***
— Подождите… — Тетя Су, которая даже отложила столовые приборы, также отодвинув от себя тарелку, внимательно смотрела на Джина, изредка переводя взгляд на Тэхена. — Ты не рассказывал своему мужу о своей семье? Знаешь, родной, это смахивает на то, что ты либо стесняешься своего замечательного мужа, либо — своих не менее замечательных родственников. Джин явно растерялся, и Тэхен взял слово. — Просто мы договорились, что будем сохранять интригу до непосредственного знакомства. Историю семьи нужно слушать в лоне этой семьи, иначе… — Тэхен пытался подобрать слова, однако теперь пришла очередь Джина, который в принципе всё это заварил, выходить из положения. — Иначе получится не та атмосфера. Тетушка, ты наверняка согласишься, что у тебя эта история получится намного более красочной и эмоциональной, чем у меня. Потому что меня тогда еще даже в проекте не было. — Вообще, ребята правы. — Сидящий рядом с женой дядя Джун положил ей руку на плечо, и женщина тут же повернулась к нему. — Пусть это оригинально, но оригинально не значит неправильно. — Хорошо-хорошо, вы меня убедили. — Тетя Су подняла вверх две свои пухлые ладошки. — Но с чего же тогда начать? — С того, что ты — родная сестра моей мамы, а дядя Джун — родной брат моего папы. Думаю, это достаточно интригующий трейлер для твоего сюжета. Джин увидел удивленные глаза Тэхена и улыбнулся, взяв его за руку. — Да, мы с сестрой вышли замуж за братьев. И… — тетя Су была задумчива, и затем как-то очаровательно хитро и даже заговорщицки улыбнулась. — Знаешь, Тэ, эта история достойна экранизации. У нас с Кьюнг-Чик, моей младшей сестричкой, шесть лет разницы, и когда она училась в старшей школе, я уже довольно успешно готовилась заканчивать педагогический университет. Моей сестре оставалось два класса до выпуска, самые главные и жизнеопределяющие, и в это время в их школе появился будущий папа Джина… Посмотри на него. Красавчик, правда? Так вот он точная копия своего отца. Только губы наши, потому что у Соджуна они узкие, мужественное волевые… Вот как у этого. — Тетя Су указала на своего мужа, который отрицательно качал головой. — У этого… И это после тридцати пяти лет брака. — В ответ на это замечание, тетя Су улыбнулась и звонко поцеловала мужа в щеку, затем вновь обратив все свое внимание на заинтригованного Тэхена. — Ким Соджун перевелся в школу внезапно, после начала учебного года, и никто не знал, в чем была причина. Разумеется, все сразу решили, что он бандит и что в другой школе с ним просто не справились, однако… Бандит был не только хорош собой, но и на удивление умен. У него был высший бал по математике и физике, и пусть он не очень успевал во всём, что касалось гуманитарного знания, сразу прослыл, особенно в педагогическом составе, парнем незаурядного ума. И скверного характера, потому что он очень любил спорить с учителями и вообще не умел терпеть замечания в свой адрес, чем только укреплял появившуюся и прилепившуюся к нему репутацию хулигана. И вот этот гений-хулиган стал проявлять знаки внимания к моей сестре. Очень своеобразные, которые могли указывать на что угодно, не только на влюбленность.... Да, она сразу рассказала об этом маме, и мама сразу заключила, что Кьюнг-Чик может общаться с кем угодно, но только в моем присутствии. Я должна была сопровождать ее на свиданиях с ее будущим мужем, и…. Я была недовольна, будущий муж был недоволен, сестра была недовольна, и… — Мой брат придумал гениальный план. — Теперь пришла очередь дядюшки Джуна солировать. — Он попросил меня отвлекать надсмотрщика своей любви, с которой ему не терпелось остаться наедине. И не для того, чтобы дать волю рукам, что в его возрасте было весьма ожидаемое. Он начал читать и учить стихи, которые потом декламировал Чики наедине, ибо стеснялся. Мой брат, который признавал лишь власть цифр, начал проникаться образами и символами. И, разумеется, он не был хулиганом. Родители перевели его в другую школу лишь потому, что в ней были более сильные учителя по алгебре, геометрии и всему смежному с физико-техническим, а мой брат планировал поступать, и поступил, на инженера. Вообще, по натуре он действительно не слишком сдержан и может быть излишне прямолинеен, но это никогда не выходило за рамки приличного. Поэтому… Он был влюблен, а я очень занят, так как помимо учебы в университете, был капитаном его сборной по легкой атлетике и главным бегуном. Сам понимаешь, мне таскаться с младшим братом по свиданиям… ну такое. Но на один