If I Run It's Not Enough

Одним утром Наполеон проснулся обнажённым в комнате отеля в Амстердаме, и его спина была прижата к груди Ильи, который обнимал его одной рукой за талию. В то утро, полусонный, Наполеон прижался ещё ближе, избавляясь от крошечного воздушного кармана между ним и Ильёй, и провёл губами по руке русского, до сих пор зажатой у него под шеей. Одним утром Наполеон, паря на краю сознания, поймал себя на мысли, что ему хочется, чтобы этот момент длился вечно. Затем туман рассеялся, и Наполеон резко распахнул глаза, простреленный тревогой. Недовольный движением Наполеона, Илья крепче сжал руки вокруг него и уткнулся носом в его шею, бормоча на русском что-то, что Наполеон не сумел расслышать. То чувство, что проснулось в нём секунду назад, то тепло в груди, то ощущение, будто он легче воздуха – всё это было неправильным, подумал Наполеон. Вес рук Ильи вокруг него, который его сонный мозг на одно мгновение необъяснимым образом принял за уют, за безопасность, теперь трансформировался в оковы в голове Наполеона. Он сжал зубы, ощущая прилив паники в груди. Это было проблемой. *** Всю следующую неделю Наполеон задавал себе вопросы, гадая, откуда же взялись эти странные заблудшие мысли. Из-за сна он становился уязвимым, или же, возможно, всё дело было в Илье. В Илье, который посмотрел на него мягким щенячьим взглядом тем утром, в Илье, с его ласковыми губами, уверенными руками и приглушёнными нежностями, которыми Наполеон всегда наслаждался против своей воли. Илья Курякин был привлекательным мужчиной, этого нельзя было отрицать, и похоть Наполеона была вполне ожидаема. Даже если не брать во внимание острый интеллект русского и его саркастическое остроумие, саму оболочку всего этого невозможно было игнорировать. Со своим олимпийским строением, превосходным профилем и этими сногсшибательными глазами этот мужчина являлся потрясающим созданием на любом языке, и ситуация только усугублялась, когда он снимал эту кошмарную фуражку и надевал приличную одежду. У Наполеона всегда была привычка коллекционировать роскошные вещи, и возможность быть с Большевиком так близко каждый божий день стала для него тестом собственного самоконтроля, который он с готовностью проваливал, и часто. Секс был прост. Секс был его валютой. И Наполеон обменял свой запас трюков на захватывающий восторг от секса с противоречивым мужчиной. Сперва он решил, что выиграл джекпот, когда захватил в своё владение расположение того, чьи хозяева сделали ненависть практически ко всему, что представлял собой Наполеон, его базовой настройкой. Но теперь, борясь с незваными фантазиями об Илье везде, куда бы он ни шёл, он начал задумываться, а не совершил ли он роковой просчёт. Одно дело витать в облаках, мечтая об Илье, согнутом (или сгибающем его) на столе. И всё же Наполеон поймал себя на том, что рассматривает списки концертов известных русских композиторов, выискивает книги и подбирает названия, которые могли бы прийтись Илье по вкусу, и пялится на дорогие шахматные наборы в витринах магазинов и гадает, будет ли такой подарок воспринят как слишком капиталистический. Не иди его фантазии в паре с воображаемыми изображениями себя у Ильи под боком, не вызывай его заблудшие мысли бабочек в животе, Наполеон мог бы почти что притвориться, будто его размышления – это нормальное явление для близкого друга. Его привычки возникли настолько естественно, что сперва Наполеон даже не подумал обращать на них внимание. Только теперь, когда он додумался сделать шаг назад и окинуть взглядом всю сложившуюся картину, он наконец осознал, чему он позволил сформироваться у себя внутри. Только тогда он осознал, что уже полтора месяца не спал с кем-то другим. *** Усилием воли он заставил себя увеличить расстояние