Memento Amari

Бежать. Прямо вперёд, не оглядываясь. Ветки хлопают по его щёкам, когда он бежит по лесу. Сквозь ветер, свистящий у него в ушах, он слышал хруст веток под ногами, его хриплое дыхание и голоса позади него, угрожающе приближающиеся. Растения словно затягиваются вокруг него, как туннель. Он не видит ничего, кроме открытой перед ним дороги, остальное сводится к мимолётным, гнетущим зелёным огонькам. Одной рукой он держит лук на плече. Пустой колчан подпрыгивает у него за спиной. Он не знает, куда движется — главное — оторваться тех, кто за ним гонится, но как? Единственный выход — бежать, снова бежать, бежать всё время, как можно быстрее и как можно дальше. Дыхание его неровное, отчаянное, горло обжигается. Кожа исцарапана от падений. Он знает, что ранен, чувствует, как тёплая, липкая кровь прилипает к его одежде, но погоня и всплески адреналина ещё не дают ему почувствовать боль. Стрела просвистела рядом с ним, чуть не попадает в руку и угодила в ствол. Чёрные перья на хвосте дрожат, когда он проходит мимо, не переставая бежать, и он всё так же слышит, за спиной: — Не убивайте его! Принц хочет его живым! — Тогда нам остаётся только стрелять ему в ноги! Эта фраза, которую он слышит слишком близко, словно выталкивает его за пределы возможностей. В течение нескольких секунд он израсходует то, что у него осталось из сил, чтобы двигаться вперёд. Но он ранен, один на один с несколькими, и он знает, что его бегство обречено на провал. Он останавливается, переводит дыхание. Он оглядывается по сторонам, ещё не видя своих преследователей в гуще леса, хотя все ещё слышит их голоса. Он поднимает глаза: деревья огромны, и полог почти полностью затмевает солнечные лучи. У него осталось последнее средство, последняя надежда: карабкаться, карабкаться как можно выше, пока листва не скроет его и преследователи не потеряют его… А что дальше? Но думать о дальнейшем некогда, шаги и голоса всё ближе. Он кладёт руки по обе стороны широкого, грубого ствола огромного дерева и начинает своё восхождение. Его ладони цепляются кору, под кожу вонзаются занозы. Несколько раз его сапоги скользят по мху, местами покрывающему дерево, и достижение ветвей значительно облегчает подъём. Он заметил ветку, широкую и прочную, идеальную для укрытия. Добрался до места, где она раздваивалась, и устроился там, лицом вниз. Теперь, когда он лежит неподвижно, боль утихает, кажется, разъедает его левый бок. Он взглянул на него, замечает разорванную ткань своей туники, обнажающую широкий порез. Всё вокруг пропитано тёмной кровью, но она, кажется, перестала течь. Страх перед инфекцией вытесняет страх быть тяжело раненным. Его преследователи оказались прямо под деревом и тоже перестали бежать. Он слышал их медленные шаги, их тяжёлое дыхание, тоже вызванные погоней. — Где он? Мы его потеряли? — Для нас будет лучше, если мы найдём его. Я не хочу говорить принцу, что мы позволили ему сбежать. — И зачем ему он нужен, принцу Ацуму? Кто этот лучник? — Кагеяма Тобио. Он посланник королевства Аоба Джосай. Окровавленные руки Тобио сжимаются вокруг ветки. Он слегка наклоняется, чтобы разглядеть четверых мужчин у подножия дерева. Они одеты в чёрное и золотое, цвета Ацуму. Двое из них с мечом на боку, двое других носят лук. Их было больше, когда они начали преследовать его, около десятка. Но он не сумел запутать их всех, замедленный раной и незнанием местности. — Что принц хочет с ним сделать? Он фаворит? — Не знаю, но должна быть причина. Нам лучше разделиться, чтобы найти его. Вы двое, сюда. Мы берём эту сторону. Они разошлись, ко всему относительному облегчению Кагеямы. Он запутал их, но люди Ацуму остались неподалёку, и спускаться в ближайшее время было невозможно. Лучше переждать наступление ночи, но что тогда, если он столкнётся с дикими зверями? Не считая голода и жажды, и раны… Он решает подождать, и воспользоваться этими несколькими часами, чтобы