Memento Amari

Последующие дни текли для Ойкавы медленно и напряжённо. Он притворялся весёлым, беспечным, стремящимся улучшить своё королевство. Но в глубине душе все мысли были обращены лишь к одному человеку. За эти несколько дней у него появился небольшой ритуал. Отныне, чтобы попасть в тронный зал для приёма подданных, он идёт по коридору вдоль солдатской площади. И таким образом, не чувствуя особой вины, он может наблюдать за своей маленькой любовью. Вскоре он понял, что Кагеяма превосходен в стрельбе из лука, и с некоторым восхищением думал: «Правда, что он не принц. И что? Его ценность выражется в способностях.» Он старался находить места скопления солдатов, пытался отклониться от своего маршрута, чтобы приблизиться к ним. Однако он замечал, что тот, кого он искал, не часто проводил время с ними. С некоторой горечью он сделал вывод, что тот остаётся в своей комнате, либо тренируется всё свободное время. По прошествии недели он бессознательно, почти на каждое передвижение по замку начал в основном выбирать те пути, что выходили на тренировочную площадь. Второй важный момент — это ужин, в котором, к великой радости, по сравнению с первым вечером, он может увидеть Кагеяму, пользующегося благой возможностью не сидеть в глубине зала. То есть, теперь он каждый вечер находится в поле зрения короля. Более того, ему приходится ограничивать взгляды в его сторону, в первую очередь, чтобы мать не застала врасплох, а также избежать издевательств Иваидзуми, который, как он чувствует, внимательно наблюдает за ним. В совокупности всё это превратилось в игру тайных взглядов. Одна причина особенно толкает Ойкаву вперёд. Личное убеждение в том, что интерес взаимен. Возможно, он и не продолжил бы вкладывать усилия, если бы не заметил впечатление, заметное с самого начала, который он производит на юношу. Его непреминули удивить любопытные взгляды, задерживающиеся на нём с рыцарского стола, и не зря. Их глаза часто пересекаясь, тотчас же отворачивались, чтобы в следующую секунду снова встретиться. Эти гляделки быстро превратились в скрытую ото всех игру, которую они ведут каждый день за ужином. И не раз, после такого общения, где чередуются смущённые и жаждущие встретиться взгляды, Иваидзуми спрашивал у него, прекрасно зная причину — почему он так улыбается. Каждый вечер эта небольшая рутина начинается снова и длится во время еды, которая, как по волшебству, становится вкуснее; камины, кажется, горят более ярче и теплее, и в каждом смехе, доносившемся до ушей, король находит отголосок собственной радости. Перед сном он с удовольствием надеется, что сны будут наполнены лучником. Эта многообещающая связь дает ему много надежд на будущее, но одно препятствует прогрессу. Приближающийся срок скрытый в словах королевы. Скоро ему придётся пожениться с кем-то, неважно с кем, пока он из правящей семьи. А лучник — далеко не приемлемый статус, чтобы претендовать на брак с королём. Чисто политический брак — роковая неизбежность, которой, как он знает, ему не миновать. Как только предстанет выбор, какой человек… в конце концов, какое королевство принесёт больше всего выгоды царству Сейджо? Некома? Возможно, Фукуродани, Шинзен или Карасуно? По завуалированным намёкам матери, он быстро понял, что она отдаёт предпочтение могущественному государству Шираторидзава. Он долго мучился, стоит ли ему правда действовать, воплощать в жизнь перспективы многообещающих взглядов, или ослабить их, чтобы потом не страдать. Он долго топтался на месте, взвешивая все «за» и «против», и ни разу его разум и сердце не сошлись воедино. Впрочем, даже разум нашёптывал ему, что он король, и что ему оставалось только переделать законы в будущем. В данный момент вопрос не затрагивается напрямую, и дает ему передышку, которая позволяет ему рассмотреть более близкие отношения с лучником. И он решил взять дело в свои руки. Трудность заключалась в том, что его перемещения, как короля, достаточно заметны — и, несомненно, беднягу Кагеяму сразу засекут, если когда-нибудь поймают за беседой наедине. Всё должно быть сделано осторожно, до такой степени, чтобы даже Иваидзуми ничего не заметил. Таким образом, у монарха созревает манёвр, основанный на их единственной пока что связи — взглядах. В тот вечер он решил пойти дальше. Когда он вошёл в огромную, ярко освещённую столовую, он почувствовал, как сердце колотится в груди, словно он собирался произнести речь. На висках выступили бусинки пота, и он распахнул верх, улыбаясь, делая вид, будто жара та причина, по которой он покраснел. Идя по центральному проходу, идущему вдоль двух столов к своему, он набирается смелости и замечает Кагеяму. Он находился там, недалеко от