Замуж, или туда и обратно

      Чимин сидел в гостиной и уже собирался нервно обкусывать ногти, вдруг нечаянно вспомнив свою главную вредную привычку, от которой смог избавиться в двендцать лет. Но он вскочил как подстреленный, как только услышал звук открывающейся входной двери.       — Ну как?! — Он оказался напротив Чонгука почти мгновенно, сразу заметив, что Чонгук находился в каком-то странном состоянии духа, не торопясь разуваться.       Его кожаная куртка была наглухо застегнута, а в глазах была какая-то выразительная в своей тоске задумчивость. И он поднял на Чимина свой взгляд, теперь больше походя на взволнованного кошмарным сном ребенка, нежели на коварного соблазнителя.       — Чим, ты меня любишь?       Вопрос был очень странным, и Чимин, заметив, что Чонгук так и не собирался избавляться от обуви и куртки, близко подошел к нему, неосознанно принюхиваясь в поиске постороннего запаха. Женского. Прям как в анекдотах о ревнивых женах.       — Люблю так, что ты себе не представляешь. — Он аккуратно расстегнул кожаную куртку, под пристальным взглядом Чонгука, которую тут же спустил с плеч, аккуратно повесил на вешалку.       И находящаяся под ней рубашка теперь была застегнута почти на все пуговицы. Как будто ее снимали, а затем вновь надевали. И Чимин, невольно предвидя самые худшие сценарии, нервно сглотнул, опустившись к ногам Чонгука, чтобы поскорее избавить его от обуви, усадить на диван и допросить.       — Я видел, как ты смотрел на рубашку — я сам ее застегнул.       Покорно вызволив ноги из кожаных ботинок, Чонгук взял Чимина за плечи и прижал к себе.       — Зайчик, в чем дело? Тебя что, обидели? — Чимин начинал всерьез беспокоиться, все еще не чувствуя никаких посторонних запахов, что успокаивало его мыслью о том, что эта женщина к Чонгуку не приближалась.       — Обидели. И я хочу, чтобы ты меня пожалел.       В голосе появился детский каприз, и Чимин сразу понял, что обидели его не смертельно, а скорее как-то чувствительно задели. И он взял его за руку, потянув в сторону дивана.       — Ты голоден? — Прежде чем усадить все еще находящегося в задумчивой прострации Чонгука, Чимин взял его за плечи, вглядываясь в его лицо.       — Нет. Точнее… — Чонгук задумался, а затем вдруг стал избавляться от одежды, побросав все на пол, оставшись в одних трусах и усевшись на диван. — Иди сюда, а?       В Чимине было все больше вопросов и все меньше логичных и приемлемых для среднестатистического здравого смысла ответов, но он послушно сел поверх Чонгука, расположив свои колени по бокам от его бедер. И Чонгук тут же крепко сжал его в своих руках, опустив на плечо голову.       — Я сегодня почувствовал себя вещью. Причем, довольно дешевой. При том… Нет, я знал, что будет что-то подобное, но не знал, что всё настолько… Гадко. Фэ.       Чимин запустил пальцы в темные волосы, мягко и бережно наглаживая покрывающий напряженные мозги скальп. И Чонгук подавался за каждым его движением.       — Мой романтичный зайка. Такой большой и такой ранимый. — Чимин говорил это без малейшего желания Чонгука задеть, и Чонгук это прекрасно понимал, подняв голову и посмотрев на него широко раскрытыми глазами. — Ничего, я исцелю любые твои душевные раны. Но прежде, ты мне все расскажешь.       — Чим, я застегнул рубашку, потому что боялся, что она вцепится в меня зубами. Я серьезно. Она вообще меня не трогала, но смотрела так, как будто ждала только удобного случая, чтобы наброситься и уничтожить. — Наконец, Чонгука прорвало, и он начал говорить легко и возмущенно, наконец, почувствовав себя в полной безопасности. — Знаешь, она смотрела на меня плотоядно, а я только и думал о том, что приеду домой, обниму тебя и никогда-никогда не отпущу. Потому что с тобой секс — это любовь, а для нее секс — это… Ооооой… — Он протяжно выдохнул, и Чимин против воли улыбнулся, видя, насколько Чонгук был поражен.       Он был умный, хитрый, со всех сторон сообразительный и проворный, способный и успешный во всем, чего только касался, привыкший побеждать и никогда не щадящий проигравших, но дома он был сентиментальным, тихим, романтичным, заботливым и чутким. Потому что внутри себя, несмотря на могучую и брутальную оболочку с таким же мужественным наполнением, он был беспечным романтиком, который верил в одну любовь на всю жизни и в то, что люди бывают созданы друг для друга, образуя половинки одного целого. Он относился серьезно к чувствам и, очевидно, думал, что все так к ним относятся, но…       — Я больше никогда не буду так наряжаться. И никогда не буду лезть на рожон. Одно дело подмигивать смущенной официантке, а другое дело пытаться провалиться под землю, чувствуя, что тебя против воли раздевают взглядом, а потом нагибают… Но! — Чонгук, ненадолго отпустив Чимина поднял вверх сразу два указательных пальца. — Я тебе сейчас всё расскажу. Но сначала поцелуй меня так, чтобы я снова поверил в любовь.       