отстраниться от ситуации. По приезде в Инаридзаки он был встречен принцем Осаму, который был рад получить поддержку такого королевства, как Аоба. Он ехал почти три недели, вынуждая себя ехать без остановок и отдыха. Он останавливался спать только тогда, когда чувствовал сонливость, уверенный, что провалится в беспокойный сон, как только ляжет. Потом тотчас же уходил восвояси, прежде чем его одолевали нежелательные мысли, которые отвлекали бы его от миссии. Королевство Инаридзаки было глубоко потрясено, когда он прибыл. Оба принца проживали в разных замках, и их встречи обычно происходили на нейтральной стороне. Таким образом, каждый со своей стороны мог составить свою армию и организовать своих сторонников, чтобы попытаться выяснить, кто из них имеет наибольший вес в переговорах. В самом деле, выбор Аобы поддержать Осаму поднял Тобио до высокого чиновника в замке этого принца, где он имел свои личные покои. Он также был обязан сопровождать Осаму на всех собраниях и советах, которые касались проблемы наследования. Кагеяма сразу признался, что ничего не знает в политике, но Осаму заверил его, что одного его присутствия достаточно, и он может свободно говорить, как только захочет, не беспокоясь о своей неопытности. Принц показался ему симпатичным и тот желал побеседовать с ним по прибытии, чтобы подробно изложить ему ситуацию, хотя Кагеяма надеялся лишь передать послание и исчезнуть в ожидании коронации. Осаму отвёл его в небольшой внутренний сад и прогулялся с ним по аллеям с замёрзшими растениями. Он шёл медленно, заложив руки за спину. В эти морозные дни на нём была чёрная туника, с серебряной окантовкой, поверх тяжелой темной меховой накидки. Лицо его было спокойным и задумчивым, глубокие глаза постоянно погружались в задумчивость. — Как поживает король Ойкава? — вдруг спросил он. Это имя точно всколыхнуло в нём всё, что Тобио пытался скрыть. Он изобразил отрешённость, отвечая: — Я всего лишь простой лучник, не часто бываю в высших эшелонах власти. В последний раз, когда я его видел, он выглядел хорошо. — О, конечно, — пробормотал Осаму, не настаивая. — Я слышал, что он замечательный монарх, несмотря на некоторые стычки с Шираторидзавой. Его поддержка очень ценна для меня. В письме выражается желание, чтобы вы оставались у меня до тех пор, пока трон не перейдёт ко мне, и я искренне ценю такое внимание. В связи с вашим пребыванием я приготовил несколько покоев для вашего удобства. Слуги проведут вас туда. Он подал знак, и две слуги бросились провожать Тобио в его поки. — Встретимся вечером, за ужином, — улыбнулся Осаму. Он оставил Кагеяме хорошее впечатление, но любое положительное чувство казалось ему невозможным, уничтоженным тем, что казалось ему пустотой в груди, зияющей дырой с окаймлёнными ядом краями. И он с трудом следовал за слугами по залам, коридорам и лестницам, с безразличием рассматривая роскошь покоев, которые были предназначены только для него, мрамор и золото, столько всего, что он мог бы получить в Аобе, если бы только, если бы только… В его комнате произошло всё, чего он боялся. Он был один, проснулся, и только что произносил имя Ойкавы. Он пытался заглушить боль, но невозможно было лишний раз отрицать её, когда очевидное предстало перед ним с такой ясностью. Если он был здесь, так далеко от своего родного королевства, то это было потому, что Ойкава так захотел. Если они расстались, то опять же потому, что Ойкава этого хотел. А Кагеяма не имел права голоса в решениях короля, даже будучи его мужем. Не было слов, чтобы описать подобную боль. Всё, что он хотел скрыть за три недели путешествия, вернулось только с большей силой. Его уловка, расстаться с воспоминаниями заодно с родным королевством, полностью провалилась. Привалившись спиной к двери, Тобио был не в силах стоять перед лицом неистовства воспоминаний, переполнявших его со всех сторон, образов, звуков, ощущений. Ойкава, везде, всегда, многогранен, но