Контроль

— Обними меня. — Ты в край ахуел?       Это вполне могло бы быть диалогом из какой-либо комедии, но Арсений думал, что все же это больше тянет на дешевую драму. Черт, он реально попросил что-то подобное у нестабильного Шастуна, особенно учитывая их прошлые (да и нынешние) взаимоотношения. Но ему действительно нужно было проверить свою теорию, поэтому молчать просто не было смысла. Да и смущения он все равно не почувствует, поэтому проще быть максимально прямолинейным, чем ходить вокруг да около.       Он жил в доме Антона уже два дня, принимая нужные препараты и видя Шастуна у себя каждый день по несколько часов. Кажется, он действительно всерьез воспринял те слова Арса о том, что он все еще считал селфхарм и суицид выходом из ситуации, поэтому все свободное время проводил в этой комнате, занимая вторую часть кровати с ноутбуком на коленях и кидая время от времени недовольные взгляды исподлобья.       А Арсений действительно не понимал, зачем ему это. Неужели, его так запугал отец, раз он не забил большой и толстый на своеобразного пациента их дома? Вероятнее всего, так и было.       Но сейчас это все равно было неважно, в отличие от того, что Арсений постепенно начинал что-то ощущать. Сначала он действительно верил, что это действовала его «терапия», к которой он прибегнул ранее, но этот вариант практически сразу канул в лету, как и многие другие, еще более безумные, потому что он чувствовал лишь тогда, когда Шастун прикасался к нему. Не в плане ударов, а по-обычному, не агрессивно.       Хотя, Шастун и без агрессии? Эта идея казалась еще безумнее, но других вариантов просто не было. А Арсений слишком сильно хотел стать нормальным. Не «стабильным», а «нормальным». Со своими чувствами, эмоциями…       Так почему же просто не попробовать сделать это? К тому же, в последнее время, он действительно хотел этого. Да, эти эмоции были несильными и ощущались как-то на периферии, но… это были именно эмоции, он был уверен. Те самые недостижимые эмоции, которые он не понимал никогда.       Каждый чертов раз, когда Шастун помогал ему сесть, поил, давал таблетки, придерживая голову, чтобы он мог запить, поправлял одеяло… каждый раз он начинал чувствовать.       Обычно, это был страх, который усиливался с каждым прикосновением и также резко уходил, когда они прекращались, но это уже было что-то. Что-то новое и непонятное. То, чего он непроизвольно боялся и желал ощутить еще хотя бы раз. Мог ли Шастун позволить ему это сделать? Могло ли быть возможным, что все это действовало не только на него?       Арсений отчего-то был уверен в этом: Шастун стал намного спокойнее, по сравнению с тем, что было до. Да, он все еще часто вскакивал с кровати от злости, сбивая кулаки в кровь, а потом возвращаясь обратно, будто ничего и не было, но во всем этом был один небольшой нюанс.       Шастун больше не срывался именно на него. Он наоборот старался увеличить количество прикосновений и их продолжительность, даже если его потряхивало от злости и непонимания Арсения, но он даже не пытался больше поднять на него руку, хоть и было видно, что злится.       Что его ограничивало? Совесть? Очень сомнительный вывод. — Так что? Сделаешь это? — За каким хуем тебе это надо? — Мне нужно кое-что проверить, не более. — И что, даже не испугался того, что я тебя могу отпиздить за такую просьбу, посчитав педиком? — было заметно, что он тут же пожалел о собственных словах по поджатым губам и рукам, сжавшимся в кулаки от злости, но сказанного не вернуть. — Я не могу бояться. — Понял я уже, нехуй меня поправлять. — Так ты меня обнимешь или нет? — Как ты себе это представляешь, припизднутый? — Вполне нормально, если ты мне поможешь сесть и придержишь после. Мне нужно буквально полминуты, не больше. — До твоего милипиздрического мозга же доходит, что я могу тебе навредить? — Не думаю, что твои объятия навредят мне больше, чем поход в ванную. — Сука, как же ты меня, блять, бесишь! — было видно, что Шастун уже почти согласился, но отчего-то продолжал мяться, доставляя уйму неудобств самому себе в плане эмоций. Хотя, сейчас он был даже спокойным, по сравнению с тем, что было утром: тогда он чуть не сломал собственный ноутбук из-за слишком долгой загрузки. — Заебал, поднимайся, — он просунул обе руки под одеяло, скидывая его и одним складным движением перенося Арсения в сидячее положение. — Спасибо тебе. — Завали ебало, ради бога, иначе я наврежу тебе целенаправленно.       