раз я согласился. И… потом сразу согласился на второй, на третий и все остальные, потому что был покорен. — Разумеется, папа и мама Джина были счастливы, когда обнаружили в нас с Джуном взаимную симпатию. И теперь у нас были двойные свидания или же из дома мы с сестрой уходили вместе, а потом, попадая в объятия своих рыцарей, расходились, чтобы затем вдвоем в квартиру вернуться. И родители ни о чем не догадывались, пока Джун не начал говорить со мной о свадьбе. И сестра подумала, что если я выйду замуж за одного брата, она не сможет выйти за другого. И мы с ней начали страдать и параллельно с этим придумывать, как же всё устроить. Отец, который всегда наблюдал за нами пристальнее мамы, потому что мы были не только его любимыми дочерьми, но и будущими благочестивыми женами, если вы понимаете о чем я... В общем, он быстро понял, что нас что-то тревожит. И я сдалась на его ласковых допросах первая. И отец только рассмеялся, сказав, что этот запрет действует только для кровных родственных связей, а мы с нашими принцами по крови никак не смешаны. Так родители узнали о том, что у нас есть очень серьезно настроенные возлюбленные. А потом они узнали, что это самые лучшие возлюбленные. А потом мы с Джуном поженились, в то время как сестре поставили условие — закончить школу и поступить в университет. Вообще, родители поощряли то, что наши молодые люди сразу начали говорить о свадьбе, поэтому никак не препятствовали нашим отношениям, а даже наоборот. Однако, был в этой истории один тонкий момент… — Тетушка Су хитро посмотрела на своего мужа. — Потому что кое-кто ничего не смыслит в романтике. — О какой романтике ты говоришь, если до пятнадцати лет мой младший брат был уверен в том, что любовь — это только сексуальное влечение, которое подстегивает людей к размножению. — Дядюшка Джун закатил глаза. — Да, поэтому он, вместо кольца и цветов, просто позвонил моей сестре и спросил, не хочет ли она выйти за него замуж. На что Чики, которая знала, как однажды красиво и трогательно всё обставил для меня Джун, и которая в принципе была натурой нежной и романтичной, вспылила, сказав, что никогда не хотела, чтобы ей так делали предложение, а потому разочарована. — И Соджун смертельно обиделся, вдруг решив, что она его не любит. — И помирить их удалось только шантажом. Я тогда была на четвертом месяце беременности и просто сказала, что если они не поженятся, я рожу раньше времени, что будет на их совести. Ну и Джун сказал брату, что оторвет ему голову, если он не сделает всё, как полагается. При этом полагаясь на свои чувства. В общем, официальное предложение случилось, а затем, спустя три месяца — свадьба. Очень традиционная, трогательная и нежная. — Да, тогда Соджун впервые заплакал. Когда увидел свою будущую жену у алтаря. — Похоже на волшебную сказку. — Тэхен подпирал голову двумя руками, задумчиво улыбаясь. — Это точно была судьба. — Да, мы с сестричкой в самом начале тоже так решили. — Тетя Су мягко улыбнулась. — Теперь ты понимаешь, что мы с мужем просто не можем не любить Джина так самоотверженно, как родители, потому что… — Мы их ближайшие родственники. — Дядя Джун взял в руки бокал, в котором оставалось немного красного сухого вина. — И Джин стал второй причиной слез моего младшенького. Увидев вопрос в выражении лица не только Тэхена, но и Джина, тетя с дядей переглянулись. — Джин, ты так удивлен, как будто не знаешь, что… Хотя, ты наверняка не знаешь, потому что Соджун не будет о таком распространяться. — Дядя Джун снисходительно улыбнулся. — В общем, у Кьюнг-Чик была сложная беременность. Настолько сложная, что два месяца перед родами она провела в больнице, а мой брат — на грани нервного срыва. Когда пришло время появиться тебе, Джинни, на свет, твоя тетя позвонила Соджуну, и тот, разумеется, сразу примчался. И я не приукрашиваю — он сидел у дверей родовой все восемь часов. Сначала с ним была Су, а потом присоединились и мы с нашим четырехлетним сыном, которого я успел забрать из детского сада. И которого затем посадил на колени брату, чтобы его нервное потряхивание не проходило даром. Но даже присутствие любимого племянника не могло его отвлечь. Он крепко держал Хёнджина, а точнее — держался за него, чтобы не потерять сознание от переживаний. И вот когда в коридоре появился широко улыбающийся врач, который сразу известил нас о том, что малыш родился здоровым, и с его мамочкой все в полном порядке, брат расплакался. Он плакал навзрыд, уткнувшись в спину нашему сыну, который, очевидно, из мужской солидарности, тоже заплакал. — Это была потрясающая картина: рыдающий дядя, крепко обнимающий рыдающего племянника. И мы с Джуном, которые….