между ними с Ильёй, вместо этого принимаясь посвящать всего себя развлечению Габи с помощью своих историй и шуток. Что было для него нехарактерно, несколько раз он сбился с мысли, привычная лёгкость и плавность его поведения сменилась незнакомой застенчивостью, которая на любом другом смотрелась бы как неловкость. На дружелюбные подначки Ильи он возвращал лишь односложные ответы и фокусировался на заведомо проигрышных партиях в шахматы, вместо того чтобы проводить ночи в их с Ильёй привычной манере. Наполеон решил, что Габи необходимо больше практики для развития её навыков рукопашного боя, и посвятил огромную часть своего свободного времени роли её личного наставника. Потребовалось меньше двух дней, чтобы Илья понял намёк. Сперва исчезнув на пять часов без какого-либо объяснения, русский вернулся со сбитыми костяшками и побитым лицом. И Наполеон только и мог, что смотреть, как Габи носится вокруг него, пытаясь помочь. Илья сидел в их номере отеля с пустым выражением лица и практически не моргал, даже когда Габи чересчур сильно надавила на один из свежих порезов. Наполеон случайно разбил свой бокал с ликёром куантро. Не считая этого одиночного инцидента, Илья принял молчаливое отвержение Наполеона с удивительно большим благородством. Следующим вечером Наполеон вернулся в номер с милой работницей отеля с ресепшена с красивыми карими глазами. *** Всё дело было вот в чём. Наполеон не влюблялся, любовь – это не для него. Похоть – вот это по его части, влечение он чувствовал часто и радостно потакал этим желаниям. Но он был не из тех, кто чувствует влюблённость, не из тех, кто может отдать кому-то своё сердце. Если быть совсем откровенным, то Наполеон до сих пор не был уверен, что способен на искреннюю привязанность к другому человеку на подобном уровне. Страсть была старым, знакомым танцем, игрой взаимных уступок, и Наполеон знал все её правила. Партнёры Наполеона никогда не ложились с ним в постель с предположениями, что их отношения могут вылиться во что-либо большее, чем в одну приятную совместную ночь. Разрыв со случайным любовником не должен происходить так уж тяжело. Поэтому это было совершенно нелогично, что, увидев первые проблески боли на лице Ильи, ему пришлось поджать губы, чтобы не дать посыпаться всей своей напускной игре на публику. *** В конце концов, не спать с Ильёй оказалось не так уж плохо, или так считал Наполеон. Постоянное присутствие напарника у Наполеона на уме не было предпочтительным, но определённый уровень чувства вины был ожидаем, особенно теперь, когда Илья практически перестал с ним разговаривать. Наполеон был уверен, что со временем вся их интрижка забудется и канет в лету. Может, Илья даже снова начнёт с ним разговаривать. Они же были напарниками, в конце концов, и он не мог просто игнорировать существование Наполеона следующие несколько лет. Они продолжили безукоризненно выполнять свою работу на заданиях, и это должно было стать хоть одной небольшой причиной выдохнуть с облегчением. Илья с Наполеоном идеально прикрывали друг другу спины и были до того натасканы понимать друг друга без слов, что могли передавать свои намерения другому одним только взглядом. Вместе они одерживали победу за победой над врагами и спасали мир снова и снова. По какой-то странной, непонятной ему причине, Наполеон поймал себя на мысли, что практически жалеет, что они не выпали из их налаженного ритма, ведь тогда у него бы появился предлог, чтобы… Чтобы что? *** В итоге, к облегчению Наполеона, Илья снова начал с ним разговаривать. Иногда Илья даже почти что улыбался, когда Наполеон выдавал что-нибудь исключительно остроумное или очаровательное. Они так и не вернулись к их прежним лёгким дружеским отношениям, но всё же Наполеон решил, что этого ему