась глазами по этому письму. Оно совсем не похоже на Эдриана. Настолько оно… сухое? Сглотнув неприятный ком в горле, я закусила губу, прочитав заново и замечая, насколько неаккуратным почерком писал Эдриан. Письмо буквально пропитано спешкой и некой тайной. Эдриан затронул лишь одну белочку, и складывалось ощущение, что оборвал мысль, сразу же прощаясь и столько раз прося прощения. Он явно спешил и был скован в написании. Всхлип рядом оторвал меня ежесекундно от письма. И оно полетело к чёрту, как только я встала, убрала сумку и притянула к себе Ненси, которая прижала к лицу игрушку, будто пряча в её ушках своё лицо. — Ненси… — ахнула я, усаживая дочь к себе на колени. Боже, как только я это сделала, она ещё сильнее заплакала, разрывая моё сердце на куски. В который раз за этот день. Да что ж такое! Единственное, что помешало мне полностью её прижать к груди — игрушка, в которую дочка вцепилась обеими руками. Она была безумно расстроена, мне не надо было спрашивать причину. Сама не плачь, не смей, иначе ей же сделаешь хуже. Заразишь её своей печалью, идиотка! Я зажмурилась, прижимая нос к макушке дочери. Она вжалась в меня ещё сильнее, расслабляя руки на игрушке и перекидывая их мне на плечи. Спряталась, плакала, пока я стирала ладонями дорожки слёз с её покрасневших щёк. — Ненси… — Почему… — всхлипнула она, не дав мне договорить, — почему он не написал… как любит меня… Почему он не написал? Эдриан всегда так писал. А сейчас нет. — Малыш, я не знаю. Кажется, он спешил. Но Ненси продолжала: — Он всегда мне писал свои истории, писал, что делал. Писал, как скучает по некоторым нашим дням, где мы гуляли и как он хочет, чтобы по приезде ещё раз туда сходить… Он писал, когда приедет. Хотя бы примерно… И писал, что любит меня… — Она подняла взгляд к моему лицу, отрываясь от изгиба плеча. — Мама, я что, обидела его? — Что? Нет! Конечно же нет, Ненси! — Я не могла поверить, что от одного письма Ненси смогла снова подумать, что она может вообще обидеть его. Мы же только решили проблему с её боязнью расстроить Эдриана. Как же моя девочка дорожила их отношениями с Эдрианом, принимая что угодно за угрозу их счастью. — Как же ты могла его обидеть? Эдриан в жизни бы не смог обидеться на тебя! Он любит тебя, даже если не написал этого. Ты же знаешь… Ах, моё солнышко, конечно он тебя любит… Я снова прижала её к себе, пока шокированный взгляд встретился с настороженным у Фионы. Сестра вместе с Джексоном ничего не говорили, наблюдая за нами. Хотела бы, чтобы они вообще этого не видели. Проклинала чёртово письмо и всё то, что могло заставить мою дочку быть настолько расстроенной, что мои объятия не спасали её. Мне захотелось сквозь расстояние ударить Эдриана! К чему он отправил это письмо, если ничего толкового не написал? Дочка ждала его рассказов, слов любви, объяснений, почему он уехал, примерных сроков возвращения. Она решилась назвать его папой! И что она получила? Белочку, «прости меня» и «так получилось»?! Я совсем не понимала, что побудило Эдриана написать такое. Без его письма я могла хотя бы сама что-то придумать. Конечно, в очередной раз за этот год, это была бы ложь, но куда лучше, нежели бессмыслица Эдриана. Я бы могла поселить в Ненси надежду, что делала всегда. Говорила, что с Эдрианом всё хорошо, он сам успокаивал её перед отъездом. А в этот раз я сама ничего не знала, ибо на закате того самого дня мы были с ним вместе и ничего не подозревали, а с рассветом он уже покидал постель, даже не разбудив меня. Мне самой четыре дня нехорошо от того, как быстро Эдриан уехал в то