*не бойся, не обижу (нем.)
— Она в порядке? — тихо спрашивает Донна. Это все, что она хочет знать. — В относительном, — небрежно отмахивается он. — Впредь будет понимать, что мое терпение лучше не испытывать. Чувствуя себя как дома, Хайзенберг вновь взмахивает молотом и шумно прислоняет его к стене, после чего направляется на кухню, жестом поманив за собой Донну. Девушка провожает его безразличным взглядом, наблюдая, как мужчина садится за стол, закинув ноги на стоящую рядом табуретку. Когда он резко откидывается на спинке стула, тот жалобно скрипит под ним. У Карла все движения рваные, агрессивные, непредсказуемые. С его первобытными манерами от примитивного ликана мужчину отличает разве что членораздельная речь. Поджав губы, Беневиенто приближается к нему. Куклу, напичканную лезвиями, из рук так и не выпускает. — А мне всегда было интересно, какой страшный секрет ты скрываешь под своей чертовой «занавеской», — Хайзенберг делает большой глоток, и Донна понимает: предупреждать о том, что чай горячий, уже бессмысленно. Тем более, он и бровью не повел. — А оказалось, что обычная девка с обычной физиономией. Я даже как-то разочарован. Девушка запоздало понимает, что стоит перед ним с открытым лицом, от чего ей становится еще более не комфортно. Желая насладиться красотой ночи и сняв в лесу свой головной убор, она никак не ожидала, что в особняке находится еще кто-то, кроме кукол. — Вы хотели поговорить. О чем? — твердо чеканит Беневиенто, стоя напротив него и прислонившись к старенькому кухонному гарнитуру. Чем раньше он уберется из ее дома, тем лучше. — Ты смотри какая, — мужчина заливается хриплым хохотом, проливая на себя немного чая. Но это его совершенно не заботит. — Решила наконец показать, кто хозяин этого поместья? Что ж, похвально. Прогрессируешь. Или матушка Миранда тебя так огрызаться научила? — на последних словах его интонация становится более грубой, все веселье испаряется, и Донна опускает взгляд, рассматривая мыски своих сапожек. Выдержать зрительный контакт с ним она и не пытается. — Что Вы имеете ввиду? — растерянно и невпопад спрашивает девушка. Цокнув языком, Хайзенберг наконец оставляет чашку и откидывается обратно на спинку, заложив руки за голову и блеснув круглыми очками. — Не прикидывайся, — тянет он развязно и как-то разочарованно. — Все мы знаем, что ты хоть и тупица, но не такая, какой хочешь показаться. — Следите за языком, Лорд Хайзенберг, — слова действуют на нее словно ушат ледяной воды, опрокинутый на голову. Донна хмурится; теперь уязвленное самолюбие и остатки гордости говорят в ней гораздо громче, чем страх перед ним. — Мне тут птичка напела, что в последнее время ты у Миранды на особом счету, — игнорируя ее замечание, Карл скрипнул зубами при упоминании имени Матери. — Ну, признайся, была у нее в гостях все это время? И когда же ты успела стать ее geliebte tochter*, позволь узнать?*любимой дочкой (нем.)
— Не понимаю, о чем Вы, — Донна чувствует, как пространство между ними накаляется до такой степени, что ей становится душно. — Сегодня я была на приеме у госпожи Димитреску. Советую Вам поменьше верить слухам. — Э, нет, дорогуша, неспроста все это, — мужчина поднимается и в один шаг оказывается рядом с ней. — Со мной такие отмазки не прокатят, ищи другого дурака. Знаешь ли, эта драная сука не по доброте душевной взяла тебя под свое крыло. Потом придется заплатить. И очень дорого, — последние слова он растягивает, затем противно усмехается, заглядывая ей в глаза. — Я сказала, как есть в действительности. Мне нечего скрывать, — угрюмо настаивает Беневиенто, опустив взгляд. Ее неимоверно раздражает вся эта ситуация; то, что вынуждена оправдываться не понятно, почему, ну, и конечно же, сам Карл, которому она желает воткнуть в лицо ржавые ножницы. Энджи бы одобрила. — И не смейте так отзываться о Матери Миранде. Она даровала Вам эту силу. Она же дала и власть, которой Вы обладаете. Но от невежды вроде Вас не стоит ожидать благодарности. Лишь хамство и глупые обвинения, — слова монотонно слетают с уст, и Донна не думает о последствиях, нет. Она не позволит говорить этому грубияну нечто подобное о своей любимой женщине. Боги недостойны таких «молитв», как и люди, подобные Карлу, не заслуживают божественной милости. Только праведного гнева. Хайзенберг замирает на месте с нечитаемым выражением на испещренном мелкими шрамами лице. Его взгляд устремлен на девушку через темные стекла, и Донна чувствует это. Чувствует, как он в очередной раз испытывает ее на прочность. Кажется, что прошла целая вечность прежде, чем возникло какое-то движение. Беневиенто поднимает глаза, обратив внимание, как вся металлическая утварь взмыла в воздух, включая ножи. Но уже не вздрагивает, как это делала раньше. — Вам лучше уйти, — она смотрит на него в упор, словно дулом револьвера угрожает. Довольная улыбка мгновенно спадает с губ Карла. Теперь не он здесь Владыка. — Verdammt*! Похоже, ты даже не понимаешь, в какое дерьмо ввязалась. Только не говори, что считаешь, будто Миранда добра с тобой и любит всех нас. Иначе меня вывернет, — он отступает назад, острые лезвия, направленные на Донну, блестят в полумраке, будто глаза хищников, желающих отведать плоти и крови.*проклятье! (нем.)