В ответ Арс лишь что-то несвязно промычал, вздрагивая от боли из-за резких движений и понимая, что вновь чувствует тот самый холодок, поднимающийся вдоль позвоночника и дрожь, постепенно начинающую беспокоить все сильнее и сильнее. — Все, у тебя ровно полминуты, — сказав это, Антон просто обнял его, слишком сильно сжимая за плечи и позволяя Арсению уткнуться в его грудь, где чересчур быстро колотилось сердце. Сил хватило лишь на то, чтобы положить собственные подрагивающие руки на талию Антона, ощущая, как он сам устраивает подбородок на его макушке. А потом Арс просто погрузился в себя, не в силах унять дрожь и понимая, что даже боль сейчас его не беспокоит так, как то, что творится внутри.       Кажется, он даже не дышал, боясь спугнуть этот бушующий ураган чего-то неизведанного внутри и прижимаясь к костлявому телу Шастуна все ближе и ближе, до боли в собственных ребрах. Мать вашу, это действительно работало.       Он действительно чувствовал. Сейчас был только страх, да, но кто сказал, что все ограничится лишь этим? Кто сказал, что если все пройдет нормально, то он опять забудет про эмоции? Вот именно, что никто. Значит, была огромная вероятность, только…       Он разжал руки, ранее сцепленные за спиной Антона, и отстранился, пытаясь унять дрожь и проанализировать ситуацию. Значило ли это, что Шастун является его соулмейтом? Да, скорее всего, так и было, но как же не хотелось в это верить. Слишком сложные у них были взаимоотношения, чтобы пытаться их как-то наладить, особенно, если оба будут нестабильны. Ранее Арсений просто не реагировал на все выпады и удары, так как не знал, как, а что будет, когда он поймет? Когда почувствует обиду и ненависть? Ничем хорошим в итоге это не закончится.       Но как же ему хотелось стать полноценным, начать чувствовать и понимать других людей. Да и, если он ощущает что-то подобное, не значит ли это то, что эмоции Антона тоже меняются. Возможно почти мимолетно и незаметно, но меняются. Да даже сейчас, разве нет?       Чувствуя, что грудь сдавливают уже не объятия, а что-то внутри, Арсений с тихим стоном боли отстранился еще сильнее, улавливая шокированный взгляд Шастуна и понимая, что начинает… задыхаться? Нет, он все еще мог дышать, но это было слишком тяжело, сопровождалось какими-то жалкими звуками, а сломанное ребро невыносимо болело от этих спазмов. Что за?.. — Блять, ты че реально рыдаешь? — этот вопрос отчего-то заставил отвести взгляд и ощутить непонятный прилив неприязни. Да, скорее всего, он рыдал, но разве в этом было что-то плохое? Почему тон Шастуна был таким пренебрежительным? Почему он не замечал этого раньше? — Нет-нет, давай без истерик сейчас. Не ебу, почему я до сих пор держу себя в руках, но не думаю, что это надолго, поэтому лучше бы тебе успокоиться, прежде чем я разозлюсь.       Разве он не понимал, что словами тут не обойтись? Даже Арс это осознавал, пытаясь, копаясь в своих мозгах, как-нибудь привести себя в норму и вернуть более-менее стабильное состояние, а Шастун как всегда. Хотя, тут нечему было удивляться, да и он пока что не умел. — Ладно, иди сюда, только хватит ныть, — слишком сильно дрожащие руки притянули обратно в объятия одним плавным движением, лишь бы успокоить, но реакцию это вызвало полностью противоположную: Арс начал захлебываться лишь сильнее, изо всех сил сжимая худое жилистое тело в объятиях и даже не понимая, чем вызваны эти слезы.       А Шастун, кажется, просто был в шоке. Он понятия не имел, что чувствует и не знал, как реагировать на поведение Арсения, который сейчас находился на грани нервного срыва. Возможно, он даже пожалел на секунду, обвиняя себя, но потом его начало волновать совсем другое. Почему он больше не злился? Раньше слезы других вызывали лишь ярость и желание избить, а сейчас он испытывал лишь что-то, что заставляло его прижимать к себе дрожащее тело и успокаивать мальчишку, который только сейчас понял, что значит «чувствовать».       Здесь определенно было что-то не так.