Наверное, мы тоже плакали, я не помню. Помню только чувство облегчения, счастье и предвкушение скорой встречи с Джинни. — Глаза тети Су заблестели, и она мягко взяла Джина за руку. — Папина копия и самая большая любовь. — Брата буквально подменили. — Дядя Джун ностальгически улыбался. — Он не отходил от жены и от новорожденного сына ни на минуту. Он не знал, как правильно проявлять все бушевавшие в нем чувства и боялся брать Джина на руки. Серьезно. Он отказывался брать сына на руки, потому что был уверен, что непременно его покалечит. Поэтому он его трогал, только когда Джинни был на руках у мамы или в люльке. — А потом моя милая Кьюнг-Чик нашла гениальное решение. Она усадила мужа в кресло и дала ему ребенка, заверив, что так он даже при самом большом желании не сможет сына убить. И… Я не забуду этот момент. И не передам словами, но… Как вы думаете, кто больше всего после этого тискал и целовал маленького розовощенкого Ким Сокджина? — Тетя Су хитро сощурила глазки смотря на Тэхена и Джина, который теперь пребывал в настолько сентиментальном настроении, что вот-вот сам готов был пустить слезу. — Правильно, рациональный и расчетливый папочка, который всегда делал это украдкой, но с огромной любовью и удовольствием. — По-моему, у тебя замечательные родители. — Тэхен, который не привык скрывать свои чувства и эмоции, смотрел на Джина блестящими от искреннего, теплого умиления глазами, затем придвинувшись и крепко обняв, позволив ему положить голову на свое плечо, при этом взяв за руку. — Самые лучшие. И решение оставить Джина ради карьеры далось им крайне нелегко. Но Джун смог их уверить, что мальчик к пятнадцати годам успел получить от родителей всё нужное, и что мы с ним не оставим его на произвол судьбы. — Я никогда не чувствовал, что родители меня бросили. — Джин тщательнее умащивался на плече Тэхена. — Наоборот, я был рад, что гений отца, наконец, заметили и что мама сможет быть с ним рядом. Да и тетю с дядей я всегда любил слишком сильно, чтобы испытывать какие-то плохие предчувствия от перспективы жить с ними. — Мы были только рады, потому что наш собственный сын успел вылететь из гнезда и упорхнуть учиться в другой город, и потому забота о Джине была нам утешением. И большой радостью. Знаешь, это парадокс, но Джин смог взять всего понемногу и от папы, с его холодной прагматичностью, железным внутренним стержнем, но смущенным и отзывчивым сердцем, и от мамы, ранимой и романтичной натуры, которая в любой момент при необходимости готова была проявить несгибаемую волю… — Самый лучший, правда? — Тэхен задорно улыбнулся, затем повернув голову к Джину и быстро поцеловав его в пушистую макушку. — Что-то мне подсказывает, что вы друг друга стоите… — Тетушка Су задумчиво улыбнулась, затем серьезно посмотрев на Тэхена. — Давай, мой милый, теперь твоя очередь рассказывать. И знай — нам нужны подробности. Самые трогательные. Тэхен засмеялся, в то время как Джин, осторожно от него отстранившись, теперь облокотился на стол, прямо и выжидающе смотря на своего фиктивного мужа, давно, кажется, успев забыть о его фиктивности. — Ну… Моя мама — учительница музыки, а папа — художник-иллюстратор. Я не очень многое помню из своего раннего детства, но точно знаю, что оно было счастливым. Меня не баловали вкусностями и подарками, потому что мы жили… достаточно скромно, но я не помню, чтобы меня это расстраивало. Наоборот. Я всегда был окружен вниманием и заботой. Родители достаточно творческие люди, поэтому всегда поощряли во мне любые творческие проявления. Даже если они предназначались обоям или дверям, если папа не успевал мне подсунуть чистый ватман и карандаши. Ну, или же звучали не слишком мелодично, когда я, сидя у мамы на коленях, по-детски, но очень сосредоточенно упражнялся с пианино. А еще у меня была бабушка, которая жила с нами и которая до сих пор остается моим главным вдохновением и мотивацией. — Тэхен мягко улыбнулся, заметив, что внимательно его слушавшие тетя Су и дядя Джун, обратив внимание на слово «была» незаметно для себя погрустнели. — Благодаря ее терпению я такой, какой есть теперь. Родители много работали, чтобы я нормально кушал и был одет по сезону, и большую часть времени я проводил с бабулей. И она никогда не запрещала мне баловаться. Знаете, я часто