Пожалуйста, будь моим смыслом

Парни идут по тенистому парку и ведут какую-то совершенно бессодержательную беседу. Над головой высокие тополя, укрывающие от такого непривычного для Питера зноя. В руке у каждого по шаверме. На душе очень хрупкий, но всё же покой. — Как Москва поживает? — спрашивает Лёша, чуть улыбаясь. — Как всегда, полной жизнью. Слишком много шума, слишком мало толка, — Игорь неторопливо откусывает от шавермы небольшую часть. — А Петя как? Всё так же ругаетесь? На этом вопросе Гром едва не давится недожёванным куском и вопросительно смотрит на Алексея. Тот как ни в чём не бывало продолжает рассматривать тополя, чуть задирая голову вверх. – Эм… Бывает, но сейчас уже реже. Нас по разным отделам развели. Шеф сказал, что достаточно того, что мы друг другу дома надоедаем. Макаров понимающе кивает. Всё, что касалось отношений с Хазиным, для Игоря было сложно. Сложно понимаемо, сложно обсуждаемо. Сложно поддавалось логике. После истории с Разумовским и гибели почти всех родных Игоря, тот едва заживо не похоронил себя. Везде мерещилась мёртвая Юля. Смотрела на него всегда прямо, но без укора, с какой-то тоской в глазах. От этого выть хотелось. Он и выл. И пил. Много пил, но это не помогало. Тогда ушел с головой в работу. Вечно где-то бегал, за кем-то гонялся. Так добегался, что его самого чуть не убили. Прокопенко на всё это смотрел, но и его терпению пришёл конец. Отправил Игоря в Москву в командировку, опытом с местными ребятами делиться. Всё-таки самого Разумовского поймал. Дважды. А он и там умудрился найти себе неприятности. Или точнее неприятеля. Пётр Хазин характером напоминал, пожалуй, самого Грома. Только был едва ли не самой тёмной его версией, которую только можно себе представить. Он был генеральским сынком, с которым носились все и каждый. Это особо раздражало. И они с Игорем и дня не могли прожить без ругани или драки, пока вели вместе дело. Однако же, в один из таких дней Игорь позвонил Алексею и сказал, что хочет задержаться в Москве. Это было как минимум неожиданно. Причину он особо объяснять не стал, а все остальные сослали его решение на то, что ему в Питере после пережитого находиться невозможно. Где-то через месяц причина уже была известна, если не всем, то определенному кругу друзей и близких. Питер встретил Петра и Игоря промозглым дождём и улыбками громовских немногочисленных родных. Лёша к Петру присматривался долго. Что-то в нём было дико знакомым и от этого невольно кололо где-то под рёбрами. Нет, конечно, Макаров не имел никаких видов на парня своего лучшего друга. Но мысль о том, что он, кажется, смутно знаком, причём знаком ещё с того далёкого тяжелого периода, не давала покоя. В какой-то момент до парня дошло, кого именно ему напоминает Хазин. Эта его манера вести себя так, словно весь мир уже брошен к его ногам. Гречкин. Это осознание больно отпечаталось в мозгу, на мгновение вышибая воздух из лёгких. Думать о том, что любимый человек твоего друга похож на твоего (мёртвого) врага, не хотелось совершенно. Эти мысли были острее бритв, которыми суицидники вскрывают себе вены. Но деваться от них было некуда. Чем больше он узнавал Петю, тем больше проводил параллелей с Кириллом. И кое-что их всё же абсолютно полярно различало. Во-первых, Хазин научился признавать свои ошибки и теперь всячески пытался исправить то, что ещё можно было исправить. А во-вторых, Петя, слава богу, был жив. И своим существованием придавал смысл жизни Игоря. А это было самым главным. Лёша старался не думать о Гречкине. На протяжении всех этих лет упорно пытался простить его (уже посмертно) и идти дальше. Но каждый раз, когда вспоминал Лизу — вспоминал её смерть. А когда вспоминал её смерть — вспоминал Гречкина. Пытался сам себе вдолбить, что некого уже ненавидеть, его уже нет давно, получил своё. Но это не помогало, боль и злость лишь где-то глубоко уснули, но не ушли. — Эй, малой. Ты вообще слушаешь? — из воспоминаний его выводит слегка раздосадованный голос Игоря. Гром слегка хмурится и смотрит на Макарова в упор, не мигая. — Извини, задумался, — парень виновато пожимает плечами. — Так, нагулялись уже. Пошли, выпьем лучше. — Ты серьёзно? — глаза Алексея расширяются от удивления. – Сегодня восьмое, значит, можно, — говорит Игорь и, развернувшись, удаляется в сторону дома. За окном давно стемнело. Часы