Интерлюдия

      — Эсма, уйди с дороги, — спокойно произнес мужчина, хотя внутри было только волнение.       — Да ладно тебе, что может случиться? — девушка смеялась, вовсе не осознавая опасность ситуации.       Где-то заскрипели колеса, послышался звук трения шин об асфальт. Из-за угла вырулил синий «Порше», несясь, не останавливаясь.       — Эсма, немедленно иди сюда! — Дамиано переводил взгляд с машины на девушку.       — Ты просто хочешь защекотать меня! — шатенка будто не слышала крика колес.       — Твою мать, Эсма!..       Три секунды. Три секунды и «Порш» пронесся по улице, заглушая крики девушки.       Она испуганными глазами смотрела на уносящийся автомобиль, пока сама была на руках итальянца. Он схватил ее в самые последние секунды, прижал к себе, не отпускал.       Жертвой проишествия стала бутылка коньяка. Темная жидкость растекалась по асфальту, растягивалась, имитируя шинные следы, стекло блестело в огнях города.       Цингер сильно сжимала плечо Дамиано, старалась соединиться с ним воедино, лишь бы только не чувствовать этот страх..       — Там.. Коньяк.. — шатенка облизнула пересохшие губы, уставилась взглядом в остатки алкоголя.       — Какой, блять, коньяк?! Ты в своем уме?! Тебя только что чуть не сбила машина, а ты думаешь о коньяке?!!       Мужчина кричал, кричал на всю улицу. Внутри все тряслось и полыхало. Он испугался не меньше девушки.       А она тряслась от его крика и страха, что сейчас он выбросит ее на пол и уйдет, скажет, сколько проблем она приносит всем, как сильно он не может терпеть ее. Она боялась этого всю жизнь.       Будто бы уловив мысли девушки (а может быть почувствовав то, как она трясется?), Давид аккуратно поставил ее на землю и прижал к себе в объятиях.       — Почему, почему ты не послушала меня?.. Почему так и осталась стоять?.. Ты не представляешь, как я испугался.. — голос превратился в шепот, судорожный и трясущийся, будто бы мужчина заплачет прямо сейчас.       — Я.. Я думала, что.. что ты просто хочешь.. поиграть со мной.. — голубоглазая вцепилась в тело мужчины, услышав звук подъезжающего такси. Все внутри сжималось.       Как и она в его объятиях.