вечный образ, навеки запечатленный в его памяти и навсегда утраченный… Кагеяма слишком хорошо понимал приказ остаться у Осаму — быть уверенным, что он не вернётся в Аобу ещё долго, достаточно долго, чтобы Ойкава забыл о нём. И, наверняка, надеялся монарх, чтобы тот тоже забыл о нём. Но как абстрагироваться от всего прошедшего года: от их встречи, от их взаимной влюблённости, от всего, что привело к их первому поцелую, от их поцелуя на свадьбе, от их брака до идеи совместного правления? Ложь. Тобио с горечью размышлял над их последним разговором. Всё произошедшее служило лишь подготовкой к его истинной роли, роли, которую Ойкава ждал, чтобы он исполнил. Почему его выбрали, Кагеяма не знал. Если ему любой ценой нужен был наследник, то почему Ойкава не избрал какую-либу королеву вместо того, чтобы иметь тайную любовь? Слишком много вопросов без ответов, слишком много противоречий, лишь одна уверенность: их любовь угасла. Когда-то поклялись глазами и сердцем, но теперь они были так далеки друг от друга, что невозможно было поверить, что их взгляды снова пересекутся, и их сердца снова будут биться в той же мере. В его кошмарах, где ещё блуждали размытые тени Ушиджимы и Тендо, теперь смешались лица Ойкавы и Иваидзуми. Это была свадебная церемония, в темной часовне. Затем он вдруг обернулся, отблеск свечей немного потускнел, и в его сознании зазвучали слова: «Вынашивать ребёнка короля — это благословение!» И появился Иваидзуми, его бледное, беспокойное лицо склонилось над ним, его последнее обещание сделать всё, чтобы воссоединить их, — обещание, которое он никогда не сможет сдержать, Кагеяма знает это, несмотря на всю его честность. Во время официальных церемоний он старался не обращать внимания на какие-либо личные чувства. Сначала его с большой помпой представили главным союзникам Осаму, в том числе командующему его армиями Арану. За всю трапезу он выслушал отчёт о политической ситуации, более сложной, чем он ожидал, и оказался совершенно не в состоянии высказать какую-либо мысль. С одной стороны, не обращая внимания на политические стратегии, а с другой — слишком сбитый предыдущими часами одиночества и их последствиями. Было несколько дней, когда он оставался заключённым в замке Осаму, блуждая, как скорбящая душа, по этим чужим коридорам с чёрно-серебряным одеянием, не имея даже духа, чтобы тренироваться с солдатами. Он чувствовал себя потерянным, брошенным в гущу событий, которые настигли — в королевстве на краю света и политических интриг, — и сам он метался так, что уже не понимал, кто он на самом деле. Лучник из Аобы, посланник того самого королевства, или его будущий консорт? Или он был назначен служить в Инаридзаки сейчас, а под каким титулом? Был ли он важной персоной, мужем могущественного короля и чиновником, посланным служить интересам Аобы, или же он был низведён до звания простого солдата-исполнителя, выполняющего тяжёлую работу? Этот кризис идентичности только усилился во время первой встречи между Осаму и его братом, на которой он присутствовал. Он оказался вовлечён во внушительную процессию: состоящую из принца Осаму, Арана и десятка гвардейцев, а вслед за ними — толпа представителей разных королевств, частью которых он был. Они ехали некоторое время под пасмурным небом, иней хрустел под копытами лошадей. Предчувствие, казалось, охватило чиновников, и они сдерживали своих нервных коней дрожащей рукой, поднимая тревожные взгляды то на небо, то на замок, маячивший на горизонте. Кагеяма абсолютно ничего не знал о кодексах в подобных случаях и просто следовал за другими и подражал им, кланяясь, когда они кланялись, садясь заодно с ними. Его одежда лучника вскоре исчезла, унесённая слугами, жаждущими избавить их от пыли путешествия, и он оказался одетым в стиле Инаридзаки, под руководством Осаму. К тому же, как отметил сам принц, чёрный бархат, развеваясь, прекрасно гармонировал с его чернильными