Пожалуйста, будь моим смыслом

Макаров в сопровождении слегка хмурого Гречкина спешно покидает здание. Сейчас не время сидеть в кабинете и рыться в бумажках. Нужную информацию он уже узнал. Пора бы начать разматывать этот клубок. Вот только есть тут одно «но». — Послушай. Тебе бы домой. Я в детский сад сам скатаюсь. Если что-то выяснится, тебя в любом случае первым оповестят, — Алексей нервно шарит по карманам в поисках сигарет, старательно избегая взгляда Кирилла. Понимает, что у того сейчас есть все шансы его переубедить. — Серьёзно? Ты думаешь, что я смогу просто приехать домой и заняться какими-то делами, зная, что моя дочь в руках каких-то уродов? У тебя мозг есть, Макаров? — в голосе Кирилла слышится досада. — У меня мозг есть. А вот если бы твой функционировал хотя бы наполовину, то до тебя бы уже дошло, что они ничего с девочкой не сделают. Им нужно, чтобы ты испугался, чтобы ручным совсем стал, когда они условия выдвигать будут. Значит, пока сами не объявятся, твоему ребёнку ничего не угрожает, — Лёшу уже начинает раздражать назойливость парня, стоящего напротив и безуспешно пытающегося снять машину с сигналки. — Мне всё равно. Я еду с тобой. Вместе есть шанс больше информации узнать. — Вместе есть шанс больше засветиться. Нам это сейчас ни к чему. Лучше, если никто не будет знать, что ты уже к нам обратился. Нужно, чтобы похитители поверили, что ты сидишь и ждёшь звонка. Поэтому, пожалуйста, поезжай домой. Если что-то выяснится, я сам тебе сообщу. То ли слова Макарова действуют, то ли интонация, с которой он всё это говорит — будто таблицу умножения маленькому ребёнку пытается объяснить, но Гречкин почему-то вдруг сдаёт позиции и соглашается, с условием, что к детскому саду он всё же подвезёт Лёшу. Макаров на это лишь устало кивает. Спорить, да и вообще как-либо взаимодействовать с этим человеком, ему не хочется. Поездка к детсаду проходит в абсолютном молчании. Из магнитолы, как и в прошлый раз, играет «Наше». «…Я же тебя никогда никому не отдам: Пело сердечко, и плакали гордые льды. Наши тела бы могли отыскать по следам, Если бы мы не забыли оставить следы…» — скандирует неизвестный Макарову исполнитель. В какой-то момент Лёша даже ловит себя на мысли, что заслушался. Надо будет найти ещё что-то и послушать, если он конечно не забудет. Знать бы название… — Порнофильмы, — спокойно произносит Кирилл. — Ч-чего? — фраза, брошенная Гречкиным, почему-то вводит Макарова в ступор. — Название группы. Если тебе нужно. А ты что подумал? — Кирилл переводит взгляд в сторону Лёши, не забывая при этом поглядывать на дорогу. — Ничего, — как-то по-детски бурчит Алексей и отворачивается к окну. Ситуация также совершенно по-детски абсурдна, из-за чего хочется улыбаться, и он бы, возможно, это сделал. При других обстоятельствах. И точно не Гречкину. Машина останавливается, и Макаров, не глядя в сторону водителя, делает взмах рукой и стремительно направляется в главный корпус детского сада «Белочка». Центральный зал встречает огромным свободным пространством, невероятным светом, льющимся из огромных, почти панорамных окон и практически абсолютной тишиной. Это удивляет больше всего. На какой-то момент Лёше кажется, что он вернулся в свой детский дом. Всё вокруг дышит чистотой и порядком, но при этом от всего исходит дух казённых денег и вложений. Всё общее и ничего своего. Внутренности моментально сковывает тоска. Настолько, что хочется немедленно покинуть это место. Но ему нужны сведения, а всё остальное подождёт. Сейчас все свои «не могу» Макаров старается запихать как можно глубже. Он больше не тот потерянный детдомовский мальчик. Он больше не сдастся этой тоске. Сейчас нужно сделать всё как следует. Алексей вдыхает воздух в лёгкие, находит глазами дверь с табличкой «Заведующая воспитательной части». Следующая пара часов проходит в поисках зацепок с применением всего макаровского обаяния, которым он с детства был наделён с лихвой. Уже под вечер, когда Лёша, по уши зарывшись в бумажки, активно пытается воссоздать логическую цепочку того злополучного дня, в дверь кабинета осторожно стучат. На пороге, как ни странно, оказывается Петя Хазин, который, судя по его удивлённым глазам, сам пребывает в шоке от того, что находится здесь и впервые без Игоря. — Петь, проходи, — Макаров небрежным движением