Они продали Луну

Джордж лежал в постели, смотря перед собой в одну точку. Его взгляд был тусклым, ничего не выражающим, разве что только пустоту. Он накручивал себя, хотя и старался не думать о том, что написано в письме, но, как назло, неаккуратным почерком Фреда слова будто были выжжены в подкорке. От них было больно, и Джордж закусил щёку только для того, чтобы снова не разрыдаться, потому что и так проревел всю ночь напролёт, беспрерывно душа подушкой непрекращающиеся всхлипы и болезненные надрывные звуки, когда то и дело снова и снова сглатывал подступающий к горлу ком. Причина? А причина даже не удостоила его своим появлением ни вечером, ни ночью, ни сейчас, когда завтрак уже закончился. Фреда не было до сих пор. Карты тоже не было, чтобы попробовать поискать брата. Нет ничего. В том числе и внутри. Кромешная тьма, разрывающая на мелкие части и дребезги. Сил у Джорджа тоже не было. За прошедшие часы он ни разу не поднялся с постели, так что о том, чтобы вслепую идти искать Фреда по бесконечным коридорам, и речи не шло. Тем более Джордж был уверен, что ему не удастся нормально поговорить с близнецом. Он знал, что его сердце рассыплется на осколки, как только он увидит лицо брата. Так что же, ему теперь и в зеркало не смотреть? Сердце. Оно невыносимо страдает и болит: колит и сдавливает, отдаёт в самую глубь, что мы обычно зовём душой. Когда болит душа, – это самое страшное. И Джордж уверен, что болит душа, потому что хочется, что есть сил кричать, плакать, визжать, реветь. Но этих самых сил уже не осталось, совсем. Теперь внутри у Джорджа поднимается просто вой. Сдавленный и истошный. Как будто сейчас Джордж превратился в кого-то другого, чужого самому себе. Абсолютная неспособность понять и принять окружение и происходящее вокруг. Потому что всё зацикливается на этом вое, который время от времени отдаётся эхом то в одном больном месте, то в другом. А больно везде. Даже на кончиках пальцев. Невозможно назвать это чувство депрессией. Создаётся впечатление, что та самая душа, та самая глубь внутри – просто умерла. И за ночь Джордж понял, что нет никакого смысла бежать от боли, поэтому он, смирившись, делает шаг ей навстречу, ибо другого пути нет и не представляется возможным найти. Если бы только Фред вернулся. Нет, это ни к чему. Ему не станет легче, только хуже. У Джорджа в голове путаются мысли и чувства. Сейчас он уверен, что не хочет видеть Фреда ни при каких обстоятельствах, секундой ранее Джордж как в предсмертной эйфории желал ощутить на своей голове тепло его ладони. Молился, чтобы боль и пустота были видениями самого ужасного сна, а письмо, валяющееся на полу рядом с кроватью, было боггартом. У Джорджа в голове путается сама реальность. Каша в голове, и в душе, и в тарелке. Ничего кроме склизкой противной каши. — Поешь хоть немного, Джордж, — Ли пододвинул тарелку на тумбочке ближе к другу, но тот не сдвинулся с места, продолжая лежать. — Не хочу, — сквозь зубы, только потому что в горле свинцовая тяжесть. — Что происходит? Мне кажется, что я в центре событий, но я никак не могу понять, что это за события. Вы до сих