Записки на форзацах

Дадзай Осаму — ...это улыбка, бессмертный его спутник. Улыбка светлая, глуповатая, наивная, если не выводящая из себя в два счета, то моментально покоряющая своим обаянием. Улыбка озорная, с лукавым прищуром, предзнаменующая очередную пакость. Улыбка уверенная, широкая, решительная, торжествующая, когда поймал преступника с поличным. Улыбка нервная, когда самого с поличным поймали. Улыбка неживая, одними губами, с застывшим взглядом, заставляющая почувствовать себя по меньшей мере неуютно, будто запертым наедине с агрессивным безумцем в четырех стенах. Улыбка теплая, ностальгическая, как улыбаются люди с богатым на события прошлым... ...это вечные травмы. На пальцах обветренных — порезы от листов бумаги, на костяшках — кожа содранная: разок пришлось кому-то врезать. Под глазом фингал или бровь рассечена — врезали уже ему, кажется, вчера, в рюмочной. На лбу синяк — в столб влетел, пока предлагал порхнувшей мимо красотке двойной суицид. Локоть трет недовольно — об косяк со всей дури ударился. Коленки нервно отряхивает — споткнулся об поводок чей-то и потом в панике улепетывал от разоряющейся псины, похожей на крысу. Прихрамывает и плечом поводит — отлынивал от работы и, словно жертва собственной кармы, угодил в канаву. У Йосано под шумок стягивает антисептик, руку пряча — наверное, опять ночью вены вскрыть пытался... ...это едва уловимые запахи, которые можно почувствовать, только подойдя почти вплотную. Иногда на привычный медикаментозный запах, исходящий традиционно от едва распечатанных бинтов, накладывается кофейный, когда вместо чая Дадзай довольствуется напитком из зерен декаф. Иной раз можно почувствовать легкий аромат сладких женских духов, если он с утра пытался подкатить к официантке или к привлекательным посетительницам, заглянувшим в кафе. Не говоря уже о въевшемся не только в песочное пальто, но и на подкорку сознания, запахе темной, мутной воды Токийского залива... ...это тонкие повседневные хулиганства вроде книжек в антибуке: свое пособие по суициду Дадзай еще за первые пару прочтений наизусть заучил. Теперь в вызывающей красной обложке с белыми иероглифами может оказаться что угодно, начиная историей периода Эдо и заканчивая самоучителем кошачьего языка или даже блокнотом Куникиды... ...это неприхотливость, иногда доходящая до крайностей, граничащая с тотальным неумением позаботиться о себе. Забыть о еде на двое суток и хлопнуться в голодный обморок прямо во время тирады обеспокоенного клиента? Проще простого. Растрепать всем, как давеча пытался повеситься, но отвалился вместе с петлей и тут же заснул, потому что ночевал под мостом, распластавшись на травке и любуясь усыпанным звездами небом? Отличный выбор. А ведь просто было лень возвращаться в общежитие... ...это хаос в чистом его виде. Все эсперы агентства, собравшись в кучу, даже физически не могут источать столько необузданной энергии, сколько источает Дадзай, просто валяясь на диване и проезжаясь по мозгам Куникиды громким нытьем о нелегкой судьбе детектива, сложенным потехи ради в издевательские хокку... ...это ценные моменты тишины и спокойствия, близкого к апатии, когда вдруг становится отвратительно скучно и мезрко донимать коллег, щелкать, как орешки, дела, болтать со старыми знакомыми из подпольного мира и самыми изощренными методами разводить Куникиду или Ацуши на оплату обеда. Это липким желе колышущаяся в глазах тьма, поглотившая привычную хитринку, это неподвижный, как у мертвеца, взгляд, это сцепленные в замок, но расслабленные руки, забинтованные до самых костяшек пальцев, это неестественно прямая спина и пульс как у спящего человека. А иногда это и зажатая между пальцев тлеющая сигарета — давным-давно бросил, но пассивное курение, говорят, штука недооцененная и вредная, и привыкания вызывает чуть ли не меньше, и от стресса избавляет чуть ли не эффективнее... ...это бесконечные побеги от себя. Манипулировать, заставлять людей думать, что принятые решения целиком принадлежат им, иной раз гораздо проще, чем поговорить напрямую. Быть невидимым покровителем или заступником иной раз гораздо проще, чем получать слова благодарности. Вдыхать знакомый запах сигаретного дыма иной раз гораздо проще, чем заставить себя отправиться на кладбище и похоронить там, в бесплодных попытках отпустить прошлое, очередные несколько часов своего никчемного существования. Перевернуть целый мир иной раз гораздо проще, чем схватить дорогого человека за рукав и умолять его не совершать глупость, стоящую жизни... ...это дикое, своенравное, неуловимое, недоверчивое, не прирученное никем существо. Нечто лисье, мелькающее в поведении, улыбке, грации, жестокости, сквозящей и прорывающейся сквозь пелену добродетельных иллюзий. Это, в ответ на покушение на личное пространство, отчетливое сходство с кицунэ, всеми силами пытающимся сбежать от разоблачившего его избранника. Того гляди, из-под песочного пальто высунется девять пушистых хвостов. Зазеваешься — и он атакует с самой неожиданной стороны или, напротив, бесшумно исчезнет в ночи. Протянешь руку, чтобы схватить за запястье — увернется с усмешкой. А чуть поодаль встанешь, сохраняя дистанцию — будет сквозь ресницы опущенные наблюдать с энтузиазмом опытного писателя, торопливым почерком записывающего вырванные из контекста кусочки...