указывает Хазину на кресло напротив, — Что-то случилось. Узнали что-то? — Нет. Как ни обломно, но по камерам почти ничего не понятно, — парень садится в кресло и вытягивает из кармана телефон, стараясь хоть как-то уйти от неловкости, — У меня тут идея появилась. Они ведь по-любому с Кириллом этим свяжутся, чтобы условия сообщить. Он ведь здесь основная фигура. Алексей молча кивает. — Давай-ка мы его телефон на слежку в режиме реального времени поставим. Можно будет попытаться их выцепить до того, как они попытаются с ребёнком что-то сделать. — В целом, хорошая идея. Из этого может что-то получиться, — говорит Макаров, задумчиво вертя в руках карандаш. — Тебе бы к нему с этим делом скататься. Заодно ещё раз поговорить, может, он вспомнит что-то. — А может лучше вы с Игорем съездите? У вас навыков больше, да и я могу что-то упустить, а вот вы двое — никогда. — Так. Макаров. То есть, Лёха, — Хазин нервно сглатывает. Никогда не мог понять, почему в компании Лёшки ему становилось немного тревожно, будто делает или говорит что-то не то. В такие моменты рядом был Игорь, который легко развеивал неловкость своими дурацкими питерскими шуточками. Но сейчас Игоря нет, да и шутки были бы неуместны, придётся разбираться самому, — Я так понимаю, что вся эта история с твоей сестрёнкой и этим парнем до сих пор не даёт тебе покоя, а сейчас и вовсе заиграла новыми больными красками. Лёша лишь молча сжимает челюсть с такой силой, что становится видно, как на скулах ходят желваки. — Я не Игорь, и сейчас с нравоучениями лезть не стану. Вижу, что ты не готов его простить. И помогать ему не особо готов. Могу пока что дать один совет: помни, что сейчас ты просто делаешь свою работу. Просто помогаешь неизвестному человеку найти его ребёнка. А Гречкин, он погиб. Там на стоянке сгорел. Ещё шесть лет назад. Так тебе будет проще. Хотя бы частично. — Погоди, что ты только что сказал? — Макаров рывком поднимается из-за стола и вопросительным взглядом впивается в лицо Хазина. — Я сказал, что Гречкин погиб. Давно. А сейчас это уже другой человек, — Петя в недоумении пожимает плечами. — Гречкин может и умер, но прошлое его точно нет. Петь, спасибо за идею. Даже за две, — впопыхах произносит Лёшка, торопливо накидывая на плечи куртку, — с прослушкой я вопрос решу. А сейчас надо кое в чём разобраться. Вслед стремительно удаляющемуся по коридору Макарову доносится Петино «Ты куда?», но, конечно, Лёша уже ничего не слышит. Гречкин открывает почти сразу, будто только и делал, что сидел у двери и караулил, когда Макаров к нему заявится. Хотя, может и правда караулил, но уж точно не Лёшу. — Что-то произошло? Есть новости? — говорит он сбивчиво, едва увидев Алексея на пороге. — Не знаю, как принято у вас, нотариусов, но обычно сотрудников правоохранительных органов не оставляют стоять на пороге, — говорит Алексей немного категорично. – А, да, входи, конечно. – поспешно произносит Кирилл и удаляется, судя по всему, в направлении кухни, – У меня кофе есть, утром ещё варил. Будешь? — Нет, не нужно, — отмахивается Макаров, попутно рассматривая место обитания бывшего (а бывшего ли?) миллионера. Квартира сама по себе неплохая, даже очень. Уютная. Много мягких игрушек, разбросанных то тут, то там. На кухне на холодильнике обнаруживается несколько детских рисунков, прикреплённых разноцветными магнитами. Даже странно, во всём этом ни намёка на пафос, власть или деньги. Ни намёка на Гречкина как такового. Лёша ловит себя на мысли, что примерно так когда-то представлял своё первое пристанище. Когда-то, когда Лиза ещё была жива. В момент становится как-то горько, и идея прийти сюда немедленно для выведывания недостающей информации уже не кажется такой уж хорошей. Лучше бы он дождался утра и произвёл допрос по всем правилам в отделении. Но это уже не имеет значения. Он уже здесь. А значит нужно довести начатое до конца. В ходе разговора, допросом это точно не назовешь, Макаров не замечает, как постепенно успокаивается, а в руках всё же оказывается кружка того самого кофе, от которого он так поспешно отказался ещё полчаса назад. — Так ты думаешь, что это кто-то из прошлого вдруг на свет выполз? — Эта мысль не даёт мне покоя. Я перелистал всё, что есть на тебя, как на Панфилова в деле, информации очень мало. После своей, так называемой, смерти ты не