хватит, для того чтобы продолжить спокойно жить дальше. И тем не менее, когда одной ночью в Дублине в его кровати оказалась мягкая, фигуристая девушка с огненно-рыжими волосами, Наполеон не смог найти в себе ни капли от своего привычного интереса. В ту ночь его единственной мыслью оставался Илья. Он думал о том, как они провели всю ночь в этом самом отеле пять месяцев назад, как Илья по-озорному ухмылялся ему в лунном свете, как его обычная безэмоциональная маска спадала, когда Наполеон прижимал его к стене у двери. Эти воспоминания ножом резали по сердцу, и лёгкие сжались выворачивающей болью без возможности сделать вдох. И всё, что у него осталось, это внезапная дикая тоска по человеку, которого Наполеон с такой скрупулёзностью вырезал из своих мыслей, и это было не похоже ни на что, что он чувствовал прежде. Он орально загладил вину за свою непригодность в постели, чтобы удостовериться, что его гостья хотя бы смогла хорошо провести время, прежде чем их пути разошлись по утру. Чувство вины так никуда и не ушло. *** Одним вечером Габи зажала его в углу. Они находились в Милане, и на их долю выпала одна из редких передышек между неминуемыми катастрофами, что означало, что вся команда получила в распоряжение несколько свободных дней. Наполеон не без помощи своего очарования пробрался на вычурный торжественный приём и находился в процессе разглядывания присутствующих богатых наследниц и вдов, когда маленькая немка возникла перед ним в сногсшибательном серебряном платье. – Нам нужно поговорить, – сказала она с пугающей ноткой ярости в тоне её голоса. – Это насчёт Ильи и того, что ты с ним делаешь. В ту ночь ему не довелось шанса ни с кем переспать, и перед уходом Габи бросила один финальный ядовитый приказ напоследок: – Тебе нужно с этим разобраться. *** Наполеон не мог сказать этого вслух, он даже до сих пор не мог признаться в этом самому себе. Он не должен был ничего бояться, он переживал ситуации жизни и смерти на ежедневной основе, смотрел в лица мужчин и женщин, у которых были на него лишь смертельные намерения. И всё же когда он смотрел на Илью, его горло сковывал ужас, и каждый раз, когда он пытался сказать то, что важно, слова неизменно застывали, прежде чем он успевал что-либо произнести. Он мог бы пригласить Илью снова присоединиться к нему в постели, думал Наполеон, удовлетворить хотя бы ту его часть, которая хотела Илью больше, чем что-либо ещё на памяти Наполеона. Но другая его часть знала, что даже если Илья согласится, Наполеон потеряет его навсегда, навечно запрёт их в ловушке этого лимба, состоящего и не из любви, и не из похоти. И это не то, чего хотел Наполеон. Поэтому Наполеон – змей-искуситель, обольститель, ловелас с дьявольской ухмылкой – буквально съёживался в присутствии Ильи и притворялся, что он до сих пор то непробиваемое безудержное дитя, которое ни о чём, кроме себя, не беспокоится. Жизнь продолжалась. Нерешительность, как оказалось, сама по себе тоже являлась решением. *** Они проникли в поместье на берегу моря за пределами Лос-Анджелеса, и хоть Наполеон и не забыл вывести из строя основную охранную сигнализацию, у него вылетело из головы проверить наличие запасной. Илья в негодовании поднял голову, когда взвыла сирена, и зыркнул на Наполеона, который мог только пожать плечами в ответ и предложить свою самую обезоруживающую улыбку в качестве извинения. Как оказалось, всё это всё равно было бессмысленно, потому что их уже ждали. В хаосе, что последовал после этого, их сперва окружили, а затем разделили друг от друга, и каждому из них пришлось самостоятельно бороться за жизнь против нескончаемого потока нападающих. Уклоняясь от двух мужчин, Наполеон на пару секунд потерял Илью из поля зрения. Оконное стекло разлетелось на осколки