Чимин широко улыбнулся, а затем со всей переполнявшей его в такие моменты нежности приложился к губам Чонгука, мягко взяв его за подбородок. Поцелуй, потом еще один. Скромный, целомудренный, наполненный только чувствами и теплотой. И Чонгук, прикрыв глаза, улыбнулся.       — Всё, я готов. Слушай.       План был гениален и прост. Я подъехал к этому салону, в котором наша жертва наводила красоту, припарковался, а затем устроился на находящейся напротив, через дорогу веранде. Ждал полтора часа, попивая фруктовые смузи и наблюдая за большими панорамными окнами. Как только увидел, что жертва засобиралась, хотя я еще не знал, кто на самом деле жертва, я расплатился, перешел дорогу и притаился, ожидая, когда она выйдет. Она вышла, я взял в руки телефон и, как будто ничего не замечая, двинул на нее. Медленно и осторожно, при том, что она сама не торопилась, скучающе оглядываясь по сторонам. И вот…       — Не боишься разбить свое милое личико?       Голос у нее довольно приятный, я бы даже сказал, что он явно моложе, чем всё остальное. Я поднял глаза, изображая раскаяние, а она быстро и со знанием дела прошлась по мне взглядом, остановившись… Я не буду вдаваться в эти подробности, потому что в тот момент молился, чтоб только не покраснеть. Она оглядела меня, а потом улыбнулась, глядя прямо в глаза. Лиса. Хитрый взгляд, сладкая улыбка… Такая всадит тебе промеж ребер нож и даже не поморщится. Но я переживал не за свои ребра, а за яйца, боясь что она в них вцепится и больше не отпустит. У меня сразу создалось ощущение, что она частенько пользуется эскорт-услугами, а я на самом деле пришел наниматься на работу.       — Извините. Вы не ушиблись? — Ох, если бы ты знал, как тяжело мне теперь было казаться бруталом — я готов был расплакаться и спрятаться под маминой юбкой, такой был у нее взгляд.       Нет, она в принципе достаточно мила, если бы не… Мне кажется, ее глаза будут сниться мне в кошмарах. Черные глаза, черные волосы, бледная кожа и красные, слишком идеально пухлые губы. Ведьма.       — Ушиблась. И ты теперь должен мне ужин.       Она мило и капризно улыбнулась, изящно скрестив на груди руки, чтобы я обратил внимание на ее декольте. Меня не впечатлило, потому что я в принципе отношусь спокойно к женской груди, но взгляд задержал. И сглотнул эффектно, будто уже истекал слюнями. Ей понравилось.       — Я хотел попросить об этом. Ужин или просто повод познакомиться? — Наверное, мной руководило теперь чувство самосохранения, но она самодовольно улыбнулась.       — Ты умный мальчик. — Она провела пальцами по шее, чуть спустившись к груди, и я опять сглотнул, хотя на самом деле продолжал хотеть к маме. Но это пока не пообвыкся — потом начал хотеть к тебе. — Давай присядем вон на той веранде. Меня теперь устроит кофе и пепельница.       Она курит. Курила. Пока мы сидели, она постоянно держала в руках тонкую, длинную сигарету из коричневой папиросной бумаги. Пах табак приятно, даже для меня, который в принципе не курит. Очевидно, одна пачка стоила не меньше двадцати баксов. Постоянно облизывала губы, касалась себя, касалась чашки… короче, она трогала всё, кроме меня, и делала всё это, к слову, весьма элегантно. И я понял, что она предпочитала дорогой эскорт.       Мы болтали об общем. После того, как я наврал с три короба, я перевел разговор полностью на нее, сняв куртку, повесив ее на плетеную спинку стула и закатав рукава. И она смотрела так, что мне показалось, что она набросится на меня прямо там. Ты должен понимать Чим, я говорю так, не чтобы набить себе цену — это реально голодная львица. Не знаю, сколько у нее не было секса, но… Мне стало страшно. А она закусила губу, попросила еще кофе и взяла новую сигарету.       — Ты все равно не узнаешь, кто мой муж, потому я буду откровенна. Чтобы ты, милый, понял, кто я такая и кто в этой ситуации ты. Я замужем, но мы не живем вместе. Я не готовлю ему завтраки, не делаю по утрам минет и в принципе он уже, думаю, забыл, как приятно пахнет моя вагина. — Она улыбнулась как ни в чем ни бывало, а я вновь сглотнул, уже нервно. — Он много зарабатывает, и я нужна ему для того, чтобы заметать свои финансовые следы, если вдруг кто-то решит взять его за яйца. Но он меня не обижает и очень щедро отсыпает на карманные расходы, чтобы я при случае, не сдала его со всеми потрохами. Но я честная женщина. И трахаюсь только с предохранением.       И тут я понял. Нет, я и до этого догадывался, но теперь…       — Понимаешь? — Она продолжала смотреть на меня спокойно, чуть сощурив темные глаза, приподняв тонкую бровь… Она держалась так, как будто это было не впервой. А мне теперь нужно было быть самцом, когда я всерьез собирался заплакать от такого напора.       — Хочешь, чтобы я тебя трахнул? — Как же я хотел посмотреть на себя со стороны… Но, кажется, я выглядел убедительно, потому что она продолжала облизывать губы и смотреть на меня так, будто я уже имел ее во всех подробностях, упаси боже.       — Трахал. На Тайвани. Семь дней и шесть ночей. И делал для меня красивые фотографии, потому что я должна буду отчитаться перед мужем. — Она пальцами прошлась по уголкам губ, очень вызывающе, чтобы я, наверное, уже представил, как на Тайвани мне будет хорошо. — Отдых за мой счет.       — А еще условия? — Я должен был показать свою заинтересованность, хотя на самом деле, понять не мог, к чему это все приведет и как мне это может помочь.       — Два раза за ночь и оральный секс по утрам. Ты сильный мальчик, судя по телу. Сколько?       Я не сразу понял, что она имела ввиду, а потом понял.       — Шестнадцать.       — Толстый? — она явно была заинтригована.       — Не тонкий. Можно обхватить большим и средним пальцем. — Я не знаю, откуда во мне взялось это — видать, вспомнил как дрочил. И как люблю тебя.       — Прямой? — Она как будто лошадь выбирала.       — Прямой. — И лошадью был мой несчастный член, который теперь даже подъемным краном нельзя было поднять, настолько я был напряжен.       — Идеально. — Она даже глаза прикрыла от удовольствия. — СтоИт хорошо?       — Сорок минут чистого времени, не считая предварительные ласки.       — Ммм… должно хватить… Если мне понравится, сможешь увезти с острова подарки на сумму… — Она спокойно прикидывала цифры в голове. — Пятнадцать тысяч. Правда, не уверена что ты дотянешь до планки профессионального эскортника, поэтому восемь. При том, что всё остальное будет за мой счет, кажется, вполне приличная сумма. Как считаешь? Вылет послезавтра       Это было гадко и обидно одновременно.       — Знаешь, это очень заманчивое предложение, но у меня работа. — Я понадеялся, что она предложит мне липовый больничный лист.       — Гос.учреждение? — Она была уверенна и невозмутима.       — Нет.       — Больничный оплачивается?       — Нет. Я не вхожу в штат — работаю как наемник.       Она хищно и при этом самодовольно улыбнулась.       — Я могу это уладить. Сделать тебе красивый больничный лист. Со всеми подписями и печатями. Диагноз выберу сама, уж извини.       — Ты серьезно? — вот теперь я готов был… броситься к тебе на шею от счастья.       — Мальчик, такими вещами не шутят. — И тут она посмотрела на меня с явным пренебрежением, как будто я начал ее утомлять. Но это было мгновение. — Имя впишешь сам. Все остальное будет напечатано.       — Я должен буду предоставить документ завтра, если надеюсь на отгул, поэтому…       Она достала телефон и набрала номер.       — Привет. Нужен больничный лист без серии и номера, для отгула на десять дней. С печатями и твоей подписью. Лечу с подругой на Тайвань. Нет, он нужен мне срочно, потому что вылет послезавтра. Сколько? Позвони, когда будешь на месте.       И она убрала телефон.       — Сегодня всё будет готово. А пока мы ждем — ты составишь мне компанию. Хочу прикупить что-нибудь для отдыха. Здесь недалеко.       Она расплатилась по счету, а следующие два с половиной часа моей жизни прошли впустую. Мы слонялись по бутикам, она доводила консультантов, делала покупки, давала мне их в руки и всё. Я чувствовал себя рабом. Даже не собачкой, которая вообще друг человека. А рабом. Нет, аксессуаром. Она говорила сладко, но смотрела на меня так, как будто я ничто и звать меня никак, и она в принципе не обратила бы на меня внимание, если бы не моя внешность. Это было отвратительно. Более чем.       