— Вот что. Не заигрывайся, куколка. Чем больше ты привязана к этой суке, тем быстрее приближается срок исполнения твоего смертного приговора. Кстати, ты его подписала как раз тогда, когда дала свое добровольное, мать его, согласие на эксперимент с Каду. Добровольное. Ебануться. Ты хоть понимаешь, что у тебя был выбор, пустоголовая ты дура? — срываясь, он кричит. — У нас его вообще не было! — Убирайтесь! — она ничего не хочет слышать. Слова этого человека словно сорняк, растущий и размножающийся среди прекрасного цветочного поля. От них нужно избавиться. Искоренить. В одно мгновение кукла, которую она все это время сжимала в тонких пальцах, взмывает в воздух. Конечности отпадают, словно придаточный механизм, и вместо них появляются острые, как бритва, лезвия. Карл чувствует их холод на своей шее. Но особой реакции не следует. Лишь раздраженно дергает губой, шумно втянув воздух. — А я и не знал, что у безвольного скота может быть столько упрямства, — спокойно чеканит он, убирая руки в карманы засаленного пальто, пахнущего кожей и машинным маслом. Весь металл, находящийся у Донны на кухне, с грохотом падает на пол. А ведь он не желал ничего плохого. Просто найти союзника, единомышленника, считающего Миранду причиной своей пущенной к черту жизни. Теперь же придется уничтожить их всех, когда придет время. И остаться единственным, полноправным владыкой, Богом этих пожранных мегамицелием земель. — Эх, а уродца Моро мне было даже жаль… — подходя к подножию холма, он бросает прощальный, полный ненависти, взгляд на мрачный особняк Беневиенто.***
В подвале темно и стоит терпкий запах сырости. Глухой звук шагов эхом отдается от холодных стен. Донна чувствует, что сердце в ее груди колотится так, что готово вырваться наружу. Дрожащим голосом она, не прекращая, зовет Энджи. Эмоции после стычки с Карлом все еще не отступили, также не пропадает и тревожное чувство, что он может вернуться. Тяжелое ожидание чего-то ужасного. Настоящее затишье перед неистовой бурей. Но наконец ей отвечают, и девушка счастливо выдыхает. Губы трогает уставшая, но искренняя улыбка. День выдался непростым, но в этот момент все негативные эмоции отходят на второй план, а шаги становятся более торопливыми. Донна находит ее в самой дальней комнате, куда она, кажется, не заглядывала никогда в жизни. Луч фонаря освещает маленькую позолоченную клетку, подвешенную на крюк под потолком. Когда-то давно она висела в ее светлой, уютной комнате. Тогда в ней жили прекрасные канарейки, а из гостиной слышался звонкий смех и слишком сложные для детского сознания разговоры взрослых. Теперь в ней заперта ее любимая кукла, ставшая свидетельницей и символом тех счастливых времен, и Беневиенто дорожит ею больше собственной жизни. Отперев клетку, Донна взволнованно осматривает Энджи. Та, не умолкая, кричит что-то о недавно произошедших событиях и о том, что нужно убить Хайзенберга немедленно. Но Беневиенто на данный момент это мало волнует. Кукла в абсолютной целости и сохранности — вот что важно. После позднего ужина она вспоминает о награде за работу, принесенную из замка Димитреску. Увесистый кожаный мешочек вновь ложится в ее руку, и в нем явно находится что-то еще, кроме монет. Любопытство преобладает над равнодушием, вызванным усталостью, и девушка вытаскивает искусно сделанное колье, переливающееся в тускло-желтом свете толстых свечей. Темно-алые крупные камни притягивают взгляд, и Донна несколько секунд завороженно рассматривает подарок. Оно определенно ей нравится. Беневиенто даже думает подобрать под него более элегантное платье с декольте.***
— Говорю тебе: от него нужно избавиться, он явно что-то замышляет и может навредить не только тебе, но и Миранде, — Энджи делает паузы почти после каждого слова, нервно дергает подол ее платья, переминаясь с ноги на ногу. Донна наконец отвлекается от посадки цветов и внимательно смотрит на нее. В саду привычно спокойно, чудесно пахнет хризантемами и флоксами. — Тебе не кажется, что ты делаешь поспешные выводы? — смутное чувство тревоги укоренилось в ней еще после визита Карла, но девушка успокаивает себя, не хочет верить и наперед вмешиваться в то, что может плохо закончиться. Такая привычная и удобная для нее модель поведения — пустить все на самотек. — Если бы Лорд Хайзенберг хотел нам навредить, то непременно сделал