Веская причина любить тебя

Прошло пятнадцать лет…

      Уставшая и замученная я вошла в комнату. Плюхнувшись на кресло, забросила гудящие ноги на пуф. Растирая конечности, зажмурилась от удовольствия: наконец-то я дома! Дело в том что, Герман Петрович поручил мне составить список присяжных и разослать письма с приглашениями кандидатам. А это, поверьте, нелёгкое дело. Да к тому же со всей этой февральской реформой суда присяжных и последующим постановлением от первого июня, нововведения конечно же коснулись и нас, провинции. Мой начальник боялся доверить всю работу по первому заседанию присяжных в нашем районе малоопытной канцелярии суда и попросил проконтролировать весь подготовительный процесс. Девушки из канцелярии уже и так давно поглядывали на меня недобрым глазом, думая что я любовница Германа Петровича, а теперь и боюсь представить что ещё напридумывают. Ну да ладно, не впервой. Их конечно же тоже можно понять: столько поблажек сыплется в мой адрес от Козака. А особенно когда я находилась в декрете с Лизкой. Лиза! Я спохватилась и побежала на кухню. Дочка сейчас вернётся из школы, а у меня ничего не приготовлено! Засуетившись полезла в холодильник и принялась доставать боксы с заготовками и полуфабрикатами. Включила микроволновку и начала колдовать над нехитрым ужином. Не прошло и десяти минут, как раздался щелчок замка и в квартиру тихонько вошли. — Ма-а-ам, ты уже дома? — прозвучал голос дочери за спиной. И пока я возилась с биточками, она прошла в кухню. Не обернувшись, я протараторила: — Угу. Давай переодевайся и мой руки, — достала дымящийся гарнир из печи. — Ужин почти что готов, — набрала в электрочайник воды. — Ма-а-ам? — с тревогой произнесла Лиза. Я обернулась, в смятении чуть ли не выпустила силиконовую лопатку из рук. Оторопелая уставилась на дочь: волосы спелой пшеницы с проглядывающими прядками окрашенными в цвет фуксии топорщились во все стороны, и до того громадные васильковые глаза округлились до предела и в них застыло смущение. Шмыгнув вздёрнутым носиком, провела под ним ручонкой, окончательно размазывая слой грязи по щекам. — О боже мой, Лиза! — подошла ближе. Ещё придирчивее стала изучать её внешний вид: через порванный колготок выглядывала заострённая коленка покрытая буроватыми пятнами. Вдруг под пиджачком школьной формы что-то закопошилось и до меня долетело жалобное мяуканье. — Ну вот, — виновато пожав плечиками, протяжно вздохнула она. Лиза достала из-за пазухи трёхцветного котёнка хлопающего в недоумении своими голубыми глазёнками. — Она сидела на трубе теплотрассы вся побитая и чумазая. Какие-то бомжи хотели сдать её на шкуродёрню! А я выкупила её у них за деньги что ты мне дала на обед. Ма-а-ам? Можно я оставлю Мурку у себя? — Два синеглазых существа пытливо уставились на меня. — Ты что ей уже и имя придумала? — добрая полуулыбка озарила моё лицо и я невзначай обронила: — Господи, ну как же ты похожа на отца! — С любовью потрепала сбившуюся копну. Лиза полезла в холодильник искать молоко. С ноткой укоризны в голосе промолвила: — Мда? Хотелось бы хоть краешком глаза посмотреть на этого отца! А то ты всё говоришь, что я похожа на него, а бабушка, что я точная копия тебя. Определитесь уже. — Достала пакет молока и полезла в верхний шкафчик за блюдцем. — Ну и? Что там насчёт кошки? — Звякая посудой, поинтересовалась она. — Надо бы у бабушки спросить, — ответила я поглаживая чумазого котёнка. — Но прежде давай приведём его в порядок и спокойно поужинаем, — нашла компромисс в сложившейся ситуации… Строители делавшие ремонт в здании суда, что-то там налажали, и теперь через вентиляционную трубу можно слушать разговоры происходящие в смежных женских и мужских туалетах. Но об этом знают только работники суда. Зайдя в уборную и начав мыть руки, я услышала как за стенкой беседуют на повышенных тонах. Мне почему-то показалось что говорил мой начальник. Нахохлившись я замерла: хлопнула дверь и до слуха донеслись торопливые шаги удаляющегося. Разговор продолжился. Я прислушалась повнимательнее и опознала голос одного из говоривших — он пренадлежал прокурору нашего района. Он заверял своего визави, что дело уже решенное и можно расслабиться и не переживать. Неразборчиво назвал сумму и что-то невнятное о шантаже младшенького. Я догадалась, что разговор идёт о предстоящем слушании и скорее всего о взятке. До меня конечно же доходили слухи, что наш генеральный нечист на руку, но то были всего лишь сплетни недовольных. Но не бывает же дыма без огня! Вот всё и подтвердилось. Меня накрыла волна праведного гнева и щеки заполыхали. Я ещё раз умылась. Увы, не помогло ни капельки. Находясь в таком сумбуре