Орион Пакс: новое начало.

      Сознание возвращалось медленно, с тягучим болезненным упорством. Поначалу и вовсе казалось, что это никакая не реальность, насильно вытягивающая его из места без мыслей и боли, а предсмертная агония. Кикбэк не верил ни в богов, ни в жизнь после смерти, оттого здраво полагая, что это он не отправляется в ад за все свои грехи. Скорее его не до конца испустившее дух тело уже начал поедать какой-нибудь падальщик. Ясно было только одно — он ещё не умер. Ясно было потому что было больно. После смерти не бывает больно, потому что после смерти ничего нет.       Кикбэк не знал, сколько прошел, а потом — сколько прополз. Как динобот до хруста пережал ему шею и как после наступила темнота, он ещё помнил. Как очнулся от ужасной невыносимой боли, не дававшей сделать вдоха, как лежал, хватаясь за горло и хрипя, и выбирался из шахты, цепляясь когтями за давно рухнувшие балки — помнил. Как лёг у входа и отключился на неопределённый срок у него тоже в голове отложилось. А вот дорога, периодически возникавшая перед залитыми кровью глазами, помнилась уже урывками. Куда он шёл? Откуда у него были силы? Отрезвляла только боль, иногда дававшая смачную затрещину и заставлявшая задыхаться. Но и боль уже отходила на задний план, давая урывками провалиться в тёмное нигде без времени.       У Кикбэка не было с собой коммуникатора — он выкинул сломанное, разрядившееся и давно не ловившее сигнал устройство много дней назад. Да и если бы был, то кому бы инсектикон мог позвонить? Смог бы вообще нажать хотя бы кнопку «SOS»? Вряд ли. Ему было некуда идти после того, как Выкованные перебили часть его улья, а диноботы прикончили оставшуюся вместе с их командиром. Но командир выжил. Они разделились с Хардшеллом и Шарпшотом пять лет назад и поделили между собой весь состав ЧВК, и теперь те, кто оставался с Кикбэком, были мертвы. Куда идти? Или куда он шел? «Мастер»       К Шоквейву.       Кикбэк не видел ничего вокруг, но что мертвая пустыня сменилась на руины и что он стал задыхаться только больше отметил. Какой-то задней частью мозга, которая ещё была способна отмечать. Только что от этого толку, если он всё чаще падал, растеряв все оставшиеся силы и, наверное, половину крови? Упав вновь, Кикбэк понял, что подняться больше не может. Когти слабо заскребли по остаткам асфальта. Он ворочался, болезненно хрипя и пытаясь взмахнуть крыльями в попытке хоть как-то поднять себя. Нет. Это всё. Если он отключится сейчас, то в себя уже больше не придёт. Тупые автоботы, тупые Выкованные, тупые диноботы, — думалось тогда. Тупые Оптимус и Мегатрон, бросившие их на этом медленно умирающем куске суши, а вместе с ней и остатками жителей Кибертрона. Кикбэк не хотел умирать. Но черная густая пелена бессознательности не спрашивала, она просто накрывала, и ему оставалось лишь слушать свои собственные хрипы и побитый стрекот, с каждой секундой становящиеся всё тише.       Последним, что Кикбэк запомнил, была накрывшая его тень. Наверное, та тень и принадлежала решившему полакомиться ещё не остывшим трупом инсектикона хищнику. Неудивительно. Кикбэк бы дал тому дожрать себя если бы оно наконец перекусило ему шею или расплющило голову, но ведь невыносимой болью отдавалось правое плечо, которым динобот проволок его по стене. Там мяса больше что ли? Наоборот, костяной наплечник, пусть и сочившийся кровью и покарёженный по самое не хочу. С хрипом попытавшись отмахнуться, Кикбэк почувствовал, как его руку прижали к… не к асфальту, нет, к чему-то гладкому и металлическому. — Лежи, — знакомый низкий голос прозвучал откуда-то сверху, и инсектикон послушно затих. Утихшая боль в плече вернулась, когда хватка на руке разжалась. — М-мастер-тер…тер… — просипел Кикбэк, не зная, хотел ли он спросить Шоквейва или просто услышать свой голос и удостовериться, что он и правда всё ещё жив. — Тихо, — в ответ последовал только ровный указ, и инсектикон послушно затих, давая своему сознанию ускользнуть вновь. В этот раз с пониманием того, что ему не позволят умереть.