слышал в школе, как дети рассказывали, что их наказывали за какие-то шалости… А меня никогда даже в угол не ставили. Хотя я был очень подвижным ребенком. В нашей семье были другие методы воспитания — со мной много говорили. Спрашивали, почему я делаю так, а не иначе, чего хочу получить этим и почему не получу… Со мной говорили как со взрослым, а любили всегда как маленького. Наверное, поэтому я до сих пор не разучился вести себя как ребенок, потому что каждый раз, когда я приезжаю домой, я ощущаю себя семилетним мальчишкой, готовым в любой момент залезть к папе на колени, чтобы притаившись и не дыша смотреть за тем, как он рисует тушью… — Потому что для нас, родителей, какими бы большими, взрослыми и красивыми вы ни были — вы всегда остаетесь детьми. Маленькими, иногда капризными и невыносимыми, но всегда очень любимыми. — Дядя Джун мягко улыбнулся. — Твой папа до сих пор рисует? — Да. А мама дает частные уроки. И я горжусь собой, что теперь они могут это делать не из нужды, а ради собственного удовольствия. — Тэхен, а ты пошел по стопам родителей? — Тетя Су с любопытством смотрела на Тэхена, в то время как Джин тоже теперь смотрел на Тэхена, только не с любопытством, а с широченной улыбкой. — Я актер. — Тэхен улыбнулся, хотя на полном серьезе готов был засмеяться. — Но, кажется, моя популярность преувеличена. — То есть… — Теперь тетя Су была растеряна и даже обескуражена. — Ты… популярный актер? — Он популярнее меня. И на этим словах племянника, круглые щечки женщины залил румянец. — Ох, какая же я дура… — Она спрятала лицо на плече мужа, который взял ее за руку. — Сейчас сгорю со стыда. Лучше пойду посмотрю, что там приготовлено на десерт. Она торопливо встала, теперь боясь смотреть на Тэхена, который, мягко отстранив Джина, также поднялся. — Не дура, ни в коем случае! — Тэхен подошел к растерянной женщине и очень просто и непринужденно обнял ее, мягко обхватив за плечи. — А самая очаровательная тетушка из всех, кого мне доводилось видеть. Не слыша в голосе ни тени предполагаемой обиды, Ким Кьюнг-Сун решилась обнять Тэхена в ответ. — Не обижайся, милый. Мы с мужем достаточно старые, чтобы не успевать следить за… — Обижаться? — Тэхен теперь прямо смотрел на женщину, которая от строгости низкого голоса удивленно распахнула глаза. — Только если вы обделите меня сладким, потому что я его обожаю. — Я отдам тебе порцию Джина. — Женщина заговорщицки улыбнулась и взяла Тэхена за руку. — Пойдем. — Так, самая очаровательная тетушка, твой самый очаровательный племянник вообще-то тоже надеялся на десерт. — Джин поднялся, принявшись за подготовку стола к чаепитию. — Отдай ему лучше порцию своего мужа. — Вообще-то, самый очаровательный племянник, муж самолично выбирал сладкое на свой вкус, так что, пожалуй, мы с Тэхеном поделим на двоих твою порцию и порцию самой очаровательной тетушки. — Дядя Джун говорил очень серьезно, почти угрожая, но все лишь засмеялись. — А может, я съем всё в одно лицо.***
— В шестнадцать лет я начал курить в тайне от дяди и тети. — Джин расстилал постель, до этого, прежде чем в нее лечь, успев принять душ, пока Тэхен теперь, только этот душ покинувший, застегивал пижамную рубашку, удивленно поднял на Джина глаза. — Да, как и любой подросток, хотел казаться крутым, потому что курили все мои друзья и чувствовал себя очень крутым, когда сделал первую затяжку, не закашлявшись. Я думал, что они не знают о моей вредной привычке и даже не догадываются, что я дымлю после школы, и чувствовал себя еще круче. А потом дядя с тетей вдруг стали обсуждать при мне, что один их сосед вдруг посерел и потерял почти все зубы лишь потому, что много курил. Ну знаешь, в такой манере, типа, «ты представляешь, а вот у….». Я послушал, послушал, а потом решил, что мне не стать актером с серым лицом и без зубов. И бросил. — Не могу поверить, что ты курил. — Тэхен, закончив с рубашкой, подошел к Джину, который только-только закончил с постелью, и взял его за талию, развернув к себе. — Я был бунтарем. — Джин вызывающе прямо посмотрел на Тэхена, из-под своих густых бровей, которыми за тем, для пущей убедительности и эффекта, поиграл вверх-вниз, ожидая, что Тэхен засмеется. Но Тэхен не засмеялся. Он смотрел на Джина так, как будто готов был его поругать за вредную привычку, или наказать, или же молить, чтобы Джин научил и его. Но Джин теперь думал не об этом, запустив обе руки под ворот рубашки Тэхена, который опасно близко приблизился к его губам, дразня их