чувств, разъярённая посмотрела на себя в отражении и завозмущалась: это же какую нужно иметь наглость, чтобы обсуждать свои тёмные делишки прям в здании суда! Совсем страх потеряли мудаки! В дверь тихонько постучали. И я отвлёкшись от нехороших мыслей, вздрогнула. Выглянула в коридор: пришёл пристав и стал меня поторапливать. Я отправилась в зал на заседание. И пока длился процесс, не сводила своего испепеляющего взгляда с этой холёной довольной рожи. Когда дали слово стороне защиты, я узнала второй голос из уборной. У меня не было сомнения — прокурор и адвокат в сговоре! Я едва сдерживала себя: покрываясь пунцовыми пятнами, сопела, кряхтела, и сжимая и разжимая пальцы под столом, пыталась успокоиться. Но мои эмоции зашкаливали и выплёскивались через край. Герман Петрович вынося вердикт, не переставал исподлобья коситься в мою сторону. А я уже не могла смотреть на весь этот беспредел! Когда набирала постановление суда, то сильно налажала, пришлось перепечатывать. Козак вызвал меня к себе в кабинет на аудиенцию. Принялся так осторожно расспрашивать о семье, не случилось ли у меня чего, ведь я сама на себя не похожа! — Варвара Николаевна, вы слишком близко к сердцу приняли это дело. Вы наверное с этими списками утомились и вам нужен отдых? — участливо погладил моё плечо и неофициально, доверительным тоном продолжил беседу: — Варя, поймите же, мы во всех этих делах должны быть беспресстрастными и действовать лишь по букве закона, — подушечкой указательного пальца прошёлся по статуэтке женщины с весами, покрытой зелёной патиной. — Вы же сегодня повели себя в край эмоционально и не профессионально. И тут я больше не удержавшись, стрельнула на него искристым взглядом и презрительно процедила сквозь зубы: по букве закона? Непредвзятый суд? — заявила о продажности суда и обвинила его в сговоре. Тень печальной улыбки проскользнула по старческому лицу и он опустился в глубокое кресло. Постучав судорожно по рамке фотоснимка на рабочем столе, устало изрёк: — Порой мы видим всё в ином свете и совершаем большую ошибку, — казалось его плечи поникли под непосильной ношей и лицо в миг осунулось. С надсадой в голосе он продолжил: — А мы ведь на то и Фемида… — …Слепая Фемида! — перебила я его. — Фемида, которая не видит что у неё творится под носом! За деньги готовы родную мать продать! — вылив всю накопившуюся желчь, захотела покинуть кабинет шефа. В отчаянии выдала: — Ну всё же было очевидно и вы могли бы вынести другое решение! — Для меня закон превыше всего, — старческий взгляд ожил, а по щекам заходили желваки. Сцепил челюсть и насупил свои кустистые брови. — Присядь, Варвара! — повелительным тоном приказал он и я невольно села напротив. Герман Петрович протянул мне портрет, что все время нервно поглаживал. Я посмотрела с любопытством на улыбающиеся лица молодой пары обнимавшей ребёнка. — Это мой сын и невестка с внуком, — с теплотой произнёс судья. — Видишь какие они счастливые, да? Но это только видимость. Мой сын мудак, а невестка дура! — в запале бросил он. Проникновенно посмотрел на меня. — Он ей изменяет, — поделился наболевшим. — Так пусть она его бросит, всего-то! — опрометчиво ответила я. — Вот видишь, Варвара Николаевна, ты слишком предвзята. Судишь с одной стороны и забываешь о том чему я учил тебя в институте. Я тебе сейчас расскажу одну поучительную историю и ты поймёшь, как не просто выбрать одну из сторон. Я заглянула в его глаза и поняла что ему надо поделиться, высказаться. Принялась внимательно слушать шефа. *** …В молодости Андрей работал дальнобойщиком, там же на трассе он познакомился с Инной. Однажды возвращаясь домой после длительного рейса, они с напарником заглянули в придорожную забегаловку. В небольшом зале в уголке сидели две девицы и заразительно хохоча, поглядывали охотничьими глазками на посетителей. Молодые люди заметили пристальное внимание к своим персонам и пригласили девушек к своему столику. Андрей весь вечер не отводил взгляд от приглянувшейся ему Инны. Когда коллега уединился с другой девчонкой в кабине фуры, и Андрей остался наедине с Инной, спросил прямо в лоб: — Зачем занимаешься этим грязным делом? — Та с детской непосредственностью наивно обронила: — Кушать больно хочется. И невинно хлопая глазками, вылила всё на голову Андрея. Она самая старшая в семье и надо же чем-то кормить было младших братика и сестрёнку. — А мать? — потрясённый дальнобойшик задался вопросом и получил ответ в непринуждённом спокойном тоне: — Да где-то тоже на трассе стоит. Но давненько уже дома не появлялась, наверное пришибли, — простодушно улыбаясь, за обе щеки уплетала заказанный Андреем обед. — Лежит скорее всего под кустом, а