Memento Amari

Как и каждое утро, Хинату разбудил робкий голос и несколько толчков по плечу. — Хината, пора вставать. Мы будем есть, ты идёшь? Рыцарь медленно открыл глаза, обнажив карие глаза. Он встаёт наполовину, сонный, и устремляет все ещё расплывчатый взгляд на того, кто его разбудил: на молодого человека его возраста, уже одетого, с лицом, усыпанным веснушками. — Иду, Ямагучи. Он свесил ноги с кровати, вытянул руки и широко зевнул, с рассеянно бродя по своей спальне. Четыре каменные стены, с несколькими окнами, две кровати, основная обстановка. И всё же есть что-то личное, тёплое в этой тесной атмосфере. Хината смутно улыбнулся солнцу, проникающему через одно из окон, и вдруг его лицо осветилось: — Сегодня я должен тренироваться с Кагеямой! Он вскочил с кровати под удивлённым взглядом Ямагучи и бросился к шкафу, чтобы одеться. — Он солдат? — спросил его сосед по комнате. — Я думал, он дворянин? — Нет, он лучник! — воскликнул Хината. — Он сказал, что сегодня покажет мне свою стрельбу из лука, командир согласен, чтобы он тренировался с нами! Ямагучи наблюдает, как он мчится в столовую в вихрем, с улыбкой и рыжими волосами. Хината только притормозила, усаживаясь за свой обычный стол, вместе с Танакой и Нишиноей. Он с ними нетерпение, торопясь закончить своё блюдо, и сразу же ушел. — Тренировка начнётся только через час, Шоё! — кричит ему Нишиноя, но Хината уже слишком далеко, чтобы его расслышать. Как и ожидалось, он долго идёт по двору, пока не прибыли его сверстники и главнокомандующий Азумане. Все они выстроились, чтобы почтительно поприветствовать его, и именно в этот момент Хината заметил, как Кагеяма входит в их ряды. Он не может сдержать восклицания от солдатского одеяния Карасуно, и как только может, бежит к нему: — Твоя одежда! Тебе идёт! — Консорт мне тоже так сказал, — ответил Тобио. — Кроме того, он сказал, что ты должен показать мне крыло гвардейцев и солдат. — Конечно! Я только спрошу командира, если… Не успел он закончить фразу, как тень Азумане легла на него, и он обернулся, внезапно почувствовав себя совсем маленьким. С его длинными волосами, бородой, высоким ростом и широкими плечами командир впечатляет, если смотреть с близкого расстояния. Но в его улыбке есть что-то почти неуверенное, а голос скрывает удивительно робкие интонации: — А, здравствуй, Хината и… Кагеяма, верно? Вчера я разговаривал с консортом Сугаварой. Он предупредил меня о твоём присутствии. Конечно, ты можешь присоединиться к нашей тренировке. — Большое спасибо, — ответил Тобио, склонив голову. — Ты ведь был лучником в армии Инаридзаки? Пойдём со мной, мы обеспечим тебя необходимым оружием. — Можно я присоединюсь? — спросил Хината, полный надежды. Азумане приподнял одну бровь: — Будущему герою не положено бродить по коридорам, Хината. Используй каждое мгновение, чтобы тренироваться и становиться лучше. Щёки Хинаты порозовели, и он утвердительно выкрикнул, прежде чем побежать присоединиться к остальным. Азумане повернулся к Кагеяме, жестом пригласил его следовать за ним в оружейную. Лучник последовал за ним, молчаливый и внимательный. Главнокомандующий с трудом представлял, как ему следует вести себя с ним: принц-консорт описал ему молодого человека спокойным и не открывающимся легко окружающим, сдержанным, но, похоже, с острым умом. — Ну вот, — сказал командир, открывая дверь. В оружейной представлены всё железо, кожу, дерево, что требует искусство войны. У одной стены выстроено полное рыцарское снаряжение, металлические доспехи, шлемы, нагрудники и кольчуги, вплоть до перчаток и сапог. Напротив висят на стене десятки щитов с оружием Карасуно, круглых, продолговатых, некоторые так же прямоугольные, более или менее крупные. И, наконец, на огромном столе, занимающем центр комнаты, все клинки, выстроенные по назначению и размеру: боевые топоры, кинжалы, мечи, рапиры. В одном углу стоят копья, а у дальней стены, наконец, высечены изогнутые силуэты луков и ряд наполненных