А потом она созвонилась с мужем и предложила мне прокатиться. Я сказал, что на байке, и на этот раз она посмотрела на меня с большим уважением. Но ненадолго. Дала мне адрес, я поехал, припарковался так, чтобы не мелькать, и…       — Что и? — Чимин слушал как завороженный, в определенный момент перестав замечать с нежностью гладящие его голые ноги пальцы.       — У меня, аккуратно сложенный во внутреннем кармане куртки, теперь лежит больничный лист от этого доктора, в котором написано, что у меня воспаление гланд в острой форме. А гланды у меня в полном порядке. Понимаешь, что это значит?       Чимин округлил глаза и даже открыл рот от восхищения и посетившей его догадки.       — Мы можем дискредитировать врача! Господи, Гук… Ты…       — Я пережил самый страшный позор в своей жизни. — Чонгук закатил глаза, а Чимин теперь взял его лицо в свои руки, очень крепко поцеловав.       Правда, когда он отстранился, на его лице была задумчивость.       — Подожди. Но ведь она будет тебя ждать…       — Не будет. Она дала мне номер и время рейса и сказала, что в любом случае улетит, со мной или без меня. Что она всегда берет два билета, и в любой момент сможет найти себе компанию. Наверняка, она говорила это, чтобы я понял, что могу потерять, если буду капризничать, но на самом деле, я тогда выдохнул с облегчением.       — Герой. — Чимин говорил серьезно и выглядел серьезно.       — Твой герой. — Чонгук надул губы. — Скажи, что я твой герой, что ты меня любишь и ценишь не только за мой шестнадцати сантиметровый член, татуировки и байк! Скажи это немедленно!       Чимин засмеялся, с нежностью прижав Чонгука к своей груди.       — Ты мой герой, и я люблю тебя всего и без остатка. И ценю. И уважаю. И другие ценят тебе не за твой член, татухи и байк, можешь быть уверен. — Чимин отстранил от себя теперь довольного Чонгука, который запустил свои руки под край его домашних шорт. — По крайней мере, я на это надеюсь.       — Вот только теперь я могу порадоваться своему триумфу. Потому что только теперь чувствую себя в безопасности. — Чонгук выдохнул, крепче ухватил Чимина за ягодицы, заставив его больше прижаться.       — Я тоже могу чувствовать себя победителем, потому что эти шестнадацть сантиметров и сорок минут чистого времени полностью в моей власти. — Чимин хитро улыбнулся, и Чонгук, успев совершенно успокоиться, прильнул губами к его шее, мягко и неторопливо, с чувством и расстановкой, наконец, дорвавшись до того, мыслями о котором поддерживал себя в сложный для самооценки и врожденной романтичности момент.       — С тобой я могу всю ночь…. — Тихий убедительный шепот заставил Чимина усомниться. Сделать вид, что он усомнился.       — Проверим?       Но прежде чем начать придаваться любви и ласке, Чимин успел подумать о том, что завтра же первым делом поедет к Элли, чтобы поделиться с ней благой вестью и спросить ее экспертное мнение. Потому что это… Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

***

      Джин очень быстро избавился от всей одежды разом, одним решительным движением запихнув ее в корзину для грязного белья. Не потому, что хотелось побыстрее избавиться от впечатлений прошедшего дня, а потому что он сделал это на автомате, теперь не имя возможности контролировать свои действия. Он не думал ни о чем, и одновременно с этим пребывал в приятной рассеянной задумчивости. В нем не было никаких мыслей, и одновременно с этим он не мог перестать думать о чем-то очень приятном. Разумеется, всему виной был Тэхен. Именно он теперь позволил Джину ненадолго забыть о его проблемах, легким движением организовав колоссальную поддержку. И именно он позволил Джину снять с плеч напряжение, связанное с чувствами и всеми теми запретами, что казались ему совершенно естественными, но тем не менее не могли удержать его в узде. Он запрещал себе чувства по отношению к своему фиктивному мужу, считая это разрушительным расточительством душевных сил, а теперь плескался в них. Как в той мягкой, теплой воде, что лилась на него из большой душевой лейки. Он не думал ни о чем и одновременно с этим думал сразу обо всем. Обо всем, что было связано с Тэхеном.       — Я не помешаю? — Он внезапно появился в ванной, и Джин не сразу заметил, что кто-то вошел, теперь двумя руками пытаясь освободить лицо от мокрых спадающих на него волос и застилающих взгляд капель.       Тэхен закрыл за собой дверь, сразу стянув футболку. Как будто он уже знал, что не получит отказ. Пока Джин пытался собраться с мыслями.       — Не думай — я не собираюсь склонять тебя к чему-то. Просто хочу сэкономить немного воды.       