волосами. Тобио сделал ещё один вывод: то, что это был траурный наряд, вполне соответствующий причинам его присутствия в Инаридзаки. Он оказался сидящим в первом ряду, среди других сторонников Осаму из знатных королевств. Именно там он впервые увидел Ацуму и застыл перед его лицом, глазами и золотистыми волосами. Взгляд принца тут же переместился на Тобио, словно он что-то почувствовал, и его плавные золотые глаза надолго остановились на нём. Кагеяма почувствовал себя разоблачённым под этим взглядом, ужасно беззащитным, очень неуютно, и ему хотелось бы всеми возможными способами уклониться от него. Но когда он собрался покинуть зал, не в силах вынести мысленный осмотр принца и скрытного присутствия магии, которая напоминала ему о похороненных воспоминаниях. Губы Ацуму изогнулись в ехидной усмешке, и, наконец, он переключил своё внимание на что-то ещё. — Впечатляет, да, принц-маг? — рядом с ним шептал мужчина, акцент которого говорил о какой-то южной стране. — Я представитель Шинзена. Кагеяма не ответил, поражённый только что произошедшим, его всё еще бил озноб. Он больше не осмеливался бросить взгляд на Ацуму, а когда полностью понял то, что только что услышал, почувствовал необходимость как можно скорее покинуть королевство и вернуться в Аобу, обрести безопасность в объятиях… Нить его мыслей резко оборвалась, и он стиснул зубы. Ацуму был магом. Он был наделён теми же силами Тендо. И, следовательно, он тоже обращался с высшими силами… и почувствовал брачные узы Кагеямы. Догадывался ли принц, кто его знаменитый супруг, даже на таком расстоянии? Страх охватил Тобио, и его ногти впились в подлокотники его сиденья, когда его взгляд упал. Как спастись от этой пытливой магии? Паника вскоре сменилась смирением. Хотя брак и был действительным, теперь он ничего не стоил. Само его присутствие в Инаридзаки свидетельствовало об этом, и, несомненно, Ацуму был бы достаточно умён, чтобы понять это. Что он мог сделать с отвергнутым любовником, с лучником, ненадолго возвысившимся до высшего звания, никогда не нарушавшего анонимности, прежде чем его так же внезапно оттолкнули? Какое место он имел по сравнению с тем временем, когда Ушиджима похитил его и когда Ойкава любил его настолько, что пришёл и спас? Он уже был никем. У Ацуму не было причин, связываться с ним. А если бы он и связался, это не имело бы никаких последствий. Он впал в своего рода апатию, находя в своём оцепенении передышку от своих мрачных, неотступных мыслей; состояния, которому способствовала повседневная жизнь, скучные и непонятные встречи и часы, когда он был свободен делать всё, что хотел. Тобио проводил их, лёжа, пустым взглядом уставившись в потолок, иногда его терзала рассеянная мысль, что одеяла с золотыми краями, которые он гладит одной рукой, мало чем отличаются от одеял на кровати Ойкавы… Недели тянулись медленно. Постепенно снег таял, погода становилась всё теплее. Кагеяма иногда отваживался гулять по садам, бесцельно наблюдая, как блестит на солнце лёд и капли талого снега падают с нескольких деревьев, всё ещё покрытых листвой. Он замечал, что всё вокруг него словно шевелится, что течение времён года неотвратимо продолжается, и что его собственная боль, неизменная, почти удивительно не оказывала никакого влияния на внешний мир. Однако она была всё такой же напряжённой, хуже, может быть, из-за первоначального отрицания. Словно вся его душа осталась в Аобе, он чувствовал себя призраком, прозрачным существом, всё, что давало ему долю человечности, осталось рядом с тем, кто был его мужем. Все его чувства: от самой нежной любви до самого страстного желания, от первоначального очарования до последнего презрения — всё осталось в той башне, в королевской спальне. А вместе с ними и все его планы на будущее, над которыми он долго колебался — стать консортом было непростым решением. Но он всегда был уверен в своём будущем, каковой бы ни была его роль в «Истории Аобы», что он любит Ойкаву и что Ойкава любит его. Разлука осела в его снах, и всё, что остались от него — это только горькие воспоминания, сожаления и угрызения совести, слишком запоздалые вопросы. Эта боль, которая всё ещё таилась в глубине души и грызла его изнутри, по мере того, как шло время, становилась всё более жгучей из-за неуверенности в своём возвращении, после разрешения политического кризиса. Ацуму и Осаму, казалось, наконец пришли к соглашению, что каждый получит половину царства, над которым будет править, и что Инаридзаки воссоединится, когда они умрут. Выйдя на встречу, Тобио не знал, что чувствует от такой развязки: конечно, было хорошо для Осаму, но сомнения одолевали его относительно того, что ему делать дальше. Вернуться в Аобу и вернуться к прежней жизни, к Ойкаве, простым лучником? — Тобио! — внезапно к нему обратился голос, который он хорошо знал. Когда слышал его на собраниях, но никогда не обращавщегося к нему. Он вздрогнул. К нему направлялся принц-маг Ацуму. Он был одет в чёрное, как и его брат и все присутствующие высокопоставленные лица, цвета Инаридзаки. Но узоры, украшавшие его одежды и оружие, были золотыми. Этот цвет был на нём повсюду, в его медовых глазах, в пшеничных волосах, и даже в его улыбке было что-то солнечное. Кагеяма оставался ошеломлённым, увидев принца так близко, обращающегося к нему лично, даже использующем его имя. И ступор быстро сменился страхом, овладевшим им во время их первой встречи… Обоснованный страх. — Скажи, — улыбнулся Ацуму, положив руку ему на плечо, — не слишком ли тяжело было покинуть своё прекрасное королевство ради этой печальной провинции? — Мне… нет, — пробормотал Кагеяма, торопясь убежать от него. — И ещё скажи, — продолжал принц, сверкнув глазами. — Не слишком ли скучно составлять компанию брату? Боюсь, он более молчалив, чем твой король. — Всё равно я не составлял компанию своему королю, — возразил Тобио яростным тоном, решив ничего не выдавать. — Я всего лишь лучник, посланник без каких-либо социальных привилегий.… Принц разразился смехом. Его пальцы сжались вокруг плеча Тобио, который вздрогнул, как от лёгкой боли, так и от страха, который поднимался в нём, сознавая, что он не обманет никого, а тем более мага. — Я почти позволил себя обмануть, — пробормотал Ацуму, наклоняясь к нему. Его глаза, казалось, пронзали его душу. — Так много всего проясняется благодаря тебе. Я никогда не мог надеяться узнать так много обо всём, что происходит на севере континента, как положив глаз на твоё лицо… Принц смотрел свои светящиеся глаза Тобио с почти страстной сосредоточенностью. Кагеяма, поглощённый этим сверхъестественным взглядом, лишь едва почувствовал, как пальцы Ацуму коснулись его щеки, чуть нежно, почти как это делал Ойкава… — Так много неправомерных обещаний, — прошептал он вполголоса, — источник стольких политических беспорядков… И ты в центре огромной магической энергии… Сначала Тендо, а потом… Может ли быть всё из-за этого? — Боюсь, я не понимаю, — произнёс наконец Кагеяма, который не мог подавить дрожь своего голоса. Его душа была полностью обнажена перед Ацуму, он чувствовал это. Принц читал всё, что он носил в себе и о том, о чём, возможно, сам не подозревал. Необходимость убежать давила всё сильнее, и он нервно огляделся в поисках предлога — Аран, чуть поодаль, смотрел на него, но его внимание привлёк Суна, и он отвернулся. Лицо Ацуму было всего в нескольких дюймах от лица Тобио. Волнение отразилось на его тонких чертах. — Ты такой драгоценный, Тобио, — прошептал он. В его тоне было что-то вроде восхищённого изумления, но в глубине души Тобио чувствовал это до мозга костей, неявную угрозу. Лицо Ушиджимы плыло в его сознании, но Ацуму был совсем другой закалки — в нём не было ничего грубого, никакой сокрушительной силы и жёстких слов… Однако Тобио чувствовал, что он намного опаснее принца Шираторидзавы, с его тонкими манерами и