пор не помирились? Где Фред? — Откуда я знаю? — Джордж наконец повернул голову и посмотрел на Ли. Ли оторопел: глаза у Джорджа были опухшие, красные, а главное пустые, и смотрел он будто не на Джордана, а сквозь него, ему за спину, наверное, на серое небо в окне. — Вы как бы близнецы, — и Ли мысленно хлопнул себя по лбу за необдуманную фразу. — И что с того? — Ты это, давай не груби. Я тебе поесть принёс так-то, — Ли ещё немного пододвинул тарелку и оглядел Джорджа. — Понимаю, что на уроки ты не идёшь, судя по твоей вальяжной позе? — Нет. — Слушай, дружище, что бы там ни было, вы помиритесь. — Иди уже, — Джордж снова развернул голову, уставившись в стену. Ли поджал губы, схватил сумку и уже в дверях всё же осмелился спросить: — Передать что-то Фреду, если увижу? — Да, передай, чтобы лучше он и дальше не приходил, — на это Джордан лишь вздохнул, убеждаясь ещё больше, что ссора вышла серьёзная. Знал бы Ли, что это нихрена не ссора. Речь идёт о несчастной любви. Это вполне совместимо с жизнью, только вот перестать об этом думать невозможно. Абсолютно ничего не помогает, ну разве что терпение и время, но этого пока нет у Джорджа. Зато есть минутный разговор с другом, от которого стало только больнее, что аж дыхание перехватило. Из всех насмешек судьбы над человеком – нет убийственнее и мучительнее безответной любви. Почему нет закона, гласящегося, что если один без ума от другого, то другой должен неминуемо отвечать взаимностью? В юношестве всё ново и переваривается легко: философия, психология, радикализм и прочий фастфуд. Но отчего-то любовные терзания всё равно нестерпимы. Если бы Землю можно было остановить, Джордж бы непременно сошёл на ближайшей станции. Настолько происходящее казалось уничтожающим всё живое, что было накоплено за годы беззаботного детства. В дверь постучали. Голова у Джорджа болела от бесконечных беспокойных мыслей, а от навязчивого стука начала раскалываться, как минимум, на три части. Давление в затылке импульсами отдаёт в виски. От бесконечных ночных рыданий перед глазами плывут размытые вспышки, почти так же, как при длительном голодании. Кстати, каша уже остыла. Раздражающий стук в дверь повторился. Джордж сразу подумал, что границы между шумом и звуком условны. Любые границы условны. И созданы для того, чтобы их переступать. Все относительности преодолимы, стоит лишь поставить для себя эту цель. Жаль, что для Фреда нет такой цели, ведь переступать границы он отказался. В комнату беспардонно кто-то ввалился. Джордж сразу узнал Анджелину и Алисию, и цокнул, когда понял, что девочки намеренно пришли и уходить не собирались. — Привет тунеядцам! — Анджелина помахала рукой, — И как лежится на кровати во время уроков? — Сойдёт, — Джордж накрыл подушкой лицо. — Как ты? — Алисия подошла и убрала подушку, кинув её на пол. — В режиме самовывоза. — Чего? Это способ получения покупки? — Алисия присела на кровать. — Нет, это способ выживания в предоставленных условиях, — Джордж закрыл лицо ладонями. — Ладно, меланхолик, хочешь прикол покажу? — Анджелина подошла ближе. — Я живу ради приколов, и ты ещё спрашиваешь? — Джордж