Он обезоруживающе улыбнулся, и Джин, который и так несильно сомневался насчет перспективы разделить на двоих тепло ласкающую тело воду, только кивнул, сделав шаг в сторону от продолжающей изливаться лейки, чтобы не рисковать глазами и возможностью пропустить момент, когда Тэхен останется без одежды. Теперь в этом был другой смысл. Джин никогда не относился свободно к своей наготе или же к чужой наготе, испытывая определенное стеснение, но именно Ким Тэхен за всё это время разучил его стесняться. Для Ким Тэхена нагота была не призывом к чему-то откровенно эротическому, круто замешанному на исключительно сексуальных мотивах. Это была просто дань первоначальному и естественному состоянию человека. Нагота — это естественность, возможность быть свободным в чувствах и проявлениях. Разумеется, когда ты наедине с кем-то.       — Намылишь мне спинку? Я еще не успел начать. — Метраж душевой кабины вполне позволял находиться в ней и вдвоем и даже втроем, потому Джину не нужно было вжиматься в стеклянные стенки и вообще как-то менять положение.       — Только если ты хорошо попросишь. — Тэхен самодовольно улыбнулся, подойдя вплотную к Джину и теперь ловко управляясь с находящейся за ним полкой, взяв и мочалку и свой любимый гель для душа, не забыв все же быстро Джина поцеловать.       — Ты слишком сухой — иди-ка сюда. — Джин взял его за талию и притянул к себе, встав прямо под душевую лейку и подставив ей лицо.       Тэхен последовал его примеру, затем правда чуть отрегулировав воду.       — Мы собираемся спать, а значит нужно чуть погорячее. Разогретая кожа очень способствует быстрому засыпанию. — Тэхен говорил со знанием дела, аккуратно выкручивая ручку горячего напора, чтобы не ошпарить их обоих и достигнуть идеальной температуры. — Вот так тебе нравится?       Вода заметно потеплела. Настолько, что сначала ощущалась почти горячей на привыкшей к другому температурному режиму коже, но это ощущение быстро прошло, вместе с тем, как приятно начало нагреваться тело. Медленно, постепенно разжимая все напряженные нервные окончания… Джин наблюдал за Тэхеном, который теперь стоял, прикрыв глаза и улыбаясь. Удивительно, но в этом действительно не было ничего сексуального.       — Так, а теперь будем мылиться.       Джин даже невольно вспомнил те темные времена свой молодости, когда его купала мама или тетя. А Тэхен тем временем хорошенько намочил мягко и природно эксфолиирующее полотно мочалки, выдавив на него гель для душа, который тут же начал сбивать в крепкую пену. Джин наблюдал как завороженный, а затем повернулся к Тэхену спиной, ощутив приятное шершавое скольжение натуральной ткани по разгоряченной гладкой коже. Аккуратно и очень методично Тэхен намыливал спину, дойдя до поясницы, затем поднявшись к плечам. А потом он переместил руки с мочалкой вперед, прижавшись грудью к спине Джина, который теперь чувствовал его спокойное, размеренное дыхание. Ничего сексуального, только мягко, но методично скользящие движения, намыливающие и избавляющие кожу от всего ненужного, что скопилось за целый день.       — Смоем. — Он развернул к себе Джина лицом, и Джин сразу заметил, как Тэхен был сосредоточен. И не мог не улыбнуться, чувствуя как пена вместе с горячей водой стремительно мягко утекала к его ногам.       Тэхен закинул мочалку себе на плечо, лишь руками теперь скользя по мокрой коже, чтобы на ней не осталось и следа от мыла. Он побудил Джина поднять руки, и Джин, который теперь совершенно точно ощущал себя попавшим в строгие, требующие соблюдения гигиены руки, засмеялся, заставив и Тэхена улыбнуться.       — Ну всё, теперь я буду пахнуть морской свежестью, а не загнанной лошадью. Теперь я сам.       — Нет уж, я не привык бросать начатое на полпути.       И Тэхен вновь взялся за мочалку. И вот теперь это перестало быть чем-то забавным, особенно, когда закончив с ногами, промыв даже между пальчиками и тщательно потерев пяточки, Тэхен отложил мочалку и взял средство для интимной гигиены. И это, черт подери, было слишком интимно. Джин в какой-то момент хотел остановиться, начав испытывать стремительно нарастающее в крови и во всем остальном смущение, но… Черт, когда тебе намыливают член, яйца и все, что находится между ягодиц… Оральный секс по сравнению с этим просто ни к чему не обязывающее знакомство. Но видя, что Тэхен был лишь сосредоточен, без тени чего-то эротического или потенциально негативного, Джин смог немного расслабиться, даже расставив ноги, чтобы Тэхену было удобнее. И Тэхен, заметив, что его забота теперь была оценена по достоинству, широко улыбнулся, быстро поцеловав Джина.       