мне что прикажешь делать с голодными ртами? Другого и не оставалось. Хорошо что Ирка взяла с собой в пару, она уже опытная. Да и вдвоём не так страшно. А то знаешь как в нашем деле? Ваш брат вечно обидеть норовит… — Всё говорила и говорила она и поглощала жадно еду. Андрей снял квартиру и на следующий день забрал Инну с трассы. Брата и сестру пристроил к хорошим людям и стал их содержать. Молодому человеку хотелось приобрести свой собственный угол и он начал копить на кооперативное жильё. Взял ещё больше подработки и почти что безвылазно торчал в рейсах. А пока Андрей находился на заработках, молодая красавица начала скучать, позвонила старой подруге. Они встретились в пресловутом кафе на трассе. Ирка предложила приятельнице отправиться в общагу к иностранным студентам, там можно разжиться валютой. Инна связалась со студентиком из знойной Африки и в скором времени залетела. Испугалась не зная что делать. Оставить? Сказать что беременна от Андрея? А если ребёнок родится чернокожим? И что дальше? Тайно взять на аборт из отложенных Андреем денег она просто не могла. Он подсчитывал каждую копейку, да и на днях надо платить взнос в кооператив. Терзаемая обременительными мыслями, Инна решила пойти к матери Андрея. Она с ней находилась в хороших отношениях и знала, что сердобольная женщина не откажет ей. Как тогда сжалилась над ней девчонкой с нелёгкой судьбой, приняла как родную дочь, помогала во всём, научила управляться по хозяйству, то чему её не обучила родная мать. Когда пришла в дом родителей и слёзно стала просить деньги, мать без разговоров дала озвученную сумму. Инна по-быстрому, до возвращения Андрея, сделала аборт. И всё бы ничего — квартиру со временем приобрели, расписались, жили спокойно да поживали — но вот… Решили обзавестись детьми и отправились к врачу — Инна никак не могла забеременеть. Когда сдали все анализы, обнаружились последствия аборта. Аборта! — Андрей был в шоке. Инна во всём призналась мужу: мол, была глупая, наивная, повелась на Иркины россказни о больших деньгах. Захотела заработать на нашу общую квартиру. Андрей после этого запил, хотел развестись. Инна горько плакалась, валялась в ногах и клялась что сильно его любит. Да и идти ей некуда было. Муж вновь пожалел непутёвую супругу и они остались жить вместе. Через некоторое время Инна узнала что забеременела, на радостях сообщила мужу. После стольких лет отчаянных попыток Андрей не верил ей. Обвинил что она нагуляла его, ребёнок не его. Слёзы, плач. Мать Андрея примчала к ним и стала вразумлять детей. Родился мальчик, Андрей приутих и признал сына. Вроде бы всё наладилось, зажили нормально. Но через время Инна узнала что он гуляет и закатила скандал. А Андрей, собственно, и не собирался скрываться. Выпалил прямо в лоб: — Ты нагулялась, а теперь мой черёд… *** — Супруга мечется меж двух огней, — шеф с обречённостью посмотрел на меня. — А вы что? — тихонько спросила я, потрясённая личной драмой. — А я?.. Слепая Фемида, — грустно хмыкнув, взял со стола статуэтку в патине и прищёлкнул по ней пальцем. — Непредвзято смотрю на всё это. Пацана жалко. Хотим забрать внука к себе, подальше от скандалов… Варя, там у тебя же набежали отгулы? — Резко перешёл к производственным вопросам. — Да, Герман Петрович. А что? — В общем, возьмёшь отпуск за свой счёт плюс отгулы… Отсидись пока дома, и пожалуйста, ни с кем не говори о том подслушанном в уборной разговоре. Я тебе обещаю, что во всём разберусь в рамках закона. Иди. Свободна. — Я встала и молча напраправилась к выходу. — Спасибо что выслушала… дочка. Покинула кабинет начальника. Это его обронённое «дочка» заставило меня задуматься: а ведь я тогда в институте неспроста согласилась стать его секретаршей, мне нужно было в то время отцовское плечо поддержки и он предложил своё. Я все прошедшие годы просто не обращала на это внимания, — принялась поспешно собирать личные вещи. В приёмную вошла Леночка, недобрым взглядом зыркнула на меня и протянула напечатанное на отпуск заявление. — Подпишешь и занесёшь в отдел кадров, чтобы они успели сегодня провести по базе… Вот скажи, Чайковская, ты что и вправду его любовница?! — девушка скосила придирчивый взгляд на дверь кабинета. Забрав из её рук листок, загадочно улыбнулась и прижав к груди сумку с вещами, вышла из приёмной Козака. Мы с Лизкой сидели в зале на диване, и похрустывая чипсами, смотрели по телевизору какую-то слезливую мелодраму. В помещение влетела всполошившаяся мать. Артистично поправив сбившуюся причёску, направилась в сторону своей комнаты. Перекинувшись взглядами, мы с дочерью недоумённо пожали плечиками. — Бабуль, а разве ты ещё вчера не упорхнула на юга со