***

— Ты должно быть шутишь, — Шастун буквально минуту назад отпустил наконец Арса, более-менее пришедшего в себя, и все постепенно начало приходить в норму, но хорошего в этом было очень мало. — Это просто предположение. Да и, будто ты сам не испытываешь ничего, — вновь спокойный голос, кажется, опять выводил Шастуна из себя, но Арсений очень сильно старался не акцентировать внимание на этом. Да и зачем? Сейчас была абсолютно другая тема для обсуждения. — Разве ты не стал спокойнее в последнее время? — Даже если это и так, то что с того? Может, я просто научился себя контролировать, кто знает. — Да, а я разрыдался, потому что надоело притворяться бесчувственной скотиной. — Мне всегда казалось, что ты просто хороший актер. — Я бы хотел стать хорошим актером, но могу быть только офисным клерком из-за собственного эмоционального диапазона. Думаю, разговор отошел от основной темы. — А я не хочу к ней возвращаться. Только конченный долбоеб может ляпнуть такую поебень. Мы не можем быть соулмейтами, прекрати молоть хуйню ебаную, — все действительно возвращалось к истокам: Шастун вновь сжимал челюсти и ладони, причиняя себе боль, лишь бы не сорваться на Арсения, только начавшего поправляться. — Почему ты так думаешь? — Потому что я тебя чуть не убил, еблан! — он все-таки сорвался на крик, вскакивая с кровати. — Как ты думаешь, какое у тебя будет отношение к тому, кто тебя пиздил весь ебаный учебный год после того, как эмоции появятся? Да даже сейчас ты рыдал, хотя мне казалось, что люди обычно радуются, если встречают соулмейта. Ты меня боишься. Ты знаешь, что я уебан, и я сам это знаю, поэтому я не хочу принимать все это. Не хочу, чтобы со мной рядом жил тот, кто меня ненавидит. Я… — Арсений поднял ранее опущенный взгляд, заметив заминку, и на секунду задержал дыхание, на этот раз чувствуя что-то новое, не поддающееся объяснениям. Шастун с трудом сдерживал слезы, грозящие пролиться с каждой секундой все сильнее и сильнее. Он злился, эта злость смешивалась с новыми, ранее недоступными эмоциями, и выливалась во все это, полностью разрушая изнутри и заставляя нервно царапать собственные руки, украшенные синяками и ссадинами. Отчего-то Арсению было действительно больно смотреть на это, но он абсолютно не понимал себя, по крайней мере в данный момент. — Я больше не хочу чувствовать эти уебанские угрызения совести и ненависть к самому себе! Я и так чувствую эту хуйню постоянно, а тут она стала в несколько раз сильнее, как ты этого не поймешь, блять! — слезы все-таки пролились, а Антон запустил обе руки в растрепанные волосы, просто не понимая, куда девать все те эмоции, которые прямо сейчас плескались внутри, разрывая черепную коробку и перегружая не готовое к подобному сознание.       А Арсений просто не мог отвести взгляд, чувствуя, как собственные ладони непроизвольно сжимаются, сердце колотится чересчур быстро, а в груди образуется ком. Это было слишком. Он не хотел, чтобы Шастун чувствовал что-то подобное, что-то настолько болезненное и непонятное. Он впервые понимал, насколько тяжело сейчас человеку, стоящему буквально в пяти шагах, но даже представить себе не мог, что следует делать в этой ситуации. На самом деле ему просто хотелось подойти к Шастуну и обнять его. Сказать, что он рядом, понимает, постарается поддержать, но…       А зачем здесь нужны были «но»? Он впервые мог пойти на поводу эмоций, так почему он должен отказываться, если это то, что подсказывает ему эмпатия, которой он не ощущал никогда в своей жизни.       Встать получилось не с первого раза: сказывалась трещина в ребре и поврежденная лодыжка, но все же получилось, что несомненно радовало. Он, немного пошатываясь, сделал первый шаг, пытаясь унять дрожь во всем теле, и направился прямиком к Шастуну, явно не замечающему ничего вокруг. Прямо сейчас тот был сосредоточен лишь на том, чтобы не сорваться окончательно, поэтому просто не следил за тем, что происходило в комнате, зажмурившись изо всех сил. — Шастун? — оказавшись рядом, Арс как можно аккуратнее прикоснулся к подрагивающей руке, пытаясь унять собственную дрожь. На самом деле Антон было отчасти прав: ему было страшно находиться рядом с ним, но при этом он не осознавал этого мозгом. Только тело все прекрасно помнило и понимало. Помнило всю боль, причиненную этими самыми руками, но Арсений действительно верил, что все может измениться, поэтому просто продолжил, отнимая будто закоченевшие руки от зареванного лица и тут же натыкаясь на озлобленный и загнанный взгляд зеленых глаз. — Ты как? — Ты нахуй вообще подошел ко мне, если я специально держал дистанцию, чтобы не изувечить тебя? — удивительно, но в этот раз агрессия была не такой, как обычно. Было видно, что Шастун действительно отчаялся, раз уже даже злиться не мог как обычно, просто поддаваясь мягким прикосновениям Арса, кажется, даже не осознавая, что происходит. — Совсем страх потерял, долбоеб? — Я его наоборот приобрел. Иди-ка сюда, — непроизвольно опасаясь, Арсений как можно увереннее привлек к себе напряженное и дрожащее тело одной рукой, свободной мягко вытирая слезы с впалых щек.       