колчанов. Азумане наблюдает, как Тобио неторопливо продвигается к тому, что его интересует. Его пальцы, длинные и тонкие, на мгновение блуждают по чёрному дереву большого лука. Потом вдруг, обернувшись: — Разве у меня не было лука и колчана, когда я прибыл сюда? Командир рефлекторно принимает позу, проводит пальцем по изгибу подбородка, скрытому зарождающейся бородой. — А, это вполне возможно. Их, должно быть, забрали вместе с твоей одеждой. Я постараюсь узнать, но пока ты можешь воспользоваться ими. Кагеяма вытащил стрелу из колчана, внимательно осмотрел ее. Его взгляд задержался на чернильно-чёрном оперении. — Это, должно быть, тебе знакомо, — заметил командир, — так как оружие Инаридзаки чёрное, как наше. Может, ты и знаешь, но цвет перьев различается по королевствам. В Некоме красные, в Шираторидзаве фиолетовые, а в Аобе… — Голубые, — прошептал лучник. — А, ты уже знал. Полагаю, мы узнаем об этом сейчас в стрельбе из лука. Ну наконец-то! Нашёл, что-нибудь для себя? Он доброжелательно наблюдает, как юноша хватается за лук и колчан. Кажется, он немного оживился при соприкосновении с предметами, которыми он так часто пользовался, и Азумане едва не подавил в себе нетерпение, когда они вышли во двор. Очевидно, что Хината бросается на них. — Кагеяма! Давай, покажи! — Пусть немного придёт в себя, — мягко ответил командир. Он оставил там Кагеяму среди других солдат, прекрасно зная, что все они будут тренироваться со всей серьёзностью. Он заметил несколько стражников повыше, на стене, и решил немного побеседовать с ними а заодно насладиться видом с высоты птичьего полёта, чтобы следить за своими людьми. Стоя на середине каменной лестницы, ведущей к крепостной стене, он слышит восхищённые восклицания за своей спиной. Он оборачивается, чтобы посмотреть на Тобио, неподвижно стоящего посреди площади и окружённого солдатами, держащим в руке лук, тетива которого всё ещё вибрирует. А в тридцати шагах от него стрела с чёрным оперением вонзилась прямо в центр мишени. Командир приподнял одну бровь. Он уже собрался что-то сказать громким голосом, всё ещё колеблясь между поздравлением и вопросом. Весьма обеспокоенный, что этот идеальный выстрел был сделан лучником, не тренировавшимся уже несколько недель. Когда над впечатлёнными замечаниями других солдат раздался голос Танаки. — Вот удача! Повтори для нас то же самое, чтобы посмотрели! Тобио не шелохнулся. Совершенно размеренным движением, даже грациозным, с той элегантностью, которую придают уверенность и привычность, он вытаскивает из колчана новую стрелу. Он поправляет её, натягивает верёвку… На секунду он отпустил стрелу, которая метнулась точно рядом с первой. На этот раз реакция стала сильнее, и солдаты все отвлеклись от тренировки, чтобы окружить новичка. Новичка и уже лучшего из них в своей дисциплине. Азумане решил ничего не говорить и, продолжая подниматься, изобразил умиротворённую улыбку. Оттуда, в течение нескольких часов, он наблюдал, как возобновляются тренировки, Кагеяма прославился, и Хината постоянно просил его научить, вскоре к нему присоединились другие воины, желающие стать столь же превосходными в стрельбе. Тобио сначала кажется немного встревоженным всем этим вниманием, а потом постепенно приходит в себя. День прошёл с неспадающей эйфорией солдат. Послеобеденная тренировка больше посвящена ближнему бою, и следует признать, что Кагеяма, несмотря на дни, проведённые в лазарете и недавнее ранение, отлично справляется с этим. Хотя он больше не лучший, Азумане считает, что он может доминировать в единоборстве. Он остаётся быстрым и точным в своих движениях и бойцом неоспоримой ценности. Сам он чувствует себя в хорошем настроении, явившись в тот вечер за ужином. Он усаживается на своё обычное место, справа от ещё пустующего трона, и с некоторым отеческим взглядом наблюдает, как его солдаты делят свой стол, как обычно ругаются, бездумно бросаются на еду. Кагеяма сидит среди них, приглашённый Хинаты, который