своим Константином Львовичем? — Задалась вопросом Лиза, а у меня при упоминании имени «Константин», по спине побежали мурашки. Отставив миску со снеками, обтерла руки. — Не с Константином Львовичем, Лизавета, а с Матвеем Эдуардовичем. Сколько уже можно напоминать! — Раздражаясь, поправила мать и застыв у трюмо, стала себя разглядывать с придирчивостью. Сощурив густо подведённые глазки, испепеляющим взглядом зыркнула на внучку. — Это что за еда?! — перекинулась на меня. — Варвара! Что это у тебя творится в доме?! — словно с цепи сорвалась. — Сидишь, а ребёнок невесть чем питается и, наверное, ещё и уроки не выучила. А вот был бы у Лизаветы отец, тогда бы она росла более ответственной. Разбаловала дитя. Нет мужского воспитания! — причитая, зацокала языком. Взяв с призеркального столика помаду, поправила смазанную обводку губ. — Она вполне себе самодостаточный подросток, ма! — парировала я, заступаясь за дочь. Лиза насупив брови, подала голос: — Хм…хм… Тамара Степановна, я уже справилась с уроками. Вот стихи, между прочим, выучила, — на зардевшихся щечках проступили едва приметные веснушки. — Да? — с ехидцей обронила мать, и приподняв бровь перестала копошиться в сумочке. — Что же ты там такого выучила? Просвети. — Со скептецизмом посмотрела в нашу сторону. И вставив в мундштук сигарету, запихнула его в свой искривлённый кроваво-красный рот. Подожгла спичку: неприятный аромат серы наполнил пространство комнаты. — Фу! — сморщила нос Лизка и поспешила открыть окно: — Ба, от тебя воняет нечистой силой! Свою родню нечего тут призывать в помощь! — Зубы мне не заговаривай! Где стихи? — Расплывшись в плутоватой улыбке, дочка начала декламаторским голосом зачитывать выученое: — Ебите баб на свежем сене! С любовью, Ваш Сергей Есенин! С апломбом отвесив низкий поклон, она подошла к плетёной корзине, где на лоскутном одеяльце пестрел мурлыкающий комочек шерсти. Прошлась пальчиками по шёрстке кошки. — Варвара! — истерически взвизгнула мать и поперхнувшись дымом, закашлялась. Утерев проступившие в уголках глаз слёзы, стала метать гром и молнии. — Что у тебя здесь творится! Лизавета дерзит старшим, и вот ещё, притащила в дом блохастого кота! А у меня, ты же знаешь, аллергия на шерсть! — надсадным голоском простонала с жалостью к себе любимой. — Но ты же почти что тут и не живешь! То вечно в разъездах, то зависаешь у своих хахалей! — Приняла я огонь на себя. — Ну же, Тамара Степановна, пусть у ребёнка побудет домашний питомец, — миролюбиво предложила я, не сильно надеясь на благополучное разрешение семейного конфликта. Но внезапно мать пошла на компромисс. — Ладно, я разрешаю оставить кота, но одно условие — ты всё-таки уже сходишь с Гришенькой на свидание. — Ка…как…какой Гришенька? — Мои глаза округлились. — Варвара, разве ты не помнишь папиного начальника Александра Петровича? Ну же вспоминай, мы на новогодние каникулы часто ходили в гости к Аракчеевым и ты там познакомилась с их сыном. Ты просто не могла забыть Гришеньку! Такой милый мальчик! — елей полился с языка матери. Она захлёбываясь от восторга, принялась что-то тараторить, но я уже не прислушивалась к её речам. Мыслями погрузилась в воспоминания из глубокого детства и стала лихорадочно соображать: кто же этот хороший мальчик Гришенька? Дело в том что в конструкторском бюро отца имелась особая традиция — начиная с двадцатых чисел декабря и по самый старый новый год, они всей конторой ходили к друг дружке в гости. Мать недолюбливала маленьких детей, считая что они создают очень много шума, поэтому меня на праздники отправляли к бабушке по отцовской линии. Меня это устраивало, ведь у старушки имелся старинный шкаф с редкими изданиями — моя страна Нарния!. Но вот когда мне исполнилось около двенадцати, я не смогла поехать на каникулы к бабушке — она сильно заболела. В тот год отец шёл на повышение и мать из шкуры лезла вон, чтобы угодить его начальству. Когда она поняла, что за мной некому будет приглядеть, расстроилась. Ей не хотелось брать меня с собой в гости, предлагала отцу оставить меня одну дома, на что он ей ответил: если Варя не пойдёт, то и я тоже. Пришлось скрипя сердце взять с собой. Меня обрядили в самое праздничное платье — его отец привёз из какой-то заграничной командировки — и повязали на макушке пышный бант. Вот такой ненаглядной красоткой, с подарком для сына, я с родителями отправилась к Аракчеевым. Александр Петрович и его супруга Евдокия Семёновна встретили нас гостеприимно. Родители отправились в зал ко всем взрослым, а меня, маленький мальчик лет восьми провёл в свою комнату, где уже за праздничным столом сидели дети. Из всех присутствующих я оказалась самой