попытался сделать весёлый голос, но у него этого не вышло. — Смотри, — Анджелина вытащила из кармана фотокарточку, — Это Вуд и Перси, — она протянула снимок другу. — А чего они выглядят тут как молодожёны, — Джордж приподнялся. — Вот-вот, представляешь? — Алисия хихикнула. — Они видели, как вы их сфотографировали? — Джордж рассмотрел фотографию. — Видели. Попросили никому не показывать, — Анджелина присела на стул. — И вы сейчас показываете мне? — Ну, конечно! — Алисия подняла подушку и подложила себе под спину. — Забавно, — прокомментировал Джордж. — Ещё как! — Анджелина хохотнула. — Ладно, девчонки, я правда ценю, что вы заглянули, но у меня плохое настроение. — Нихрена себе! Ценит он! Посмотрите на него! — Анджелина закинула ногу на ногу. — Девчат, серьёзно, не до этого, извините. — Ладно, а Фред-то где? — Алисия встала с кровати. — А его не было на уроках? — Джордж перевёл взгляд с Алисии на Анджелину. — Не было, — обе девушки пожали плечами. — И всё же, можно я побуду один? — Давай, чемпион, удачи, — Анджелина, выходя из спальни, утянула за собой подругу. Джордж подхватил подушку и, перевернувшись на живот, уткнулся в нее лицом. Почему Фред оставил грёбанное письмо вместо того, чтобы поговорить? Он же пообещал, неуверенно кивнул, перед тем как Джордж ушёл в ванную. Кивнул, а не обещал вовсе. Теперь Джорджу казалось, что ему стоило, прежде всего, выслушать брата, а не сломя голову нестись в ванную после того, что случилось в Выручай-комнате. Потерпел бы. Джордж поджал губы и размазал по подушке подступившие слёзы. А слова – обязательно в письмо? А мысли обязательно – в текст? Просто хочется за руку, молча, над морем и воздухом, между, быть невесомостью. Почему Фред решил, что может играть на чувствах Джорджа? Почему так запросто решил, что после всего, что между ними было, будет достаточно красивых закорючек на пожелтевшем листе бумаги? Если бы они только поговорили, Джордж бы определённо мог заставить Фреда передумать. Не потому ли? Джордж свесил руку с кровати и его пальцы коснулись скомканного листа бумаги, заставляя дёрнуться, как от огня. Чёртово письмо. Чёртов Фред. Джордж бы перечитал ещё раз, если бы был уверен в том, что снова не разрыдается, возьми он пергамент в руки Он зажмурился, и ткань наволочки впитала ещё пару солёных капель. Оказывается, по мнению Фреда, дурацкая бумажка достойна первой знать о накопившихся мыслях. Способна заменить собой нежный голос и трепетные прикосновения. Но Джорджу тоже было, что сказать. Много чего. Почему бы не выплеснуть свои чувства на бумагу, как это сделал брат? Попробовать хотя бы. Вдруг станет легче, проще, менее больно. Вдруг. Джордж ещё с минуту полежал, но роящиеся в голове мысли больше не позволили оставаться неподвижным. Он нехотя, со слабостью в руках, поднялся, потёр переносицу, смотря куда-то в пол и пнул пяткой под кровать скомканное письмо. Но поразмыслив с секунду, поднял и кинул его в тумбочку. Там же Джордж отыскал перьевую ручку и пустую тетрадь, перелистнул на последнюю страницу и на одном дыхании, без особых раздумий над рифмами написал несколько строк:

про любовь без слов тебе расскажут

отпечатки мои

на бледном теле —

посылаю письма

путём поцелуев.

я закрою нас в этом моменте

под бархатным пледом,

вдохнув каждый микрон

аромата твоей телесности.

текут дни и недели

и месяцы,

светят сиянием звёзд-самолетов.

я не верю, что там на небе —

созвездия,

зато верю в твоё нежное, тёплое.

Джордж даже не перечитал написанное. Мыслей стало поменьше, а вот боли не убавилось. Будто бы переломали рёбра и высыпали труху в желудок. В дверь постучали. Серьёзно? Опять? В этот самый момент Джордж пожалел о том, что остался в комнате, ведь его отсутствие на уроках повлекло ненужное внимание. — Да? В комнату зашли Эрика Бичем и Джентил Эндрюс. Только не они, верно, Джордж? — Привет, — Эрика помахала рукой. — Привет, — Джордж перевёл взгляд на Джентил, — И тебе. — Слушай, Джордж. Мы пришли вот зачем, — Джентил подошла ближе, оглядываясь на подругу, — Помнишь, ты предлагал мне стать твоей девушкой? Я тогда не ответила, но предложение ещё в силе, правда же? — Нет, Джентил. Ты ответила, что я наглый и без свиданий ты не готова, — Джордж, вспомнив тот день, саркастично прищурился. — Но сейчас готова, — Джентил подошла ещё ближе. — Вот и славно, ребята, — Эрика хлопнула в ладоши, — Теперь уже Джордж не готов, так? Зато он не сможет отказаться, когда девушка сама ему предлагает встречаться. Будешь моим парнем? — Чего? — Джордж опешил, — Вы, девчат, головой ударилась пока шли? — Отказываешься встречаться с девушкой? Ты что, и правда гей? — спросила Джентил. — Боже, что? — Джордж подскочил на кровати. — Тогда выбери одну из нас, — предложила Эрика. — А чтобы тебе было легче выбирать, я принесла для тебя вязаный шарф и печенье с миндальным молоком, — Джентил протянула корзинку, и Джордж в недоумении уставился на неё, но подарок все же принял. — Обещай подумать, — Эрика широко улыбнулась. — Так, давайте, — Джордж затряс ладонью, отгоняя девушек к двери, и как только они вышли, захлопнул её с оглушительным грохотом. От звука в голове застучало. Виски разрывало от боли, словно от одного до другого, через мозг вогнали раскалённый прут. Джордж даже подумал сходить в больничное крыло за обезболивающим, но осёкся, когда понял, что разбитое сердце вряд ли можно вылечить лекарством. А чем вообще можно вылечить разбитое сердце, которое разорвано на куски? Устои сгорели, дорожить больше нечем. Остаётся самое простое: желание ждать и жажда жить. Да кто вообще согласится на жизнь, если в ней нет Фреда? Джордж точно нет. Он лёг в постель, надеясь хоть немного поспать и заглушить эту боль внутри. Только, закрыть глаза на вещи, которые Джордж не хотел видеть, он мог. А вот закрыть своё сердце для того, что он не хотел чувствовать, не смог. Как будто сердце покинуло его тело, оставляя зияющую пустоту, что начинает давить, а потом жечь. Будто внутренности поменялись местами и теперь не могут справиться с новыми обязанностями. Абсолютный дискомфорт в эмоциональном, физическом и психическом плане. Тяжёлая вибрация в голове не даёт покоя, не позволяет не думать о том, что отныне между Джорджем и Фредом больше нет ничего общего, будто они перестали быть близкими, братьями. Будто больше нет «навсегда вместе». Если комната тюрьма, то кровать для Джорджа была могилой. И слёзы снова покатились по его щекам, оставляя мокрые дорожки. Всхлипы стали частыми, воздуха опять не хватает, тело вновь содрогается и начинается неконтролируемое рыдание. В голос, в крик, в истерику. Джордж бьет кулаками стену, подушку, спинку кровати. Больно невыносимо, зверски, смертельно. Больше нет «навсегда вместе». Нет больше двух сторон единого неделимого. «Однажды я проснусь и буду тобой. А однажды ты проснёшься и будешь мной. Я скажу тебе, Джордж, верни мне себя! И если ты вернёшь мне себя, я верну тебе тебя». Джордж распахивает глаза от стука, руки до сих пор дрожат, а тело напряжено как пружина. Он всё-таки провалился в неглубокий