утро. Как я могу успокоить дочь, если сама неспокойна? — Он просто спешил. Думаю, Эдриан ещё отправит письма. Помнишь, дядя Ли всегда нам их привозил, если Эдриан уезжал. Всё хорошо. Это письмо ничего не значит, Ненси. Просто нужно подождать. — Эдриан говорил, что больше не будет уезжать, — ответила она, ласкаясь о мои успокаивающие объятия. — Он же говорил, что с начала лета больше не будет уезжать. Случилось что-то очень плохое? Солги! Солги! Солги, она не должна переживать, даже если сама чувствуешь, что что-то случилось! — Нет, всё хорошо. Просто его вызвал дядя Грант. Ничего плохого, честно. Я в очередной раз лгала дочери, хотя в ту самую ночь прекрасно видела, что ничего хорошего Эдриана не ждало в Кайласе, куда его вызвали. Он спешил, с волнением в лице уверял меня, что всё будет хорошо, но я сердцем чувствовала, что-то случилось, плохое. Может быть, с Яном что-то случилось? Или опять проблемы с бизнесом? С отношениями с другими Капо? Может на один из их районов кто-то напал? Эдриан с начала года пропадал, Грант созывал головорезов. Даже Европа ничего мне рассказала, а я пыталась спросить хотя бы у неё ещё зимой. Когда я пыталась вытянуть из любимого правду в ту ночь, Эдриан закрыл мне рот поцелуем, а я сдалась, падая с ним в кровать. — Просто подождать, — повторила мои слова Ненси, отрываясь от моей груди. — Мам, я передумала. — О чём? — Я хочу остаться в лагере. Просто я хотела уехать из-за Лолы, но мы помирились. Мне здесь очень нравится, и Лолу я не хочу оставлять. Здесь очень хорошо. А если я здесь проживу последнюю неделю, может и Эдриан вернётся к тому времени. Дома скучно, ребята тоже говорили, что поедут в деревни и отдыхать. А в лагере весело, мне нравится учиться. Можно сказать, что мы передумали? — Думаю, да. Ты правда останешься? Если только из-за Лолы, ты не обязана… — Нет. Не только из-за Лолы. Здесь хорошо, правда. Я очень хочу остаться. Последняя неделя будет весёлой. — Хорошо… — Я глянула на письмо, оставшееся на сумке, и обратилась к дочке. — Давай больше не будем переживать и плакать. Ты можешь называть Эдриана папой, он будет только рад, как и я. Он приедет очень скоро, обещал. И мы дождёмся его следующего письма, ладно? — Хорошо, мамочка.***
Как бы мне не хотелось прощаться с Ненси, но родительские часы заканчивались слишком быстро. Мы прогулялись ещё по лагерю и Ненси заметно повеселела. Показала мне главный стенд и рассказала о желании в будущем стать учителем, что изобразила на рисунке, который повесили в середину. Я поддержала её, сказав, что это прекрасная профессия, и если она захочет, будет прекрасным и самым добрым учителем. Если день начинался не очень хорошо, то к концу мы обе были счастливы. Ненси смеялась, целовала меня, мы поиграли на площадке и пообщались с другими родителями, получив приглашение на поездку на общий творческий фестиваль. Ненси рассказала, что их художественный кружок Оштена тоже будет присутствовать там и представлять конкурсные работы. Но вернулась домой я, почувствовав себя Эдрианом, что всегда был весёлым с Ненси в лагере, а домой приезжал опустошённым. Проконтролировала, как Хосе поставил укол Капризу, поужинала и отправилась к себе, даже не заглянув в рабочий кабинет. Фиона расспрашивала меня о произошедшем в лагере, но как только узнала, что я хочу отдохнуть, поддержала и опустила, пока сама осталась с сыновьями. В комнате я почти быстро поддалась сну, последний раз глянув на записку Эдриана на соседней подушке. «Моё сердце я оставил в твоих руках. Прости, что так ушёл. Невыносимо с тобой прощаться»…