В этом было что-то волшебное. Какое-то особое выражение близости, какая-то особая забота, которую ты можешь себе позволить… Доверие. Наверное, это было проявлением полного доверия. И вопрос здесь был не в том, что потенциально во время намыливания задницы тебе могли нанести тяжкие физические увечья, а в том, что ты впускал человека в свое личное пространства настолько далеко, что этого пространства почти не оставалось. Ты всегда моешь задницу сам себе, в этот момент имея возможность побыть с собой наедине. А здесь… Джин размышлял об этом, и постоянно приходил к выводу о том, что ему это нравилось. Ему нравилось, что Тэхен, без насилия, смог подобраться к нему настолько близко. Что Джин без насилия захотел подпустить его настолько близко.       Он думал об этом, когда вытирал плечи Тэхена, рассеянно следя за своими руками не замечая направленный на него взгляд. Так было всегда: ты поднимаешь глаза, как будто повинуясь какому-то невнятному призыву, и сразу натыкаешься на тяжелый, в одно движение окутывающий тебя с ног до головы и не дающий отвернуться и спастись взгляд. Темный, пронзительный, который говорит намного больше, чем рот, но ты не можешь определиться с тем, что именно он говорит, потому что воспринимаешь только его силу. Джин всегда чувствовал эту силу. Неопасную, ни в коем случаю. Это была та сила, которой хотелось подчиниться, потому что она обязательно тебя защитит. Она была разрушительной, но лишь в том, что касалось границ и запретов. Невозможно смотреть в эти глаза и сохранять самообладание. Невозможно видеть на себе этот взгляд и про себя повторять «нельзя», потому что на ум лезет только «еще».       — Теперь в пижамки и спать. — Тэхен улыбнулся, и в его взгляде была лишь нежность. Непосредственная, искренняя забота, которая позволила Джину вдохнуть.       — Да, сегодня был насыщенный день.       Джин голышом побрел вслед за Тэхеном в спальню, чтобы затем остаться в небольшой гардеробной, включив в ней свет и забыв включить свет в спальне.       — Поможешь мне? — Почему бы не продолжить спекулировать проявленной во время вечернего омовения заботой, и Джин улыбнулся.       — С огромным удовольствием. — Тэхен невозмутимо взял пижамную рубашку Джина, который уже успел забыть о том, что он до сих пор полностью обнажен. Если бы ему кто-то сказал, что он будет спокойно ходить голышом в чьем-то присутствии, он бы нервно рассмеялся, густо покраснев. Но не теперь.       Тэхен, делая шаг к Джину навстречу, смотрел ему прямо в глаза, отчего его приближение выглядело теперь немного устрашающе. Да, он легко поддавался воле Джина, полностью отдавая ему контроль во время близости, доверяя и не сопротивляясь, покорно отзываясь на всю ласку, но теперь Джин видел перед собой другого Тэхена. Который нравился ему, возможно, даже больше. Хотя, это спорный момент, потому что он его любил.       — Не смотри на меня так. — Это была либо попытка спастись, либо сделать взгляд еще более томным и неподъемным, ощущая щекочущее где-то внизу живота и в районе поясницы возбуждение.       — Тебе не нравится? — Тэхен остановился, чтобы откинуть от лица влажные волосы, затем вопросительно задрав одну бровь.       Он был совершенно серьезен. Ни намека на игривый флирт, он как будто был напряжен. Очень напряжен, готовый в любой момент совершить какое-то решительное действие, внешне сохраняя полное спокойствие. Разумеется, он был опасен. Но не для Джина, а для его самообладания. О, его самообладание давно должно было почить и рассеяться по ветру, но Джину нравилось тешить себя мыслью, что он способен сопротивляться.       — Я тебя боюсь. — Джин нахмурился, и в игривой, забавной манере сделал шаг назад.       И Тэхен сделал шаг к нему, всё еще держа в руках пижамную рубашку, на которой Джин остановил свой взгляд лишь на мгновение, затем подняв глаза. И он сразу сделал еще один шаг назад, затем уперевшись спиной в стену. Можно было бы сказать, что он был в ловушке, если бы не его собственное желание в нее угодить, которое было продиктовано не осознанным волевым решением, а чем-то подсознательным, что вставало на задние лапки под этим темным, магнетическим взглядом.       