сон. Если быть точнее, – кошмар. И кто-то опять стучится в дверь. Мерлин, за что? Надо бы запереть дверь на щеколду. — Входите, — говорит Джордж совсем безэмоционально, когда дверь уже открылась. — Рассказывай всё без малейшего упущения любых подробностей: почему я не знаю, где Фред, и с какого хрена ты выглядишь так, как будто умер вчера? — ну вот только Кэти ещё тут не хватало. — Не спальня, а проходной двор какой-то. Надо повесить замок на дверь и дать ключи всем, кроме наших девочек, — Джордж запрокинул голову. — У меня есть ключ от твоего сердца, только это и важно, — парировала девушка, — Докладывай, Джордж. Как ты? — Живу-доживаю. — Ничего, поправим. Что ещё? — Ну, ко мне приходили Джентил и Эрика, предложили выбрать одну из них себе в невесты. — Оу, вот как. Скажи честно, ты привороты на менструальной крови делаешь? — Кэти завалилась на кровать, — Двигайся. — Что? Какая менструальная кровь? — Джордж покосился на подругу. — Обычная. Почему к тебе так все девчонки липнут? — Только две. — Три. Тебе Зои записку передала. Прости, что прочитала, — Кэти протянула свернутый лист другу. — Ты прочитала записку, адресованную мне? Какого хрена? — А вдруг она тебе подсыпала яд? Она на Слизерине, я беспокоюсь. — Кэти, ты сумасшедшая, — Джордж развернул бумагу. — Знаю, поэтому мы и друзья, — она закинула руку на друга и закрыла глаза. — Подожди, Зои пишет, что «Несмотря ни на что, ты мне нравишься и я буду не прочь дать тебе второй шанс». — Вот-вот. «Несмотря ни на что» это что? А «второй шанс»? Что ты скрываешь, Джордж Уизли? — Я не знаю, с чего и начать, — Джордж под ледяным спокойствием подруги сам прикрыл глаза. — С начала. — Я думаю, ты удивишься. — Ты любишь своего брата, я уже ничему не удивлюсь. — Он мой брат. Конечно, я его люблю. — Ты его не как брата любишь, — передразнила Кэти, приоткрыв глаза, чтобы посмотреть на Джорджа. — Я думаю, выбрать Джентил. Она вроде поумнее и симпатичнее. Она принесла мне молоко и печенье. Шарф связала мне, — Джордж попытался сменить тему. — Как мило. Но ты зубы мне не заговаривай, что имела в виду Зои? — Она застукала, когда мы целовались с Фредом. — Что? Без меня? — Кэти подскочила на кровати. — В смысле без тебя? — Ну даже я ещё не видела, как вы целуетесь! — И не увидишь. — Спойлер: увижу, — девушка прищурилась. — Нет, не увидишь, Фред дал понять, что ему это больше не нужно. — Что ты имеешь в виду? — Слушай, Кэти, я не знаю. Он оставил письмо с красивыми речами о том, чтобы я шёл со своей любовью куда подальше, а потом пропал. — Ты пробовал его искать? — А не сходить ли ему далеко и надолго? Ещё искать его после такого. Джордж бы поискал Фреда, правда. Если бы не знал, что тот позаботился заранее о том, чтобы спрятаться от брата получше. Тем более что с картой в руках игра в кошки-мышки для него заведомо станет выигрышной. Где же Фред? Джордж не мог не задаваться этим вопросом. Если ему и не хотелось видеть брата, то он банально беспокоился о том, что Фред не был на уроках и за весь день его никто не видел. Что с ним сейчас происходит? Кэти, по просьбе Джорджа любезно опросившая присутствующих в гостиной студентов, сообщила Джорджу, что никто не видел его брата ни утром на завтраке, ни на уроках, ни на обеде. А Фред вот уже почти сутки не выходит из кухонной каморки, куда доброжелательные эльфы приносят еду и всё необходимое. Здесь целый мир, о котором можно только мечтать: спелые фрукты, тёплые одеяла и мягкие подушки. Только всё это ему не нужно без Джорджа. Он не слышит криков студентов, причитаний преподавателей, не задумывается о том, сколько времени и удастся ли ему успеть на уроки или ужин. Пространство вокруг Фреда стало ирреальным, ровно настолько, что он не замечает, как суетятся эльфы каждые несколько часов, когда приносят для него разнообразные блюда, желая угодить и приободрить молодого волшебника. Если бы чувство никчёмности можно было просто взять и заглушить парочкой