Пожалуйста, будь моим смыслом

Воздух в помещении буквально застывает. Становится таким плотным, что его почти невозможно вдохнуть. Лёше хватает сил, не отрывая взгляда, встать со своего места, но на этом всё. Сил сделать ещё хоть что-то нет. Даже вдохнуть не может. Пытается. Выходит что-то вроде сдавленного хрипа. В ушах звенит так, словно началась паническая атака. Он ещё помнит, как это бывает. Но сейчас это не она. Где-то в подсознании мелькает слабая надежда, что это всего лишь галлюцинация. Ну да, выпил вчера, не выспался как следует, неделя тяжелая, с кем не бывает. Вот только эта самая «галлюцинация» смотрит на него ошарашенно, с примесью страха. И дышит часто-часто. Глазами сверлит. Глаза. Льдисто-голубые. Всё такие же ясные, как в тот день в суде. Можно было бы сослать всё на то, что привиделось, показалось, померещилось. Но глаза… Их цвет у Лёши где-то глубоко высечен. Не забыть. И ни с чем не спутать. — Макаров… — голос хриплый, почти шёпот. Но чувство такое, будто ему в руки дали мегафон и он прокричал Лёшину фамилию на весь отдел. — Как? — сил сказать что-то ещё до сих пор нет. Последняя надежда на то, что это ошибка, гаснет. Перед ним сам Кирилл Гречкин. Живой. Здоровый. А главное, здесь. В его кабинете. — Я это… Не знал, что ты тут… Работаешь, — слова даются с трудом. Макаров бессильно падает обратно в кресло и, закрывая лицо руками, повторяет немного громче: — Как? Кирилл молчит. Судорожно сглатывает. Смотрит куда-то в пол. — Как ты, сука, оказался жив?! — Алексей переходит на крик, не волнуясь о том, что сейчас сюда сбежится половина отдела. Он перестал понимать происходящее. Перестал понимать, где находится и что от него требуется. Ему кажется, что он сошёл с ума. — Давай выйдем отсюда. На улицу. Я тебе всё расскажу, правда. Не хочу, чтобы у тебя проблемы из-за меня были. Лёша молчит. Лёша не хочет верить. Лёше хочется проснуться в своей квартире и понять, что это всего лишь очередной его кошмар, и он останется в прошлом. — Эй, тебе если плохо, я могу за водой сбегать. Макаров усмехается. — Серьёзно? Мёртвые мне ещё воду не носили. — Ты меня за призрака что ли принял? — Гречкин недовольно фыркает. «Его манера», думает вскользь Алексей, а вслух произносит другое. — За мной. Быстро. И срывается, едва ли не бежит на улицу, как вчера, ближе к воздуху, ближе к свободе. На улице уже знакомые руки тормозят его за локоть. От прикосновения словно током пробивает насквозь. Лёша дергается. Руку вырывает. Смотрит уже с принятием в глазах, пропустив фазы гнева и торга. У Кирилла от этого взгляда мурашки. Знает он этот взгляд. Помнит. Ещё с того дня в суде помнит. И вряд ли уже когда-нибудь сможет забыть. — Говори, — выплёвывает Лёша, прекрасно понимая, что ему не хочется слушать. Не хочется слышать его голос. Но стадия принятия началась, тут уж никуда не денешься. Принимать придётся всё и полностью. — Что говорить? – мужчина неуверенно поводит плечами. — Как ты жив оказался. Я своими глазами видел, как ты в своей любимой машине заживо сгорел, — каждое слово парня пропитано ядом. У Кирилла во рту появляется привкус железа, начинает тошнить. – Я… Это… В общем, я и тогда ещё знал, что Разумовский за мной придёт, — парень замолчал в ожидании реакции, но Макаров лишь взглянул на него зло, и Кирилл поспешил продолжить, — У него ребята там работали, мои знакомые хорошие. Базу его решили вскрыть, когда он себя подозрительно вести начал, там почти везде моё имя фигурировало. Мне сообщили. Я понял, что меня попытаются убить. Позвонил отцу, тот узнал ещё больше информации. И про костюм, и про цель его узнал. Это было не так уж и сложно. Когда он пришёл, я его уже ждал. Я понял, что убежать почти невозможно. Решил, если что, отступать буду к машине. Так и сделал. У меня машина прям над люком канализационным стояла. Я это заранее продумал. Знал, что от огня бежать бесполезно. Зато можно исчезнуть. Итог: пока Чумной доктор сжигал мою машину, я был метра на три пониже, где мне почти ничего не угрожало. — Они утром твоё тело нашли. Это ты как объяснишь? — С моими деньгами, на тот момент, это как раз таки была не проблема. Но всё же мне тогда тоже досталось, пару неплохих ожогов я получил. Когда меня люди отца нашли, я уже без сознания был. А очнулся в московской частной клинике. С этого момента все считают меня мёртвым. – Если ты знал всё с самого начала, почему никому не сообщил о Разумовском и его планах? – В голосе Макарова была слышна ничем не прикрытая ярость. – Не знал я, что у него кроме меня цели были. А когда узнал, скольких он убил, было уже поздно вмешиваться. Гром уже знал всё, это я по новостям понял. Там говорили, что самого Грома в костюме Чумного Доктора нашли. Я тогда смекнул, что смысла уже нет вмешиваться. Там, где Игорь Гром — там справедливость всегда рано или поздно любым путём восторжествует, — усмехается Гречкин. Выходит как-то нервно. — А дальше что? — Ничего. У нас с отцом договор был: он помогает мне «умереть», а я его больше никогда не трогаю и вообще на горизонте даже не появляюсь. Я согласился. После всего этого хотелось жизнь заново начать. Совсем по-другому. Я её и начал… Только кто же знал, что меня опять к старым берегам принесёт, — Кирилл замолкает, а Лёша понимает, что добавить ему нечего. Совсем нечего. Внутри вдруг стало пусто, как-то будто вакуумом высосали все внутренности и с ними сердце. Макаров встал, и не глядя в сторону своего собеседника, сделал несколько шагов в сторону своего дома. На работу уже будто и не было смысла идти. Да и не хотелось. Ничего ему сейчас не хотелось. — Подожди, стой! — мужская рука уверенным жестом ложится на плечо. Лёша замирает, даже дышать перестаёт, — Послушай, Алексей… К сожалению, не знаю, как тебя по отчеству, я ведь тут не просто так оказался. И к тебе не просто, чтобы на глаза попасться, пришёл. Мне помощь нужна. И судя по тому, что меня направили в твой кабинет, помощь мне нужна именно твоя. Алексей медленно убирает руку и поворачивается. В глазах читается немое удивление. — Серьёзно? Ты? У меня? Просишь? Помощи? — чеканит он каждое слово. — Да уж, ситуация — хоть плачь, хоть смейся. Но только мне не смешно. А вот ты, наверное, сейчас рассмеёшься в голос и будешь иметь на это полное право. Но я всё равно попрошу, — Кирилл протягивает Лёше фото, тот сначала отворачивается, но любопытство, почти детское, почти забытое, берёт верх. Смотрит минуты три. Внимательно. На фото девочка, лет трёх от силы. Светлые кучеряшки и россыпь веснушек. Открытая улыбка. Льдисто-голубые глаза. – Это моя дочка. Её похитили два дня назад. Я пытался найти хоть какую-то зацепку по старым связям. Но Кирилл Гречкин уже шесть лет как мёртв, а я Кирилл Панфилов и уже не обладаю теми рычагами давления. Когда понял, что найти самому не получится, решился идти к Грому, он же гений местный, ему можно кого угодно доверить. Вот только мне сказали, что уже давно здесь не работает, в Москву перебрался. Направили к тебе, как к лучшему после Грома. И вот я здесь. Абсурдно звучит, знаю. У меня нет кроме неё никого. Помоги её найти. Пожалуйста. Лёша ушам своим не верит. Дочь. У Гречкина. Он за кого-то кроме себя прекрасного в этой жизни переживает! Да, сегодня определенно день чудес. Только нахрен их, такие чудеса. Лёша снова смотрит на фото, вот только вместо этой девочки ему видится Лиза. Она ведь тоже всё, что у него было. Но теперь нет. Нет её. Как иронично. Как смешно. Плакать хочется. Кричать хочется. Но он лишь протягивает руку к фотографии и, моментально одёргивая, разворачивается и стремительно идёт прочь. Не хватало ещё, чтобы Гречкин видел, как он плачет. Достаточно однажды насмотрелся. Ему нужно подумать. Ему нужно понять, как жить эту жизнь дальше. Позади остаётся Кирилл со смятой в руке фотографией и осознанием того, что помогать ему никто не будет…