неприкрытой улыбкой. — Прошу меня извинить, — пробормотал Кагеяма, растерянный под искрящимся взглядом принца. Он развернулся. Опустив глаза, он поспешил удалиться и присоединиться к Осаму и его близким. Он не видел, как прошёл обратный путь, весь обеспокоенный этой странной встречей, с неприятным ощущением, что взгляд Ацуму всё ещё устремлен на него. Чувство беспокойста не осталось незамеченным Осаму, потому что, как только он вернулся, он послал за ним и пригласил сопровождать его на прогулку по садам. — Вы познакомились с моим братом, как понимаю, — сказал он. — Простите, если он показался вам навязчивым. Это в его характере. Ему нравится излагать всё, что он обнаруживает в сознании человека, и Ваше, кажется, ему нравится. — Ничего, — пробормотал Тобио. — Я постараюсь быть осторожным. — Молодец, — вздохнул Осаму. — Он и так причинил слишком много неприятностей из-за своих способностей, и это чудо, что он согласился на все переговоры о наследстве. Иногда… Иногда я удивляюсь, почему природа наделила его такими способностями, а меня — нет. Мы похожи во всём, кроме глаз, я полагаю, и, возможно, у него судьба величественнее моей. — Ваша судьба и так величественна, господин. Теперь вы один из двух королей Инаридзаки. — Вы правы, я не должен жаловаться, — с оттенком сожаления улыбнулся Осаму. — Вы, должно быть, нашли меня напыщенным, сетующим на то, в чём природа отказала мне, в то время как вы… Ваша семья богата? — Нет. — Конечно… Вынужденность вступления в армию, единственное средство избежать тяжёлых полевых работ? — Именно так. — Такая банальная и в то же время такая трагическая жизнь, — размышлял Осаму вслух, не проявляя снисходительности к Тобио. — Шансов подняться не было. Простите меня за то, что я проявил такое безрасудство. Вы имеете полное право злиться на меня. — Нет, нискольно. Ничего. Тобио поджал губы. Осаму излагал простые истины. У него был шанс подняться. Но как принц мог догадаться, что Тобио тоже имел право на свою долю королевской жизни. А тем более, что стоило только протянуть руку и получил бы к ней полный доступ? Он сам так сказал, у него не было сил брата. Ацуму всё видел, всё понимал, а Осаму находился в тени. Этот вывод вызвал у Кагеямы нехорошее предчувствие. — Кстати, вы правы, — вдруг подхватил принц, бросив взгляд на Тобио. — Теперь я один из двух королей Инаридзаки. Сейчас, когда всё наконец закончилось, я смогу думать о коронации, о том, чтобы взять себе невесту и попытаться завести наследников. Кагеяма кивнул, но опустил глаза. — Это также знаменует собой новое начало для вас. В послании говорилось, что вы должны остаться до тех пор, пока корона не будет возложена на мою голову. Как только это будет сделано, вы будете вольны вернуться в Аобу и продолжить свою работу лучника. Вернуться в Аобу. Что-то болезненно сжалось в груди Тобио при этой мысли. Вернуться домой, найти своих товарищей, возобновить тренировки во дворе под бдительным оком Иваидзуми… За ужином держать глаза на своей тарелке, так он не смог бы встретиться взглядом со своим королём. Провести все ночи в своей маленькой комнате, не выходя из неё, чтобы пойти в другую… — Вы, конечно, можете остаться, — сказал Осаму. — Вы были бы нашим отличным членом. Но сомневаюсь, что король Ойкава позволит мне лишить его столь талантливого лучника. — Позвольте в этом усомниться, — глухо возразил Тобио. Осаму не слышал и продолжал, захваченный своими размышлениями: — Церемония состоится на следующей неделе, и вы будете в первых рядах. Затем вы сможете собрать свои вещи. Я надеюсь, по крайней мере, что ваше пребывание здесь оставит у вас от Инаридзаки хорошее впечатление. Кагеяма рассыпался в благодарностях и заверениях, что его приём был безупречен и даже слишком хорош. Затем он ушёл, желая уединиться и подумать, что делать дальше. Ему казалось естественным вернуться в свое королевство, туда, где находилось всё, к чему он был привязан. Но