горячим волнующим придыханием. — Не такой безупречный, как казалось. — Он поднял одну бровь, пальцами пробравшись под край пижамной рубашки, поближе к еще прохладной после душа мягкой коже. — Тебе придется ответить за эти слова… — Джин улыбнулся, скользнув руками к шее Тэхена, затем остановившись на его щеках, большим пальцем медленно сминая маняще приоткрывшиеся губы. Он был как всегда невыносимым. Ким Тэхен был невыносимым, и как бы Джин его не ценил, в такие моменты он чувствовал себя жертвой, которая была бессильна перед медленно, но беспощадно настигнувшей ее опасностью. Опасностью тяжелого, темного взгляда, который гипнотизировал и заставлял тебя забыть обо всем, кроме так сладко маячившей впереди перспективы хорошенько удовлетворить свой сексуальный аппетит. Этим глазам нельзя был противостоять. Этим губам, которые чуть прихватили кончик большого пальца, столкнув его с языком, нельзя было противостоять. Этим длинным пальцам, которые, едва касаясь, дразнили взволнованную близостью кожу… — Заставишь меня? Но было одно но. — Заставлю, когда мы вернемся домой. Джин немного грустно улыбнулся и мягко поцеловал Тэхена в нос, в то время как Тэхен смотрел на него все также испытывающе. Испытывая его выдержку и силу воли на прочность. — Мы можем доставить друг другу удовольствие другим способом. — Ты хочешь… — Джин вновь двумя руками опустился к шее Тэхена и сцепил пальцы, запустив их в волосы, на затылке. — Ложись. Это было оригинально, но на самом деле, теперь было абсолютно все равно, особенно когда Тэхен первым проявил инициативу, взяв освобожденный от пижамных штанов член в руку, уверенно заскользив по нему пальцами, при этом дразня его головку только кончиком языка. И Джин решил не оставаться в долгу, довольно оперативно прикинув, как именно в его положении он может доставить удовольствие. И он взял руками Тэхена за бедра, притянув к себе и для начала коснувшись губами мошонки и тем самым вдохновив Тэхена, наконец, взять член в рот. А потом Тэхен остановился, когда не почувствовал губы на своем члене, вместо этого ощутив, как язык скользнул к промежности. Это было впервые, неожиданно и на этих ощущениях очень хотелось задержаться, из чувства признательности взяв член в рот на всю длину. Тэхен упирался руками в бедра Джина, медленно опускаясь до основания и поднимаясь к самой головке, оставляя ее между губ, и при этом с аппетитом посасывая. Пока язык Джина чувствительно проталкивался через плотно сжатое колечко все меньше сопротивляющихся мышц. Потому что невозможно сопротивляться такой мягкой, влажной ласке. Но очень хотелось глубже, и Тэхен осторожно подал бедра назад, в любой момент готовый остановиться, если вдруг Джин воспротивится, но Джин лишь крепче ухватился за его бедра, насаживая круглые ягодицы на свой язык. И это было невыносимо сладко… Однако затем Джин занялся членом Тэхена, который уже был на грани того, чтобы закончить это всё, самоотверженно пытаясь довести до разрядки и Джина, который стал слегка и очень вовремя приподнимать бедра, чтобы аккуратно проталкивать член чуть дальше в горло. И Тэхен был только за. И он был за то, чтобы теперь вместо языка ощущать в себе палец, который как-то очень удачно скользил внутри, чувствительно касаясь гладких стенок и простаты. Идея пришла внезапно в потерявшую связь с реальностью голову, все мысли в которой были подчинены получению и причинению удовольствия. Тэхен, на мгновение оторвавшись от члена Джина, тщательно облизал палец, затем по мере того, как его губы медленно заскользили по чувствительному шелку тонкой кожи, от головки к основанию, мягко скользнул им между ягодиц Джина. Осторожно, внимательно теперь прислушиваясь к реакции. Он полностью взял член в рот, пальцем мягко массируя напряженный анус. И Джин чуть приподнял бедра, предоставляя руке Тэхена больший простор. И Тэхен с облегчением понял, что такая ласка также пришлась Джину по вкусу. Он мягко протолкнул палец внутрь, и теперь их движения полностью повторяли друг друга, одинаково стремительно приближая к оргазму. Но Тэхен сдался первым и прежде чем излиться в рот Джину, который по короткой дрожи, предвидел эту разрядку и вызволил набухшую головку из горла, соскочил с его члена, упав головой на бедра. Пара мгновений… Всего пара мгновений, чтобы проникнуться оргазмом, а затем пара мгновений, чтобы горячим, благодарным ртом подарить оргазм и Джину, проглотив всё до последней капли. По-новому. Джин позволил ему зайти дальше обычного