хочет, чтобы он принимал участие в каждой беседе. Шум усиливается по мере того, как столовая постепенно заполняется, мгновение прерывается, когда король и консорт входят в зал и занимают свои места. — Как прошла тренировка? — немедленно спросил консорт, слегка наклонившись к Азумане. — Суга, — облегчённо вздохнул Даичи, — ужин даже не подан, а ты уже нападаешь на моего главнокомандующего. Он получает в ответ лишь широкую озорную улыбку. В тот же момент двери распахиваются, и по очереди входят слуги, неся на расстоянии вытянутой руки подносы, переполненные едой, чтобы расставить их по столам. Азумане ожидает когда ему заполнят тарелку и отвечает: — Невероятно. Кагеяма — чудо. — О, правда? — восторженно сверкнул глазами Суга. — Я был в этом уверен! Командир медленно кивнул, жуя мясо. — Да. Он всадил все свои стрелы в центр мишени, даже на приличном расстоянии. Остальные не могли поверить. Консорт направляет свой взгляд на Кагеяму, спорящего почему-то с Хинатой — многообещающий дуэт, думает он. Он уверен, что в этом лучнике есть что-то особенное… Был ли это природный дар, который, как считал Суга, он почувствовал в нём достойным внимания? Нет, есть нечто большее. Но он едва думал об этом, весь обрадованный тем, что тот, кого он считает своим протеже, постепенно расцветает в Карасуно. — Даичи, ему разрешено остаться? — спросил Суга, поворачиваясь к мужу. Король лишь пожал плечами: — Его королевство находится в таком критическом состоянии, что никто не упрекнёт его в том, что он остался здесь. И потом, Осаму наверняка не заметит, что не хватает лучника, их у него сотни. — Конечно, — пробормотал Асахи, — но я сомневаюсь, что нам можно упустить такой талант. Трапеза продолжается мирно. Король смутно вспоминает о заботах, которые причиняют жители Аобы, поселившись у границы, на землях Карасуно, и о многочисленных слухах, которые ходят об их королевстве. — Если так пойдёт и дальше, — сказал он наконец, прежде чем выйти из-за стола, — я пошлю пару шпионов на землю посмотреть, что происходит. Он покинул стол, и слуги, стоявшие неподвижно за их спинами, поспешили унести пустые тарелки, которые он оставил. Суга не медлит, в свою очередь, он решает дать Даичи время уладить свои проблемы, прежде чем присоединиться к нему. Он предпочитает немного прогуляться, наслаждаясь возвращающимися прекрасными днями и сладостью вечера. Солнце садится за горизонт и по-прежнему заливает двор более тёплым светом, пылающим золотом, что консорт находит особенно утешительным. Он слышит вдалеке металлический лязг нескольких всё ещё тренирующихся солдат, смешанный со знакомым смехом. Он идёт к ним, чтобы найти Хинату, лежащего на песке со скрещёнными руками, и Танаку, который во всё горло смеется над ним, положив сапог ему на живот. Как только он отнимает его, Хината вскочила на ноги: — Ещё раз! Консорт не может сдержать мягкой улыбки перед неизменной мотивацией молодого рыцаря и атмосферой почти братского товарищества, царящей между солдатами замка. Он уходит незамеченным, надеясь, что сады в этот час опустеют и он сможет спокойно наблюдать, как бутоны закрываются на ночь. Но когда он идёт туда, его внимание привлекает неподвижная фигура на стене: он узнаёт Кагеяму и присоединяется к нему. Лучник облокотился на каменную стену, глядя вдаль, его волосы взъерошил лёгкий ветерок. Он не слышал, как консорт поднялся, потерявшись в наблюдениях, и Суга боялся спугнуть его, выдав себя. Наконец Кагеяма медленно повернулся к нему и, кажется, не удивился, узнав о нём. — Принц-консорт, — приветствовал он, склонив голову. — Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе? — спросил Суга. — Нет, пожалуйста. Консорт узнал место, где они оба останавливались накануне во время визита. Они находятся на северной стене замка, а перед ними расстилаются широкие равнины, погружённые в зарево заката. От этого необъятного пейзажа исходит что-то безмятежное, к чему Суга чувствителен. Возможно, Кагеяма чувствует