упрямо показывают, что пора расходиться по койкам, потому что завтра рано на работу, а кое-кому вообще на поезд не опоздать бы желательно. Но всё это кажется незначительным. Двое молодых мужчин сидят за столом в небольшой уютной кухоньке. Голоса их больше походят сейчас на шелест листвы за окном, чем на обычную речь. — Слушай, может, тебе тоже уехать? — говорит Гром приглушённо, словно боится кого-то разбудить. Взгляд его уже нельзя назвать трезвым, но ещё нельзя назвать пьяным. Тот самый этап, когда начинаются задушевные разговоры о накипевшем и советы, как это можно исправить. — Думал я об этом. Не хочу. От себя не убежишь, — речь у Макарова медленная, немного сбивчивая от успевшего подействовать алкоголя. — Тогда в работу уйди. Девушку себе заведи. Вон наша Лиса-Алиса к тебе и так и эдак, обратил бы внимание. Лёша морщится, выражая всё, что он думает по этому поводу. — Ну или не девушку, — разводит руками Гром и тут же получает гневный взгляд со стороны младшего, — как хочешь, короче. — Идея с работой — пожалуй то, что мне сейчас нужно. Только я ж ещё молодой, мне ни одно серьёзное дело ещё не доверили. И это несмотря на раскрываемость. Даже обидно. Игорь усмехается. — Проверяли тебя, сколько продержишься. Ты же знаешь, Прокопеныч никогда абы кому серьёзное дело не доверит. Кстати, я с ним говорил сегодня. Он тебе, вроде бы, должен был что-то срочное перенаправить. То ли пропажу, то ли похищение. Пока что им высшие занимаются, но скоро оно тебе перейдёт. Вероятно, уже даже завтра. — Ты сейчас шутишь? — внутри у парня всё обмирает. Ему наконец-то доверят что-то стоящее! Хочется вскочить и прямо сейчас бежать в участок, но он понимает, что так или иначе нужно дождаться утра и делать вид, что он понятия ни о чём не имеет. На том и решают. Минут через двадцать каждый из парней уже мирно лежит в своей постели. Но если Игоря вырубает почти мгновенно, то в голову Лёши вновь начинают заползать больные, нелепые, странные мысли. «Что, если бы Гречкин не погиб тогда? Смог бы я закончить начатое? Или простить его? Стал бы он как Хазин пытаться всё наладить или продолжал бы прожигать свою жизнь и ломать её другим?» Снова этот Гречкин. Да сколько можно-то за сегодня? Слишком много его в голове у Лёши. Слишком много для человека, которого давно нет. Утро встречает небольшой головной болью и огромным намерением вернуться обратно в кровать. И всё же, желание получить новое серьёзное дело оказывается более весомым, чем желание выспаться. Распростившись с Громом, Алексей направляется прямиком в свой отдел, надеясь, что его уже дожидается Прокопенко. Но угадывает лишь наполовину. У двери, ведущей в кабинет, переминается с ноги на ногу секретарь Алиса (и как она вообще ходит на таких каблучищах?). Завидев издалека фигуру Макарова, она принимается лучезарно улыбаться: — Доброе утро, Алексей Павлович, — её виноватый тон немного тревожит Лёшу, но виду тот не подаёт. — Для кого как. Вы по делу, Алиса Андреевна, или решили с утра всех обойти и пожелать доброго утра? — Конечно, по делу, — она тактично пропускает колкость в свой адрес, — Вам вчера ближе к вечеру должны были передать папку с материалами по делу о пропаже трёхлетней девочки. Это дело ещё на рассмотрении у второго отдела, но сегодня его должны отдать Вам. Прокопенко просил меня узнать, ознакомились ли Вы с содержимым? На мгновение он теряется, пытаясь понять, о чём она вещает, но уже через секунду пазл в голове складывается. Черт! Папка. Та самая, которую он хотел пролистать утром. Её принесли как раз в тот момент, когда все его мысли были заняты Лизой. — Передайте, что я ознакомлюсь в течение часа, — сухо бросает парень и садится за стол, попутно осматриваясь в поисках заветного красного футляра. — Хорошо, — девушка поспешно удаляется. Макаров за минуту находит нужные ему документы. Вертит в руках папку, но открыть почему-то не решается. Словно пытается оттянуть этот святой момент, когда он поймёт, что всё не зря, что он добился того, к чему шёл. Как и вчера, от мыслей отвлекает настойчивый стук в дверь. — Входите, — говорит громко, а про себя думает, лишь бы не Прокопенко с его нудными речами. Дверь открывается судорожно резко. На пороге появляется мужчина. Лёша нехотя отрывает свой взгляд от красной обложки, подслеповато пытается рассмотреть своего посетителя и замирает…