и привычного, и Тэхен уже подозревал о том, что теперь не сможет забыть об этом, неосознанно, против воли и здравого смысла уже исследуя в воображении новые горизонты сексуального удовольствия. Когда Джин доверится ему настолько, что сможет впустить в себя… Ох, от этой мысли сердце, которое начало успокаиваться после долгожданной сексуально разрядки, стало биться чаще. Тэхен знал, он был уверен в том, что никогда не подведет это доверие. Он быстро и аккуратно слез с Джина, чтобы затем оказаться с ним лицом к лицу, с жаром припав к раскрасневшимся губам. — Честно, у меня никогда такого не было. — Джин устало улыбнулся, когда Тэхен звонко поцеловал его в щеку. — Чтобы одновременно, а потом… — Тебе понравилось? — Тэхен смотрел на него, упрямо ожидая честный ответ, и его глаза блестели так, будто он ждал или хотел продолжения. — Спасибо. — Джин мягко поцеловал нетерпеливо раскрытые губы, и Тэхен задержал этот поцелуй, нехотя позволив Джину отстраниться. — Пойдем, прополоскаем ротик, помоем ручки, если вдруг захочется поковыряться в носу, и ляжем баиньки. Тэхен рассмеялся, уткнувшись Джину в плечо и ощутив в волосах руку. — Ничего смешного. — Джин нахмурился, но затем расплылся в улыбке. — Завтра нас вновь ждет ранний подъем.***
Тэхен проснулся в кровати один. Он спокойно потянулся, а потом вдруг понял, что… Он был в кровати один. А утро было достаточно ранним, чему подтверждением были висящие над дверью затейливые керамические часы. Как он не заметил их раньше… На этой мысли, Тэхен быстро поднялся и отправился в ванную. Чем быстрее он закончит с гигиеной, тем быстрее найдет Джина. Которого, кстати, искать долго не пришлось — он сидел на диване в гостиной, рядом с английским мастифом, который вальяжно развалился на мягких подушках, подставив ему голову для ласки и живот для размеренного чесания. — О, доброе утро, мистер Ким. — Джин широко и лучезарно улыбнулся, жестом приглашая Тэхена подойти и поздороваться, потому что он физически не мог подняться, придавленный к дивану мощными лапами. — Мы с Бо-бо только-только вернулись с прогулки. — А почему ты меня не разбудил? — Тэхен наклонился к Джину и, взяв пальцами за подбородок, нежно поцеловал, затем, правда, вопросительно и даже негодующе на него уставившись. — Ты очень сладко спал. — Джин мягко улыбнулся, и от негодования Тэхена не осталось и следа. — Было бы преступлением будить тебя, а я итак успел достаточно провиниться, чтобы брать на свою душу еще один грех. — Может мне стоит пойти помочь с завтраком? — Тэхен прислушивался в сторону кухни, на которой, кажется, во всю кипела работа. — Там дядя Джун. Помогает готовить завтрак чемпионов, потому что у нас сегодня много работы. — Джин очень напористо чесал Бо-бо за ухом, и тот кажется получал от этого какое-то несравнимое ни с чем удовольствие, потому что буквально тянулся за рукой, не давая возможности Джину прерваться. — Сегодня собираем клубнику и оформляем ее в посылки для Чимина с Чонгуком и Хосока с Элли. А все остальное можем съесть. — Это значит… Тэхену отчаянно не хотелось уезжать. Не только потому, что его так хорошо приняли, а потому что здесь Джину было комфортно. И здесь Джин позволял себе все, что не позволял до этого, постоянно находясь под гнетом чего-то всегда жизненно важного или беспросветно грустного, тихо завывающего под сердцем тоскливым фоном. С появлением Тэхена, разумеется, все стало радужнее. А с появлением здесь… Они и без того успели стать достаточно близкими, но теперь, казалось, они успели подняться еще на один уровень выше. Больше. Ближе. — Еще максимум два дня. — Джин грустно улыбнулся. — Я не могу позволить себе прохлаждаться в тенечке, пока все остальные пекутся обо мне и работают. Я пока что не заслужил этот отдых. — Чепуха. Чепуха, Джин. — Тэхен отрицательно мотал головой, пока Джин не взял его за руку. — Я не заслужил, а ты заслужил. Поэтому еще два дня. Впервые на губах почувствовалась легкая горечь. Не убийственная, не сжимающая в смертельные тиски все вкусовые рецепторы, но… от нее теперь нельзя было отделаться. И Тэхен уже предвидел их возвращение. А еще Тэхен предвидел, что их будет ждать, успев перекинуться с Чимином парой сообщений. И еще поэтому не хотелось возвращаться. — Кстати, в этой теплице действуют строгие правила по сбору клубники. Это я тебе сразу говорю, чтобы затем не было вопросов. — Какие? — Тэхен был теперь серьезен и даже не думал иронизировать или шутить. — Одна клубника в корзину, вторая — в рот. — Джин самодовольно улыбнулся, но увидев на лице Тэхена лишь слабое подобие улыбки, нахмурился. — Эй, ну что такое? — Чимин сказал, что от клубники бывает диатез. И я теперь переживаю. — А Джину незачем было переживать, поэтому Тэхен улыбнулся шире. — Не бойся. Я лично перемажу тебя всего с ног до головы зеленкой. А теперь пойдем на кухню! — Джин осторожно поднялся, и взяв Тэхена за плечи, двинул на поводу у аппетитных запахов.***