то же самое. — Я слышал, ты был особенно хорош на сегодняшней тренировке, — произнёс он, регулируя громкость своего голоса, чтобы не нарушить покой момента. Тобио не отвечает, лишь неопределённым жестом, в котором Суга читает прежде всего покорность. Кажется, он равнодушен к лести, равнодушен, в конце концов, ко многим вещам. И консорт гадает, что же может так его волновать, чтобы всё таким образом потеряло значение в его глазах. — Ты хочешь остаться здесь? — спросил Сугавара, несколько резко. — И служить Карасуно? — шепчет Кагеяма. Консорт немного покраснел от того, что был так прямолинеен, но всё же продолжил: — Что ж, нам не составит труда принять тебя в свои ряды, если тебе здесь будет хорошо. Через несколько дней ты будешь свободен в выборе: чем ты занимаешься, куда пойдёшь, к кому присоединишься. Я сомневаюсь, что ты захочешь вернуться к Осаму, но поскольку его положение всё ещё немного нестабильно, ты можешь оставаться в замке Карасуно столько времени, сколько тебе заблагорассудится. Тобио, кажется, колебался какое-то время, потом наконец спросил: — Я буду в одной комнате с Хинатой? — Если захочешь, — ответил консорт, улыбаясь. — Но если ты не хочешь, у тебя будет своя комната. — И мне придётся торжественно поклясться служить Карасуно, и только Карасуно? — Может быть, не сразу, но в долгосрочной перспективе — да. Кагеяма задумчиво поднял глаза к горизонту. Солнце почти совсем исчезло на востоке, и пейзаж, который он наблюдает, постепенно погружается в тень. Но мало-помалу деревни загораются кострами и факелами, а вдалеке приобретается вид мириад светящихся точек. — Принц-консорт, — наконец произнёс он. — Я бы солгал, сказав, что не хочу оставаться. Вы меня спасли, приютили, накормили, даже одели. Все вы были очень добры ко мне, и лекари, и вы, и остальные солдаты кажутся мне симпатичными. Он прикусил нижнюю губу, и Суга почувствовал странное успокоение, увидев, как он выражает сомнение, — это хорошо подтверждает всё, что он думает о лучнике, и он смеет надеяться, что атмосфера сумерек и близость их встречи решат ему немного потакать. — Я… — неуверенным голосом начал лучник. — Не знаю, ждёт ли кто-нибудь моего возвращения. У меня есть основания полагать, что нет… и в глубине души я чувствую, что ещё не всё кончено. Вот почему я не могу обещать вам вечную службу. — Ещё не всё, — кивнул Суга. — Твой принц, Осаму, ещё жив, и Аран тоже. Он ведь был твоим командиром? Кагеяма ненадолго замолчал. Его брови незаметно нахмурились, и он поднял на консорта напряжённый взгляд. — Мой выбор, — медленно произнёс он, — не так прост. Это ни разу не легко выбрать между приказами и… Он прерывается, снова смотрит вдаль, словно ища там ответа на свои вопросы. — И что, Тобио? — постарался помочь консорт. — И то, чего я хочу, я, — болезненно закончил лучник. — Я не знаю, если я прав… Не знаю, могу ли я иметь наглость… Или если меня этого ждут. Консорт не понимает, что он имеет в виду. Он всегда кажется наполовину потерянным в своих мыслях, в своих дилеммах, и Суга хотел бы понять его, помочь ему, посоветовать, но всё снова кажется ему таким непонятным! Он боится показаться назойливым, расспрашивая Кагеяму о смысле его слов, не решается продлить этот благоприятный момент для признания или снова выбрать терпение. Наконец он не может сдержаться и спрашивает: — Ты можешь мне объяснить? Чего мы от тебя ждём? Ты получил особые приказы, чтобы говорить это? — Получил. Но я не знаю, следовать ли им тупо… или понимать в них другой, менее формальный смысл. Он вздыхает, разочарованный, и консорт чувствует себя беспомощным перед его положением, всё так же не продвинутым, всё так же расстроенным, что не может ни понять, ни действовать. И он снова пытается, подойдя к молодому лучнику, чтобы засвидетельствовать ему более непосредственную поддержку: — Что это были за приказы, Тобио? Синие глаза, устремлённые на него, словно пронзают консорта, исследуют его во всех подробностях, и он