привлекался, нигде не был замечен и вообще чист как белый лист. С работниками детского сада я сегодня поговорил, все они о тебе исключительно хорошего мнения, — в голосе Лёши отчетливо слышатся ядовитые нотки. — Ну так, я же говорил уже, что после истории с Чумным Доктором начал новую жизнь. Всё, что было в старой, там и оставил. Макаров недоверчиво хмыкает. В глазах Кирилла загорается вспышка гнева, но тут же угасает. Устраивать скандал на пустом месте не хочется, хотя старые привычки и сейчас нет-нет да и дают о себе знать. И всё же он не выдерживает этого слегка надменного взгляда юного сотрудника полиции, поворачивает голову, встречает чужие глаза своими, смотрит прямо. Почти так же надменно. И чуть раздражённо выдает: — Что?! – Я тебе не верю. Люди не меняются сами, в один момент, просто потому что им так захотелось. — Никто и не говорит, что это было в один момент, — Гречкин устало трёт переносицу, — Я бы, возможно, вообще не смог ничего изменить, если бы не Лера. — Кто? – парень едва не давится кофе. – Мама Лизоньки. Моя жена, — Кирилл делает небольшую паузу, чтобы собраться с мыслями. Видно, что этот разговор ему даётся не так просто, — Я когда в госпиталь частный попал, возле меня медсестра сутками дежурила, пока я без сознания был. Я, когда очнулся, думал, что всё, руки скорее всего потеряю, а она успокаивала постоянно. Выходки мои терпела, хотя иногда мне от неё и доставалось нехило. Позже я узнал, что она в этой клинике практику проходила. И никто ей не платил, за то, чтобы она со мной возилась. За какой-то месяц всё изменилось. Казалось, что она из меня всё дерьмо вытащила, перебрала и по полкам раскидала. Словно заново скроила. Сначала просто другом была. Отца моего не боялась, когда тот появлялся на горизонте. И даже меня от него порывалась защищать. Только я в какой-то момент понял, что рядом с ней и сам больше ничего не боюсь. Но практика её подходила к концу. В последний день, когда ко мне пришла, я себя как урод последний повёл. Накричал на неё, обвинил в том, что она мне на шею вешается. А она даже голоса не повысила, только сказала спокойно, что больше никогда такого не будет и попрощалась. Я за одну ночь понял, что без неё обратно упаду на самое дно. Стану тем, кем всегда был. Без неё ничего не хотелось. Утром не выдержал, сбежал из палаты, нашёл её институт. Прям посреди пары на глазах у группы ей предложение сделал. И, знаешь, впервые ни секунды в своём решении не сомневался. — Она знала о Лизе? — голос Лёши звучит как-то уж слишком мрачно. — Да, она у меня всегда ночью дежурила, про все мои кошмары знала. И про то, что мне девочка сбитая снится постоянно, тоже знала. Потом уже позже, когда поженились, мы с ней в первые решились в Питер приехать. Я уже тогда по-другому выглядел, в глаза не бросался. От того Гречкина даже внешне почти ничего не осталось, поэтому ехали почти без опаски. Она меня в первый же вечер к воротам детского дома привела. Там меня не узнали, да и переговоры все в основном она вела. Потом мы и могилу твоей сестры нашли. Ей в голову идея пришла начать за могилой ухаживать. Мне тогда всё это бессмысленным казалось. Бесполезно ведь у мертвых прощение пытаться выкупить. Но она тогда сказала, что дело не в выкупе. Дело в том, что сделать можно, даже там, где по сути уже ничего сделать нельзя. И я поверил ей на слово. Я тогда на могиле Лизы бывал чаще, чем у себя дома. И раз за разом, знаешь, чувствовал, что легче становилось. Пока оградку новую сам устанавливал. Пока памятник менял. Лера там даже цветы рядом посадила. Ты, наверное, думаешь, что я так откупиться от грехов хотел, но я не… — Хватит! — громкий хриплый шёпот резко прерывает поток слов. Если бы в этот момент Кирилл смог поднять глаза от узора на столешнице, то непременно увидел бы в глазах своего собеседника проблески слёз. Но он, словно чувствуя, не поднимает головы и осторожно продолжает: — Когда я узнал, что у нас ребёнок будет, первым делом сказал, что если девочка, то Лиза. Лера даже возражать не собиралась, была согласна со мной. Так у нас родилась дочь. Я себя таким счастливым никогда не чувствовал… Тебе сейчас очень больно всё это слушать, я это знаю, но поверь, судьба меня стороной тоже не обошла. Мы были семьёй целых три месяца… А потом она как-то упала в обморок. Вроде ничего