под потоком пуль. Наполеон повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Илья пошатнулся и выпал за край. Время остановилось, и холодный ужас накрыл Наполеона волной, пока он смотрел, как Илья исчезает прямо у него перед глазами. Под ними находился залив, и звук отдалённого всплеска заставил Наполеона достать из своего арсенала самые жестокие и летальные приёмы. У его нападающих не было даже шанса. В ту же секунду, что он освободился, Наполеон бросился к воде, чувствуя, будто сердце бьётся где-то в горле. Страх сковывал его грудь ледяными когтями. За его спиной кричали люди, он слышал звук перезаряжающегося оружия. Ноги Наполеона громыхали по твёрдому полу, и край выступа приближался всё ближе. Без секунды промедления он спрыгнул вниз в отчаянном намерении добраться до воды. Он вынырнул обратно, и небо над его головой взорвалось ярким цветом, когда взрывчатка Габи наконец достигла своей цели. Он не мог потерять его, подумал Наполеон и задался вопросом, не было ли уже слишком поздно. Он не мог потерять Илью, только не Илью. Наполеон скорее сам умрёт. *** Он был холодным. Тело Ильи было вялым, и холодным, и он не дышал, и всё, что мог сделать Наполеон, это затушить в себе поднимающуюся истерику и дотянуть его до берега. В прошлый раз Илья откашлял воду после пары ударов по спине, в прошлый раз Наполеон почти что уехал один и оставил его умирать. С прошлого раза прошла уже целая вечность, и Наполеон даже не мог вспомнить того человека, которым был раньше, того человека, который подошёл так близко к тому, чтобы оставить Илью позади. С трудом удерживая его вес, Наполеон опустил Илью на траву. Его губы уже посинели, его бледная кожа стала практически прозрачной, пальцы Наполеона не могли нащупать пульс. Раздался всхлип, разбитый звук какого-то раненого животного, которого Наполеон не узнал. – Прости меня, – сказал он, пытаясь проглотить панику, и отчаянно надавил ладонями на грудь Ильи, заставляя его сердце продолжать биться. – Прости меня. Прости меня. Пожалуйста, Илья. Он прижался губами к губам Ильи, насильно вталкивая в него воздух, который сам не помнил, как вдохнул. Илья никак не реагировал, и у Наполеона сорвалось дыхание. – Не делай этого, – он возобновил свои усилия, сжав зубы. Он прожигал взглядом закрытые веки Ильи, мысленно приказывая им открыться. Он не мог потерять его, только не так, только не сейчас. – Не оставляй меня. Он не знал, как много времени провёл, стоя на коленях и пытаясь впихнуть жизнь обратно в Илью, в своего напарника, в человека, без которого, как он слишком поздно осознал, не хотел жить. Тем не менее, Илья лишь лежал на траве безжизненной тряпичной куклой, невосприимчивый ни к единой мольбе Наполеона. Из пулевого ранения в животе вытекала кровь, и ещё из одного в плече, но он мог выжить после обоих этих ранений. Они оба выходили сухими из воды и после худшего, и Илья был просто обязан выжить, он не мог умереть сейчас, он не мог. Наполеон ему не позволит. – Пожалуйста, не бросай меня. Он был близок к тому, чтобы сдаться, логика твердила ему, что всё кончено, что Илья умер, и его глаза больше никогда не откроются вновь, даже несмотря на то, что его разум кричал ему продолжать. В тот момент все его страхи и сомнения показались ему такими жалкими, такими незначительными. Ну и что с того, что он взял и влюбился? Ну и что, что эти неожиданные чувства казались ему такими пугающими? Что с того, что он не мог выносить чувства вины и стыда? Ничего из этого даже близко не сравнится, ничего из этого не будет иметь никакого значения, если Илья умрёт здесь, умрёт, думая, что Наполеону плевать. Илья вдруг закашлял, и Наполеон застыл, широко распахнув глаза, сжав руки в кулаки у него на груди. Тот же снова откашлялся, и Наполеона накрыло