знает, что Тобио пытается определить, достаточно ли ему можно доверять. К его счастливому удивлению, ответ кажется утвердительным, и вся его работа, похоже, медленно приносит свои плоды, хотя голос Кагеямы внезапно становится холоднее: — Уехать на неопределённое время, а потом вернуться. Обстоятельства заставляют это время казаться мне истёкшим. Но я думаю, что не должен возвращаться. — Это Осаму отдал тебе этот приказ? Это было во время бегства, когда армия Ацуму напала на тебя? — Нет. Нет, это было не тогда. — Тогда когда? — Раньше, — сухо отрезал Кагеяма. Он отворачивается надолго, потом, кажется, вспоминает, что находится в присутствии консорта, и глубоко кланяется в знак извинения: — Простите. Я вернусь в лазарет, пока главный целитель не забеспокоился. — Тобио, ты знаешь… Если приказы, которые были тебе отданы до войны Инаридзаки, то, думаю, они больше не действуют. Отныне ты сам себе командир. Решение уйти или остаться полностью принадлежит тебе. Тут может начаться новая жизнь, но ты вполне можешь вернуться к той, которую вёл раньше. — Благодарю вас, — пробормотал Кагеяма. Кажется, он спешит убежать от консорта, но вопрос плывёт в сознании Суги, и он не решается задать его, зная, насколько он деликатен. Но его ответ в то же время принесёт столько разъяснений… И, когда лучник начинает спускаться по ступенькам сторожевый солдат, он схватывает возможность и произносит, торопливо, почти с отчаянием: — Ты говорил о том, что кто-то тебя ждеёт. Тобио, прости мою наглость, но этот человек тебе дорог, не так ли? Кагеяма замирает, но консорт видит только его спину, только внезапно напрягшиеся плечи. — Да, — наконец признался он, всё ещё не оборачиваясь. — Этот человек… Этот человек — самый дорогой мне человек на свете. И нет ни часа, ни минуты.… Ни секунды… Где я ужасно не скучаю по нему. Плечи его опустились, и он поспешил спуститься по последним ступенькам и исчезнуть, оставив там застывшего консорта. Суга наполовину поднимает одну руку, как бы кладя её себе на грудь, прежде чем прервать это движение. Слова лучника вертятся у него в голове, когда его взгляд остается прикованным там, где он ускользнул. Ему кажется, что что-то внезапно произошло, но он чувствует, что никогда не должен был выяснять, никогда не должен был касаться чего-то, слишком полного страдания, чтобы быть выразить. Безмятежность вечера улетучилась. Он и сам чувствует себя грустным и пустым после такой сцены, услышав вырванное у него признание. Он медленно вернулся к королевской башне, не зная, что и думать, и стоит ли говорить об этом Даичи. Против его воли в голове роились теории. Так Тобио любил кого-то… мужчину, он предал его. И они разошлись. Почему? Из-за этих пресловутых приказов? Был ли Тобио влюблён в кого-то, кто был ему недоступен… В кого-то женатого или желанного кем-то из начальства? Что, если всё это связано с положением Инаридзаки, ввергнуло его в такую беду? Суга не может отвлечься от этих откровений. Может быть, он положил глаз на фаворита Осаму, или на Арана, или на придворного с большой должностью? Или… у Суги остекленели глаза, перед ним проносились мысли. Что, если Тобио кому-то отказал в любви, а может быть, любовь Ацуму? Что, если именно это и спровоцировало войну? Консорт покачал головой. То, что должно было дать ответы, напротив, породило в его сознании гораздо больше вопросов, и теперь он не мог найти покоя. Он надеялся, хотя и сомневался в тщетности этих надежд, что Тобио снова сможет довериться ему и, возможно, ещё больше разберётся в причинах разлуки. Он едва почувствовал, как Даичи скользнул рядом с ним в постель, всё ещё расстроенный своим вечером. Он винит себя за то, что заставил себя спросить, вызвал у лучника столько неприятных воспоминаний, которому пытался помочь. Наверняка он в этот час один в лазарете, преданный своим воспоминаниям. Чувство вины переполняет консорта, и он не засыпает до поздней ночи, твёрдо решив сделать всё, чтобы помочь этому лучнику.