старшей. Весь вечер Гриша сидел как на иголках. Предвкушая, когда ж придет дед мороз, он всё время повторял про себя вызубренный стих, и обливаясь потом, обтирал платочком испарину со своих пухлых щёк. Какой-то мальчишка из присутствующих надоумил его влезть на табурет, дескать он слышал, что так точно получишь подарок от старика. Я же скептически улыбнулась, ведь уже знала, что дед-то профсоюзовский и просто так даст подарок. Но решила не рушить мечты толстячка и не отговаривала его от этой глупой затеи с получением подарка. Через некоторое время в комнату явилась Евдокия Семёновна и позвала нас детей в зал. Гриша схватил детский стульчик и побежал впереди всея планеты… Мы — дети, встали в сторонке и косо поглядывали на него: он заволновавшись достал из кармана кусочек шоколада и принялся нервно жевать. Прожевав, взобрался на стульчик и начал зачитывать стих. Хлипенькие ножки заскрипели и полцентнера полетело под ёлку. Раздались смешки, которые перекрыл дикий рёв: размазывая сопли и остатки шоколада по щекам, Гришенька остервенело прижимал к груди увесистую коробку небесно голубого цвета с изображением на крышке пиратского корабля собранного из цветных кирпичиков и надписью ярко лимоного цвета SYSTEM. Чуть выше в красном квадрате, белым были выведены четыре заветных буквы LEGO, которые в сердцах девчонок и мальчишек всей планеты вызывали благоговейный трепет… Покачивая головой, я, ещё не отойдя от воспоминаний, смотрела на мать. — …значит договорились. — Она закончив что-то печатать в телефоне, сообщила мне: — Он будет ждать тебя на площади Восстания у памятника. Как только до меня дошло происходящее, я ошалело посмотрела на Лизку. Она завизжав от бурного восторга, обняла меня. Чмокнула в щечку. — Молодец, мамуль! Я так и знала, что ты не откажешься от Мурки! Да и на свидание тебе сходить не помешало бы. Развеешься, а то со своим судом совсем зачахла, — причитала точно старая бабка. Бросив грустный взгляд в сторону спины удаляющейся матери, в отчаянии обронила: — Мам, но у меня работа! Мне некогда! — Не ври, Лизавета сказала, что ты в отпуске! — донёсся голос матери из спальни. …Дёрганная, прохаживаясь перед постаментом памятника Ленину, лихорадочно поглядывала на циферблат кварцевых часов СЛАВА — подарок отца на моё шестнадцатилетие. Последний его подарок. От чего они для меня стали ещё бесценнее и я надеваю их лишь в исключительных случаях. Позолоченная стрелка бликуя в последних лучах заходящего солнца, сообщала о опоздании Гришеньки. Я начала раздражаться и корить себя: глупая! Зачем пошла на поводу у матери? Сидела бы себе преспокойно дома, но нет же. Вон, уже и дворник копошащийся у корзины с гвоздиками косо посматривает. Сложив руки на груди, я с прищуром уставилась на перст вождя мирового пролетариата, указывающий в направлении…направлении куда мне хотелось послать этого Аракчеева с его свиданием! Внезапно позади раздался мелодичный голосок неизвестного, который нараспев зачитывал язвительные строчки: На встречу она пришла неспроста В ней зародился гневный клич. У пьедестала одиноко стоял Этот грозный «Ильич»! Ах, вот оно значит как! А я всё думала, какая козявка распространяет обо мне все эти гадости! Ну держись жирдяй, я сейчас тебе дам! Кровь прилила к щекам и они заполыхали. Злобно сжав кулачки, резко развернулась, готовая врезать по наглой толстой роже. От удивления лишь только ойкнула и отступила назад к постаменту. Захлопала округлившимися глазками: не было никакого толстяка. Передо мной возвышался здоровенный детина, расплывшись в добродушной улыбке, он стрелял плутоватым взглядом гетерохромированных глаз. Сделав шаг мне навстречу, протянул букетик гвоздичек: один цветок переломился и держался на добром слове. — Привет, Варя! Извини за опоздание. На работе задержался. — Да? А где работаешь? — усмеряя свой пыл спросила я и взяла цветы. Склонилась и положила потрёпанный букетик на постамет, едва шевеля губами, пролепетала: — Держи, тёзка. — Я колумнист в нашем Вестнике Воскресенска, — ответил Аракчеев и непринуждённо взял меня под локоток. — Слыхала, тут намедни открыли новый ресторан. Чёрная Хризантема зовётся. Как ты относишься к Японской кухне? — Положительно. — Вот и отлично! А то я волновался, не зная, куда тебя пригласить. — Затараторил без устали и потащил меня в сторону автомобиля припаркованного у бордюра. Я не сопротивлялась. Проторчав у памятника, я проголодалась и была не против перекусить. Гришка оказался приятным собеседником: пока мы добирались до ресторана он не на секунду не замолкал. Поговорили о музыке и книгах, затем он рассказал о себе. Как учился на журфаке, и как ездил во Францию. — А где имено