морковных печений, а боль от совершённой ошибки тарелкой клубничного желе, Фред бы не терял ни секунды. Но тарелки перед ним полны вкуснейших десертов, а у него кусок в горло не лезет, даже несмотря на то, что желудок скручивает в болезненный узел. Фред совершил ошибку, наверное, самую катастрофическую ошибку в своей жизни, когда позволил неуверенным чувствам перерасти из чистой братской любви в плотский интерес. Они запутались, когда целовались на Рождество, в коридорах, в теплице, когда позволили себе трогать тела друг друга с нескрываемым возбуждением, когда посмели верить, что у этих отношений есть будущее. Но разве верить – плохо? Возможно, и нет. Но Фреду нет прощения, – он позволил себе причинить Джорджу боль, позволил демонам вырваться наружу. И сам их испугался. Он клялся перед Джорджем, что не причинит ему боли, но кто бы знал, что его трусость вызовет нестерпимую боль для них обоих. Кому же сейчас больнее? Отвергнутому или отвергнувшему? Как там его милый Джорджи? Фред так по нему скучает. До слёз, до воя в ладони и до стесняющего чувства в грудной клетке. Хочется сорваться с места и загнав себя до потери сознания, ринуться в комнату, чтобы кинуться к Джорджу, целовать мягкие губы, тёплые щёки, собирать солёную влагу с ресниц, гладить волосы, которые самую малость мягче, чем у него самого. Но ему нельзя. Ведь он поступил правильно, когда написал то письмо. Правильно ли? Да. Но почему так до безумия больно? Фред, облокотившись об стену, сидел на полу, смотрел в одну точку в тёмной кладовой и ковырял заусенцы на безымянном пальце, так, что тот уже начал кровоточить. Как и его сердце, болезненно истекающее кровью вот уже почти сутки. В груди пылало жаром, огнём испепеляло лёгкие, иссушая внутренности и Фреду казалось, что его кости тлеют, прожигая дыры на коже. Он потянулся рукой к боку, в область сердца, где болело сильнее всего, но ни пепла, ни сажи, ни болезненно обожжённых пальцев не почувствовал. Ничего, кроме всепожирающей боли внутри. Фред провёл ночь наедине со своими мыслями. В конце концов, наедине с собой, с тем, кто самолично и самонадеянно отказался от брата-близнеца. Да и отказался ли? Фред не в силах, и не вправе, обрывать с Джорджем все узы, которыми их связала жизнь. Что для него значит Джордж? Всю грёбанную Жизнь. Жизнь, которую Фред благодарит за то, что та так великодушно позволила ему быть братом Джорджа. Наверное, это своего рода благословение, и в прошлой жизни Фред совершил уйму хороших поступков, чтобы сейчас обрести своё счастье рядом с Джорджем. Но он всё испортил. Сейчас или тогда, после игры, когда посмел превратить желание в смелый поцелуй, повлекший за собой цепную реакцию, эффект домино из событий, которые не было сил контролировать. Не было желания контролировать. Зачем тогда Фред написал то письмо? Он и сам не знает точный ответ на этот вопрос. Это был поток мыслей, которыми он был обязан поделиться с Джорджем. Но Фред поступил мерзко, оставив брата одного с чёртовым пергаментом наедине. Он обещал Джорджу поговорить, а вместо этого сбежал как последний трус. Таким ли его воспитали родители, которые убеждали обоих близнецов всегда держаться друг друга? Кому из них больнее? Фред уверен, что Джордж его не простит, не кинется обниматься, как только увидит в дверях спальни, больше не поцелует, не улыбнётся искренне, не скрывая за улыбкой тяжёлую грусть и обиду. Джордж никогда не станет прежним. Его милым Джорджи, которого Фред носил бы на спине, только чтобы тот улыбался. Только сейчас Фред понимает, какую боль причинил Джорджу, только сейчас понимает, как тому невыносимо паршиво. А у самого внутри чувство, будто собственными руками убил брата. И ножа не понадобилось. Как оказывается легко убить любимого человека, не запачкав при этом руки в крови. И это не сон. Он поднимается с пола, вываливается из каморки, ловит на себе обеспокоенные взгляды эльфов и плетётся в башню, намереваясь