***

      В номере было ужасно холодно, одиноко, темно. Кареглазый сглотнул, пытаясь прийти в чувства.       Пойти ли к ней? Попытаться ли успокоить? Узнать о ее самочувствии? Или, может, оставить ее в покое и не трогать до самого отъезда?       Она вновь закрылась, стала холодной. Стала такой же, какой была в самом начале, когда только-только посмотрела ему в глаза. Было больно видеть, что все то тепло, которое она начала излучать, вновь пропало.       Дамиано с нервным вздохом кинул подушку в стену и сел на постели, подпер голову руками. Внутри все сжималось и разжималось, сомнения терзали голову. Он хотел пойти, хотел.. Но не знал, правильно ли это, нужно ли ей это..       «Если не нужно, то прогонит, скажет уйти. Совсем как там, на крыше..»       Мужчина вздохнул, что-то промычал и встал с постели, направился к выходу. Остановившись возле зеркала, мельком взглянув на себя, вокалист нахмурился. Он чувствовал себя идиотом.       Возле ее двери свет будто бы пропадал, специально не привлекая внимания к людям. Кулак несколько раз ударился о дверь, оповещая о приходе гостей. Внутри бушевали птицы души, летали туда-сюда, не давали спокойно мыслить.       Она вышла. Она вышла в синей клетчатой рубашке, потрепанной жизнью, чуть ниже бедра. Она выглядела уставшей, заплаканной и безумно холодной.       — Ты что-то хотел?..       — Запустишь?.. Я хочу побыть с тобой, успокоить, если это нужно.. — кареглазый поджал губы.       — Я успокоилась, все хорошо, — фраза прозвучала как отказ, впилась в разум.       Мужчина медленно опустил взгляд. Заметив, что дева плотно закрывает тело рубашкой, он вновь слегка нахмурился. Где-то в голове алкоголь отдавал неладным.       — Ты.. раздета под рубашкой?..       Шатенка выстояла этот взгляд, коротко кивнула. Он уже видел ее нагой, бояться почти нечего.       Только вот итальянские руки потянулись к полам рубашки, медленно развели их. Теперь мужскому виду открылось девичье тело в черном нижнем белье, будто бы специально уготовленном для вокалиста. Он любил черное.       — Черт возьми, зачем же ты показала мне себя?! — кареглазый взвыл от безысходности, запихнул немку в номер, закрыв за собой дверь, и притянул к себе за талию, впился в ее губы жадным поцелуем. Страсть медленно овладевала его разумом, телом и чертями, что сидят в нем.       Она тоже была во страсти.       Он медленно вел ее к постели, иногда прижимая к стенам и непрерывно целуя ее губы. Ему хотелось большего, намного большего. Он знал, что она не против. Он чувствовал.       Очередная стена, закинутые на мужские бедра женские ноги, влажные поцелуи, пьянящие разум. Они сдерживались, все еще сдерживались. Но еще чуть-чуть..       Дамиано упал на кровать вместе с Эсмой, сжимая ее бедра. Он хотел проникнуть к ней под кожу, в самую душу. Засесть в голове и никогда не выходить оттуда.       — Ты намного ярче и ароматнее вина, — произнес Дамиано и коснулся губами шеи девушки.       Он оставлял на нежной коже багровые засосы, спускался ниже и ниже к груди, вел влажные дорожки. Он хотел запомнить каждый миллиметр ее тела.       Из уст голубоглазой вырвался тихий стон. Аромат одеколона мужчины сводил с ума, он был повсюду.       Пара движений и мужчина остался в боксерах, стал бережно снимать с шатенки рубашку, нарочно касаясь ее груди, талии и ребер. Он видел, что ей нравится, видел, что она хочет.       А доказательством стала влажная ткань ее трусиков и тихий стон.       Предварительно подготовившись, кареглазый впился в губы девушки требовательным, собственническим поцелуем и вошел в ее лоно резким толчком. Он не мог терпеть дольше, да и она тоже.       Никакой нежности и ласки. Сегодня слишком жарко. Они слишком много испытывали друг к другу.       Он не позволял себе выходить до конца. Он касался бедрами ее бедер. Он слишком сильно любил вплотную, чтобы чувствовать каждый миллиметр, каждое сокращение, каждую смену температуры, каждую каплю наслаждения..       По комнате давно разносились ритмичные шлепки, пахло безудержной страстью. Этот запах вперемешку с мужским одеколоном дурманил, пьянил, сводил с ума.       Он был Дьяволом. Он был Дьяволом, который забирает твою душу и тело, заставляет думать только о нем, о его теле, о его взгляде. Ох, этот взгляд.. Каждый сантиметр кожи, по которому проходился этот взгляд, горел, пылал адским пламенем. Своими по-настоящему дьявольскими глазами он резал душу, выворачивал наизнанку, обнажая все чувства и мысли.       Он выбивал из тела стоны, заставлял метаться по постели, сгорать от удовольствия, жить только этим моментом. Разгоряченные тела, сплетенные в бешенном танце любви и страсти, растворялись друг в друге, прижимались, не отпуская. Он любил вплотную, и это не изменить.       Она пропиталась его запахом, ароматом одеколона. Этот запах навсегда застрянет в ее коже и волосах. Все прикосновения, оставленные его руками, губами, носом и языком навсегда останутся на ее теле, будут ожогами напоминать о себе, татуировками красоваться на коже. Его взгляд навсегда перевернул ее душу, оставил после себя сладкий след и вкус, которым захочется упиваться вновь и вновь.       Его низкие, бархатные стоны заставляли зажмуриваться каждый раз, чтобы не закричать от наслаждения. Он мог довести ее до оргазма одним голосом и взглядом, но он делал это иначе, забираясь под кожу, забираясь вовнутрь.       Он был идеален.       Люди растворялись друг в друге, медленно срастали их тела, становились одним целым. Они чувствовали друг друга лучше, чем когда-либо.       Ее зовут Дамиано, а его — Эсма. Отныне они носят имена друг друга, чувствуют на расстоянии, слышат мысли друг друга, чувствуют запах и вкус слез. Игра стоит свеч.