— Прошу прощения, что пришлось перенести встречу — мне срочно понадобилось уехать на пару дней для решения рабочих вопросов. — Малькольм Рид выглядел достаточно виноватым, и если бы не предубеждение, с которым были настроены и Намджун, и Элли, они бы могли подумать, что он искренне раскаивался. — Малькольм Рид. С мистером Кимом мы знакомы. — Элли Чон. — Девушка протянула руку, ответив на учтивое рукопожатие. — Миссис Чон, приятно познакомиться. Прошу, располагайтесь. — Рид указывал на два кресла, которые находились напротив его рабочего стола. — Что предпочитаете: чай или кофе? А вы, мистер Ким? Он был спокоен, учтив, не пытался заискивать, хотя временами его улыбка всё же выглядела натянутой, но нельзя было сказать наверняка, что она была неискренней. — Черный чай. — Элли аккуратно положила на колени свой элегантный портфель. — Кофе, и желательно покрепче. — Намджун как всегда был весь в делах, точнее — в мыслях о делах. И о предстоящей поездке, которую эти дела заслоняли. — Спасибо. Рид быстро отдал несколько распоряжений своему секретарю, затем, наконец, заняв место напротив своих гостей. — Я полагаю, что вы по поводу Ким Сокджина и моего заявления. Честно признаться, я думал, что нам удастся встретиться раньше, но, судя по всему, его теперь не столь волнует репутация. По крайней мере, не как раньше. — Малькольм Рид говорил как будто скучающе, как будто он знал это наверняка и уже устал озвучивать. — Вы надеялись, что он передумает разрывать с вами контракт, в обмен на то, что вы дадите официальное опровержение? — Элли элегантно закинула ногу на ногу, взволнованно забыв, что на коленях был портфель, который к слову не помешал. — Буду с вами честным: да. Но затевал это разоблачение я не потому, что настолько боялся потерять Джина. Мне стало обидно. Однако… Это в любом случае пойдет ему на пользу. Дружеские уговоры здесь уже не действуют — так может общественное порицание сможет немного остудить его пыл и невесть откуда взявшуюся самоуверенность. Хотя, известно, что алкоголь придает людям смелости. — Мистер Рид, я попрошу в моем присутствии не упоминать в одном контексте имя Ким Сокджина и алкоголь, потому что, во-первых, предположение о его алкоголизме до сих пор является лишь вашим, ничем не подтвержденным домыслом, а во-вторых, потому что мы собираемся подавать иск о клевете, и…. — Элли спокойно улыбнулась. — Нужно быть осторожнее в своих высказываниях. Услышав об иске, Малькольм Рид лишь на мгновение посерел, потеряв свой красный, немного болезненный румянец, затем вновь став спокойным. Скорее всего, он ожидал подобное развитие сценария, но все же не успел до конца к нему подготовиться. — Миссис Чон, давайте отбросим мою самоуверенность и веру в то, что я говорю. Посмотрите, как много стало выливаться в сеть, после того, как я сделал это заявление. Истории очевидцев, снимки… Просто люди раньше боялись высказывать непопулярное мнение, а репутация Джина ведь действительно была идеальной. А теперь? Его обличают в грубости, в том, что он не сдержан, находят снимки, где он в пижаме и в домашних тапках уезжает куда-то из дома ночью, а потом спустя какое-то время устраивает на официальном мероприятии мерзкий водевиль. — Малькольм Рид поморщился. — Дружба с какими-то подозрительными личностями, с которыми его замечают при довольно близком общении, при том, что у Джина есть официальный муж. С которым он однажды чуть не подрался на глазах у все той же изумленной публики. Миссис Чон, не знаю, как давно вы работаете с Джином, но я могу сказать вам совершенно точно, что смогут подтвердить другие люди, имеющие опыт общения с Ким Сокджином как актером и человеком — это не Джин. Джин никогда бы себя так не вел. Это не моя выдумка. Он бы никогда не скандалил в этом кабинете, потому что прекрасно знает, что я всегда был к нему справедлив. Джин знает, а вот тот, в кого он превращается после принятия или в его предвкушении… — Рид покачал головой. — Дыма без огня не бывает. Я могу сказать что угодно, но судя по тому, что