Рубашка была отброшена на стоящий чуть поодаль низкий комод, и Джин тяжело сглотнул, когда Тэхен окончательно сократил дистанцию между ними. Казалось, то напряжение, которое, как обычно говорят, повисло в воздухе, начиная звенеть от каждого нового вдоха и выдоха. Закладывало уши от этого момента. От волнения. Но дыхание, вопреки этому самому волнению, стало лишь глубже.       Тэхен до сих пор не говорил ни слова. Он просто смотрел на него. Просто взгляд, от которого внутри всё сжималось и отдавалось приятно тянущим внизу живота предвкушением, к которому теперь активно приливала кровь. Джин не заметил тот момент, когда его член из полностью расслабленного перешел в состояние на три четверти эрегированного. Но Тэхен не обратил на это внимание. Он взял его ладони в свои руки и переплел их пальцы, мягко сжав. Джин замер. Всё вокруг остановилось, и единственое, чего хотелось — узнать, чем же всё это закончится.       — Я в ловушке, правда? — Тишина слишком сильно утяжеляла наэлектрилизованный предвкушением воздух, и Джин попытался его разрядить.       — Нет. — Тэхен улыбнулся, поднеся их сцепленные руки к своим губам, легка касаясь ими пальцев Джина, не отрывая от него лукавый взгляд. — А вот теперь да.       И он медленно поднял их руки, прижав их к стене прямо над головой Джина.       — Теперь я в опасности.       Джин улыбнулся, лишь для приличия попытавшись высвободить свои руки. У него были широкие плечи, но теперь казалось, что Тэхен смог его полностью отгородить от всего внешнего, заперев в своей сексуальности, как в магнитном поле, при том что этот магнит теперь приблизился к губам Джина, приоткрытым, блестящим от только что проведенного по ним языка. Тэхен теперь смотрел не в глаза, давай Джину столь нужную передышку, а на губы, все еще не решаясь их коснуться, лишь дразня теплым придыханием.       — Чего ты хочешь? — Джин даже вздрогнул от того, насколько тихо и взволнованно надрывно звучал его голос. Будто он очень ждал чего-то, но никак не мог дождаться.       — Тебя. — Тэхен все еще не касался губ, но теперь всем телом прижал Джина к стене так, что Джин торопливо и нервно вздохнул от внезапного ощущения чужой кожи на своем члене.       — Я уже твой. — Джин улыбнулся, чуть поведя бедрами, но сразу оставив эту затею, потому что сухой член о сухой член в принципе было затеей так себе. — Мы же только сегодня объяснились.       — Нет. — Низкий голос интриговал и неторопливо скользил по коже, медленно подбираясь к уху. — Ты знаешь, чего я хочу.       Губы, наконец, коснулись Джина. На шее, под ухом, короткими и чувствительными поцелуями продвигаясь вдоль линии нижней челюсти, побуждая Джина чуть запрокинуть голову. Слабое место, хотя теперь весь Джин был одним большим и красивым слабым местом. Незаметно для него самого, тело требовало, чтобы его касались, и Джин льнул к Тэхену, чтобы получить необходимое.       — Ты знаешь, чего ты хочешь сейчас.       Джин всегда отдавал себе отчет во всех своих действиях. Всегда думал головой, каким бы легкомысленным не казался. Но не теперь, когда чувствительная, еще более истончившаяся от возбуждения кожа не оказалась между зубами, которые легко смяли ее, затем начав медленно спускаться, прерываясь лишь на короткие, влажные касания горячими губами.       — Поцелуй меня.       Нельзя было сказать наверняка, требовал Джин или умолял, но Тэхен в любом случае готов был сделать всё, о чем бы теперь Джин не попросил. И их губы, наконец, соединились, вместе с тем, как крепче сжались пальцы Джина. Это было похоже на тот поцелуй в амфитеатре, только теперь ими руководило не агрессивное желание, а вооруженная чувствами страсть, лишавшая воздуха и возможности остановиться.       Нетерпеливая, настойчивая, рвущаяся наружу с каждым уверенным и беспощадным движением языка, вдавливающими в стену бедрами, рваными гортанными стонами, которыми теперь говорило достигшее своего пика возбуждение. Джин хотел этого так, как не хотел до этого. И это желание позволило ему отстранить от себя Тэхена, чтобы затем потянуть его в сторону спальни. Но сегодня ему не суждено было руководить. Сегодня его инициатива была наказуема. И Тэхен, с силой притянув Джина к себе за ухватившуюся за него руку, продолжил поцелуй, который не планировал прерывать.       И не прерывая поцелуй, который то и дело чувствительнее ощущался с каждым встреченным спиной на пути к кровати препятствием, Джин опустился на мягкий матрас. Он совершенно сдался, даже не пытаясь на чем-то настаивать, с нетерпением ожидая ласку, которую при каждой удобной возможности торопился отдать в ответ. Но влажных мягких губ, настойчиво умелого языка, нежных, но уверенных рук было слишком много. Слишком много горячей кожи, которая ощущалась огнем под пальцами, бессильно за нее цепляющимися в надежде сохранить хоть немного сознания. Но это было невозможно. Это было беспощадно.       