с другой стороны… а что, если Ойкава немедленно изгонит его, сразу же назначит ему очередную миссию в новое далёкое королевство? Хватит ли у него смелости вернуться, теперь убеждённый, что в замке ему больше не рады? События ускорили эту дилемму. Всего через несколько дней после соглашения между двумя братьями о разделе территории, Ацуму вторгся в половину своего брата. Кагеяма оказался вместе с другими советниками в тронном зале. Они услышали сначала хлопки, потом крики и, наконец, лязг мечей. Все были начеку, когда ворота распахнулись настежь и впустили солдат с чёрно-золотым одеянием, на клинках ещё дымилась кровь… — Измена! — крикнул кто-то. Потом хаос. Тобио успел бежать, прихватив лук и колчан, находя свой путь между коридорами, заваленными трупами и залитыми кровью. Его широко раскрытые от ужаса глаза смотрели только на одну точку, на конец коридора, потом на следующий, так, пока он не нашёл свет и, возможно, спасение. Но вскоре за ним образовалась группа преследователей. — Это он! — услышал он. — Хватайте его! Сквозь панику он понял, что является назначенной целью. «Ацуму», — тут же подумал он, и ему показалось, что он снова услышал эти слова: «Ты такой драгоценный…» Но на этот раз он справится. Поскольку он знал, что никто не придёт ему на помощь, если когда-нибудь Ацуму сделает его заложником, он останется совершенно бесполезным. Смерть ждала его в конце пути, будь то в закоулкам этого замка или в заточение в замке Ацуму. Он вышел из замка, не обращая внимания на мёртвых и умирающих во дворе, чья кровь ярко окрашивала светлые плиты. Всюду люди в чёрном, и только один вопрос: золото или серебро? Ворота замка были настежь распахнуты, но какой-то человек стоял там, следя, чтобы никто не избежал резни. Кагеяма не успел подумать до того, как выпустил свои стрелы. Их голубое оперение, знак того, что они из Аобы, пронзало воздух, когда они вонзались в тела вражеских солдат. Несколько его преследователей рухнули, человек перед воротами тоже. Но слишком скоро стрелы закончились. Внезапно Кагеяма почувствовал себя уязвимым, и, несмотря на то, что вокруг него царил беспорядок, ему не оставалось ничего другого, как вновь бежать. Он бросился к лесу, окаймлявшему одну сторону замка: там он с большей лёгкостью оторвался бы от своих преследователей… Но когда он преодолел первые деревья, внезапный ожог разорвал ему бок. Стрела лишь пронзила его, но была достаточно быстрой и достаточно мощной, чтобы разорвать его чёрную тунику и глубоко прорезать кожу. Он почувствовал, как кровь растекается по ране, пропитывая одежду неприятной влагой, но не было времени подумать об этом. Надо было бежать, всё время бежать, никогда не останавливаясь. Тобио вновь соприкоснулся с реальностью. Заснул ли он? Он не уверен в этом. Над головой листья намекают на звёздное небо. Уже несколько часов он неподвижно лежал на своей ветке, и солдатам Ацуму пришлось отказаться от поисков или хотя бы выбрать другой периметр. Сейчас он мог бы спуститься вниз, и если его рана позволит. Мысль о волках и диких зверях, которые могут бродить по лесу, на мгновение останавливает его. Лучше, пожалуй, дождаться дня, чтобы осмелиться передвигаться без оружия. Но ночью… Если к нему подойдут солдаты, он сразу заметит их факелы. Если он хочет сбежать, то именно сейчас. Он позволил себе скользить по стволу, осторожно поставил ноги на землю. Мгновение он стоял неподвижно, блуждая по темному, безмолвному лесу своим пронзительным взглядом. Потом начал идти, проклиная шелест веток под ногами. Усталость, шок и боль наполовину оглушают его, но он заставляет себя двигаться вперёд — это его единственный шанс на выживание. Найдя ручей, он бросается на него, долго пьёт, очищает лицо и рану. На краткий миг ему показалось, что он вернулся назад, на цветущую поляну, у другого ручья, вместе с ланью, и Ойкавой… Выйдя из леса, он совсем растерялся. Он идёт далеко от дороги, не желая