бы это. — А вдруг он чего-то ждет? Подходящего момента, например? — Энджи не унимается, мечется вокруг нее, словно птица с подбитым крылом. Донна вздыхает, коснувшись пальцами пульсирующего виска. Головная боль вновь возвращается. — И что ты предлагаешь? Явиться в его логово и напасть первыми? — Беневиенто смешно от собственных слов, но выдать получается лишь кривую измученную улыбку. Она ужасно спала прошлую ночь и теперь чувствует себя отвратительно. Кукла на секунду замирает на месте, и потрескивание старых шарниров прекращается. Но в следующее мгновение она взмахивает фарфоровыми руками, готовая что-то сказать. Но замолкает в изумлении, ощутив поблизости чужое присутствие. — Доброе утро, Донна, — голос мягкий, вкрадчивый и будто бы родной. Беневиенто оборачивается, не веря своим глазам. — У тебя найдется для меня немного времени? — Матерь Миранда стоит перед ней в своем обычном одеянии, но без маски и огромных, величественных крыльев. Донна однажды размышляла, может ли женщина спрятать их на время. И теперь получила ответ на свой вопрос. Если заменить темную мантию Миранды на более простую одежду, то ее вполне можно было бы принять за ничем не примечательную жительницу деревни. Заходя в дом вместе с гостьей, Донна чувствует себя необычайно счастливой, стараясь сдержать улыбку, ведь лицо открыто, и ничто не мешает Миранде наблюдать за ее эмоциями. Энджи, находящаяся в ее руках, несколько раз дергает девушку за платье, пытаясь напомнить о недавнем разговоре, касающемся Лорда Хайзенберга. Но Беневиенто каждый раз прерывает ее нетерпеливо и раздраженно. «Не сейчас». — У тебя красивый дом, — невзначай замечает Миранда, опускаясь на мягкий диван в гостиной. Ее взгляд скользит по лестнице выше, к портрету в массивной рамке, находящемуся в центре. Женщина разглядывает его с интересом, затем переводит взгляд на хозяйку особняка и мягко улыбается. — Благодарю, — девушка запинается и ставит на маленький столик перед ней аккуратную фарфоровую чашку. Легкий аромат трав витает в воздухе. Беневиенто опускает руки, сцепленные в замок — чтобы не выдать дрожь в пальцах — и колеблется, опустив взгляд выразительных глаз. Миранда протягивает руку — каждое движение дается ей необычайно легко, что девушка, чувствующая себя крайне зажатой, немного завидует. Беневиенто нерешительно вкладывает свою ладонь и чувствует, как ее едва ощутимо тянут вперед. И повинуется. Этой женщине невозможно сопротивляться. Миранде достаточно одного взгляда, прикосновения, и Донна готова сделать для нее все, что угодно. — Мы знакомы уже очень давно. Так почему тебя сейчас так волнует мое присутствие? — женщина не выпускает ее пальцев, нежно поглаживая и стараясь не смотреть на девушку, чтобы не смущать ее еще больше. Донне требуется слегка прикусить щеку изнутри, чтобы избавиться от странного, будто морок, ощущения, навеянного действиями Матери. — Я… не знаю. Мне давно не приходилось принимать гостей, — тихо отвечает она, непроизвольно придвигаясь ближе. — В этот дом никто не приходит. Я и не думала увидеть Вас. — На самом деле, я уже бывала здесь, — после недолгого молчания признается Миранда, на секунду прикрывая глаза. Донна в изумлении поднимает на нее взгляд. — Тогда я не застала тебя дома. Хотела увидеть кое-кого. Но, видимо, большая польза не в самих цветах, а в твоих способностях, так ведь? Беневиенто растерянно кивает, удивленная тем, куда зашел их разговор. — Цветы сами по себе могут вызвать галлюцинации даже тогда, когда меня нет поблизости. Но на Вас они не действуют, — девушка старается подбирать слова. Миранда не привыкла делиться своими переживаниями, но она изначально чувствовала, что они похожи. Боль от утраты — словно пожизненное клеймо, которое невозможно скрыть. — Ты поможешь мне? — какой бы сильной она не старалась казаться, тяжелый вздох все же вырывается из груди. — Да, конечно, — незамедлительно отзывается Донна. — Только… как Вы решились на подобное, прекрасно зная, в чем заключается опасность этого метода? — от беспокойства девушка сжимает подол своего платья в свободной руке. Ее голос чуть заметно дрожит. Она и представить не могла, что придется применить свое оружие к Миранде, к тому же, по ее собственной воле. — Все будет хорошо, — спокойно отвечает женщина, запечатлев нежный мимолетный поцелуй на ее пальцах. — Спасибо.