волной облегчения, и он обмяк и склонился ближе. Илья свернулся на бок, пока его тело избавлялось от воды в лёгких, и у Наполеона закружилась голова, он смеялся. – Прости, – сказал Наполеон, хватая ртом воздух и осторожно убирая волосы Ильи со лба. Вторую руку он прижимал к его торсу, неуверенно передвигая её с одного места на другое, чтобы убедиться, что это реально, что Илья всё ещё здесь, всё ещё цел. Перед глазами всё расплылось, и он сморгнул воду с ресниц, не отрывая взгляда от голубых глаз, которые он думал больше никогда не увидит. – Я люблю тебя. Пришедшее к нему признание оказалось простым. Небо не упало, и земля не разверзлась у него под ногами и не поглотила его целиком. Остались лишь только Наполеон и Илья, бледные, промокшие, но оба такие невообразимо живые. Илья нашёл его глазами, и за болью его взгляд был таким мягким. Наполеон попытался улыбнуться и вместо этого задохнулся от всхлипа, прижимаясь ближе к Илье, гладя пальцами его по щеке. Илья попытался улыбнуться, даже несмотря на то, что ему было тяжело дышать. – Я знаю. *** Первые несколько дней, пока никто не был до конца уверен, что Илья выкарабкается, Наполеон практически не отходил от его постели и только сворачивался на самом краю кровати, чтобы поспать, когда усталость переваливала за черту выносливости. Только благодаря Габи Наполеон был накормлен и напоен и хотя бы раз принял душ. Когда Наполеон засыпал, его сны были наполнены потерей и ужасом. В некоторых из них он не мог найти Илью в глубинах вод, как бы отчаянно ни пытался. В других он не мог вытянуть Илью со дна и тонул рядом с ним, когда кислород окончательно заканчивался. Когда он проснулся после одного из них, он почувствовал чьи-то пальцы в своих волосах, нежно поглаживающие его по голове. Наполеон моргнул, открывая глаза, и увидел ласковые глаза Ильи, глядящие на него. – У тебя борода, – едва различимым шёпотом сказал Илья. Он натянул на лицо улыбку. – Да, – он прочистил горло, осознав, каким хриплым звучит его голос. – Я решил, что пришло время для нового образа. Несколько секунд Наполеон лишь пялился на Илью, чувствуя, как влюбляется в него заново. И как он вообще только мог подумать, что лишить себя этого может быть хорошей идеей? – Я был идиотом, – сказал Наполеон. Илья сжал губы в слабой улыбке и посмотрел на него взглядом, говорящим, что он уже это знал. Наполеон сел прямо и протянул руку к кувшину с водой на прикроватной тумбочке, чтобы налить Илье стакан. Тот сделал несколько небольших глотков, прежде чем убрать напиток в сторону. – Итак, когда я практически умер, – сказал Илья, когда вода вернулась на твёрдую поверхность, – ты кое-что сказал. – Сказал. Илья ничего больше не произнёс, и Наполеон слишком запоздало осознал, что тот ждёт его ответа, даёт ему шанс пойти на попятный, если хочется. Стыд и вина навалились на него тяжёлой плитой. Ситуация не должна была доходить до смерти Ильи, чтобы Наполеон наконец признал эти слова для самого себя, чтобы Илья наконец услышал их от него. – Я действительно имел это в виду, – тяжело сказал Наполеон. Илья сонно моргнул. – Оу, – сказал он. – Тогда хорошо. Лёгкость реакции Илья заставила Наполеона рассмеяться, как будто с его плеч упал тяжёлый груз. Потому что это всегда было так просто? Разве нет? Это Наполеон был тем, кому надо было пойти и усложнить всё, что можно. Он наклонился вперёд, поцеловал Илью в лоб и сказал ему ещё немного поспать. – Я в порядке, – буркнул Илья, несмотря на то, что его глаза уже слипались. Что-то холодное коснулось руки Наполеона, и он опустил взгляд и обнаружил пальцы Ильи на своих. Он разулыбался и переплёл их вместе. Он больше никогда не хотел отпускать его руку. *** В Лиссабоне Габи протянула ему кольцо. Наполеон не осознал, что это за