наконец-то поговорить, наконец-то расставить все точки над «е», наконец-то помириться, коли смелости хватит открыть дверь в спальню и посмотреть в глаза близнеца. Потому что Жизнь без Джорджа ему опротивела одним только образом в голове. Только Джордж его совсем не ждёт: игнорирует его появление. Пропускает мимо ушей и первые слова примирения. — Что ты делаешь? — Фред подошёл ближе. — Не видишь, – книгу читаю, — не выдерживает Джордж. — Хорошая? — Да, особенно та фраза, которую я постоянно перечитываю, пока ты тут стоишь. — Нам надо поговорить, Джордж. — Неужели? Ты так думаешь? — Джордж захлопнул книгу, — Мне показалось, мы теперь общаемся посредством писем словно в ХIХ веке. — Мы не сможем быть вместе всю жизнь. У нас не получится! — Фред совсем не это хотел сказать. — Так не сможем или не получится? — Ты знаешь, что я имею в виду. — Почему я боюсь сделать тебе больно, а ты мне – нет? — Джордж прикрикнул, хлопнув книгой по тумбочке, а у самого глаза на мокром месте. Фред тоже боялся, возможно, даже больше, чем сам Джордж. Только свои чувства он умел скрывать лучше брата. Ему было страшно потерять Джорджа. Страшно, что от него отвернутся близкие. На себя ему было плевать, а вот Джордж не должен был потерять семью. Фред должен был его отпустить. Обязан. Но Джордж уйдёт только, если его отвергнуть. — Джордж, я считаю, что моё решение правильное, но я хочу извиниться за... — Фред хотел сесть на край кровати брата, но тот сам резко сел. — Извиниться? — в этот момент Джорджу показалось, что его держат за последнего идиота, — За что извиниться, Фред? — он закинул ногу на ногу и скрестил пальцы на колене. — За… — За то, что было в Выручай-комнате? За письмо? — голос у младшего предательски дрогнул, — За «любовь» свою? — Джордж обозначил пальцами кавычки, ­— За надежду? — Джордж, я… — начал Фред, но не смог договорить, потому что брат снова его перебил. — Правильное решение, значит, — Джордж усмехнулся, — Смотри-ка, — он посмотрел на свои наручные часы, — Часовая стрелка показывает «Пошёл ты», а минутная – «Нахуй». — Ты же не материшься, — Фред поморщился. — Теперь матерюсь. Пошёл ты нахуй, Фред, со своими правильными решениями, — а глаза Джорджа уже не были полны обиды, только лишь злости: чистой, концентрированной и опасной как яд кобры. Дверь в комнату приоткрылась и в спальню заглянул Ли: — Что тут у вас происходит? — Сука, — выругался Джордж от внезапного появления друга. — Так! Никаких сук в этой комнате! — выкрикнул Джордан. — Прости, ты что, переезжаешь? — у Джорджа явно сдавали нервы. — Джордж, ты в своём уме вообще? Фред, какого чёрта твой брат ведёт себя как последний придурок? — Джордан хлопнул дверью, заходя в комнату. — Ох, Ли, ты, видать, перепутал нас! — Джордж встал с кровати, забрал в тумбочки книгу и направился к двери, — Потому что придурок тут не я, а он! — младший ткнул пальцем в брата позади себя. — Джорджи, — Фред схватил близнеца за руку, но тот в ответ шикнул, выдернул руку и поправил рукава свитера. — Не трогай меня, Фредди. И это не злость, а ненависть. Чистая, первозданная. Она отвратительно страшная, сочилась едким дымом из глаз Джорджа, так что Фред инстинктивно сделал шаг назад. Убьёт. Фред уверен, что именно такие глаза у человека, когда тот готов убить даже собственного брата. Убьёт. Их мысли сходятся. Если Фред скажет ещё хоть слово, Джордж уверен, что убьёт его чёртовой книгой. И Ли не оттащит. Он скрипнул зубами, отодвинул Джордана от двери, рывком распахнул её, но застопорился, едва шагнув на лестницу. — Ты написал мне «прощай», Фред. И не сдержал слова, — Джордж сильнее сжал книгу, — У меня же хватит смелости сказать — прощай. А ты знаешь, я словами не бросаюсь. Фред слышал только как шаги Джорджа, спускающегося по лестнице, становятся всё более тихими и думал только о том, что его сердце остановится, когда Джордж уйдёт достаточно далеко. Но Джордж ушёл, а сердце Фреда продолжало биться.