был? В Париже? — посматривая на его атлетически сложенную фигуру, не могла поверить, что тот толстый сопливый мальчик перепачкавшийся в шоколаде, превратился в такого ладного красавца. — Нет. Я был на Антибском побережье, — внимательно поглядывая на дорогу разъяснил Гриша. — Прогуливался по Набережной Круазетт. С моего язычка, мечтательно сорвалось: — Наверное сидел в Савойи и ел устрицы с шампанским. Аракчеев заразительно заржал и фыркнув, язвительно выдал: — Ага, блин, миллионер из Ниццы. Варь, — своими разноцветными глазками вскользь посмотрел на меня и сосредоточился на дороге, — с их ценами только и в ресторанах рассиживать было бедному студенту. Что я мог себе позволить, так это купить хот-дог у уличного торговца, присесть на лавку в сквере у набережной и скромно заточить. Да и то… Налетели голодные чайки отобрали булку и к тому же нагадили на голову. К скамейке подошёл жандарм и приняв меня за клошара, погнал прочь, чтобы не пугал своим видом высокосветскую публику. Он так интересно всё это рассказывал, а я с любопытством слушала, что не заметила как мы подкатили к заведению с яркой неоновой вывеской стилизованной под иероглифы. В холле нас встретил одиозный мужчина азиатской наружности в расшитом халате. Как потом выяснилось, это хозяин Чёрной Хризантемы. Он перебравшись в наши края из Иркутской области, решил прививать «культуру востока» южным регионам. Гриша в своём Вестнике написал статью об открытии нового ресторана, а Дархан в благодарность сделал его почётным гостем своего заведения. Расплывшись в располагающей улыбке и низко поклонившись, мужчина полюбопытствовал: — Григорий-сан, познакомь со своей прекрасной спутницей, — перебирая тонкими пальцами чётки, сверлил меня пытливым взглядом. — Дархан, это Варвара-тян. Друг детства. — Хозяин заведения поцеловал мне руку, от чего я смутилась и покраснела. Провёл нас к уже сервированному столику и протянул меню. Пожелал приятно провести вечер. Я принялась изучать меню. Гриша заказал себе Филадельфию и предложил мне, но я отказалась — не переношу на дух вкус кунжута! Выбрала себе Тунец с соусом терияки и из любопытства надумала попробовать чай Сэнча. Гриша ещё не кушал Моти, и я заказала пару пирожных для него, сказав, что ему должно понравиться. — Ты же любишь сладкое! — вспоминая, как он запихивался шоколадом, предположила я. — Ого, когда это было! — Аракчеев выставил руку с бледнеющим от укуса шрамом: — Видишь, это меня собака покусала. В один прекрасный день я возвращался домой после школы и заметил как бродячий пёс набросился на женщину с ребёнком. Не раздумывая приступил отгонять его. Когда она, собака, вцепилась мне в руку, перед моими глазами пронеслась вся моя никчёмная жизнь. Я решил, если выживу, то кардинально изменюсь. Вот записался в спортивную секцию, а сейчас посещаю тренажёры. — Хм…хм, Гриш, но это же след от человеческих зубов, — вмешалась я, руша столь героическую историю. — Варь, не пали контору! — сделав вид что разозлился, отбросил палочки на салфетку. — А взаправду, откуда шрам? — расплылась в дурацкой улыбочке. Протяжно вздохнув, Гришенька признался что скоммуниздил шоколадку у двоюродного брата, а тот отбирая её, вцепился мёртвой хваткой в руку. После такого позора, родители ограничили его в сладком и отдали в спортивную секцию. Резко встал с места. — Варя, сорян, но мне надо в уборную, припудрить носик, — отсветив соблазнительной улыбкой, чмокнул меня в щечку и лукаво подмигнул серым глазом, а в это время в карем заплясали дьявольские искорки. Увлеченно поглощая еду, я не обратила внимания как за наш столик присел незнакомый молодой человек. Было видно невооружённым глазом, как он испепеляет меня презренным взглядом. Оторвавшись от своих мыслей, я недоумевала — собствено, чего он хочет? За его спиной выросла тень пьяной девицы, она опустила руку унизанную самодельными плетеными браслетами на плечо спутника и заплетающимся языком ревниво вымолвила: — Платоша, что это за баба?! — Свали к ебеням! — зыркнул на деваху и толкнул её. Та полетела на пол. Метая гром и молнии, схватил со стола палочки и разломал их. Бросил мне в лицо: — Ну теперь бойся, сука! — подорвался с места и схватив за локоток пьяную, пошёл прочь. Столкнулся с Аракчеевым в узком проходе. После такого кусок в горло не лез. Мне захотелось выйти на воздух и прийти в себя. Бросив косой взгляд на юношу, который покидал заведение, Гриша спросил: — Чего он хотел? — посмотрел на моё побледневшее лицо. — Я…я да…да…даже не…не з…з…знаю, кто это. — Меня бил озноб и я начала заикаться. — Ну как же! Ты ж вращаешься в юридических кругах. Это Платон Гуревич, сын генерального. — Взял меня под руку