***

      Шоквейв медленно оперся рукой на пыльный кусок металла, некогда бывший столом. Случилось так, что он нашёл одного из его подопечных инсектиконов на одной из вылазок за энергоном, и так, что у него оказался с собой хотя бы скальпель и небольшой запас хирургической нити и воды. Ученый не верил в такие вещи как удача, но данное стечение обстоятельств пусть и не стремилось своей вероятностью к нулю, зато было неожиданным для самого Шоквейва. Он полагал, что отряд Кикбэка находился за пределами территорий Каон-Бластер Сити-Слотер Сити и что проход на эти территории перекрыт морем Ржавчины — воздух и земля на подходах к нему была настолько токсична, что танк превращался в газовую камеру в километре от водоёма, а пешком можно было задохнуться ещё за пять километров. Шоквейв не имел возможностей выбраться отсюда и не мог позвать на помощь, потому лишь терпеливо ожидал возвращения Лорда Мегатрона на Кибертрон, что было неизбежно при любом исходе, собирал остатки ресурсов, которых осталось предостаточно в законсервированных складах после ухода большинства войск отсюда и смерти остальных, и продолжал свои исследования в умеренном темпе, никуда не спеша. Было сложно, в основном в начале, когда после взрыва и побега автоботов из его лаборатории ученому пришлось вновь одной рукой чинить экзоскелет на другой руке, будучи полуослепленным — опять. Шоквейв не мог поделать что-то с единственным видящим глазом или с парализованной рукой больше, чем уже было сделано, и считал логичным смириться и привыкнуть до тех пор, пока не подвернется шанс улучшить положение — других вариантов и не оставалось.       Шанс пока всё не подворачивался. Зато подвернулся инсектикон, которого ради оказания помощи пришлось оттаскивать к ближайшим руинам (до других более целых строений Шоквейв бы истекающее кровью тело весом под сто килограмм не дотащил). В его силах было только остановить кровотечение и зашить самые крупные раны, остальное было невыполнимо вне лаборатории, и до ближайшей из них Кикбэка можно было только дотащить, потому что в танк его ученый бы не усадил. Оставалось ждать, пока инсектикон придёт в себя. Это не произойдет скоро, Шоквейв оценивал возможность пробуждения Кикбэка в эти или следующие сутки в двадцать процентов. Тот потерял слишком много крови, которую было нечем восполнить, и прошёл неизвестное количество километров, которое вымотало раненого до критического состояния.       Шоквейв снял с Кикбэка шлем. Его голова не пострадала, шлем принял весь удар, но лоб был рассечён осколками визора, от чего инсектикон успел наглотаться собственной крови, задыхаясь. В отличие от головы, сильный удар приняла шея. Кто бы не пытался сломать шею или задушить Кикбэка, он не дожал совсем немного. Шоквейв медленно подложил тому под голову снятый с инсектикона и свернутый плащ так, чтобы поврежденные шейные позвонки находились в расслабленном положении, и привалился спиной к стене, сползая по ней на грязный пыльный пол. Он не заботился, это было бы нелогично. Ему не было смысла заботиться о раненом инсектиконе, но у него был повод приобрести ценного преданного союзника. То, что у ученого может не получиться спасти Кикбэка, составляло процентное соотношение тридцать пять к шестидесяти пяти — если в местном грязном воздухе, ещё до войны способном выжигать глаза, и пыльных руинах, где не селились даже хищные паразиты, инсектикон не получит заражение крови и очнется раньше, чем Шоквейв столкнется с непредвиденными обстоятельствами ввиде некоторое условной угрозы, то Кикбэк имел все шансы выжить.       Одни шансы. Имея всю статистику на руках, подкреплённую не столько данными, сколько трехлетним опытом нахождения в одиночестве, Шоквейв всё равно был вынужден полагаться на удачу. Повезёт найти энергон на складе помимо сухих пайков, повезёт обойти улей скраплетов, повезёт наткнуться на брошенный танк для починки собственного. Это иррационально раздражало — сколько не подсчитывай вероятность того или иного события, по итогу слишком многое зависело от удачи.       Но раздражаться контрпродуктивно. Раздражаться нелогично. Логично ждать. Логично приспосабливаться и полагаться на удачу, если того требуют события. Шоквейв неохотно признался себе, что да, ему повезло найти инсектикона живым. Преданного и всё ещё зовущего его «мастером», временами невыносимо ехидного и злопамятного инсектикона, без всей его команды, с восьмидесяти процентной вероятностью мертвой в полном составе. И всё же повезло.       Шоквейв поднял голову, устраиваясь на полу среди обломков немного удобнее, потому что выпирающие детали экзоскелета на руке не давали опираться спиной на стену, и как мог укрылся своей потрепанной шинелью. Её он не мог надеть полностью, тогда бы пришлось снимать и надевать вновь экзоскелет, что без чужой помощи представлялось практически невозможным (если признаваться себе, то это был сущий ад), и носил шинель одетой на одну руку и прижатой к другому плечу портупеей.       В наступавших сумерках отключаться было опасно, но Шоквейв ощущал себя невыносимо вымотанным. Он работал и жил почти так же, как раньше. Почти. Ранее все ресурсы доставлялись в его лабораторию. Теперь ученый был вынужден выбираться за едой, топливом, расходниками и деталями для аппаратуры лично. Живя ещё до войны в одиночестве по большей мере, Шоквейв не чувствовал себя некомфортно. Он говорил себе это и находил нелогичным попытки собственного разума оправдать то, что теперешнее одиночество было совершенно другим. До войны Шоквейв работал хирургом на аренах Каона, во время войны он взаимодействовал со своими подчиненными, с пленными, с офицерским составом десептиконов. Сейчас он не контактировал ни с кем и был почти в полной изоляции. Ему пока ни разу не повезло найти в этом огромном могильнике никого живого, хотя ученый порой натыкался на свежие трупы. Тишина со временем начинала угнетать. Шоквейв вёл аудиологи и журнали, чтобы не молчать всё время.       Кикбэк оставался с ученым в семидесяти шести процентах случаев, о которых он мог подумать сейчас. Инсектикону требовалось лечение и время на восстановление. Шоквейв знал характер Кикбэка достаточно и понимал, что тот не идиот и не псих, потому не вскачет и не побежит сломя голову, как только придёт в себя. Но была вероятность, что инсектикон, восстановившись, не пожелает остаться со своим мастером и захочет вернуться к своему улью, если те ещё живы.       Шоквейв заставлял себя держать не скрытый повязкой глаз открытым. Он смотрел на небо сквозь полуобрушевшуюся крышу. Неба, затяунутого мутными серо-коричневыми облаками, будто вата, намоченная в море Ржавчины, было почти не видно. Не видно луну, не видно звёзд. И от этого тёмно настолько, что во всех углах, дверных проёмах и трещинах словно сгущалась вся тьма, что была в мире.       Шоквейв прикрыл глаза. Ненадолго. Вслушиваясь в хриплое сдавленное дыхание Кикбэка на случай, если тот вновь начнёт задыхаться.       Им очень повезёт, если за ночь в эти руины никто не залезет и они не рухнут от малейшего шороха.