Даже если это не поможет, то Арсений был уверен, что жалеть точно не станет, ведь отчего-то так приятно было понимать, что он действительно впервые шел на поводу далеко не анализа, а собственных чувств и желаний, решив, что именно это действие будет правильным сейчас, что именно оно поможет Антону хотя бы немного.       А ведь это действительно сработало.       Арсений не знал, сколько они простояли так: он с больной ногой и Шастун, на грани нервного срыва, но это точно длилось не более пяти минут, так как повреждения постепенно начали напоминать о себе, а Антон — постепенно приходить в себя. Именно он предложил перейти обратно на кровать, не высказав ни единого слова против его прикосновений и самого поступка.       Такой Антон приятно удивлял: спокойный и стабильный. Когда он был таким в последний раз? Арсений не думал, что такое в принципе когда-то было, поэтому просто хотелось дать ему это ощущение хотя бы на время объятий. Черт, ему ведь впервые действительно хотелось чего-то. Даже смешно, что это желание было связано с тем, кто его довел до больничной койки, но ничего поделать с собственными эмоциями не получалось, да и не хотелось особо: он и так не знал, что это такое все шестнадцать лет, так зачем сдерживать себя сейчас?       Тело все еще дрожало, а страх заставлял сердце колотиться где-то в горле, но сам он не ощущал абсолютно никакой ненависти или обиды по отношению к Шастуну, несмотря на то, что причины действительно были. Возможно, это все придет потом, вместе с осознанием и ужасом ситуации, уже тогда, когда он эмоционально созреет и начнет хотя бы более-менее нормально ориентироваться и понимать, что именно испытывает, но Арс не думал, что это будет скоро.       На самом деле, не хотелось, чтобы это вообще происходило. Единственное, чего сейчас хотелось — сидеть сейчас вот так, в обнимку, на кровати, чувствуя пульсирующую боль в груди и радоваться, появившемуся шансу стать тем, кому открыты дороги абсолютно везде. Стать и помочь Шастуну стать таким же, принять его помощь, если он захочет ее оказать, показать, что они вполне могут сотрудничать, ведь, скорее всего, тот воспротивится даже дружбе. Именно поэтому «сотрудничать», хотя, обычно соулмейты формировали пару, но… они? Вряд ли у них выйдет нормальное общение, что уж говорить о какой-либо романтике.       Два нестабильных человека, которые не разбираются в своих эмоциях. Из этого точно не выйдет ничего хорошего.       Именно это себе твердил Арсений, ощущая горячее дыхание на макушке и крепкие объятия, заставляющие шипеть от боли в ребрах. Вот только разум, познавший, что такое эмоции, отказывался думать логически и принимать анализ. Он хотел пойти на поводу у этих самых эмоций, но Арс, поняв это, пообещал себе, что пресечет эту чушь в самом зародыше. Но потом, когда останется один и сможет мыслить здраво. — Ты — долбоеб, — неожиданные слова заставили вздрогнуть и сжать Шастуна в объятиях еще сильнее, прерывая наконец собственные раздумья. — Не боишься, что могу обидеться? — отчего-то захотелось улыбнуться, и Арсений все-таки сделал это, пряча собственное лицо в безразмерной футболке Антона и чувствуя, как неприятно растягиваются непривыкшие к подобному мышцы. — Бля, теперь боюсь. Извини, — едва ощутимый поцелуй обжег макушку, заставляя отстраниться и сжаться от непонимания и иррационального страха, но это не помогло. Щеки будто горели, а сердце колотилось уже не от страха, а от чего-то другого. Чего-то, что люди называют смущением, кажется. — Ебать я еблан. Прости, реально, я не думал о последствиях. Просто пошел на поводу у эмоций. Сорян. Этого больше не повторится, — все лицо Антона пошло странными красными пятнами, и Арс очень сомневался, что сейчас отличался от него хотя бы немного. Это было слишком странно и волнующе. Шастун просто не мог быть таким… Таким неагрессивным и спокойным. — Ничего страшного. Надеюсь, что мы скоро привыкнем к этому, — немного кривая улыбка непроизвольно появилась на лице, а Антон отчего-то залип, отведя взгляд только через несколько долгих секунд. — Ты красивый, когда улыбаешься.