и повёл на двор… Мы с Гришенькой прошлись вниз по улице, и через аллейку вышли к бульвару, где нам на глаза попалась вывеска какого-то питейного заведения. Я предложила зайти. Аракчеев был не против. Вся на нервах подошла к барной стойке и заказала текилу. Пару шотами текилы дело не ограничилось — всё плавно перетекло уже не знаю во сколько хайболов Лонг-Айленда. Коктейль и забавные байки Гришеньки позволили мне немного успокоиться. На расслабоне, влюбчиво таращилась на Аракчеева: он начинал мне нравится! Захмелевший Гриша признался что всё время стоял за углом и не решался ко мне подойти. Оказывается он был влюблён в меня! С того пресловутого Нового Года. Когда он лежал в больнице с переломом ноги, был неимоверно рад моей открытке с пожеланиями выздоравливать. Ждал что ещё напишу. Я заметила в его окосевшем взгляде проскользнувшую грусть. — Я осознавал, что такой жирдяй противен тебе, — подперев щечку, тяжко вздохнул. — Вот тогда-то и взялся за себя по полной. — В сердцах бросил: — До сих пор храню твою открытку! Я заплетающимся языком завозмущалась: — Но я тебе не писала! Обратно врёшь! — Начался горячий спор двух пьяных людей: он клялся-божился, что писала и что она лежит у него в шкатулке. — Поехали, покажешь! — с бравадой предложила я. Мы поймали такси и поехали к Гришке… Он подошёл к шкафу и достал с полки ларчик. Шкатулка была деревянная, потемневшая от времени и местами стёртая до глянца. Уголки оббиты железом, которое со временем почернело. А спереди имелась замысловатая ручка-петелька. Я отворила её и заглянула внутрь коробочки — там лежали самые ценные для Аракчеева вещи. Среди стопки разбухших футбольных карточек с полуистёршимися изображениями Ромарио и Тото Скиллаччи и затёртой обёртки из-под шоколада WISPA, выглядывала трогательная открытка с изображением грустного зайчонка с перебинтованной лапкой. Перевернув почтовую карточку, я узнала размашистый почерк матери. Я пришла в праведный гнев! Вот же самовлюблённая эгоистичная сучка! Решила через детей прокручивать все эти свои мутки с карьерой отца! Ну я тебе устрою… Виновато взглянула на Аракчеева. От огорчения моё сердце сжалось: он всю жизнь прожил в обмане…обмане моей коварной мамаши! Я обняла его и поцеловала нежно-нежно: в голове закружилось, ноги подкосились и я чуть ли не полетела вниз. Сильные руки подхватили меня и потащили в спальню… Все последующие события происходили в каком-то сюрреалистическом сне: он стал меня страстно лобызать и раздевать. Освобождаясь от платья, ремешок часов зацепился за манжету. Сняв, положила отцовский подарок на прикроватный столик. Раскинувшись на постели, захмелевшим взглядом таращилась на то, как Аракчеев ловко стягивает с себя одежду. Увидав его боксеры с рисунком Спанчбоба, уж было решила, что у меня глюки от выпитого. Гришенька приметив как я косо посматриваю на его нижнее бельё, выдал: — А чо тут такого? Мамин подарок. Не пропадать же добру! — молниеносно стянул с себя трусы. Я нервно хихикнув, по-философски пролепетала: — О да, мама — это святое! — Поклала руки на упругие ягодицы и потянула его на себя. Почувствовала как он весь дрожит от возбуждения, а налившийся от вожделения пенис скользит по внутренней стороне бедра. Вдруг Аракчеев замер. Закатив глазки, он сладострастно простонал и кончил на подол моей шелковой сорочки. Всхлипывая уткнулся носом мне в грудь и законючил: — Это фиаско, Варь! Я столько ждал этого момента, ну блииин! Я приступила утешать его, приговаривая: ну с кем не бывает, у нас всё еще впереди, но мой внутренний голосок язвительно шипел: Хули ты тут сопли хуем по асфальту размазываешь! После непродолжительного скулежа и самобичевания, Гришенька уснул. Я выбралась из-под этой горы мышц и отправилась в ванную. Застирать пятно не удалось: комбинация полетела в мусорную корзину. Вернувшись в комнату, быстро оделась и на цыпочках покинула квартиру. Весь пьяный дурман в миг выветрился из моей буйной головушки… *** Мне надобно было поехать в центр города к нотариусу. Неподалёку от нотариальной конторы находилась редакция Вестника и я решила по пути заскочить к Гришутке и напомнить о часах. Так сказать убью двух зайцев. Покончив с консультацией, я отправилась к расположившимуся за углом зданию редакции. Проходя мимо кустов ежевики, сорвала сизую ягодку и раздавила её меж пальцев: тёмно-фиолетовый сок обагрил кожу. Обтерев руки, вошла в помещение. Пожилой мужчина сидящий за конторкой, оторвав взгляд от кроссворда, зыркнул на меня исподлобья. — Мне к Аракчееву, — шустро сообщила я. — Идите на второй этаж в триста второй кабинет. Он вас уже ждёт, — указал на лестницу и вновь вперился в свой