кольцо, не сразу, и когда он наконец вспомнил, откуда это украшение, он уставился на Габи с открытым ртом. Габи ответила на это взглядом, идентичным его, с этой понимающей заговорщической ухмылкой, которая одновременно заигрывала с ним и бросала ему вызов. Это была улыбка, которая украла сердце Ильи в Риме, теперь она была её фирменным оружием массового поражения. Наполеон умолял её забрать его обратно, притворяясь, что не понимает причин, по которым она изначально решила отдать ему это украшение. Затем, когда Габи пригрозила выкинуть его с гавани, он убрал протянутую руку с кольцом так быстро, будто его за неё укусили. – Ты в этом уверена? – спросил он, когда Габи отмела в сторону все его протесты со снисходительным терпением. – Илья подарил его тебе, – и именно тебе. – Это было целую вечность назад, – легко отмахнулась она. – Но жизнь редко следует по пути фантазий. Наполеон бросил на неё полный негодования взгляд, практически уверенный, что она издевается над ним на своём витиеватом языке. Но Габи лишь наблюдала за улицей, провожая глазами проходящих мимо пешеходов с отточенной бдительностью. Наполеон ощутил прилив гордости. – Разобьёшь ему сердце, и я тебя прикончу, – спокойно заявила Габи. На языке вертелся саркастический комментарий, но что-то заставило Наполеона прикусить его. Он изучающим взглядом окинул кольцо с ободком из настоящих бриллиантов, окружающих поддельную жемчужину, прячущую за собой маячок. Оно было сделано для женщины, для той, чьи руки меньше и изящней рук Наполеона. Он представил Илью, который ждёт его в отеле, и подумал о каком-нибудь местном десерте, который ему хочется принести для него, вообразил удивление и лёгкий румянец на лице Ильи, когда Наполеон попытается покормить его с самой чарующей улыбкой на губах. Он представил, как засыпает у Ильи под боком в постели, как практикует португальский язык вместе с ним с помощью книги, которую они нашли в их номере отеля, как утром просыпается рядом с Ильёй и видит сияние в его глазах, после того как он замечает, что Наполеон его разглядывает. – Я на тебя рассчитываю, – сказал он. Габи перевела на него удивлённый взгляд и затем искренне ему улыбнулась. *** – Я купил зепполе. Голос Ильи раздался из-за их спин, и рука Наполеона была уже на полпути к пистолету, когда пришло узнавание, и его вытянутые пальцы свернулись в кулак. – Не… – Габи захватила ртом воздух, убирая руку от своей сумочки. – Не делай так. Они смерили гневными взглядами Илью, который совершенно не обратил на них внимания и лишь протянул им коробку с пончиками: – Хотите? Их взгляды упали с Ильи на коробку, и Наполеон спрятал одну руку в карман, гадая, когда же они успели так испортить этого русского агента своими декадентскими капиталистическими повадками. Затем он протянул руку и выхватил полусъеденный зепполе из пальцев Ильи. И ему не было стыдно, когда он запихнул его в рот и застонал от сладкого вкуса теста и заварного крема. Илья нахмурился на Наполеона. – Перестань следить за Габи, – сказал Наполеон, бросая на него строгий взгляд, прожёвывая сладость. – Ты сейчас должен отдыхать. Илья с недоумением моргнул и затем отвернулся, притворяясь, будто не услышал его. И всё же уголки его губ приподнялись в такой подозрительной манере, будто он знает что-то, чего не знает Наполеон. Габи подошла ближе, и Илья позволил ей положить ладонь в сгибе своей руки. Они отвернулись от Наполеона и начали уходить прочь, оставляя раздосадованного Наполеона доедать свой пончик, не сказав ни слова. Наполеон поспешно прикончил злополучный зепполе, слизал крем с пальцев и поспешил вдогонку за своими напарниками. – Что вы… Слишком поздно, Наполеон вспомнил одну оставленную без внимания деталь. Этот маячок на самом деле был жучком для прослушки.