дальнего конца стола, ближайшего к отведённому для короля, стоя, как и другие, со слегка склонившейся головой перед монархом. Но под чернильно-чёрными прядями, почти скрывавшими его глаза, сверкают его внимательные зрачки. Король едва сдержал улыбку, увидев, что их маленькая связь уже установлена, как и в предыдущие вечера. Он поднялся по нескольким ступеням, ведущим к его столу, и присоединился к своим советникам, матери и Иваидзуми. Когда он начинает ужинать, это означает, что другие тоже могут начать. Поднося ко рту вилку, Ойкава подумал, что Кагеяма уже возможно понял, что сегодняшний вечер будет не таким как другие. Они больше не смотрят друг на друга украдкой и даже не смущаются. Они не спускают глаз друг от друга, и не раз Иваидзуми приходится громко кашлять, намекая, чтобы это не стало слишком очевидным. Церемония трапезы, на самом деле, составлена по регламенту. Обычай, которому следовал король состоял из входа через большие двери, затем он должен пройти по залу перед рыцарями и придворными. А когда трапеза заканчивалась монарх уходит через другую дверь, расположенную за платформой, на котором стоит его стол. Это делало выход относительно незаметным и дорога вела прямо в покои. Поэтому он произвёл большой эффект, когда он небрежно встал и, вместо того чтобы идти по привычному пути, спустился по ступеням, чтобы пересечь зал в обратном направлении. Придворные и рыцари, кажется, молчали перед ним, заметив нарушение обычая, а за его спиной исступлённо бормотали. Ему не надо всё слышать, чтобы понять, что Иваидзуми ругается. Он высокомерно шёл, регулируя свой темп, с короной на голове и плащом, развевающимся вслед за ним. Он высоко держал свой подбородок, жалея, что не может бросить взгляд в сторону Кагеямы. По правде говоря, он едва видел его, удручённый наказанием за нарушение правил, но тщательно скрывал свою растерянность и вину. Он перешагнул через распахнутые настежь двери и с облегчением вступил в темноту каменного коридора, смягчённую только мигающим светом факелов, прикреплённых к стене. Он ждал, отсчитывал секунды и минуты. Слышит как в комнате, которую он только что покинул, возобновились разговоры и смех. Внутренне он молился, чтобы риск не был напрасным, и упрекал себя, что он король — самый могущественный человек в королевстве, и беспокоится о всякой ерунде. Кагеяме просто нужно быть достаточно смелым, чтобы поверить в то, что этот поступок был направлен на него и уловить смысл. Ойкава начал улыбаться от предвкушения, когда услышал лёгкие, быстро приближающиеся шаги, и прислонился к стене, пытаясь расслабиться. Он опускает глаза на мощёный пол, скрещивает руки, немного неуверенно ёрзает. Когда в льющемуся из зала и растёкшемуся по полу свете, вырисовывается фигура, он едва осмеливается пошевелиться. Всё словно замирает. В конце концов, он берёт на себя инициативу и поднимает голову. Его надежды оправдывались, когда он наконец-то увидел вблизи того, о ком он не переставал думать целыми днями. Он рассматривает его шелковистые волосы, его пряди, что затеняют его лоб, и открытые глаза, при этом заново пережил своё первое ошеломляющее и оглушительное впечатление. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, и тут же закрывает, пытаясь улыбнуться. Лучник выглядит не менее нервным. Его ловкие пальцы играют с нитью, торчащей из его одежды. — Господин. — начал он голосом, искажённым тревогой оттого, что оказался наедине с королем. — Я… Фраза осталась недосказанной, и он явно не знал, что сказать, обеспокоенный тем, что ошибся в своих интерпретациях поведения короля. Но Ойкава тепло улыбнулся, более чем довольный поворотом событий, и сказал вполголоса, почти заглушённым потрескиванием факелов: — Отойдём подальше. Они погрузились в лабиринт коридоров замка, и монарх размышлял, куда бы их привести, чтобы не попасться. Кагеяма шёл немного позади и Ойкава едва слышал звуки дыхания и его шагов. Он пытается придумать что сказать, что сделать, но изо всех сил пытается сосоредоточиться, охваченный своим волнением — наконец, несмотря на все препятствия, которые могли его сдержать, он может себе что-то позволить. Королевские покои кишат слугами, так что не было хорошей мыслью. Прежде всего надо как можно лучше отдалиться от присутствия тех, кто мог бы осведомить королеву-мать. Следовательно, он направляется на возвышенность и выбирает вольер для птиц, которым никто не пользуется в этот час, потому что охота бывает только по утрам. Они преодолевали каменные ступени и быстро поднимались по винтовой лестнице всё выше и выше; вид из окон, вырезанных в стенах, становился всё меньше и меньше. Они миновали клетки, где дремлют птицы с разнообразными