журнальчик. — Спасибо, — поблагодарила охранника и пошла фойе в указаном направлении. Поднялась на второй этаж. И пройдя длинным коридором и изучая нумерацию на дверях, обнаружила нужный кабинет. Тихонько постучалась, услышав: войдите, вошла в комнату и замерла в пороге. Перед монитором компьютера сидела молодая девица. Набирая текст, она косилась на записи в блокноте. — А где Гриша? Не отрывая взгляда от работы, девушка злобно гаркнула: — В курилке! Где ему ещё быть! — презрительно фыркнула. — А где это? — спросила я. — Там, в конце коридора, — взмахнула рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи. Пошла коридором и увидела в конце распахнутую дверь из-за которой доносился дикий хохот и мужские голоса. Стушевавшись, облокотилась о дверную коробку. Прислушалась — с гонором ораторствовал Аракчеев: — … поверь моему большому опыту, малыш! Хочешь развести бабу на секс, то знай, что самая лёгкая добыча — это разведёнка или мамашка-одиночка. Но только запомни на будущее — выбирай со взрослым спиногрызом, ведь тебе лишний гемор ни к чему. Пару раз своди на свидание, там цветы-конфеты и всё такое. Отчаявшиеся, они что дрессированные собачонки будут увиваться за тобой и валяться в ногах. А ты пальчиком их помани и прибегут как миленькие и… Всё! — раздался щелчок пальцев. — Я на днях одну такую подцепил. То да сё, ля-ля-тополя, чирик-пиздык… Пришли ко мне и я ей только присунул, так она… Не выдержав, я громко прокашлялась и заслонила проход. Гришенька вздрогнул, отбросил окурок и обернувшись, сквозь сизоватую дымку ошалело вылупился на меня. Расплылся в идиотской лыбе: из груди вырвался истерический смешок. — Варь, а ты тут давно стоишь? — испугано попятился к раскрытому окну. — Достаточно давно… Хм-Хм, Гришань, часы верни, мудила! — от ярости заскрежетала зубами и сжала кулаки. — Ладно. Я пойду за часами, — молниеносно запрыгнул на подоконник и вышел в распахнутое окно. — Гришааа! — вскрикнув, перепуганная подскочила к окну. Из густых зарослей ежевики доносился протяжный стон. — Ааа! Сууука, как же больно! Чернее самой хмурой тучи явилась домой. От лютой злобы в жилах кровь закипала, а гулкое сердце разрывалось в груди. Прошла в кухню. Дочка сидела в темноте у окошка: её глаза были на мокром месте. Позабыв о своих перипитиях, тревожно спросила: — Лиз, что у тебя случилось?! — ноги подкосились и я плюхнулась рядом на диванчик. — Мамуль, ты только не сердись. Я встречалась с отцом, — шмыгнув носом прижала к себе Мурку: раздавшееся мерное урчание смягчило накалившуюся обстановку. — С дядей Марком что-то стряслось? — Ма!.. Причём тут крёстный. Я же говорю виделась с отцом… биологическим. — Я в шоке!!! Виновато-оправдательным тоном затараторила: — Мне краешком глаза хотелось увидеть, какой он… У Артурчика, ма, это мой одноклассник, я уже тебе ни раз о нём говорила, есть старшая сестра, а у неё — знакомая, которая работает в «Службе Поиска Пропавших». У этой девушки есть допуск к базам данных. Короче, она сделала запрос по своим линиям и узнала что, Рукавишников Михаил Романович проживает в Заозёрске, работает в недавно открывшемся спортивном комплексе инструктором. Я поговорила с Крис — это старшеклассница и моя лучшая подруга, она ведёт школьную стенгазету и у неё отлично подвешен язык — и предложила поехать со мной. Мы типа под видом студенток журфака отправились брать «интервью» у знаменитого спортсмена нашего города, — затрясла головкой. — И всё это неправда, ни капельки я на него не похожа. Но он так, ничего себе… Кристина задавала вопросы о детстве, семье, спорте, а он, не видя подвоха, довольный, отвечал ей. Рассказал о нелёгком детстве, бабе Зине, спортшколе и институте. Она, так невзначай, спросила о личном. Он поведал о жене… бывшей. О приёмном сыне заговорил, хвалился его достижениями в спорте, а меня взяла такая обида! Я схватила стакан с соком и плеснула ему в довольную рожу. Гневно полилась моя желчь: приёмный! А чего так? Спермобак опустел! — у него молниеносная реакция: мёртвой хваткой вцепился в запястье. Ошарашенная Кристина вскрикнула: эй, Чайковская! Ты чего? Я видела как его глаза округлились и там поселился страх. Он разжал пальцы, а я в слезах убежала прочь… — Схватив меня и чуть не задушив в крепких объятиях, застрочила: — Мама, мама, мамочка, я тебя очень-очень сильно люблю! Пошли они все к чёрту! Нам с тобой и так хорошо! После такого холодного душа, устало произнесла: — Просрать доверие близкого человека очень просто, а вот заслужить… Пошли спать, Лиза. На сегодня предостаточно терзаний. — Поцеловала дочь и быстро покинула кухню. Не хотелось чтобы она увидела мою слабину и слёзы. Всё! Достали! Я сыта вами по горло!