на мои слова откликнулись и с ними многие согласились… Подумайте, может стоит Джину помочь, а не покрывать его проблемы исками… Элли слушала внимательно. Разумеется, она видела, благодаря Чимину, то, что поднялось в сети. Негодование, порицание, шок и удивления. Но она говорила с Джином. И Джин ее уверил в том, что всё это ложь и провокация. Он смотрел ей в глаза, а значит, не врал. А для всего остального… Усталость от невостребованности, в которой еще нужно было разобраться, а так же новая любовь (а в том, что между Тэхеном и Джином были реальные чувства уже не сомневался никто) — все это может воздействовать на организм самым непредвиденным образом. Элли вдохнула и выдохнула, сделав глоток из только что опущенной перед ней чашки с черным чаем, украшенным долькой лимона. — Лучше покрывать проблему исками, чем свое собственное уязвленное самолюбие — желанием помочь. Если бы вы хотели Джину помочь справиться с его недугом, о котором вы так открыто и уверенно говорите, который, судя по всему, настиг его давно, вам бы стоило с ним хотя бы поговорить об этом. Как с другом, как с человеком, о котором вы искренне заботитесь. Но вы не говорили с ним, отдав на попечение врача, который, в случае его действительной болезни, должен был лишь снимать симптомы. Алкоголизм — это болезнь, которая лечится усилием воли, которую, в свою очередь, нельзя положить таблеткой на язык или пустить уколом по вене. Нужно убеждать. А что сделали вы? Как только Ким Сокджин объявил вам, что собирается расторгнуть ваш контракт, что было честно и порядочно с его стороны, вы дождались, когда он уедет из страны и кинулись делать громкие заявления. Вы были обижены. И чихать вам на Джина, пока он не приносит в вашу личную копилочку золотые монеты. Вы надеетесь, что отсутствие у человека алкоголизма, который позволяет себе принимать алкоголь на людях, просто потому, что у него нет патологии и он не стесняется, доказать невозможно. Но я могу сказать вам, как человек, который одно время специализировался на чужих репутациях и их отстаиваниях в суде, что нет ничего невозможного, когда ты уверен в своей правоте. — Она хитро улыбнулась, как будто у нее уже был план, и Рид тут же перестал быть таким первозданно спокойным, как до этого. — Мой коллега и добрый друг, адвокат Ким Намджун, не даст соврать. Когда человек чист и ему нечего скрывать, при должном усердии это всегда можно доказать. Вы ведь тоже не можете наверняка утверждать обратное. У вас есть доказательства того, что мистер Ким Сокджин имел симптомы и последствия чрезмерного принятия алкоголя? — Иначе, я бы не был так уверен. — Рид выпрямился в своем кресле, но Элли лишь улыбнулась. — То есть, вы, вместо того, чтобы спасать своего подопечного, который нес вам не золотые, а бриллиантовые яйца, собирали на него досье. И за полгода, или сколько там, так и не смогли ничего сделать… Странно. Это очень странно, но я обязательно в этом разберусь. А вы пока подумайте о том, насколько вы на самом деле для Джина «благодетель», когда бросили его голодным пираньям, которые, наконец, смогли почувствовать кровь и возможность полакомиться. Вы прекрасно знаете, что люди бывают очень жестоки, особенно к тем, кто сильнее, успешнее или лучше них. И вы хотели не помочь Джину, наставив его на путь истинный, а втоптать его в грязь. Чужими ногами. Чужими языками, при этом оставаясь чистеньким. Не получится. — Элли покачала головой. — Только не в мою смену. А именно я буду представлять интересы Джина в суде, когда он будет отстаивать свою честь. А мы обязательно будем подавать иск, и не может быть и речи и мирном соглашении. — Мистер Рид, не хочется вас еще больше расстраивать, но я должен напомнить, что вы сделали это заявление, которое, разумеется, и станет официальным поводом для иска, до того, как Ким Сокджин с помощью меня официально заявил о расторжение контракта. И это значит, что теперь мы будем добиваться этого расторжения с помощью судебного решения. А это, в свою очередь, значит, что вы можете лишиться любых отступных, которые так щедро прописали в контракте, а при лучшем исходе дела — заплатить Ким Сокджину сумму, над которой мы подумаем чуть позже. — Вы настолько сильно хотели помочь, что забыли о таких простых вещах? — Элли деланно сочувственно улыбнулась. — Безудержный альтруизм или неправильный расчет и месть, которую вы забыли остудить, прежде чем выкладывать на стол? В любом случае, свое слово вы уже сказали. Теперь пришел наш черед.