оперениями, и когда они добрались до вершины башни, окаймлённой зубцами, возникло чувство, будто они между небом и землёй, у них перед глазами только небесный свод. Ойкава положил руку на стену и задумчиво посмотрел на своё королевство в сумерках. Он чувствовал, что Кагеяма колебался, но через несколько секунд тот застенчиво встал рядом с ним и присоединился к обозреванию. — Это заброшенная дозорная башня, — сказал Ойкава, похлопав по стене, чтобы нарушить молчание и начать разговор. — Мой отец превратил её в вольер для птиц, когда войны прекратились и численность солдат сократилась. — Значит, сюда никто не придёт? — спрашивает Кагеяма, и Ойкава понимает, что он тоже боится последствий этой беседы. — Никто. — заверяет король, и поворачивается к лучнику, чтобы улыбнуться ему. Кагеяма выглядит увереннее и спокойнее. Они снова повернулись к виду, и Ойкава мысленно похвалил себя за импровизацию такой умиротворённой обстановки. Пшеничные поля, залитые оранжевым отблеском сумерек, кажутся пылающим золотом, а белый дом из труб домов с соломенными крышами поднимается к звёздам, которые зажигаются одна за другой. Небо окрашивается в различные краски: синий цвет становится всё более размытым и уступает место золотому, розовому в совершенной гармонии, по нему плывут несколько хлопковых облаков. Воздух чист и наполнен запахом лета, лёгкий ветерок треплет волосы обоих парней. — Красиво, правда? — спрашивает Ойкава. — Очень. — шепчет Кагеяма. Король на мгновение подумал о том, чтобы спросить лучника о его происхождении, но сдержался, боясь показаться надменным, если оно окажется очень скромным. У него есть глубокое желание узнать больше о человеке, который стоит так близко к нему. Огромное любопытство разжигает его, как жаровню, узнать о нем всё и сделать своим. Он вздрогнул, постепенно осознав, при контакте с юношей, насколько душа взволнована его присутствием. — Ты, должно быть, хорош в охоте, — сказал он, изображая безразличие. — Я видел несколько твоих выстрелов, и мало кто из лучников может похвастаться тем, что каждый раз попадает в цель. — Я ни разу не был на охоте, — признался Кагеяма. — У меня не было собственного лука, пока я не приехал сюда. Всегда заимствовал отцовский. Он знал, что я разбираюсь в стрельбе, поэтому отправил меня в замок. — И ты жалеешь, что оказался здесь? — спросил король, внезапно осознав, что он всегда жил в замке, а его солдаты далеко от своих семей. — Нет. — ответил Кагеяма, пожалуй, слишком быстро. — Никто не может жалеть о том, что пришёл служить своему королю. И ещё меньше, если речь идёт о хорошем короле. Ойкава улыбнулся, более польщённый тем, что комплимент сошёл из уст этого молодого человека, чем от самого комплимента. Он глубоко вздохнул, устремив глаза на горизонт. И зрелище впереди, кажется, отражает отношения, которые он хочет начать: огромные и необъятные, великолепные и мирные одновременно. Груз, обычно висящий у него на груди, исчез, и он чувствует себя легко и свободно. — Я возьму тебя на охоту. Кагеяма поворачивается к нему с полнейшим удивлением, и Ойкава беспокоится, вдруг он зашёл слишком далеко. Но когда синие глаза начинают искриться от радости, и ему кажется, что лучник едва сдерживает улыбку, то он сам становится счастливым и готов подарить ему горы чудес. — Я иногда езжу верхом по утрам в лесу, граничащем с королевством Датеко, — объясняет король. — Тебе остаётся только присоединиться ко мне. Не завтра, у меня будет совет, но, возможно на следующий день. — Присоединюсь. — уверяет лучник, и его радость заразительна. Они обмениваются улыбками, и Ойкава чувствует, что за этим уже многое зарождается и тлеет. Надежда горит в нём, как факел, и он хочет закончить разговор на позитивной ноте, довольный тем, что смог назначить встречу с лучником. Идя к лестнице, чтобы спуститься, он обернулся: — Кагеяма твоя фамилия, не так ли? — Да, ваше величество. — Могу я называть тебя Тобио? — Вы король, — отмахнулся молодой человек. — Можете называть меня как хотите. — Тобио. — произнёс король мягким голосом. — Как ты узнал, что я ждал сегодня вечером именно тебя? Лучник вдруг смутился. Он смотрит на носки своих сапог, и король догадывается, что его щёки покраснели. — Как вы узнали, что я приду? — ответил он просто. Может быть, дерзко так обращаться к монарху, но для Ойкавы ответ молодого человека лишь ещё одно доказательство того, что они понимают друг друга, и он этим очень доволен. — Послезавтра. — напомнил он и исчез, спускаясь по ступенькам. По мере того, как он спускался по ступенькам, на его лице появлялась широкая победоносная улыбка, и единственное его сожаление — это то, что он ни с кем не может поделиться своей радостью.