необычного, гормоны, послеродовое. Но я в больницу её всё-таки отвёз. И вот здесь наступил конец. Опухоль. Неоперабельная. И самое главное, она была ещё, когда Лера малышку нашу под сердцем носила. Моя жена уже тогда всё знала. И продолжала радоваться жизни, — парень замолкает, закрывает лицо руками. В какой-то момент Лёше кажется, что он плачет, и тот неосознанно тянет руку, но тут же отдёргивает, стоит Кириллу начать шевелиться. Гречкин шумно выдыхает и, собравшись с силами, продолжает рассказ, — Она быстро сгорела. Я тогда окончательно понял, что деньги ничего не стоят. Они никак не помогли. Это был единственный раз, когда я обратился к отцу за помощью, и тот, как ни странно, помог. Тихо, держа ото всех в тайне, перевёл нужную сумму, даже сам умудрился один раз приехать. После сказал, что моя семья — это лучшее, что со мной могло случиться. Но всё рухнуло. Ничего не помогло. Я понял тогда, что она вместо меня сгорела. Я ещё несколько лет назад сгореть должен был, понимаешь? Я! А в итоге за меня судьба наказала её. Если бы не дочь, я бы скорее всего уже давно рядом с ней лежал… — парень склоняет голову так низко, что отросшие тёмные волосы полностью закрывают его лицо. В какой-то момент наступает такая оглушающая тишина, что Лёше начинает казаться, что Кирилл уснул. Но нет, спустя несколько минут Гречкин всё же поднимает на Макарова свой дико усталый взгляд и тихо произносит: — Ты это… Прости за то, что я тебе всё это рассказываю. Ты, наверно, думаешь, что и поделом мне. Сам виноват. — Нет. Если хочешь знать, история о том, как ты потерял самого близкого человека, не принесла мне ровным счётом никакого удовлетворения. Если хоть половина из того, что ты говоришь, правда, то твоя жена была прекрасным человеком. И мне жаль, что с ней всё это случилось. — Спасибо, — глухо, почти безэмоционально. — За что? — в глазах Лёши читается удивление. — За то, что оказался сильнее и остался добрым и честным парнем. Каким тебя бы хотела видеть твоя сестра. — С этого момента ни слова о моей сестре. Иначе я закончу тебе помогать, так и не начав, — голос Макарова звучит слегка угрожающе. Достаточно, чтобы Кирилл поверил. — Ты мне лучше скажи, знал ли кто из свиты твоего отца о том, что ты на самом деле не умер? — Нет. Только самый близкий друг, его уже и в живых-то нет. Как, впрочем, и самого отца. — А куда после его смерти перешли его накопления? — Алексею хочется уже поскорее выведать всю нужную информацию и сбежать отсюда. — В фонды разные. Он и мне небольшую долю отписал уже на новое имя, хотя и говорил, что без гроша оставит. Я после эти деньги в ваш детский дом перевёл. Им как раз нужно было спортзал ремонтировать. Так что, это почти исключено… Но я всё же подумаю ещё, вдруг кого-то за это время упустил из виду и забыл. Алексей, решив для себя, что на сегодня узнал даже больше, чем нужно, поспешно встаёт из-за стола и направляется прямиком к входной двери. Кирилл усталой походкой следует за ним. — Завтра с утра приезжай на квартиру Грома, я адрес скину. Петя поможет прослушку на телефон поставить. Если же похитители раньше на связь выйдут, соглашайся на любые условия и сразу звони мне. Никому больше из отдела. Да вообще никому больше не звони. Только мне. А там разберёмся. Кирилл молча кивает и тянется открыть дверь. Макаров уже наполовину выходит на лестничную клетку, когда его резко хватают за запястье и, развернув, прижимают к себе всем телом. Кирилл руками обхватывает спину и, утыкаясь носом куда-то между шеей и ключицей, тихо шепчет «Спасибо». Лёша замирает. Не обнимает в ответ. Не отталкивает. Не шевелится. И, кажется, даже не дышит. Он не знает, как себя вести. Боится сделать хоть одно резкое движение. Словно парень, обнимавший его, был хрупкой статуей, способной рассыпаться от малейшего вздоха. Лёша не понимает, что происходит. Чувствует, как внутри что-то даёт маленькую трещинку. И это что-то поважнее костей. Так проходит где-то минута. Кирилл осторожно отпускает Макарова, и замечает, что всё это время дверь на лестничную клетку была открыта настежь, а они так и стояли на пороге. Кирилл улыбается, но ничего не говорит. Лёша чуть испуганно кивает, пятится, запинается об порог и, чертыхнувшись, едва ли не пулей вылетает из подъезда. Да, этот день, определённо, один из самых странных в его жизни.