встретить разбойников или людей Ацуму. Постепенно небо проясняется, и тусклый свет начинает раскрывать унылый сельский пейзаж. Тобио вдруг замечает на горизонте дым и решает отправиться туда с надеждой на постель и горячую еду: его пронзает до костей прохлада ранней весны. Но когда он приходит, его ничего не ожидает. Это частично сожжённая деревня, и единственные понятные слова, которые она извлекает из разговоров жителей, — это то, что солдаты, одетые в чёрный и золотой, пришли грабить их урожаи и сжигать их дома. Поэтому он по-прежнему находится в той части королевства, которая назначена Осаму, и где войска Ацуму сеют хаос. Большинство крестьян, живущих в полуразрушенной деревне, бегут, по дороге, с сумками на спине, в длинном обозе телег. Кагеяма некоторое время бродит среди развалин, колеблется, прежде чем взять немного еды на постоялом дворе. Он собрал себе небольшой багаж, в основном продовольственных ресурсов, и на свою удачу нашел забытую лошадь в открытом загоне: остальным пришлось бежать, испугавшись пламени. Это именно то, что ему нужно, чтобы как можно скорее покинуть Инаридзаки… Осаму, Аран, должно быть, умерли. Солдаты принца-мага должны ходить по всей территории. Инаридзаки принадлежит Ацуму. Он пришпорил коня и быстрым темпом направился на север. У него больше нет выбора: возвращение в Аобу — единственный возможный вариант. А там… Если придётся столкнуться с Ойкавой, он так и поступит. Он стискивает зубы, отказываясь от слёз. Надо ставить крест на прошлом. По мере того как проходили дни и Аоба становилась всё ближе, его рана становилась только хуже. Теперь она постоянно жжётся, и он хоть и пытается её вылечить, но ничего не помогает. У него нет золота, чтобы посоветоваться с целителем или купить себе что-нибудь поесть. С тех пор как закончились его припасы, остановки возле ягодного куста — его единственные источники пищи. Когда он смотрит на рану, всё ещё открытую и с красными краями, он не может не заметить, что инфекция медленно распространяется на ней. Путь предельно труден, и переход в горы, отделяющие Некому от Карасуно, особенно мучителен. Он проводит там несколько дней, и ему едва удаётся удержаться в седле, как его одолевают страдания. Лихорадка поднимается день ото дня, и, когда он наконец добирается до долины и углубляется в лес Карасуно, он слишком слаб, чтобы направлять своего коня. Часами бродит он по лесу, в припадке бреда видится, что он вернулся к исходной точке, в лес Инаридзаки. Лоб его горит, зрение ухудшается. Его пальцы слабо сжимаются на боку, на воспалённой ране. На мгновение всё потемнело, он медленно сполз с седла и повалился на землю. У него больше нет сил, и он остаётся некоторое время неподвижным, желая только уснуть и избежать боли. Но мысли всё ещё пробивались в его сознание, безумные и нечёткие из-за лихорадки. Вернуться в Аобу, найти Ойкаву… Броситься к его ногам, чтобы получить прощение. Как далеко он опустится, чтобы найти его, чтобы снова иметь право видеть его, слушать его, прикасаться к нему? Его больше ничего не пугает. Какой же он был идиот! Конечно, он бы сейчас согласился! Какая прекрасная мысль иметь вместе наследника, прекрасное сочетание их обоих! И даже другого, если бы Ойкава захотел, настолько же прекрасно! Прекрасно то, что Ойкава захочет! Ойкава был его королём, его королём на всю жизнь, он сделает всё, что он захочет! Всё! Он поднимает дрожащую руку, его пальцы впиваются в землю, когда он пытается ползти. Присоединиться к Ойкаве… присоединиться к своему королю, эта мысль крутилась в его голове, как навязчивая идея. Лихорадка и изнеможение вскоре мешают ему даже сформулировать эту мысль, и только мысленный образ Ойкавы остаётся у него в голове. Он с трудом поднимает голову, его тело кричит, что теряет сознание, его глаза начинают закатываться… — Эй, что ты делаешь? Он смутно уловил из кустов удивлённое лицо с рыжими волосами. Потом больше ничего.