Пожалуйста, будь моим смыслом

«Зачем мне теперь красота? Я Без тебя Сирота…»

Солнечные лучи щекочут веки, заставляя против собственной воли открыть глаза. Лёша, ещё путём не проснувшись, несколько секунд смотрит куда-то в пространство. Взгляд фокусируется на лице напротив, от чего Макаров даже слегка вздрагивает. Просто с непривычки. Да, необычно спать не в одиночестве. Чувствовать чью-то тёплую ладонь на своей талии. Непривычно, но безумно тепло. Когда он вообще последний раз засыпал вот так в чьих-то крепких объятиях? Давно, ещё в детском доме, когда у Лизы были кошмары и она прибегала к нему посреди ночи и забиралась под одеяло. Лёша закрывает глаза, готовясь к тому, какую волну тоски принесёт это случайное воспоминание. Но, как ни странно, боль не приходит. Ему спокойно. И даже немного легко. Так странно это чувствовать. Он вновь открывает глаза и начинает медленно изучать спящего напротив парня. Тёмные, размётанные по подушке волосы, слишком острые скулы, чуть припухшие со сна губы. Он словно персонаж какой-то старой средневековой картины. Слишком правильный сейчас. Слишком красивый. Лёша осторожно, чтобы не разбудить, проводит рукой по скуле, заправляет за ухо отросшую чёлку, касается пальцами губ, медленно погружаясь в события вчерашнего вечера. Как они оказываются на диване в зале, он абсолютно не понимает. Руки путаются в пуговицах рубашки Кирилла. Губы горят от нескончаемой череды поцелуев. На секунду Лёша отвлекается, чтобы окончательно разделаться с этой злосчастной рубашкой и отправить её знакомым маршрутом к своей футболке. И внутри у него всё обмирает. Он ещё утром подметил то, насколько хорошо сложен Гречкин, но сейчас вид открывшегося накаченного пресса заставляет нервно сглотнуть и перевести взгляд немного выше. Он чувствует себя шестнадцатилетним юнцом, которого очень легко удивить. Внутри давно полыхает огонь, который теперь так просто не погасишь. Макаров притягивает к себе Кирилла, заставляя буквально навалиться сверху. Накрывает губы новым поцелуем, нагло, беспринципно протискиваясь языком. Проходит им по ровным рядам зубов и встречается с языком Гречкина. Тот нервно дёргается. Это вызывает у Лёши ехидную улыбку. Надо же, кто-то боится. Руки быстро нашаривают пряжку ремня и в два ловких движения расстёгивают и сам ремень, и ширинку чужих брюк. Кирилл резко отстраняется. Тяжело дыша, всматривается в лицо Макарова. Да, он действительно боится. Лёше становится весело от этого странного испуганного взгляда. Это точно тот Гречкин, которого он знал? Спустя мгновение до Лёши всё же доходит, чего на самом деле так боится Кирилл. В его глазах, помимо всепоглощающей нежности и желания, плещется страх. Страх навредить. Лёша усмехается: — Ты серьёзно думаешь, что всё ещё способен причинить мне боль? Всё плохое, что мог, ты уже сделал. Эти слова вылетают раньше, чем Макаров осознаёт, что сказал. Кирилл моментально подрывается, но реакция у юного сотрудника полиции гораздо лучше. Он резко хватает Гречкина за руку и, потянув таким образом, что тот не удерживается на ногах и падает прямиком на Лёшу, прижимает к себе, шепча куда-то в висок: — Прости… Я идиот. Не уходи. Ты мне нужен. Сейчас. Это действует. Гречкин расслабляется, плавится от поцелуев в ключицу. Судорожно выдыхает, когда Макаров оставляет большой засос на бледной шее. Лёша вновь отстраняется, лишь когда руки Кирилла нашаривают ширинку его брюк. Смотрит внимательно, после чего совсем тихо произносит: — Можно?.. Лёша снова едва сдерживается, чтобы не засмеяться. Нет, ну серьёзно, это кто угодно, только не Гречкин. — Можешь подать заявление в письменном виде. Я рассмотрю его и дам ответ в течение двух недель. Макаров видит, как в глазах напротив вместо былой тревоги загораются две опасные искры. Вот он, Кирилл, которого Лёша знал. Которого очень долго ненавидел. Которого слишком сильно желал сейчас. — Ждать две недели? Ну уж нет. Кирилл почти в одно движение освобождает Лёшу от давно ставших тесными джинсов. Вслед за ними отправляется и нижнее бельё. В его огромных глазах застывает какое-то первобытное восхищение от всей целостности представшей перед ним