Тэхен был нежен. Настойчив, тверд в своем стремлении как можно быстрее подготовить тело Джина для своего члена. И при этом безмерно ласков, вторящими пальцам губами и языком собирая с кожи всё возникающее в теле напряжение и сопротивление. Но тело Джина не могло сопротивляться. Тело Джина хотело этого вне зависимости от его решения. Это был момент, когда он окончательно сдался. Когда его разум перестал сопротивляться потаенным желаниям. Джин всегда все держал под контролем. Джин всегда солировал и проявлял инициативу. Джин всегда входил, а теперь… Джин открывался, нетерпеливо сокращая постепенно становящиеся все более покорными и растянутыми мышцы.       Всё стало только хуже, когда Тэхен поднялся и вновь посмотрел в его глаза. Воздух в этот момент стал гуще, все, даже немного болезненные ощущения теперь были слаще. Джин не мог отвести свой взгляд, прикрыв глаза лишь на мгновение, когда почувствовал как в него начал входить член. Невыносимо туго, скользко, настойчиво, но осторожно, пока темные проницательные глаза Тэхена скользили по лицу Джина, замечая каждую его даже малейшую реакцию. Он мягко поцеловал его. Ласковый, нежный поцелуй, безмятежное касание губ, которое сопровождалась уверенным проникновением. Тэхен не жалел его лишь потому, что знал, что Джин теперь хотел именно этого. А ведь Джин действительно хотел именного этого… Подавая бедра навстречу, приподнимаясь над простынью, обхватив Тэхена двумя руками, лбом вжавшись в его плечо.       Но… Сильные пальцы, которые тут же оказались в его волосах, уверенно и чувствительно потянули голову, заставив Джина выгнуться и обнажить шею. Это был смертный приговор. Нельзя рассказывать о своих слабых местах, если потом не хочешь расплачиваться за свою наивность. Захлебываться в остром наслаждении, не имея возможности подумать о том, что на коже останутся следы. Просто нужно еще… Еще немного крепче стиснуть зубы, в такт ритмичным толчкам, глубоким и остро отдающимся не только между ягодиц, но по всему телу. Джин дрожал. Он вздрагивал от каждого движения, сжимал свои пальцы на попадающейся ему коже, затем опустив руки на простыни. Это было какое-то безумие. Которое стало очевидным в момент, когда Тэхен поднял голову, вновь смотря ему в глаза. И его длинные пальцы почти сомкнулись на шее. Мягко, не в пример вдалбливающему покорное тело в матрас члену. Они сжались не настолько, чтобы Джин начал чувствовать недостаток кислорода, но настолько, чтобы Джин чувствовал приближение оргазма.       Наваждение. Он бы хотел посмотреть на это со стороны. Он всегда в тайне от себя же представлял этим невыносимо красивые длинные пальцы на своей шее. В себе. Но для этого ему нужно было довериться. Ему нужно было довериться, а он отдался. Полностью и без остатка.       И он не прекращал смотреть Тэхену в глаза, потому что в его глазах теперь было то, чего не хватало для того, чтобы кончить. Излиться себе на живот, сжавшись на члене, судорожно поджав пальцы.       Казалось, что вместо крови по венам лился горячий расплавленный мед. Джин зажмурил глаза, изо всех сил обхватив Тэхена руками. Он не хотел открывать глаза. Он не хотел возвращаться в действительность. Если только для того, чтобы услышать хриплый, низкий шепот «Как же я люблю тебя», который сопровождался рассеянными, усталыми поцелуями. Джин открыл один глаз после того, как на нем остановились мягкие губы Тэхена.       И теперь в его взгляде была только нежность, так красиво повторяющаяся в мягкой улыбке. И теперь его пальцы осторожно, как будто боясь навредить, убрали с лица Джина волосы.       — Ты такой сейчас красивый… Мой.       Слова были бессмысленными теперь, потому что они озвучивали не разум, а чувства. Джин взял находящиеся у его лица пальцы и приложил к губам. Он просто прижал их к губам, потому что до сих пор был не в силах сделать что-то более энергозатратное. И он, спустя несколько долгих минут, крепко уснул в сильных объятиях. Он чувствовал себя в полной безопасности. В этих руках, что бы не творилось за их границей, он чувствовал себя спокойно и безопасно. Потому что эти руки не только защищали его, но и дарили… Это был его дом. Его уют. Его Тэхен. Его любовь.