картины. Обнажённый Макаров кажется произведением искусства. Настолько красивым, что сердце заходится с новой силой, а внутри вновь рождается трепетный страх прикосновения. Но желание, скручивающее низ живота в тугой узел, оказывается гораздо сильнее. Он поспешно избавляется от своих собственных джинсов и нависает над парнем, осторожно, словно всё ещё боясь напугать. Но Макаров уже неоднократно доказал, что он не из пугливых. Он тянется навстречу, мажет губами по скуле, зарывается в волосы, шумно вдыхает запах дорогих духов, который за несколько дней стал уже практически его собственным. Ему нужно почувствовать его живым. Ему нужно, впервые за много лет, почувствовать живым СЕБЯ. Гречкин осторожно выдавливает смазку на руку (да, она всегда с собой в сумке, одна из грёбаных привычек прошлой жизни) и, растирая, осторожно вводит один палец. Лёша замирает. В глазах Кирилла читается немое удивление. Макаров усмехается: «Ты действительно думаешь, что у меня до тебя была куча мужиков?» Кирилл не двигается, дышит часто-часто, судорожно соображая, как не сделать парню больно. Понимает: больно будет по-любому. Лёша медленно кивает и улыбается. Всё хорошо. Ему это нужно. ИМ это нужно. В ход идёт второй палец и Макаров, не выдерживая, рвано выдыхает. Вместе с выдохом вылетает первый хриплый стон. У Гречкина срывает крышу. Несколько уверенных движений, и вместо пальцев Лёша внезапно чувствует горячую плоть, проникающую внутрь медленно, но уверенно. От боли неосознанно вонзает ногти в плечи Кирилла, тот неожиданно пугается. Пугается собственных чувств и того, что делает больно ЕМУ. Он ведь слово дал, что больше такое не повторится. Никогда. Гречкин пытается вырваться, но Лёша не даёт этого сделать. Снова прижимает к себе. Смотрит в упор. «Нет уж, гореть, так вместе.» И страх уходит. Макаров уверенно подаётся вперед, сам насаживается, полностью, до упора. Ему больно и прекрасно. Слишком. Всё это настолько слишком, что хочется плакать. Но он только продолжает ускорять движения, попутно выцеловывая уголки Кирилловских губ. Перед глазами плывёт от бесконечных ласк и поцелуев. От слишком быстрого темпа. От осознания, что всё это действительно с ним. Лёша слышит, как Гречкин на пике протяжно выстанывает его имя, и всё в один момент озаряется разноцветными пятнами. Ему слишком хорошо. Ни с кем так не было. И не будет, он уверен, никогда. Из воспоминаний вырывает жужжание телефона. Звонят Кириллу. Осторожно, чтобы не разбудить, берёт в руки мобильник и выходит из комнаты. На экране неизвестный номер. Сердце сжимает тревога. Нужно собраться с силами. Сейчас. Макаров осторожно жмёт «ответить» и подносит трубку к уху. — Ну, что, Кирюша, соскучился по своей дочурке? — Как она? С ней всё в порядке? – Лёша старается сделать голос немного ниже, чтобы не было заметно, что говорит вовсе не хозяин телефона. — С ней всё нормально. Пока что. Думаю, папочкиных денег будет вполне достаточно, чтобы её жизни больше никогда и ничего не угрожало. — Сколько? — парень изо всех сил старается не выдать волнения. — Сумма будет в смс. Адрес тоже. Будем ждать тебя в 17:00. Надумаешь привести с собой хвост — будешь собирать свою девочку по частям. Внутри поднимается волна злости. Вдох-выдох. Сейчас нельзя поддаваться эмоциям. — Я понял. Буду ко времени. Не троньте её. Телефон монотонно выдаёт череду коротких гудков. Голова становится тяжелой. Слишком многое выходит не так. Он ведь так и не успел узнать, кто за всем этим стоит. Стоп. Он сказал «папочкины деньги». Это кто-то из прошлого Кирилла. Теперь сомнений в этом не было никаких. Нужно звонить Грому. Как по волшебству, в этот самый момент телефон, который всё ещё был в руках у Алексея, снова заходится вибрацией. На экране высвечивается «Пётр Хазин». — Алё. Ваших похитителей только что засекли по входящему. Мы знаем точный адрес, — здороваться Грома, видимо, еще в детстве не научили. — Я тоже уже знаю точный адрес, — Лёша болезненно морщится. Начинает болеть голова. — Лёшка, ты что-ли? А Гречкин где? — Игорю удаётся скрыть удивление в голосе. — Спит, — Макаров сам себе неопределённо пожимает плечами и прислоняется к стене в коридоре. — А, эм, ну ладно. Лучше разбуди его. Есть информация, которую ты ещё не знаешь. — Что ещё? — Я был прав вчера. Чуечка не подвела. Похититель — это тот самый парень. — Откуда такая уверенность? — в голосе парня сквозит недоверие. — Я вчера его полдня отслеживал. Угадай, куда он отправился поздно вечером? Правильно, в тот самый посёлок. Отследить весь маршрут мне не удалось. Но зато днём он совершенно спокойно заехал в контору Кирилла и провёл там не меньше часа. Слишком много совпадений. — Значит, прошлое всё же его настигло, — глухо говорит Лёша. — Ты чего? Нормально же всё. Буди своего Ромео, и давайте в отдел. Будем составлять план-перехват, — Гром успевает сбросить звонок до того, как Макаров осознаёт, что Игорь всё прекрасно понял. Лёша медленно отрывается от стены и только сейчас замечает, что всё это время за ним внимательно наблюдала пара льдистых глаз. — Они нашли её? Лёша молчит. Смотрит куда-то сквозь. — Макаров, пожалуйста, скажи, что она жива, — паника в голосе нарастает с каждым словом. — Да, с ней всё хорошо, — парень словно очухивается от дрёмы. Немного трясёт головой и переводит взгляд на Гречкина. Пытается улыбнуться. Выходит плохо. — Лёш, что случилось? — голос Кирилла становится мягче. Внутри у Лёши от этого голоса всё обмирает. Нет. Нельзя больше допустить, чтобы кто-то снова попытался навредить этой семье. Навредить самому Кириллу. В этот момент он принимает самое сложное, но верное решение. — Звонили похитители. Назначили встречу и сумму выкупа. Следом позвонил Игорь, сказал, что они отследили этих уродов. Он знает, кто за всем этим стоит. Но об этом уже в участке. Так что собирайся, — он проходит мимо Кирилла, стараясь никак не соприкоснуться, но тот преграждает ему путь рукой. — Что происходит? Я вчера что-то сделал не так? — в глазах плещется тревога и смятение. — Всё нормально. Я бы не позволил тебе что-то сделать не так, — Макаров немного грубо убирает руку и проходит в зал, попутно собирая свои вещи. Ехать в отделение в халате не лучшая идея. — Тогда что с тобой происходит сейчас? Объясни! — Гречкин быстрыми шагами следует за ним по пятам. — Так, послушай меня внимательно, — Макаров подходит почти вплотную, заставляя Гречкина едва ли не вжаться в ближайшую стену, — После того, как твоя дочь окажется в твоих руках, ты собираешь вещи и как можно скорее переезжаешь обратно в Москву. Я поговорю с Хазиным, он поможет там на первых порах. — С какой это радости? — тревога сменяется недоумением. — Ты забыл про наш уговор? — Макаров специально вселяет в этот вопрос угрозу. Ему нужно, чтобы Кирилл сейчас поверил. Чего бы это не стоило. — Но, как же… Мы? Всё это… — Гречкин выглядит растерянным. — Какие «мы»? Тебе вчера нужно было, чтобы я тебя простил? Я простил! Неужели ты думаешь, что в моей жизни появилось место для тебя и твоих проблем? Извини, но я пас. Мне своих хватает, — Лёша говорит намеренно небрежно. Знает, что ему больно. Это сейчас и нужно: «Просто поверь. Даже если это разобьёт тебе сердце. У тебя есть дочка. Вы справитесь. Я верю. В тебя верю. У меня нет выхода. Мне нужно… Нужно тебя оттолкнуть, чтобы обеспечить твою безопасность. Здесь тебе всегда будет что-то угрожать. Здесь слишком большое прошлое» Все эти мысли разом исчезают, стоит Макарову поднять взгляд на Кирилла. Он молчит. Ждёт, что Лёша скажет, что это всё глупая шутка и притянет к себе, как сегодня ночью. Но ничего не происходит. Надежда в глазах-льдинках блекнет, и на её месте появляется обида, перерастающая в гнев. — Вот так значит, да? Поиграть решил? — голос ровный, ледяной. У Лёши мурашки пробегают по позвоночнику, — Я всё понял. Сделаю, как договорились. Он спокойно забирает из рук Макарова телефон и направляется в сторону прихожей, до разговора парень успел накинуть на себя вещи. На секунду оборачиваясь, всё таким же тоном произносит: — Кто из нас урод — это ещё охуительный такой вопрос. Макаров слышит, как хлопает входная дверь. Вместе с этим хлопком из его жизни добровольно уходит смысл, который он только вчера, казалось, обрёл. Впервые за долгие годы. Сердце внутри глухо бьётся. И впервые парню хочется, чтобы оно замолчало насовсем.